Аннотация: Спаситель мира из пробирки... он просто был не к месту. Да, предупреждение: много кровищи. Кого напрягает - лучше не читайте.
И он улыбается
Фабрика была грандиозна и неприступна.
Исполинский монолит посреди мегаполиса, краеугольный камень нового мироздания, Фабрика казалась не чем-то рукотворным, и даже не призванным производить, но сродни древним мрачным храмам, где вырывали трепетные сердца и скармливали уродливым богам младенцев.
Здание Фабрики растянулось на несколько километров, а самая высокая труба расцарапывала до крови небеса.
Вокруг Фабрики - черного солнца, вращался весь город, и каждый второй служил ей. И ее Мастеру.
Фабрика производила киберимплантанты, наркотические вещества - разумеется легализованные купленным правительством; производила мирную технику, оружие... и людей.
Нелюдей, точнее. В мегаполисе их именовали химерами. Действительно, в состав "нелюдей" входили гены многочисленных животных, насекомых, иногда растений, выглядели они как люди, но являлись людьми не более, чем сама Фабрика - благотворительной организацией.
Химер использовали как охранников, как бесплатную рабочую силу. Кто-то даже - в роли сексуальных игрушек, впрочем, любителей искореженного генетиками мяса брезгливо именовали зоофилами.
Многие работали на Фабрику - в зловонных шахтах по добыче необходимого для работы ядерных реакторов урана, среди кислоты и ядовитого газа, среди скользкой жижи полимеров, в огне и холоде.
Фабрика была адом.
Но не только. Раем тоже - для "высшего звена", ученых-генетиков. Похожие на гигантских бледных личинок, они елозили в верхних артериях Фабрики. Работа генетиков - чиста и прекрасна.
Сродни божественной. Именно генетики разрабатывали и производили химер.
Мегаполис вращался вокруг Фабрика, а Фабрика зависела от генетиков. Выше них был только сам Мастер. Недосягаемое божество, царь и повелитель каждой души.
Так же известный, как дьявол, разумеется.
Однако и боги порой спускаются с небес... а демоны выходят на поверхность из душных, полных криками, недр преисподней. И Мастер, хозяин Фабрики, изредка обходил свои владения... во всяком случае на верхнем уровне, уровне генетиков.
Порой полезно лично проверить подчиненных.
Освещение в просторных залах-лабораториях отливало синеватым, отчего цвет лица живых смахивал на цвет лица мертвых. Ровно гудели мощные генераторы и автоклавы, суетились люди в белых халатах. Каждый старался не попастся на глаза Мастеру, а коль неприятность случалась - подобострастно кланялся, почти целуя - да и не почти бы охотно! - лакированные ботинки хозяина.
Мастер отмеривал шаги длинными ногами. Более всего бог и дьявол мегаполиса походил на журавля, выкрашенного в черно-белый. Темный костюм, белая рубашка. Темные волосы - длинный хвост, зачесанный назад. Неброско, стильно. Из дорогих вещей - лишь антикварные золотые часы и аккуратный платиновый перстень с розовым бриллиантом, отнюдь не самым крупным, зато чистоте его позавидовал бы родник живой воды.
Несколько химер-охранников сопровождали Мастера, принюхивались и водили узкими, похожими на кошачьи, головами. Мастер скучал. Обход - дежурная формальность, галочка в обитом кожей ежедневнике... не более.
Фабрика слишком грандиозна, чтобы кто-то осмелился бунтовать.
Сто тридцать четвертый отсек, секция "Z" - финальный этап пути. Такой же скучный, как прочие. Мастер предвкушал обед с вырезкой... и может быть, немного мартини. Он с трудом сдерживал зевки, когда мимо юркали крысами генетики. Ровная череда автоклавов, похожих на прозрачные змеиные яйца - яйца дракона, издавала негромкий гул.
От гула клонило в сон.
