- Явился, не запылился. Подпоил, обесчестил, бросил - думаешь, с рук сойдёт?
- Побойся Бога - между нами ничего не было.
- А, да ты ещё оскорблять! Короче, Алекс, хватит вдовствовать - я немедленно переселяюсь к тебе и беру в свои руки.
Только не это. Билли, выручай.
- Не вздумай дверь закрыть, сломаю, - Жанка утопала за скарбом, а я взмолился:
- Билли, сделай же что-нибудь.
- Душу можно отправить в Зазеркалье, а тело придётся оставить.
- Издеваешься?
- Реальная женщина из реального мира - мечта престарелого поэта. А у тебя что, не рифмуется?
- Скажу, не нравится - достаточно?
- Хорошо, попробую повоздействовать на чувственные клетки головного мозга - глядишь, слюбится.
- С тебя станется. Вижу, Билли, кердык подходит нашей дружбе - контры начинаются. Словом, так - если Жанка переселится сюда, снимаю оптимизатор, и бьём горшки.
- Хорошо, повоздействую на её клетки, хотя убийство любви - это преступление.
- Фигляр!
Мы не общались остаток дня, весь вечер. Ночью вздрагивал и просыпался от каждого шороха - казалось, вот-вот откроется незапертая дверь, и Жанка втиснется с подушками подмышками.
Утром успокоился.
Потом....
- Билли, не силен в физике процесса и геометрии перемещений, но интересуюсь - можно ли попасть на заданную спираль в расчётное время?
- Терзаешься?
- А ты как думаешь?
- Ну, раз хочешь - будет дана возможность поработать над ошибками. Исправишь?
- Постараюсь.
.... Знакомая комната, интерьер. Когда-то я здесь уже был. Шаги....
Мирабель вышла из кухни с блестящим пистолетом, уставившимся в мой лоб чёрным зрачком ствола.
- Извини, - сказала, присаживаясь на тахту, - мне так удобнее. Так о чём хотел со мной поговорить?
Я проглотил растерянность, как комок в горле. Ну, раз человеку так удобнее....
- Ты хочешь убить меня, Мирабель?
- Пока не знаю - посмотрим на твоё поведение.
- Ты хочешь убить, чтобы в газетах написали: "Судья Забелина обезвредила опасного преступника"?
- Считаешь, мне нужна такая слава?
- Я унесу в могилу твою тайну.
- А ведь верно.
Ствол пистолета, глаз Мирабель и мой лоб сошлись на одной линии.
- Ты неплохо держишься - не валишься в ноги вымаливать жизнь.
- Разве не видишь - я не преступник, а влюблённый дуралей, наивно понадеявшийся разбудить в тебе ответные чувства. Ради всего святого убери пистолет. Что мне сделать, чтобы ты поверила?
- Жить хочешь? Поползай на коленях: я всё равно тебя пристрелю, но минутой раньше, минутой позже - есть ведь разница.
Смотрел в глаза напротив, полные стального блеска и решимости, даже злорадства (над чем?) и засомневался, напрасны мои разглагольствования - она исполнит задуманное. Ну, а Билли хорош - разве не мог переместить чуточком раньше, и этот пистолет был бы теперь в моих руках?
Остаток ночи провёл в обезьяннике. На следующий день перевели в СИЗО. А ещё через день вызвали на допрос и предъявили обвинение.
- За что паримся? - любопытствовали сокамерники, выслушав, констатировали, - лет на пяток строгача - какой адвокат.
Я зароптал:
- Билли, мы так не договаривались.
- Успокойся, пролетят, как один миг.
- Я сбегу.
- С тебя станется.
Твёрдо решил сбежать и на допросах не юлил, не запирался, во всём признавался и всё подписывал, что предлагали. Расчувствовавшийся следак панибратски хлопнул по плечу:
- Ну, молодчага, что сказать. Скоренько на суд, в тюрьму и с чистым сердцем на свободу.
Один из сокамерников, худой и прыщавый:
- Студент, ты случаем не педик? А то б повеселились.
Другой, знаток тюремного быта:
- Руки не отсохли? Иди вон на парашу - веселись.
И мне:
- Тяжка твоя житуха будет на зоне, студент: молод, лицом пригож - вот такие гомики задолбают.
Я, лёжа и беспечно:
- Отобьюсь.
- Это вряд ли, - бывалый пересел поближе. - Лучше вспомни, с ворами нигде не пересекался? Может, кого из авторитетов знаешь?
- Откуда? А впрочем, - я вспомнил и от волнения присел на нары. - С одним всю ночь костерок на Волге жгли, и трёп вели по душам. Кудияром назвался - погоняло, сказал, лагерное.
