Алевтине снится сон. Будто она на вилле у Алексея в Apple Garden's Valley на Марсе.
Девушка лежит одна голая на низкой широкой кровати. Кровать стоит в большой пустой комнате.
Комната залита красным светом. Он льётся из огромного окна, перед которым стоит кровать с Алевтиной.
За окном до самого горизонта тянется пустынная равнина, усеянная рытвинами и обломками скал. В рытвинах зеленеют лужицы какой-то жидкости. Алексей называет её "рассолом".
В одной из рытвин буксует марсоход. Он похож на серебристого закопчённого жука. Его солнечные батареи поломаны. Одна коленчатая рука-манипулятор неловко загнута вверх.
На горизонте среди облезлых приплюснутых гор белеют купола соседнего посёлка. Это кажется Puppet's Point. Один из куполов разбит как яичная скорлупа. Из его внутренностей к оранжевому в синеватых прожилках небу поднимаются клубы густого чёрного дыма. Алевтине чудится, что она чувствует запах горящей помойки.
Девушка отдыхает после любви: лениво разглядывает своё худое загорелое тело; любуется изгибами, впадинами, выпуклостями; гладит, наслаждаясь бархатистой мягкостью кожи.
Внутри у Алевтины мокро и жарко. Нижние губы уже подсыхают. Девушке это не нравится. Она начинает теребить их пальчиками с французским маникюром и закрывает глаза.
Дверь в комнату тихонько открывается. В небольшую щель проникает...
Это низкорослое, щуплое морщинистое существо. Его можно было бы назвать человеком, если бы из его черепа не росли рога наподобие козьих, а за спиной не схлопывались кожистые крылья как у летучей мыши. Седые редкие волосы рогача завязаны у него на затылке узлом. Грудь пресекает чудовищный шрам: видно у крылана нет половины рёбер. На сухих бёдрах инвалида ремнями с медными клёпками укреплён член-самотык из жёлтой кости, украшенный искусной резьбой в виде растительного орнамента.
Существо колченого, и опирается на костыль белого металла.
Урод крадётся к Алевтине. Его костыль стучит об деревянный пол. Девушка вздрагивает и открывает глаза. Она немеет от ужаса, забивается в дальний угол кровати, натягивает на себя одеяло, как будто оно может её спасти.
Тем временем мерзкий инвалид, щерясь беззубым ртом, ползёт к ней по мятой простыне боком, боком, боком... Его нос - волосатый пятачок шевелится. Бельмы закатываются под багровые воспалённые веки без ресниц.
--
Не бойся, деточка, не заражу... - шипит чудовище.
В его длинных костистых пальцах со съеденными коричневыми ногтями появляется гирлянда разноцветных презервативов.
--
Дай ему, Аля... - из-за поросшей рыжими волосами бугристой спины мерзавца, в просвете между крыльями возникает милое лицо Алексея. Он вылитый "молодой атлет" с фотографии Лени Риффеншталь. Его красивые черты искажены как от зубной боли.
--
Дай моему другу... - повторяет Алексей. Его глубокие синие глаза скрываются за восхитительно длинными пушистыми ресницами.
Голос молодого человека звучит так ласково, так проникновенно. Ну, как тут не дать! Алевтина отбрасывает одеяло и раздвигает ноги...
Будильник сыграл "My way", но Алевтина не спит уже добрых полтора часа, и не хочет открывать глаза и вылезать из постели. У неё болит голова, нос забит, горло пересохло. Девушке давно нужно помочиться, но она терпит изо всех сил. Как же ей не хочется начинать новый день. Да и где он, этот день?
Время восемь часов утра, а за окном темно как ночью, и холодно, главное холодно. Проклятая зима. Длится шесть месяцев в году. Где же это хвалёное глобальное потепление?
Конечно, давно уже не бывает сильных морозов, когда на ветру замерзает плевок, зато снега много. Метели через день. Ужасно противно подставлять лицо под колючий ветер и месить сапожками тонкой кожи на высоких каблучках жидкую кашу из грязи, снега и реагентов против наледи.