Он пропустил бы последний, скромно пристроенный в полутемном - едва ли не заросшем пылью, если бы в верхних отсеках Фабрики допускалась хоть пылинка, автоклав. Если бы не запнулся за провод, протянутый к нему.
Так случайности решают многое.
Мастер отвлекся от приятного предвкушения. На отражающей бледно-синие блики туфле появилось пятно...и даже зазубринка. Мастер скрежетнул зубами.
- Кто ответственен за этот автоклав?
Химеры-охранники мгновенно оскалились. Напряглись мускулы под смуглой кожей, послышалось тихое шипение. Одно междометие - и они разорвут в клочья виноватого.
Рядом с массивным сооружением возился невысокий худощавый человечек. Обычный генетик-белая мышь. Хотя данный более смахивал на воробья, слегка взъерошенного, немного пощипанного. Он кинулся к Мастеру, мелко дрожа и вращая круглыми серыми глазами.
- Простите, господин... - начал генетик. Мастер все-таки зевнул - раболепие тоже утомляет, если его явная передозировка, но тут взгляд его упал на причину инцидента. На автоклав.
На его содержимое.
Химеры различались в зависимости от отсека. В сто тридцать четвертом обитали "кролики" - сверхбыстрые альбиносы, чьим базовым материалом как раз и служила ДНК вымерших пушистых зверьков. "Кролики" использовались как ассассины - неуловимые, ловкие, идеальные в молниеносной атаке.
Фабрика делала убийцами даже "потомков" столь безобидных зверьков.
Однако химера, что покоилась в прозрачной жидкости-анабиозе ничуть не походила на маленьких юрких "кроликов.
Мастер оттолкнул генетика и шагнул ближе к автоклаву. Тонкие брови на лице-маске вздернулись вверх. Генетик тихонько пискнул, кинулся вперед. Охранники сцапали его за руки, ученый повис в их "объятиях", будто туша на крюке мясника. С той разницей, что "туша" обреченно подрагивала.
В расширенных зрачках бился ужас. Генетик часто дышал и сглатывал. Казалось, он старается проглотить собственное сердце - а оно того гляди, вырвется из глотки с приступом рвоты.
Мастер постучал по стеклу. Ему чудится? Что за существо сокрыто под слоем жидкости?
Рослый мужчина, на голову выше самого Мастера, крупный и широкоплечий, настоящий гигант. Таких габаритов разве боевые киборги попадаются, да и то не каждый. Спрятанному за стеклом парню можно дать лет двадцать пять - стандартный внешний возраст химеры, однако лицо с правильными мягкими чертами казалось почти детским.
Почему-то Мастера передернуло. Тело бойца-гладиатора и лицо ребенка. Жутковато.
Затем явилась злость - тягучая, скучная, и все же злость. Мастер почти обрадовался эмоции.
- Как твое имя, генетик? И что это значит? Используешь оборудование Фабрики для незаконных разработок?!
Охранники подтащили ученого, ткнули лицом в гладкую поверхность автоклава, словно нашкодившего котенка в собственную лужу. Тот сполз на пол.
- М-мартин... - выдохнул ученый. Воробьиный взгляд скользнул на лицо Мастера, и он зажмурился. - Мартин Ретто, - нервно пригладил бесцветные коротко стриженные волосы. - Мастер, послушайте... это не то, что вы думаете...
- Незаконная разработка, - владелец Фабрики почуял кровь. Нет, не совсем кровь. И не буквально. Пока. - Извольте объяснить.
От холодной вежливости химеры-секьюрити поджали несуществующие, но заложенные в хромосомной памяти хвосты.
Ученый по имени Мартин Ретто поднялся на ноги. Руки его дрожали, и он долго отряхивал несуществующую пыль с халата. Под языком густел липкий ком, а в черепе будто просверлили дырочку и выпустили все мозги.