- Кудияр, Кудияр, - собеседник с любопытством всматривался в мои глаза. - Не травишь? За туфту языка можно лишиться.
- Не авторитет?
- Авторитет, авторитет. И авторитетам авторитет. Как выглядел, помнишь?
- Здоровый такой, мордастый, бородатый.
- Может, наколки?
- Видел одну, на запястье - в виде солнца или звезды с лучами.
- Солнце, солнце, - собеседник выдохнул облегчённо и хлопнул меня по колену. - Он-то тебя запомнил?
- Чёрт его знает. Просил остаться.
- После суда, как на этап пойдёшь, пошлю вперёд маляву - должна подействовать.
- Спасибо Кирилл Владимирович.
- Откуда знаешь?
- Следак сказал.
- Забудь. Кашап я, так и запомни - Кашап.
Следователь на последний допрос кока-колу принёс:
- Угощайся. Распишись, здесь и вот здесь.
Потянул за тесёмочки, закрывая папку:
- Готово дело - завтра в суд.
Перегнулся через стол и доверительно:
- Я бы этого сержанта из ППС сам треснул - вешает, козёл, на тебя всяку муть. А я же вижу - человек интеллигентный.
Не повезло. Адвокат заторможенный достался, а обвинитель - сама страсть. Судья, женщина преклонных лет, приглядывалась ко мне с доброжелательным любопытством, но когда Мирабель засвидетельствовала, что попытка изнасилования не имела место, охладела - тонкогубый рот изогнулся в брезгливой гримасе. По трём статьям обвинения наскребли мне суммарно два с половиной года отсидки. Прощай свобода!
Кашап, должно быть, отправил обещанную маляву - на этапе ко мне с любопытством приглядывались не только зэки, но и конвойные. А в Т-ой ИТК Љ5, куда прибыл через неделю после суда, даже какой-то подозрительный вакуум образовался. Казалось бы, человек с гражданки, полон новостей, историй нерассказанных, но ко мне не подходили с вопросами, не справлялись об имени-отчестве, не объясняли лагерных порядков - кто есть кто, кого следует гонять, а кого бояться. В столовой за столом сидел в гордом одиночестве. Да и чёрт с ними! Вот делов-то - зэки не берут в компанию.
При ИТК функционировал завод ЖБИ, обеспечивающий ближайшие стройки фундаментными блоками, стеновыми плитами и плитами перекрытий, бетоном и раствором. Меня определили в бригаду цементников, коих задача была - бесперебойная подача цемента в производственные цеха. Подавался он из силосов по трубам и имел вредную привычку распыляться в воздухе. Нам, конечно, выдавали респираторы - раз в неделю - но хватало его на полдня: пот и пыль цементировали марлевую ткань так, что она становился непроницаемой для воздуха. Дальше кто как мог, защищал свои лёгкие. Я просто не дышал, а коллегам доставалось - приходили с ужина, падали в кровати и надсадно кашляли, сплёвывая кровяные сгустки. Бесчеловечно? Ну, так, братцы мои, на то и тюрьма, чтобы через страдания плоти к очищению души.
Полуочищенные души с недельку меня не замечали. А потом....
Что-то новенькое! Поднял голову, проводил взглядом - изголодался бедолага? Нет, тут другое, подсказывала интуиция - началась проверка на вшивость. Догнать, отнять, набить морду - продемонстрировать себя? Это со стариком-то? Да пусть не подавится. Мне не жалко, мне тюремная пища поперёк горла. Молил Билли - избавь, а он - терпи, казак, а то мамой станешь.
Так и остался сидеть, склонив голову над опустевшим столом. А на меня поглядывали....
На следующий день старик остановился у моего стола. Благодарить пришёл, деда? Бери, ешь, не стесняйся.... А он, стервец щербатый, взял да и плюнул в мою чашку с недоеденной кашей. Ну, это уже откровенный вызов! Опешил на мгновение, а потом ухватил его за стриженный затылок и мордой расплющил алюминиевую чашку о столешницу. У хрыча лопнула кожа над бровями, изо рта и носа потекла кровь, а на щеках желтела пшёнка. Ко мне подскочили два охранника и под белы руки увели в карцер. Начальник режима наутро срок определил - десять суток.
По возвращению в команду ждал сюрприз - со мной заговорили тюремные авторитеты.
- Вопрос остался незакрытым. Вечером в курилке....
Вечером в курилке жалкий дедок затравленно посматривал на меня и с мольбою за мою спину, откуда неслись реплики:
- Не дрейфь, Гандыба, врежь ему! Первым бей, первым!
А я миролюбиво:
- Дед, если тебе хавала не хватает, подходи, не стесняйся - мы же русские люди - поделюсь. Плевать в еду грех - за это в церкви осуждают, а в приличном обществе по морде бьют.