Ещё ужаснее толкаться в метро. Случись что, прилипнет твоё бедро к небритой харе какого-нибудь прола; зашьют всё в пластиковый мешок и сожгут под чужой фамилией.
Кошмарнее метро только пробки. Чувствуешь себя рыбой в аквариуме, из которого вылили всю воду, да ещё заключённой в жестяной скафандр. Зачем рыбе скафандр? А, в это время над тобой в вертолётах пролетают счастливчики и счастливицы.
Они пьют с утра шампанское и нюхают кокаин; тычут пальцами в клавиатуру ноутбуков, которые каждую секунду делают им миллион, а может быть даже трахаются...
Или нет, вертолётчики и вертолётчицы смотрят сквозь прицелы крупнокалиберных пулемётов на толпы неудачников, сгрудившихся под прозрачными козырьками остановок общественного транспорта. С каким превеликим наслаждением Алевтина нажала бы на гашетку и положила в грязь истекать кровью десятка полтора этих бессмысленных тварей, которые к своим двадцати пяти, тридцати, тридцати пяти, сорока, сорока пяти, пятидесяти, пятидесяти пяти годам, так и не сумели завести себе, хотя бы маленького, плохонького, подержанного вертолёта.
У, проклятые потребители быстрорастворимой лапши, занудных телесериалов и вонючего пива!
Хорошо бы задеть бензобак какой-нибудь консервной банки, чтобы получился настоящий взрыв! Чтобы она взлетела на воздух и грохнулась на другую консервную банку, чтобы в них испеклась, хотя бы парочка постоянных слушателей радио "Шансон".
К сожалению, у Алевтины в её 28 лет, нет своего вертолёта, и нет денег на вертолёт-такси, и нет мужчины с вертолётом и фирма, в которой работает девушка, не оплачивает ей вертолёт.
Удавиться, что ли...
--
Ня - ня! - вот так, по слогам Алевтина зовёт свою компаньонку. Голос у девушки слаб, и компаньонка её скорее всего не слышит, потому что до Алевтины долетает шум воды в ванной.
Пришлось открыть глаза. В темноте толпится мебель под ворохом вещей. Под дверью полоска света из коридора.
--
Ня-ня! - девушка делает над собой усилие и зовёт компаньонку громче.
Шум воды в ванной становится тише.
--
Ня-ня! - повторяет свой зов Алевтина.
Наверное, компаньонка услышала, что её зовут, но не спешит приходить.
Компаньонку зовут Нана, "Няня" - прозвище.
Если бы девушки читали ещё какие-нибудь книги, кроме тех, что рекомендуют иллюстрированные журналы, да и те они не читают, а только покупают, они знали бы, что в доисторические времена во Франции был писатель Эмиль Золя, который, кроме всего прочего, сочинил роман "Нана" о нелёгкой судьбе куртизанки. Может быть, тогда Нана была бы более чувствительной девушкой и понимала бы, что, пусть не подруге, компаньонке, всё же вместе снимают квартиру, сейчас очень плохо, она нуждается в помощи.... Животное!
Нана не спешит на зов. Она, наверное, вытирается или рассматривает свой целлюлит. Чего его рассматривать! Целлюлит уничтожать надо! Любыми способами, даже самыми жестокими, неконвенциональными, то есть оружием массового поражения.
--
Няня! - кричит в полный голос Алевтина, поминает мать компаньонки плохими словами и срывается на кашель.
На глазах бедной девушки выступают слёзы, течёт вчерашняя тушь. Хороша же она была вчера, легла спать, не умывшись.
Наконец, слышится шлёпанье босых ног. Алевтина заранее зажмуривается и подтягивает край одеяла к носу.
Щёлкает выключатель. Комнату заливает тусклый электрический свет. Алевтина открывает сначала один глаз, потом другой. Смотрит двумя глазами.
Перед Алевтиной стоит компаньонка. Нана голая. На голове чалма из полотенца - голову помыла, тварь. Стоит руки в боки.