- Его зовут Эдвард... Эдди, - начал генетик, и прикусил язык. Не то. Он не объяснит странной трепетной нежности к существу из пробирки, не объяснит, как тот дорог Мартину. Да и не то нужно Мастеру... - Он... Донор, понимаете? Да... вы правы, господин, новая разработка... простите, что не показал вам чертежи проекта...
"Я не мог. Я бы сошел с ума, если бы вы запретили. А за объяснение "он явился ко мне во сне, в облике архангела Рафаила - целителя"... вы бы просто пустили мне залп плазмы в лоб. Как бешеной собаке".
- Донор... это значит, он... он сильнее людей и химер, да, приблизительно втрое... но он не воин... Он может лечить, - Мартин сообразил, что сбивчивыми фразами только ухудшит положение. Вообразил стальной колпак с надписью "рациональное объяснение", и принялся говорить другим тоном:
- В генетическую структуру опытного образца под кодовым наименованием "Эдвард" внедрена способность к сверхбыстрой регенерации, причем как своего организма, так и чужого. Он может излечить даже смертельные раны. Знаете, господин, это как переливание крови. Только данный образец будет "переливать" все, что угодно. Или же наоборот, втягивать токсины в собственное тело и затем их нейтрализовывать, - Мартин облизал пересохшие губы, - Совместимость со всеми группами крови и тканями идеальна.
Мастер склонил голову набок. Тонкие губы кривились, извивались могильными червями. Теперь он чуял кровь... о да, он чуял кровь и забаву.
- Мистер Ретто, - ласково выговорил он, и телохранители снова едва слышно проскулили, - Мне нет дела до того, насколько совершенно ваше... хм... изобретение. Вы нарушили правила. Вы обязаны были показать наработки лично мне, а уже потом создавать своего... дитятку, - последнее Мастер выплюнул с открытой издевкой.
Розовые ногти коснулись подбородка ученого:
- Донор, говорите? Сверхбыстрая регенерация?
- Т-так точно, господин, - Мартин больше всего боялся заплакать. А по сути - не за себя, за Эдди боялся. Хозяин узнал сотую часть, только о функциях искусственного совершенства.
Ни слова о том, как Ретто синтезировал ткани, мучительно морщась и вспоминая лицо ангела из сна. Ни слова о том, как впервые открыл глаза Эдди, как дотронулся сильной и ласковой рукой до создателя. Как Мартин учил его ходить, говорить и понимать. И чувствовать.
О том, как солоновато-сладки губы голубоглазой Галатеи Мартина Ретто - тоже не полсловечка...
"Он прикажет аннигилировать его", - обреченно думал Мартин, пока ноготь Мастера вычерчивал тонкую ранку. - "Превратить в девяносто килограммов мяса и аминокислот. В корм другим химерам".
Уголки глаз щипало. Мартин прокусил язык до крови.
Владелец Фабрики отбросил ученого, поправил и без того идеальную прическу.
- Что ж. Тогда продемонстрируйте мне это, мистер Ретто.
- Так точно... так точно, господин. Прикажете исцелить, или...
- Нет. Я прикажу, чтобы ты, - Мастер осклабился, демонстрируя зубы - акульи зубы, их явно больше, чем тридцать два, - Разрезал его на куски. Медленно. Причиняя боль. Много боли. А чтобы тебе не было... скучно, Мартин, ты параллельно будешь трахать его. Впрочем, ты ведь и так этим занимался со своей химерой, верно?
Мартину почудилось, будто его самого затолкали под стеклянный колпак. Что... хочет хозяин?
Сделать больно Эдди? Зачем, почему... Донор, да. Спаситель. Архангел. Он не заслужил боли. Не заслужил агонии, даже если сумеет восстановиться...
Мартин трогает подбородок. Крохотную саднящую ранку. Он запускает ноготь внутрь, выворачивая наизнанку.
Потом вскидывает голову на Мастера.
- Как прикажете, господин.
Ему показалось, что потерял сознание.
