Аннотация: Совершенно правдивый рассказ о моем втором дне рождения и разрушенных мечтах.
Все четыре колеса.
Вчера около семи часов утра в Елизовском аэропорту приземлился транспортник АН-12. Самолет прибыл из Воронежа с грузом кооперативной копченой колбасы. При посадке начисто снесло четыре колеса левой тележки шасси. Самолет занесло юзом, и он едва не опрокинулся. При этом расплавилась внутренняя кромка колес переднего шасси. Экипаж и пассажиры не пострадали. Самолет получил внутренние повреждения. Предполагаемая причина аварии - грубая посадка.
Вести Советов народных депутатов Камчатки, 7 февраля 1992 г., 25 (213).
Фигушки, пассажиры еще как пострадали. В первую очередь, материально. Да и насчет грубой посадки камчатские журналисты не правы - летчики заранее знали, что садиться придется разутыми.
А ведь как все хорошо начиналось! Планы были почти наполеоновские.
Это было самое начало 1992 года, когда эпоха сухого закона уже давно закончилась, а эпоха спирта Рояль в каждом киоске только-только робко проклевывалась. А такие умные слова, как "акциз" и "лицензия" еще не успели осквернить слух работников прилавка и прочих драгдилеров. Это была эпоха лихорадочного передела собственности, бандитского накопления капитала и прочих безграничных надежд и возможностей. Трудились мы с другом Мишей, уволившись каждый из своего НИИ, на одной из товарных бирж, которые как грибы плодились в это веселое, интересное время. Я в отделе внешнеэкономических связей, а Миша брокером, извиняюсь за выражение. И вот сидим мы как-то у меня дома, видик смотрим, водочку пьем под разговор о жизнь. А жизнь кипит и бьет ключом. То по карману, то по голове.
Михайлов Серега, друг мой и однокурсник, в Америку подался. Сашка Чесноков кооператив с лохотроном открыл. Валерка, летчик военный, говорит, что докатились они до коммерческих рейсов на транспортных самолетах. На Север продукты возят. С Камчатки и Дальнего Востока машины японские везут. Говорит, единственный ликеро-водочный завод на Камчатке на реконструкцию встал, дефицит образовался, народ местный литр водки на литр красной икры на рынке меняет.
У меня на полпути ко рту останавливается рука со стаканом. Начинаю прикидывать, во сколько раз в магазине красная икра дороже водки. Прикинув, ставлю стакан на стол, и долго молча сижу, обалдевая от широких жизненных перспектив, открывающихся перед нами. Везем водку, делаем бартер на икру. В Воронеже икру сдаем в магазин, где мой брат товароведом, покупаем еще больше водки, везем на Камчатку, едем в далекий карякский поселок, меняем у аборигенов огненную воду на икру и рыбу по еще более выгодному курсу... В далекой перспективе сияла вывеска собственного магазина "Дары Камчатки", Ниссан Патрол в пузатом брюхе транспортника АН-12 и прямая, широкая дорога в светлое и счастливое капиталистическое будущее.
- Миша, а можно и нам в рейс напроситься?
Тут и до Мишки дошло. Он тоже поставил стакан на стол и остался сидеть с открытым ртом, и я с удовольствием наблюдал, как на Мишкином лице меняются эмоции по мере того, как в его мозгу технаря и мэнээса складывается та же самая логическая цепочка, что и у меня минутой ранее. Наконец, Мишка выдохнул: "Где водку брать будем?"
Решили так - я беру на себя водку, а Мишка - летунов. И та и другая проблема решились на удивление быстро, и вот, в назначенный день мы, слегка волнуясь, перегружаем контрабандно провезенные на территорию аэродрома 250 ящиков водки с грузовика в чрево военно-транспортного самолета. Следом подъезжает еще один грузовик, и дюжие краснорожие грузчики начинают быстро заставлять наши ящики с водкой, стоящие у передней переборки, своими ящиками с копченой колбасой. Летчики, наблюдающие за погрузкой, посмеиваются: "Впервые такой хороший груз везем - водку с колбасой! Не пропадем, если в тайге грохнемся!" Добрые ребята, и юмор у них добрый. Откуда им знать, что мы водку эту в долг брали, и падение ее в тайге никак в наши планы не входит.