--
Чего орёшь, Алька? - хрипло осведомляется компаньонка.
Она, что называется, здоровая баба. У неё крупные черты лица, полные губы, большие чёрные глаза, обвислые груди и ярко выраженные "жопкины уши".
--
Пива хочешь после вчерашнего? - предлагает Алевтине компаньонка.
Нана ходит по комнате соседки. Берёт её сигареты, вытряхивает с брезгливым выражением лица одну, прикуривает от зажигалки, морщась, выпускает дым.
--
Ну и дрянь ты куришь, подруга... - говорит Нана, - Пивка будешь? - повторяет она.
Пиво - одна из двух или трёх вещей этого мира, которые Аля категорически не принимает.
--
Телефон принеси, пожалуйста... - жалобным голосом просит Алевтина, - Я его вчера где-то оставила...
--
Дома ли? - сомневается Нана, - Если дома, то сейчас, барыня, принесу...
Ироничная компаньонка лениво пускает дым через брезгливо выдвинутую нижнюю губу, критическим взглядом оглядывает комнату Алевтины. Мебели практически не видно из-за гор одежды, журналов, книг, дисков и грязной посуды; один только платяной шкаф возвышается над всем этим бедламом прямолинейным памятником порядку.
--
Дома телефон дома! - говорит Алевтина.
В том, что телефон дома она не сомневается. Телефон, может быть, самая её существенная часть, если бы его не было, девушка не за что бы не заснула, даже после вчерашнего.
Нана отдаёт ей сигарету. Поднимает с замусоренного ковра трусы компаньонки, вешает, подбросив, их на плафон люстры. Идёт искать телефон. Кричит из коридора:
--
Опять будешь с работы отпрашиваться?
Алевтина больше не может терпеть. Она отбрасывает одеяло и мчится, чуть не сбив Нану, в чём мать родила в туалет: у обеих при столкновении смешно подпрыгивают груди, а у Наны ещё сотрясается целлюлит, развязывается чалма и падает на плечи полотенце
--
Вот, коза! - замечает Нана.
Она берёт со столика в прихожей телефон компаньонки и подаёт ей, усевшейся на унитаз.
Алевтина счастливо улыбается, опорожняя мочевой пузырь. Она говорит, принимая телефон:
--
Миленький, хорошенький, единственный мой дружочек.
Вызывает из памяти номер.
--
Ольга Николаевна? - делает Алевтина озабоченный и в то же время слабый голос
--
Смотри, Алька, погонят тебя с работы! Чем будешь за квартиру платить... - говорит строго Нана, включая фен.
--
Молчи, дура! - зло кричит ей Алевтина, прикрыв трубку.
--
Ольга Николаевна, понимаете, такое дело, мне так не здоровится...
--
Комова, вы, наверное, заработали уже достаточно, чтобы остаться на пожизненном больничном.
--
Что вы хотите этим сказать?
--
Только то, что если вы сейчас же не явитесь на работу...
--
Я уже выхожу, я ловлю такси...
--
На метро, только, на метро... Иначе, вы приедете как раз к тому времени, когда я подготовлю ваши документы на ...
--
Я уже спускаюсь...
--
Вот и славно...
Алевтина работает менеджером среднего звена в большой многопрофильной корпорации. Ей там приходится туго.
Интересы корпорации простираются от клонирования домашних животных до разработки под ключ новых брэндов чего угодно от политических партий до противозачаточных средств. Её отчёт из года в год показывают устойчивый рост чистой прибыли, и не в последнюю роль, благодаря постоянной модернизации, в том числе, в области кадровой политики.
Корпорация с некоторых пор заменила менеджеров низшего звена на роботов антропоморфной наружности. Они стали разносить кофе, убирать мусор, вкручивать лампочки. Менеджеры высшего звена были страшно этим недовольны.
Совет директоров поскупился.
Конструкция роботов была далека от совершенства. Вагины и члены у них напрочь отсутствовали. Их программное обеспечение не предусматривало ни минета, ни мастурбации.