Очнуться заставили невежливые толчки в спину. Откуда-то появился передвижной столик с разнокалиберными ножами, щипцами. Дымился нагретый прут-шокер. Мартина передернуло от одного зрелища.
"Пыточный набор. Он хочет, чтобы я пытал своего... ребенка. Своего любимого".
- Чего ждешь, Ретто? - Мастер уже устроился поодаль в кожаном кресле. Достаточно близко, чтобы видеть все в подробностях, достаточно далеко, чтобы не испачкаться.
Мартин переключил управление автоклава с зеленого на красное.
Жидкость, в которой покоился во сне-анабиозе Эдди, булькнула и стала отступать. Дверь раскрылась с тихим шорохом.
Химера шагнул из своего убежища. Он улыбался. Он видел своего создателя, своего единственного хозяина - и не знал ни о каких других. Мартин невольно отметил, что голубые глаза блестят искренней радостью, а первое движение - обнять, прижаться.
"Он похож на ласкового щенка", подумал Мартин.
Мартин провел по коротким мокрым волосам. Медово-каштановые, когда сухие, сейчас они были почти черными. Влажная кожа пахла хвоей и ромашкой, анабиозным раствором. Мартин уткнулся носом в грудь химеры.
- Ну же, Ретто, - поторопил Мастер.
"Ненавижу", - подумал генетик. Пальцы казались сделанными из скверных полимеров - не гнулись, не слушались. Он криво подхватил со стола какой-то нож, кривой, словно его копировали с серпов - тех самых, коими когда-то косили траву...
Мяту и ромашку.
Именно.
Серп вошел под ребра химеры с мясным всхлипом. Эдди дернулся и тихонько вскрикнул:
- Зачем?
- Стой на месте. Нет. Подчиняйся. Понял? - Мартин смотрел в сторону, но против воли видел полумесяц разреза. Бледная кожа Эдди уже заалела от крови. Вместе с рукавом халата.
Руки в крови. Вот это как, когда руки в крови.
- Ты скучен, Ретто, - зевнул Мастер. - Поживей, а то я прикажу стереть тебя в порошок вместе с твоим любовничком из пробирки...
"Ненавижу".
Был серп. И много ножей, а еще щипцы и шокер. Следующий удар пришелся ровно в то же место - и заново открылся удивленный алый рот раны: за несколько минут промедления Эдди успел регенерировать.
- Я считаю до трех. Раз, два... - вновь Мастер. Ретто чудится: есть его голос и пустота. И алое.
Предательство.
Он рассекает диафрагму пополам, словно вспарывая тюк с тряпьем. Эдди запрокидывает голову назад. Ему больно, очень больно, но раз хозяин так хочет...
- Как хочешь... хозяин... - шепчет он, и темно-розовые пузыри на губах напоминают розы.
Удар - и рука повисает на кости и пол-клочке плоти. Эдди регенерирует чересчур быстро, надо торопиться... надо доставить наслаждение Мастеру, будь он проклят... надо...
Щипцы - годятся, чтобы выкрутить, вырвать с корнем темно-коричневый сосок с бледно-русым пушком вокруг, швырнуть клок на пол, а затем погрузиться глубже и выцарапать осколок ребра. Тесаком Мартин сначала отрубает обе руки (у Эдди пальцы - как вторые глаза, он просто ребенок и ему так нравится прикасаться... всюду прикасаться). Тяжелые плети с напрягшимися мускулами подергиваются на полу в скользкой кровавой луже, непроизвольно сжимаются кулаки.
Мартину чудится, будто его Галатея... его безрукая Венера... умоляет о пощаде. Но позади - их общий хозяин, и он должен получить... свое.
Длинный скальпель, годный, чтобы оперировать слона, а не человека - вонзить в мягкий расслабленный живот, а потом выволочь длинную связку кишков.
- Достаточно? Достаточно? - каркает он, сам себе напоминая стервятника.
