Когда-то, очень давно, в далёком-далёком мире я был преступником. Никто не может сказать точно, сколько лет прошло с тех пор. И где он находился, тот мир, тоже не знает никто. Лишь некоторые странные слова из чужого языка, лишь некоторые имена и названия, случайно уцелевшие в нашей памяти, напоминали о существовании другого мира, из которого мы пришли сюда, в этот замечательный город Гвинсил, чтобы начать жизнь заново.
Друзья помогли мне бежать от самого себя, помогли излечить одержимость своей профессией, помогли изменить жизнь так, что я и не вспоминал уже о своих прежних прегрешениях. Мы практически стёрли свою память. Каждый из нас только при входе в программу города Гвинсила имел возможность в течение короткого времени сделать осознанный выбор. Каждый выбирал сам ту личность, какой он хотел стать в городе. Я выбрал образ торговца электронным оборудованием. Я и был им в те времена, когда изредка посещал город в качестве эксперимента.
Юлия выбрала образ девушки с именем Инглис специально, потому что знала, что когда-то именно я заложил основу этого образа, но череда неудачных опытов и бесчисленные попытки сформировать стабильный яркий характер девушки не привели к положительному результату. И вот за дело взялась Юлия. У неё, мне кажется, получилось. Сейчас Инглис представляет собой девушку с лучшими чертами характера Югинны Бомжевич и самой Юлии. Кое-что Юлия оставила и от прежней Инглис. Например, её увлечение античными статуэтками. Девушка любит посещать антикварные магазины.
Екатерину реанимировал Лев Николаевич.
- Не оставаться же мне без подружки, - помню, сказал он, при входе в город, принимая образ молодого программиста Николая.
После этого память наша на долгие годы замолчала. Программист Николай жил своей жизнью, посвятив себя проблеме совершенствования систем управления городской программой. Это при его содействии город увеличился в размерах и сейчас имеет фантастические масштабы, занимая колоссальные объёмы в четырёх измерениях.
Любознательная натура Николая привела его к экспериментам в области изучения особенностей человеческой психики. Вот он и произвёл те опыты с нашей памятью о прошлом, которые проявили смутные воспоминания. Сейчас он самый счастливый из нас. Ему удалось воплотить свою, и не только свою, мечту о перевоплощении в другого человека и переселении в другой мир. Память о прошлом его не угнетает, так как во все времена и во всех состояниях он жил честно и праведно, служил своему делу, уважал окружающих его людей, по мере сил всегда старался помочь и словом и делом тем, кто в его помощи нуждался. Счастливый человек.
Он продолжает работать над новыми проектами. Задумал грандиозный план, хочет наладить устойчивую связь между целым комплексом различных виртуальных миров.
- Мы превратимся в целую виртуальную галактику! - восторженно говорит он.
Ему есть о чём мечтать.
Моя секретарша Екатерина тоже мечтает. Она скоро станет женой Николая, и они отправятся в путешествие в какой-нибудь мир, который он придумает для неё. Она тоже счастлива. И пусть нет у неё воспоминаний о прошлой жизни, зато она спокойна, точно знает дату своего рождения, имена своих родителей, место жительства - всё то, что полагается знать всем нормальным биороботам и в чём не принято сомневаться.
Инглис дружит со мной, по этой причине я не могу назвать её счастливой. Ей трудно. В те моменты, когда обычная девушка просто уединяется с парнем, имея настроение провести с ним романтический вечер, услышать от него что-то ласковое, сопровождаемое восхищённым взглядом, она слушает мои жалобы на плохое настроение и отвечает на мои вопросы. А вопросов я задаю много. Мне интересно узнать, почему она пошла со мной тогда, почему отказалась от обеспеченной и благополучной жизни под крылышком своего папы, что она получила взамен, не жалеет ли о своём шаге, не терзают ли её сомнения?
Сомнения терзают меня. В том старом мире, где я жил раньше, я был преступником, но не был наказан. Не был наказан по законам того мира и по его логическим представлениям. Там принято было считать, что преступник наказан за преступление только тогда, когда попадает в тюрьму. Что за ересь? Но, я помню, у них было именно так. Они верили в этот вид наказания. Верили с каким-то диким ожесточением. Некоторые верили в действенность смертной казни. То есть когда один человек совершил, допустим, убийство и его за это казнили, то другой человек должен, испугавшись наказания, перестать даже думать о преступлении.