- Дай ему, дай! - понукали сзади. - Да врежь ты.
Я обернулся:
- Это вы что ль приличное общество?
Азарт тотчас угас, лица посуровели. Меня пригласили в каптёрку на толковище.
- Говорят, ты с Кудиярчиком в корешах? Ну-ка, черкани ему маляву, мы перешлём.
Передо мной клочок бумаги, огрызок карандаша. Что написать? "Помнишь, дорогой, как звонницу на Волге ставил, а тут я приплёлся?" Разве вспомнит то, чего не было?
Нет, не то.
Послюнявил карандаш и написал: "Хочу сорваться, помоги укрыться. Алекс".
Записку мою прочли, ухмыльнулись, хлопнули по плечу.
- Жди ответа.
Цемент шёл непрерывным потоком, и можно было перекурить. Бугор опустил респиратор на шею, сунул сигаретку в рот.
- А по мне, не тянешь ты на Алекса, Студент - нормальное погонялово.
- Пусть будет. Просто Кудияр знал меня под Алексом.
- Ну-ну.
А через неделю:
- Алекс, тебе ответ с Кагалыма.
На клочке бумаги незнакомым почерком два слова: "Уйди добром".
- И на словах велено передать, - продолжил бригадир. - Явишься в город Н-ск, найдёшь Смотрящего, вручишь это послание и займёшь его место. Легенду и ксиву на месте спроворишь.
- Чёрная метка?
- Надо полагать.
Кудиярово послание спрятал в ножку тумбочки и начал готовиться к побегу.
- Билли.
- Уймись, а. Работаю над темой, работаю. Всё будет сделано законным путём, без криминала. Потерпи.
Через два месяца после задержания в квартире Мирабель меня вызвал начальник ИТК.
- Характеристику на тебя затребовали, Гладышев, из Минюста. Носом чую - условно досрочное. Так бывает при судебной ошибке, чтоб кафтан не запачкать. Что писать-то - усердно трудишься, режим не нарушаешь, а? Карцер за что? Правое дело? Напишу, напишу, как надо - небеспохлёбся. Неужто мы не понимаем? Восстановишься в университете, академиком станешь - меня вспомнишь.
Нормальный майорик.
На мне гражданская одежда. Последний и напрасный шмон - Кудиярова грамотка надёжно спрятана в куске мыла. Гремят за спиной стальные двери. Свобода!
В кармане справка об освобождении и немного денег - мой скудный заработок. До Москвы, пожалуй, добраться хватит.
- Билли, ну что, финита ля комедия?
- Ты о чём?
- Студента пора отпускать - пусть займётся научными опытами, а в Н-ск поеду я, в своём естестве.
- Что-то новенькое.
- Ну, не его это судьба. Зачем парня тянуть в преступный мир?
- Сам-то не боишься?
- А вот и проверим.
.... Очнулся на диване московской квартиры. У изголовья Жанка:
- Ну, слава Богу! А я уж думала, что случилось - спит и спит.
- Долго спал?
- Почти двое суток. Квасу хочешь?
- Давай.
Жанка утопала на кухню.
- Билли, как это двое суток? Я же в заключении два месяца был.
- Там два месяца - здесь два дня. Пространственно-временное искривление. Надо объяснять?
- К чёрту! Мы же в Н-ск хотели.
- Космолёт во дворе.
- А Жанка что здесь делает?
- Переехала жить - такая любовь.
Пришла Жанка с кружкой кваса.
- Пей.
Я выпил залпом и вслух сказал, что подумал:
- Вот она, идиллия семейной жизни.
Жанка пригладила мои волосы.
А я поднялся и к выходу.
- Куда? - нахмурила брови подруга детства моего.
- Как куда, за цветами, - соврал, не моргнув глазом.
- Да ты его и так знаешь - Зазеркалье, Россия, город Н-ск.
И космолёт совершил прыжок через время и пространство.
Городишко понравился - улицы прямые, зелёные, на окраинах многоэтажки, центр в традициях середины прошлого века, с Ильичём на площади.
Зашёл в какую-то забегаловку, подозвал официанта с блокнотиком:
- Я от Хозяина. Мне нужен Смотрящий за городом, и пока жду - кружечку живого.
Малый ушёл в растерянности, ничего не записав.
Тут же явился хозяин, суетливый субъект кавказской наружности.
- Чем могу быть...?
Я повторил.
- Наверное, дорогой, ошибся - у меня приличное заведение.
- А если не ошибся, у тебя, курносый, будут неприятности.
- Подожди, брат, - нацмен сделал знак, и передо мной поставили кружку пенного.
Его не было с полчаса, но я не спешил.
- Придётся покоротать час-другой - сказали заняты, но будут обязательно.