- Нет. Продолжай.
Мартин скользит в крови. Он захлебывается ею.
А еще - молчанием Эдди, тот даже не кричит, только смотрит, и глаза у него сейчас почти черные - зрачки расширились от болевого шока.
Но губы улыбаются.
Мартин почти ненавидит Эдди.
Глаза... и губы...
Он вонзает раскаленный шокер прямо в сердцевину правого глаза, тот лопается с каким-то нежным хлюпом, и течет по щеке, словно гигантская слеза. Поднимается сизый дымок, аромат какой-то... детский. Будто жарят барбекью.
Мартин повторяет то же с левым, несколько раз проворачивает шокер в глазнице.
Теперь Эдди не смотрит?... Пустыми дырами, кровавыми дырами - только белесо-желтые глазные нервы торчат.
Не смотрит. Хорошо.
Вокруг висит запах скотобойни. Или камеры пыток. Мартин дышит им и думает, что это запах любви.
- Мило, мило, - позади аплодисменты. - Теперь трахни его, Ретто. Только предварительн уложи... ты знаешь как.
Да, знает. В который раз пригодится тесак.
Ноги. Эдди пытается встать с колен... ноги... надо убрать их. Мартин тихонько матерится сквозь зубы: тесак рубит бедерную кость нелегко, мышцы лопнули сразу, податливо и мягко разошлись на волокна - так странно, ведь у Эдди сильные крепкие ноги, он даже не устает никогда. А вот кость дробится с трудом.
Хватает и левой ноги. Эдди падает в лужу собственной крови лицом вниз. При этом вытекшие слезы-глаза разбрызгиваются по всей лаборатории. Щекой он утыкается в свою же мертвую ладонь. Вывернутый канаты-кишки протягиваются почти до стула Мастера, и тот брезгливо отодвигается.
Мартин оглядывается.
- Трахни его, - повторяет Хозяин.
Кивок.
Трахать это... как-то странно. Изрубленное тело. Скорее можно поджарить по кусочкам и съесть - натуральный протеин нынче дорог, а химеры почти натуральный протеин. Трахать... как?
Мартин стаскивает когда-то светло-серые, а теперь багровые от впитавшейся крови штаны. Член его вял, и кажется, он никогда не встанет.
"Черт...как же трахать".
- Эдди, хороший мой... - палец скользит в анальное отверстие. Эдди совсем как человек, у него все есть...и член тоже. Мартин ласкает себя и свое полумертвое дитя.
У Эдди член затвердевает первым.
Кажется, он даже шепчет что-то ласковое. Что-то похожее на обычное "сделай мне хорошо".
Мартин входит с усилием - член еще недостаточно тверд. Фрикции вялые, но Эдди выгибается вперед; безрукий одноногий обрубок с выпущенными кишками (Мартин даже не хочет думать, в какое место он сейчас вошел!) - хочет его.
Любит его.
Мартин опускается вниз, целует окровавленные волосы, слизывает кровь с обрубков рук. Ласкает осторожно, чтобы не наткнуться на продольную рану. Теперь Эдди уже не пахнет мятой и ромашкой - пахнет железом и выделениями... но это хорошо, даже так - хорошо.
Он кончает первым. А через секунду после того, как Эдди выстрелил спермой в ладонь создателя-палача - единым ударом срезает генитании и швыряет под ноги Мастеру.
Из отсеченного члена еще капает сперма.
Эдди дергается, словно раздавленный червяк. Он и есть раздавленный червяк. Каким-то образом ему удается перевернуться на спину - словно он желает продемонстрировать Мастеру: посмотри, мой создатель угодил тебе, все так?
Сочные культи помахивают. Бедра извиваются, словно Эдди пытается упросить о повторном акте любви - упросить срезом на лобке и дырой в тазовой кости. Шевелится от обрывистого дыхания связка кишков, и можно разглядеть, как бьется в открытой груди сердце.