У транспортника АН-12 грузовой отсек не герметичный и для перевозки пассажиров не предназначен. Для этого есть маленький закуток между грузовым отсеком и пилотской кабиной, размером с тамбур электрички. Под иллюминатором скамеечка, покрытая замасленными ватниками, да на переборке стульчик откидной - вот и вся мебель. Вот в этом кильдиме нам и предстоит провести почти двое суток.
- Дыхательные аппараты в случае разгерметизации не трогать, - инструктирует нас бортмеханик, тыча мозолистым пальцем в торчащие из стенки гофрированные шланги. - Это для экипажа. Если вы сознание потеряете, то х... с вами, а если пилоты, то всем п...ц придет! - оптимистично заканчивает он.
- Кстати, рекомендую в туалет сбегать, - хохочет Валерка в пилотской кабине. - Следующая посадка в Новосибирске, а удобств у нас не предусмотрено!
Рев двигателей становится совсем невыносимым и надсадным, самолет после бесконечного разбега наконец отрывается от земли, бортмеханик, громко матерясь, пытается длинной оглоблей закрыть люк в грузовом отсеке, неожиданно открывшийся при взлете. Наконец, ему это удается, он задраивает люк между грузовым и пассажирским отсеками и, с облегченным вздохом, садится на откидное креслице. А я-то думал, зачем на самолете оглобля?
В Новосибирске темно и метель. Мы стоим хвостом к рулежной дорожке рядом с братом-близнецом нашего самолета - таким же АН-12 с бортовым номером 11111. "О! Пять палок!" - радуются летчики старым знакомым. Говорят, его юморной экипаж часто пугает дам из диспетчерской службы странным позывным "пять палок". Через полгода я увидел эти знакомые цифры на экране телевизора в выпуске новостей. На черной пашне лежал разбитый самолет. Сказали, что экипаж остался жив. И слава Богу.
Валерка взял две бутылки водки и пошел договариваться насчет керосина. Керосином в Новосибирске тогда заправляли не всех, а только избранных. Как, впрочем, и по всей трассе. Так мы с летчиками и договаривались - они везут нас и нашу водку, а по дороге пользуются ей для сугреву и раздачи магарычей аэропортовским службам.
За отсутствием туалета сижу между сугробами. На рулежной дорожке прямо напротив нас останавливается ярко освещенный пассажирский лайнер. Машу рукой пассажиром в окошках. Кто-то машет мне, одинокой скрючившейся фигурке среди бескрайних снегов Сибири.
В ожидании заправщика решаем выпить и закусить. Колбаса в грузовом отсеке настолько промерзла, что стеклянно звенит, если постучать ею по переборке. Приходится оттаивать ее в пилотской кабине возле отверстий для подачи горячего воздуха. В пассажирском отсеке отопление не положено, спасаемся водкой и жалкими остатками тепла, поступающими из вечно открытой двери пилотской кабины.
Взлет. Следующая посадка - Комсомольск на Амуре. Усталый экипаж тут же завалился спать в аэропортовской гостинице, а мы взяли водки и поехали смотреть город. Постояли на высоких берегах Амура, выпили водки в местной пельменной, возле какой-то огромной выставки боевой техники на открытом воздухе. Летим дальше.