Если в тюрьму сажают одного - другой должен бояться. Странный принцип. Так они никогда не победят преступность. Для некоторых преступников наказание становится поощрением. Иные стремятся попасть в тюрьму, потому что чувствуют себя там лучше, чем на свободе.
Можно ли вообще наказать преступника страхом? От страха он совершит новые преступления. Известны случаи, когда преступник, совершив одно убийство, именно из-за страха перед наказанием совершал новое.
Люди различаются по психологическому типу, и если один совершает преступления по причине притуплённого чувства страха, то другой может совершить такое же преступление, наоборот, по причине обострённого чувства страха.
А страхи у всех разные. Один боится за свою жизнь, другой боится за свои деньги, третий - за статус, общественное положение, должность.
Знал я одного чиновника, который боялся, что жена не простит ему измены и донесёт на него, сообщит в прокуратуру о его подпольных финансовых операциях, засадит его в тюрьму. Вот тюрьмы он и не боялся, и не боялся даже смерти. Он впадал в панику при мысли, что потеряет свою должность, которая приносила ему огромные деньги, уважение подчинённых, и давала возможность менять любовниц. И он устроил покушение на жену. Потом его разоблачили, посадили. Отсидел он всего лишь два года, его выпустили. Он признавался, что предпочёл бы смерть, или готов был на всю жизнь остаться в тюрьме. Ведь самый страшный его кошмар - это вернуться на свободу, приехать в свой город и не иметь возможности занять прежнее положение.
Он прожил на свободе всего несколько месяцев, не находил смысла в дальнейшей жизни и покончил с собой. Что это было? Суд совести или суд страха? Мне рассказывали, что в материальном отношении он почти ничего не потерял, кроме того, сохранились кое-какие связи, знакомства. Ему помогли устроиться на доходную работу в частной фирме, он имел изрядную долю в капитале этой фирмы. О жене он не вспоминал и никогда не жалел о её смерти, в преступлении своём не раскаивался. Казалось, совесть его не беспокоила. Тогда что?
Он сожалел лишь об одном: о былом своём величии. Хорошо видел, что некоторые его друзья общаются с ним из вежливости, кое-кто и вовсе из милости, а кто-то - из чувства простой и бесхитростной жалости, которую не пытались скрывать. Его жалели, ему сочувствовали. Это явилось для него страшным ударом. Именно этого он и боялся - жалости к нему со стороны бывших подчинённых.
Он привык быть выше всех. Он, надо сказать, был великодушным начальником. Он любил покровительствовать, оказывать содействие, помощь; любил, чтобы его благодарили; любил видеть в глазах зависимых от него людей почтение и страх. И он боялся потерять это. Он знал, что на более низких должностях он не найдёт уже именно такого почитания и обожания своей персоны.
И если бы он уехал в другой город или страну - нигде он не нашёл бы отношения к себе как раньше, нигде. И, если даже предположить, что ему вдруг вернули его должность, ему всё равно не удалось бы восстановить былого. Причиной тому страх, который поселился в его сознании. Страх, скорее, перед самим собой, чем перед судом.
Он не сам убивал свою жену, её убил наёмник. Но в тот самый момент, когда этот злосчастный заказчик отдал последние распоряжения убийце, он, образно говоря, подписал себе приговор. С того самого момента он стал бояться себя. Не за себя, не за свою жизнь или богатство, а стал бояться себя, ведь до этого он себя, можно сказать, не знал. Он понял, что если способен убить кого-то, значит, может настать такой момент, когда он сможет убить и себя. И он испугался. И этот страх отразился в его глазах. Проявилась своеобразная печать убийцы, которую невозможно стереть ни тюремным заключением, ни штрафом, ни конфискацией имущества.
Эта печать видна людям: как тем, кто знал его давно, так и тем, кто встретил его впервые. Люди жалеют его, и никогда больше не стать ему таким, каким он был прежде. Тюрьма или смерть - это избавление для него. Он понял это и ушёл сам, ибо не смог перенести собственного страха перед самим собой, не смог нести печати убийцы.
Я не был наказан в родном для меня мире за преступления. Но я не был и прощён. Лев Николаевич не простил мне серии убийств даже сейчас, когда он существует в образе Николая. Инглис, я вижу, тоже никогда не простит подобного. Екатерина, кажется, совсем ничего не знает о моих прегрешениях, но, я и в её глаза не могу взглянуть без опасения прочитать в них упрёк.