Пришлось менеджерам высшего звена обратить своё внимание на менеджеров среднего звена, но первые не нашли вторых сексуально привлекательными: тусклые взгляды, худосочные тела, заторможенные движения.
Короче говоря, менеджеры высшего звена выбили себе у совета директоров увеличение обеденного перерыва с полутора часов до двух с половиной, чтобы успевать не только навитаминить свою тугую плоть, напичканную имплантантами, но и жарить цыпочек в массажных салонах.
В отсутствии начальства обеденный перерыв менеджеров среднего звена также увеличился, и вместе с тем возникла проблема заполнения неожиданно образовавшегося досуга, и это при том, что они так много и тяжело работают.
Рабочий день Алевтины, к примеру, начинался чудовищно рано - в одиннадцать часов утра.
Первый час девушка приходила в себя с дороги. Она поправляла макияж, пила кофе, курила сигареты. За этими занятиями Аля обменивалась с соседями по комнате впечатлениями о проведённом накануне вечере: кто, где был, кого снял, чем двинулся.
Второй час менеджер среднего звена проверяла электронную почту, писала и отправляла письма, заносила данные в таблицы, делала изменения в графиках, созванивалась, созванивалась, созванивалась...
Третий час уходил на встречи с нужными людьми, тоже менеджерами среднего звена из других отделов. Встречи посвящались согласованиям и проектированию совместной деятельности. Алевтина и её коллеги исписывали толстыми фломастерами большие листы бумаги. Умные мысли слетали одна за другой с их губ и жёстко фиксировались в виде разноцветных каракулей.
Встречи с менеджерами высшего звена были редки, но чрезвычайно ответственны. Это были фактически отчёты о проделанной работе: изложение достижений и ошибок, предложение путей преодоления трудностей, испрашивание ценных указаний.
Если бы встречи с менеджерами высшего звена случались чаще одного раза в месяц, то проблемы лишнего веса для менеджеров среднего звена ушла бы на второй план, а фитнесс-клубы лишились бы часть своей клиентуры, а то и возникла бы угроза массовой анорексии.
Четвёртый час Алевтина посвящала разглядыванию себя в зеркало в туалете. При этом она говорила:
--
Какие чувственные губки, что за прелестные глаза, титечки ладненькие, ножки, попка ничего... Ну почему, почему менеджеры высшего звена предпочитают всему этому грубые вульгарные мясистые формы беженок из Конго и Бурунди, чтоб им всем от СПИДА передохнуть.
И после тяжких трудов наступало время обеда, которое катастрофически некуда было девать, что, естественно расхолаживало. Не будешь ведь сидеть два с половиной часа в ресторане без алкоголя. Сначала так и делали: сидели молча, так как успевали обменяться всей полезной информацией в рабочее время, ковырялись в тарелках, иногда кидались хлебом и солонками, но это развлекало мало, кроме того солонками кидаться больно.
Потом придумали ходить в кино, но скоро выяснилось, что это очень опасно. Дневные сеансы собирали отбросы общества без разницы арт-хаус это или блокбастеры.
Извращенцы в длинных плащах с удовольствием мастурбировали на менеджеров среднего звена.
Школьники-прогульщики с ножами норовили их пописать и почикать честно заработанные бабки.
Хуже всех были пенсионеры-сектанты.
Пенсионеры садились позади менеджеров среднего звена и начинали бормотать мантры про призрака онанизма, который у кого-то бродит в жопе.
Менеджерам среднего звена, которые давно уже не считали себя счастливчиками, а пролетариями умственного труда, делалось от этого страшно неприятно.
Как-то посетили бассейн. Было прикольно. Договорились ходить постоянно, купить абонемент, шапочки, тапочки, очки и всё такое... Но быстро обломались. Дело было даже не в избытке хлорки в воде и грязноватом душе. Отстойной была музыка, которую гонял местный диджей: один долбёж без всякой этники.