Мне принесли ещё два пива и шашлык.
Примерно через час в заведении появился худощавый малый, присел за крайний стол у двери, прощупал меня пронзительным взглядом, пошушукался с курносым и удалился.
Ещё час прошёл. Вваливается толпа такого вида молодцов, что немногочисленные посетители дружно потянулись к выходу. Ребята расселись за столы, а трое ко мне.
- Ты чей? - средний задаёт вопрос. Скулы крепкие, нос сплюснут, уши прижаты - типичный боксёр.
- Ты за городом смотришь?
- А разве не видно? - повёл влево взглядом вместе с лицом, вправо.
- Тогда тебе письмо от Кудияра, - и подаю бумажку.
Он прочёл, лицом побагровел да как саданёт ногой столик, за которым я сидел. Пустые кружки на пол, четырёхногий перевернулся, и два бойца кинулись его пинать. Если бы этот удар достался мне, они с таким же остервенением катали моё тело по полу. Недоумки, но как выдрессированы на жесты хозяина!
Столику пришёл конец. Приговорённый Смотрящий успокоился.
- Как кличут?
- Алекс.
- Макс, - представился он и протянул руку для пожатия.
- Где устроился?
Я пожал плечами.
- Деньги есть? Ксива? На блатхате пока почалишься.
Мы вышли из заведения.
- Садись к ребятам, - кивнул на чёрный джип.
Меня не устраивала инициатива в его руках.
- Макс, город сдашь мне. Завтра с общаком на доклад.
Он взвыл от огорчения, ринулся к серебристой Ауди, выхватил из салона автомат и запустил в небо над моей головой салют из трассирующих пуль.
- Это мой город!!!
Стоящая в полуквартале милицейская машина стремительно стартовала с места и скрылась на перекрёстке. Я проводил её взглядом и сел в джип.
- Поехали.
В частном жилом доме, где оставили меня Максовы бойцы, умирали со скуки три полуодетых типа и две полураздетых девицы. Хозяева - полупьяный старик и пронырливая старушка.
- Свежак, - заявила брюнетка и цапнула меня за пах.
- Что, и не выпьете с компанией? - поинтересовалась та, застилая простынею диван на веранде. Принесла подушку, кинула плед.
Старушка ушла, погасив свет. Я разделся и лёг. Явилась блондинка.
- Подвинься, - пристроила кругленький задок на край дивана. - Деньги есть - минет сделаю.
Я улёгся поудобней, положил под щёку ладошку:
- Лучше расскажи о себе.
- Ты же из тюряги - голодный должен быть.
- Больше по общению.
И она поведала историю, в которой была пьющая мать, отчим-насильник, бегство из села, интернат ПТУ, заводская общага.
- Теперь вот здесь.
- Пьёшь? Куришь? Колешься?
Она замотала локонами Мэрилин Монро:
- С наркотиками ни-ни.
- А ты красивая. Принеси гитару - я спою для тебя.
- Меня Наташкой зовут, - она упорхнула, а я встал и натянул брюки.
Она умела слушать - полуоткрыв рот, склонив голову, с детской верой в сказку в наивном взгляде. Всплакнула на беду с зелёными глазами. Потом притихла и уснула в углу дивана. Я отложил гитару и примостился в другом. Спать не хотелось.
- Билли, она прелестна.
- Идеализируешь. Это проститутка.
- И, стало быть, не человек?
- Любая профессия накладывает отпечаток.
- Например, на меня....
- Сибарит.
- Повторяешься. А на неё.
- Все сопутствующие пороки - враньё, воровство, стервозность.
- Не верится.
- Проверь.
Утром за мной заехал джип. Водитель представился:
- Славик.
Натали застыла в дверях с полуоткрытым ртом и широко распахнутыми глазами.
Что сказать?
- Работай над собой - курить бросишь, в жёны возьму.
- А я уже бросила.
Никто меня за язык не тянул.
- Тогда поехали.
В джипе:
- Где жить станем, дорогая?
- Не знаю.
- А где хочешь?
- В "финских домиках".
Славик пояснил:
- Новый микрорайон - сплошь крутые коттеджи.
Я ему:
- Меня доставишь, поможешь леди выбрать дом.
Меня доставили на городской стадион к административному корпусу. За столом в одном из кабинетов восседал Макс, на стульях вдоль стен его молодчики. На полках кубки, вымпелы на гвоздиках, в рамочках похвальные грамоты. На столе видавший виды чемодан с потемневшими стальными уголками.
- Твоя резиденция? - вместо приветствия. - Стиль классического примитивизма. Ладно, ни в подвале.
- Общаг? - открыл чемодан, полный российских дензнаков разных достоинств. - Сколько здесь?