Пытаюсь вспомнить, с чего всё началось. Я был одержим идеей произвести революцию в программировании. Хотел перевернуть мир, превзойти самого себя, ещё больше мне хотелось превзойти своего учителя. Кое-что, несомненно, удалось. И вот на этом основании, что, дескать, позволено мне всё, потому что я способен творить необычные вещи в рамках моей профессии, я решил, что мне позволено даже убивать, если это потребуется для воплощения моих планов.
Когда я впервые поднял руку на человека, меня абсолютно ничего не интересовало, кроме тех идей, которые владели моим сознанием в тот момент. Мысль о возможности проникновения в иной мир настолько сильно будоражила моё воображение, что всё, происходящее вокруг, всё, что творилось со мной и с людьми, на судьбу которых я мог влиять, всё это воспринималось лишь как технологическая операция по реализации моего проекта. Убийство - это не простое убийство, а встряска сознания, стимуляция психики, необходимость, без которой невозможно осуществить задуманное.
Но я так и не достиг цели. Жертвоприношение оказалось напрасной тратой времени и душевных сил. Я лишал жизни девушек, полагая, что это принесёт если и не счастье всему человечеству, то хоть какую-то пользу.
Разве могло убийство принести пользу? Могло ли убийство сыграть положительную роль в научном эксперименте? Нет, теперь я это знаю точно, любое преступление из тех, которые совершены мною, можно назвать бессмысленным актом. Каждая и тех девушек, моих жертв, имела мечты и таланты, имела мысли и планы на будущее, могла добиться успехов, например, в науке или искусстве. Я прерывал жизнь наивных и невинных созданий, растаптывая мечты и девичьи грёзы, способности и талант, возвышенные устремления юных дев, только ещё вступающих в жизнь; я уничтожал те перспективы, которые можно было ожидать от развития этих личностей; я убивал зарождающееся чувство любви; я расправлялся с теми, кто мог дать начало новой жизни. В лице своих жертв я уничтожал новые миры и вселенные, я пресекал нити, которые могли тянуться далеко в будущее. Какие бы гениальные достижения не сулила мне смерть даже одной девушки, всегда есть вероятность, что пусть не она сама, но кто-то из её потомства достигнет много большего.
Я плохо помню их, тех девушек. Я их всегда плохо помнил. Некоторые из них не успевали даже вскрикнуть, поэтому я не помню голоса. Я почти никогда не смотрел им в глаза, поэтому плохо помню их лица. Конечно, чтобы придумать себе какое-то оправдание, я могу представить, что это были плохие девушки, вредные для общества, их надо было уничтожить. Но я никогда так не скажу. Мне они сейчас видятся ангелами, абсолютно безгрешными существами. Временами мне начинает казаться, что по необъяснимым причинам мне встречались самые лучшие девушки. Если бы я мог возродить их к новой жизни! Но, увы, все наши технологии, позволяющие создавать целые миры, не в состоянии повернуть вспять однажды случившееся событие.
Можно научиться преодолевать любые расстояния, можно научиться управлять течением времени, можно установить взаимосвязь между огромным количеством миров, но нельзя повлиять на ход событий даже в том случае, если вам удалось побывать на экскурсии в вашем прошлом, - так утверждает Лев Николаевич, мой учитель.
Я закрываю окно, спускаюсь вниз, иду через площадь мимо памятника основателю города, подхожу к антикварному магазину. Здесь меня ждёт Инглис. Она только что вышла из магазина.
- Решила купить Афродиту, - признаётся она. - Двести дугаров. Представь, Арсений не хотел уступать, просил триста.
- Он всегда долго торгуется, - говорю я, и мы идём к улице Ста фонтанов.
В маленькой старинной кафешке, основанной ещё в эпоху Первопроходцев, мы выпиваем по чашке кофе. Инглис показывает мне статуэтку. В сотый раз я признаюсь, что ничего в этом не понимаю. Мне кажется, на витрине магазина эта вещь смотрелась лучше.
Потом идём в гости к Николаю. Приветствуя нас, он радуется как ребёнок. Он восторженно рассказывает о своих новых проектах и открытиях и показывает нам фильмы, снятые по обрывкам моих воспоминаний. Я смотрю и прошу перемотать сюжет назад, к тем кадрам, где в тёмно-серой дымке проявляется неясное очертание девушки, которая вот-вот будет задушена маньяком. Как бы я хотел, чтобы жизнь целой планеты так и застыла на этом кадре, пока ещё жива эта девушка и парень, идущий за ней следом, ещё не стал убийцей.