Можно было ходить по магазинам, но проклятые интернет-маркеты отбили всякую охоту и нужду это делать. Особенно с тех пор, как они обзавелись виртуальными примерочными кабинами с дополнительной услугой, когда ты примеряешь бюстгальтер, а за тобой подглядывает на заказ, хоть грязный похотливый старикашка, хоть налитый пивом байкер, хоть студент в маминой кофте. И тебя прёт не по детски.
Что оставалось? Только тестировать кухни разных народов. Пришлось кочевать из чукотского ресторана в ресторан фиджийской кухни и т.д.
После тест-обеда первый час Алевтина не могла не курить, не пить кофе, ни о чём говорить. Она просто тупо сидела перед своим компьютером и доходила, листая файлы с графиками и таблицами, ну иногда пасьянс раскинет и гоблинов погоняет.
Второй час после обеда Алевтина приходила в себя, куря сигареты, поглощая чашка за чашкой кофе, слушая скабрезные анекдоты коллег, и сама заворачивала порой такое, что, иногда, вдруг у неё в голове мелькало странное: "Слышала бы меня сейчас мама!" Где она, эта мама, кстати, и папа, а ведь ещё были дедушки и бабушки... На даче, может быть, окучивают что-то... Но сейчас зима. Тогда сидят вокруг стола под абажуром с кистями и читают вслух по очереди самую популярную среди пожилых людей газету "ЗОЖ" - "Здоровый Образ Жизни"... А ещё говорят, что потерявши голову по волосам не плачут...
Третий- четвёртый часы после обеда Алевтина ударно трудилась, анализируя графики и таблицы, составляя планы и созваниваясь, созваниваясь, созваниваясь. Бывало, что задерживалась, но не часто, потому что в десятом часу вечера, девушка, голосующая такси в одиночестве неизменно рассматривается как субъект харрасмента, и подлежит немедленному привлечению к дознанию чинами полиции нравов. Последние, как правило, мусульманского вероисповедования, Значит, отправят на экспресс-операцию по восстановлению девственной плевы, лицемеры проклятые.
И вот наступил день, когда Алевтина поняла, что её всё задрало. Это был тот самый день, когда ей приснился странный эротический сон, а шефиня рекомендовала ездить на работу на метро, чтобы вообще её не потерять.
В обеденный перерыв их компания вышла из стеклянных дверей своего офиса, и все её члены застыли в нерешительности. У всех на лицах был запечатлён немой вопрос: "Что делать?"
--
Может быть, - нерешительно сказал Виталик, которого от прочих менеджеров среднего звена отличало то, что он чаще надевал на работу брюки, чем юбку, - пойдём в музей?
--
Какой такой музей? - спросила Зульфия, которую от прочих менеджеров отличал хиджаб.
--
Изобразительных искусств... - тихо пояснил Виталик и громче добавил, - Имени Пушкина...
Повисло недоумённое молчание.
Перед менеджерами среднего звена бибикала, кряхтела и отравляла воздух выхлопными газами автомобильная пробка. По обеим сторонам широкой улицы высились мрачные кубы домов в стиле сталинского ампира, залепленные яркими буквами бестолковых реклам. Они обещали безграничную радость потребления в кредит. Пауза затягивалась. Уж, наверное, родилась дюжина менеджеров среднего звена, когда, наконец...
--
Кто такой Пушкин! - вдруг вскричала Алевтина, - Что за изобразительные искусства! Грязный ниггер, проебавший нам все мозги, раньше, чем они у нас выросли! Что за искусства! Выпачканные красками куски холста и дерева, годные лишь в печку. Где они эти печи! Освенцим, Дахау, Бухенвальд - только лишь названия на географической карте...
--
Ты что, Аля! - поразились коллеги, - Ещё не вечер, а ты уже закинулась...
--
Пошли вы! - зло бросила им Аля.
Она сбежала со ступенек и зашагала по мостовой, разбрызгивая грязь, не оглядываясь и не обращая внимания на продавцов наркотиков, нищих и собирателей пожертвований в пользу правозащитных организаций.