А еще Эдди улыбается.
- Достаточно? - Мартин вновь одет. Он отступает. Он боится, что его стошнит от зрелища... стошнит прямо в пустые глаза "Галатеи", и наполнит их, словно чашу Грааля.
- Почти, - владелец Фабрики усмехается. Он по-прежнему чист, идеален и мил. И любезен. Смуглые лица химер-охранников сделались свинцово-серыми, а Мастер - свеж и бодр.
И, разумеется, по-прежнему мечтает о вырезке и мартини.
- Вырви ему сердце, - приказывает он.
Мартину уже все равно. Он такой же... истерзанный, как и Эдди.
Наклоняется и исполняет приказ. Аорты выстреливают очередным фонтаном крови, прямо в лицо - Мартин не смеет отплевывается и глотает соленую жидкость. Сердце на ощупь скользкое и норовит выпасть. И горячее. Того гляди, выронишь... прямо на грязный пол.
Мартин подходит и протягивает сердце Эдди Мастеру.
Мартин ненавидит... нет, не Мастера.
Себя.
"Это мое сердце".
- Твой парнишка, кажется, издох, - в темных глазах божества Фабрики отражалось сердце. Божества любят жертвоприношения. Мастер - не исключение.
А Эдди и впрямь не шевелится. Просто груда истерзанной падали.
- Как жаль, а, Мартин? Зато научит тебя не пользоваться чужими автоклавами для личных целей.
Он кивнул охранникам:
- Заберите. Я съем его на обед. До свидания, Мартин... не забудь принять душ и вычистить здесь все. Воняет, будто на помойке.
Мастер поднялся с кресла.
Визит на Фабрику окончен. И он рад, как все прошло. Маленькое развлечение... такое милое и невинное - тем лучше.
- Будь ты проклят, - игнорируя камеры слежения, проговорил ученый.
"Унес сердце, наше сердце", - Мартин смотрит куда угодно, только не на останки Эдди. Кажется, он стоит так несколько минут...или часов, а может и дней.
Но кровь подтекает к ступням, словно после смерти Эдди продолжает спрашивать: почему ты сделал это?
Разве не любил меня?
Разве *я* не любил тебя?
Кровь липкая и требует ответов.
- Я... я не знаю, Эдди, - Мартин слизывает с пальцев кровь и сперму, едва не поскальзывается на куске кишки.. потом на мошонке. - Прости меня... нет, никогда не простишь. Я тебя похороню. Как человека. Почему как? Ты и есть человек. Лучше. Похороню... Да...
- Зачем ты хочешь хоронить меня, Мартин?
- Эдди?
"Еще жив... но умрет, наверное. Даже он без сердца не выживет", - Мартин не оглядывается.
- Губы. Мне надо было изувечить тебе рот тоже. Чтобы ты сейчас не говорил со мной. Умирая. Не говорил. Не надо. Я вот сейчас с тобой должен сидеть, а не могу. Повернулся задницей. Проклятье.
Мартин плачет. Слезы размывают запекшуюся кровавую корку.
- Тебе плохо, Мартин? Почему? - прикосновение. Рукой к плечу, и рука принадлежит кому-то высокому, выше Мартина на голову, а то и больше...
- Эдди?!
Он оборачивается, и отшатывается с полувскриком. Нет, не от ужаса. Просто тело Эдди, цельное, нетронутое, как девственная плева четырехлетней девочки, - ослепляет. Он как никогда похож на... архангела.
И глаза у него по-прежнему голубые.
И, конечно, он улыбается.
В голове Мартина проносится тысяча мыслей - надо бежать с Фабрики, выживем, прорвемся, бежать из города, Эдди жив и восстановился, как же сильна его способность...
Он прижимается к созданию, вновь осязая запах мяты и ромашки - сквозь вонь запекшейся крови. Говорит Мартин лишь одно.
- Как здорово, когда ты улыбаешься.