При подлете к Петропавловску Камчатскому дверь в пилотскую кабину, которая была открыта всю дорогу, неожиданно захлопнулась. За дверью слышался оживленный диалог на повышенных тонах с вкраплением нецензурной лексики. Потом из кабины вышел бледный бортмеханик, подсел к нам на скамеечку и, натянуто улыбаясь, стал рассказывать о географическом положении аэропорта Елизово, вулканах, Авачинской бухте и прочей хренотени. Когда самолет стал заходить на посадку, и слушать натужные шутки механика стало совсем невмоготу, мы спросили напрямую:
- Коля, скажи честно, что случилось? Чай, не дети малые. Перед тобой люди, которые смеются в лицо смерти, презирают злой рок, не боятся катастроф и это, как его... вобщем, жить очень хочется.
- При взлете в Комсомольске две покрышки на левом шасси лопнули. Разутыми садиться будем. А в крыльях восемь тонн керосина. Если об бетонку чиркнем...
Самолет коснулся полосы. Страшно не было. Даже когда левое крыло взметнуло сугроб снега, чиркнуло по бетону, самолет развернуло, и он резво боком поскакал по взлетной полосе, страха не было. И кроме слова "п..ц" ничего в голову не приходило, а из эмоций было только удивление - неужели это происходит со мной. Наконец, двигатели на реверсе взревели в последний раз, самолет замер, и наступила тишина. Из пилотской кабины вышел улыбающийся Валерка, с веселым восклицанием: "Совсем, бля, разулись!" прошел мимо нас к выходу. Бортмеханик, стоя по щиколотку в водке, возился с дверью. Наконец, ему удалось справиться с люком, и древняя земля Камчатки увидела то, что она раньше никогда не видела. И не дай Бог ей еще когда-нибудь увидеть это зрелище.
Мы, экипаж самолета и подбежавшие аэродромные работники молча смотрели, как две с лишним тонны водки извергаются на заснеженную бетонку. Хотелось снять шапку.
Когда самолет скакал козлом по взлетной полосе, тросы и сетка, крепившие ящики с колбасой, не выдержали, и несколько тонн мороженой колбасы поехали вперед и расплющили нашу водку об переборку. Ни одной бутылки не уцелело. Только те четыре ящика, что мы взяли в пассажирский отсек для технических целей. И те изрядно начатые.
А когда я посмотрел на шасси самолета, то подумал, что мы хорошо отделались. Всего лишь легким банкротством, а не тяжким увечьем. Вместо левого шасси торчал стальной костыль, от которого по бетонке тянулся долгий глубокий след. Переднее шасси опиралось на оплавленные колесные диски без малейшего признака резины.
Так вот и закончилась наша с Мишей мечта о благосостоянии. Самолет нуждался в долговременном ремонте, поэтому с экипажем нам пришлось расстаться. Денег, оставшихся от продажи уцелевшей водки, хватило на закупку у аборигенов рыбы и икры для личного потребления, небольшой культурной программы и билетов до дома.
Зато мы видели вулканы, катались на лыжах с горы Морозная, купались в горячих источниках на Паратунке, пережили средней силы землятресение и познакомились в аэропорту с замечательными девушками-панками с ирокезами на голове. Девушки ждали рейса на Питер, у одной на рваном до голого тела ватнике по трафарету было написано Ne Ebet, а у другой Do Pizdy. Ну где еще получишь такую массу впечатлений. Да, и кто из вас видел, как его малые дети, зажав в кулачонках столовые ложки, карабкаются к стоящему на кухонном столе тазику, выше краев наполненному икрой?
С долгами мы за несколько месяцев рассчитались. Биржевое начальство как водится, все разворовало и разбежалось. Коммерческие рейсы военным авиаторам запретили. Мишка защитил кандидатскую и ушел в сапожники. Сапоги у него красивые получались, он продавал как австрийские или итальянские - по желанию клиента. А сейчас резьбой по дереву занялся, большие бабки заколачивает. Руки у него всегда из нужного места росли.
А сегодня мы с ним, как и каждый год в этот день, обязательно водки выпьем за наши именины. Сегодня ровно десять лет нашему Большому воздушно-алкогольному приключению. Юбилей, как никак.