Алевтина шла и думала о том, что у неё по большому счёту есть три пути как-то изменить незадавшуюся жизнь. Мертвенный свет реклам падал на её красивое печальное лицо.
Первый путь: взять такси и поехать к Усаме, купить у него "белого", вернуться домой, лечь в ванну и сделать себе "золотой" укол.
Второй путь: взять такси и поехать к Усаме, взять у него пояс шахида и вернуться на работу или войти в супермаркет или спуститься в метро.
Третий путь: взять такси и поехать к Усаме и сказать "да", чтобы всю оставшуюся жизнь гулять в собольей шубе в холодильной камере, кормить его с руки пловом и рожать, рожать, рожать моджахедов...
И тут от горестных мыслей Алевтину отвлёк неожиданно поднявшийся ветер и громкий стрёкот. Перед ней, распугивая попрошаек и торговцев наркотиков, поднимая рябь на жидкой грязи, повисла пусть вся в трещинах, мутная, но кабина долгожданного вертолёта. В таких обычно эвакуируют с мест ДТП и криминальных инцидентов убитых и раненых. Но в данном случае за штурвалом сидел пусть лысоватый, пусть седоватый, пусть безвкусно и не очень чисто одетый, но явно гражданский мужчина, а не чин служб чрезвычайного назначения.
Да, он купил свою стрекозу на распродаже, и наверняка, как следует, не отмыл её от крови и прочих человеческих выделений.
Да, он, может быть, ночует в ней, потому что сдал свою нору на первом или последнем этаже где-нибудь в спальном районе, чтобы оплачивать расходы по содержанию своей стрекозы.
Да, он, сейчас скажет какую-нибудь глупость типа...
--
Девушк, а почему у вас такое грустное лицо? - сказал пилот подержанной стрекозы через систему громкой связи.
У меня грустное лицо? У меня грустное лицо! У меня грустное лицо. Да, у меня ужасное лицо! Да с таким лицом только в гроб лечь не стыдно! Да с таким лицом... Вот, что с ним сделала проклятая работа! Вот, что с ним сделала проклятая жизнь! Ну, давай, давай, продолжай меня пикапить, старый козёл...
--
Девушк, я лечу, смотрю, такое грустное лицо...
Можно подумать на этой улице есть другие лица. Можно подумать в этом городе есть весёлые лица. Можно подумать в этом мире бывают лица лучше моего. Конечно, бывают! Обязательно бывают! Я даже видела одно такое лицо. Не далее как сегодня ночью. Это лицо моей компаньонки Наны, этой жирной свиньи, когда её ебут два или три ублюдка с макаронной фабрики или с фабрики звёзд, что собственно одно и тоже. Где она их только подбирает!
--
Девушк, я тут подумал... Мне тут надо... А я не знаю как мне туда долететь, девушк... Может думаю, она знает с таким грустным лицом...
Знаю, знаю, я всё знаю... Что ты докопался до моего лица! Что ты всё "девушк", "девушк"... Девушка! Девушка! Знаю я, куда тебе лететь, знаю и с тобой полечу, и я обязательно с тобой полечу, потому что меня всё на свете задрало, так задрало, что дальше просто некуда, и если ты сейчас же...
--
Девушк, а, девушк, а давайте вы мне покажете, куда мне надо долететь, а я вас потом куда надо отвезу, совершенно бесплатно, честное пречестное...
Ещё бы за деньги! Ещё бы за минет! Ещё бы я тебе отдрочила! Ещё бы я тебе дала! Дам! Слышишь, дам! Дам, всё, что ты захочешь, всё! Потому что я устала не давать. Ну, в самом деле, сколько можно не давать! То есть, конечно, давать! Только кому? Кому? Разным говномудакам, у которых стоит только после сданного проекта, под кокаином и на простынях от "Vellirechinno"! Разным порноблудливым псам, у которых стоит только после сданного проекта, под борщом и при перспективе женитьбы. Что за хрень, дети пойдут, ипотека достанет, медицинская страховка и... Праздника, праздника хочется! Настоящего! Чтобы пустить по детскому дому ракету типа "воздух-земля", выжечь напалмом приют для бездомных животных, полить из крупнокалиберного пулемёта оживлённую торговую улицу. И ты мне можешь всё это дать, ты, который говорит: "Девушк"...
--
Девушк, ну как, девушк?
--
Как? Сядь да покак! - пробормотала себе под нос Алевтина и полезла в любезно отодвинутую дверь вертолёта.
--
Что вы сказали? - крикнул ей пилот, протягивая наушники с микрофоном.
--
Как вы, кстати! - прокричала Алевтина, снаряжаясь для нормального общения.
--
Я тоже так подумал! - радостно сказал пилот, - Меня зовут Игорёк.
--
Прям таки Игорёк?
--
Что-то не так?
--
Я думала, что вас зовут Игорь, допустим, Иваныч...
--
Я ещё молодой, чтобы меня так звали.
--
Ну, да... А меня зовут Алевтина... Фёдоровна...
--
Прекрасное имя!
--
Чем же?
--
Редкое.
--
А вам, куда надо лететь?
--
Да собственно...
--
Я понимаю... В библиотеку...
--
Туда, именно, туда, Алевтина Фёдоровна. Как вы догадались?
--
Да уж догадалась... Живу давно на белом свете.
И они полетели сквозь стену мокрого снега.
--
Сейчас прямо, а потом я скажу. - Приняла на себя обязанности штурмана Алевтина и стала копаться в сумке.
Достала огромную сигару, распечатала, прикурила от огромной спички из коробки с надписью "Таёжные".
--
Хуёво... - искренне расстроился Игорёк.
--
Если вы ещё раз при мне произнесёте...
--
Понял, понял... Но, ведь, никотин - страшный яд! Подумать только, что будет с твоими лёгкими, зубами и всё такое...
--
Как быстро мы перешли на "ты"!
--
Но ты, ведь хочешь праздника! А на празднике все на "ты"!
--
Лады...
--
Лады, но при одном условии...
--
Вау! Он уже ставит условия!
--
Потому что я - мужик.
--
Вау! Какое условие?
--
Ты бросишь курить прямо сейчас.
--
Вау! - воскликнула Алевтина и вынула из губ сигару.
Игорёк отнял левую руку от штурвала и плюнул себе на ладонь. Девушка ткнула в слюну сигару. Раздалось характерное шипение.
--
Класс! - сказала Алевтина.
Её мужик ничего не сказал. Он серьёзно посмотрел девушке в глаза и взял штурвал на себя. Вертолёт стал резко набирать высоту. Губы любовников соединились в жарком поцелуе.
Чуть позже Алевтина позвонила на работу и отпросилась с обеда. Шефиня куда-то отъехала, а её ассистентка была та ещё штучка. Она вошла в алькино положение.
--
Ну, ты женщина! - только и сказала она на то, как Алевтина обрисовала ей ситуацию по телефону, - А он, вообще, такой, да?
--
Только ссытся и глухой, на... - рассмеялась Аля в ней тёмной волной стала подниматься ненависть к ассистентке, пополняющей свой словарный запас из телевизионных реклам, но тут Игорёк провёл пальцами по её лилейной шейке, всё обошлось.
Итак, было положено начало замечательному роману, но курить Алевтина не бросила. Просто она стала это делать тайком от своего мужчины. Ей всегда нравилось нарушать запреты. Когда она вдыхала ароматный дым, её трусики могли увлажниться, если бы не супертонкие прокладки с крылышками.
Запах кубинского табака озорница отбивала, жуя зёрна эфиопского кофе. А чтобы эмаль на зубах не темнела, и дыхание оставалось свежим, баловница не расставалась с отбеливающей зубной пастой "Carycid", электрической зубной щёткой "Wors" и гипермятной жвачкой "Mraz".
Благодаря всем этим мерам предосторожности, но главным образом, потому что его обоняние притупилось из-за злоупотребления освежителями воздуха для салонов вертолётов, Игорёк ничего не замечал.
Игорёк был горд тем, какое большое и положительное влияние он с самого начала смог оказать на свою женщину: заставил бросить курить, что, по мнению, медиков практически невозможно без выжигания лазером центра удовольствий в мозгу, но пойти на это, и тогда будешь лежать в постели, пусть с некурящим, но бревном...
--
Вот, как я их, вот, баб этих! - говорил он в компании, сжимая кулак так, что от пальцев отливала кровь, и дико вращал глазами. - Держать их надо, держать, сссуккк эдакиххх...
Правда, бывать в компаниях Игорьку случалось всё реже и реже. По профессии он был барабанщиком, но работы благодаря развитию компьютерных технологий становилось всё меньше. Да что там говорить, продюсерам удобнее и выгоднее иметь дело с программистами, чем с капризами носителей вокальных и прочих данных. С некоторых пор в хит-парадах и на "живых" концертах людей заменили андроиды. Они вполне успешно строили глазки, вертели задами и матерились - делали шоу. Что ещё нужно толпе!
То есть Игорёк не то, чтобы совсем перестал стучать. Нет же, в органы, ну там, например, по борьбе с нелегальным оборотом наркотических веществ, случалось, конечно, но редко, очень редко, и с годами всё реже, ровно по той же причине, что работы становилось всё меньше. Иногда звали парня знакомые ребята в студию помочь им в записи тех или иных треков для частных коллекций любителей джаза - редких богатых чудаков, но с импровизацией у Игорька было туго. Он мог играть только по нотам. Знакомство с Алевтиной было для музыканта подарком судьбы. Кто-то же должен был платить за Игорька по счетам, если проклятый посткапитализм лишил его работы.
Алевтина платила деньги не просто так: её мужчина был горазд придумывать всякие развлечения. Они посещали библиотеки, планетарий, музеи, гуляли по книжным магазинам.
В библиотеках Алевтина и Игорёк заходили в читальные залы, спрашивали какие-нибудь альбомы по искусству и, вооружившись бритвами и чёрными фломастерами, их портили.
В планетарии Алевтина и Игорёк выбирали какого-нибудь ботана в очках. Девушка отвлекала его внимание глупыми расспросами по поводу скорости разбегания звёзд, а Игорёк вешал парню на спину бумажку с надписью:
Я - кандидат физико-математических наук.
Трахните меня, пожалуйста.
В музеях Алевтина и Игорь мельком осматривали экспозицию и укрывались в туалете. Там они доставали припасённые теннисные шарики, поджигали их и убегали.
В книжных магазинах Алевтина и Игорь просто гуляли, взявшись за руки. Прятались в укромных уголках отделов поэзии и философии и целовались, целовались до одури. Потом снимали с полок книжки небольшого формата и подкладывали их на выходе в сумки зазевавшимся покупателям. Звенели турникеты, охрана их обыскивала, получался маленький скандал. Пустяки, а любовникам приятно.
Но всё это были не более чем прелюдии к тому, что собственно и делает любовников любовниками - к сексу.
Компаньонка Алевтины - Нана редко видела теперь соседку. Девушка не приводила домой своего мужчину, предпочитая совокупляться с ним либо в салоне его вертолёта, либо в номерах дешёвых гостиниц. Когда же Алевтина появлялась дома, чтобы переодеться и помыть голову, Нана не отпускала её, не выпытав подробностей соитий.
--
Ах! - говорила ей Алевтина за чашкой чая, - Он весь такой...
--
Какой, какой? - загорались тёмным огнём глаза толстухи.
--
Ну, такой... - закатывал глаза Алевтина и выпаливала с придыханием, - Классный!
--
Ах! - говорила Нана.
--
Что я тебе говорю! - многозначительно качала головой компаньонка и начинала загибать пальчики, - Красивый, не домосед, гвоздь может вбить...
--
Куда вбить? - удивлялась соседка.
--
Да, хоть тебе в голову! - шутила Аля.
--
Ха-ха-ха! - смеялась Нана, - А во что он тебе обходиться? - интересовалась она, вытирая слёзы.