Война между двумя любящими заканчивается поражением обоих. В этих бессмысленных войнах обходятся без дьявола, но поле битвы все то же - сердца людей. Война-игра в любовь. Как в шахматы. Наносить ножевые ранения нежностью. Убивать поцелуями. Переспать с другим назло - все потому, что любишь. Молчать дни напролёт - из любви. Говорить колкости, делать любимому больно, выключать телефон, не приходить домой, не звонить в праздники, вызывать ревность, ревновать - все это, как ни странно, из любви. Выматывающая бессердечная битва, и они устают от нее. Они, это кроткие. Готовые задушить тебя в объятьях, зацеловать до смерти, утопить в восторгах - они натыкаются на здравый смысл и погребальный холод разумной любви, хитрую тактику любимых, "стратегию жизни вдвоем", и внезапно делают шаг назад, удивленно озираясь. Как дети невинные в чувствах, они не готовы причинять боль намеренно, и как дети же все, чем они могут ответить на удары любимого человека - молчанием, улыбками и слезой. Но какой же ловят, наверное, кайф, те, кто искусно играет с ними в психологические игры. Как кошки с мышками. Мастера войны. Умеют вызывать боль одним своим показным равнодушием ("я буду равнодушен к тебе сегодня, хотя я на самом деле очень сильно тебя люблю"). Какое же наслаждение испытываешь, совершая изысканно точные удары в сердце любимого человека. Просто от нечего делать, из чувства уверенности в его любви. Обходясь без пощечин цивилизованная сволочь способна превратить жизнь любимого человека в ад. Гася восторг самой непосредственной девочки, у которой там может первая любовь, непроницаемым выражением лица и едкой, наносящей неизлечимые раны молодой душе, щелочью иронии. И даже умные ангелы только разведут руками - никто не имеет права вмешиваться, когда воюют любимые. Боги сохраняют нейтралитет.
Самые кроткие - эти любящие. Не взаимно, взаимно, все равно. Их молчание это молчание бушующего моря за стеклом. Они говорят вздымающимися в тишине волнами, пеной которых едва-едва касаются любимых, когда те в ярости выкрикивают или элегантно-холодно проговаривают обидные слова. Они писаны акварельными красками, силуэты в нарисованных мультиках. Когда они двигаются, кажется, что плывут призраки, оставляя затухающие краски за собой, точно мир, где была он или она, еще дрожит покадрово прорисованными пикселями пару секунд напоследок. Их так легко стереть с целлулоида, но потом в комнатах, где были они, рваная рана, недозаполненный кадр, вызывающий тошноту. Гнетущая немота в фокусе. Кто-то здесь должен быть и смотреть на тебя вызывающе, изучающе, любя, хотя бы обиженно - но вместо него сгустившаяся у столика с цветами практически видимая тишина.
Кроткие уходят по-английски. Лижущие окна волны бунтующего их моря отступают, и само море покидает берега, выливаясь за горизонт. Кроткие застилают за собой тропы белыми цветами как снегом, чтобы их не нашли. Кроткие убегают на цыпочках. Кидают в любимых улыбками, которые причиняют боль как хорошо наточенные ножи, с глянцевых фотографий. Жизнь приучила говорить бессловесными образами - шептать фотографиями - и оставленный ими после смерти скрэп-бук любви причиняет боль одним только своим молчанием. Улыбки превратились в цветы. И комнаты без кротких утопают в них, там нечем дышать, всюду удушающе-сладкий запах, нет сил смотреть на немые фотографии. Ведь они также молчат, также спокойно, красиво, смиренно внимают упрекам, любовной, и потому самой страшной, ненависти, слезам потери и сентиментальным капризным жалобам. Кроткие - живые фотографии. Самый крепкий стоик растрогается при виде сносящей оскорбления любимого (и любящего, замечают ангелы, любящего - Боги сохраняют нейтралитет) девушки, буквально невидимкой летающей по комнатам, если он сегодня не в духе. И искренне радующейся любой его, тут же стираемой, впрочем, угрюмой волей, улыбке. И чем измерить смирение, усталость и любовь мужа, когда домой под утро приходит пьяной с размазанной помадой на губах, бросая на пол подаренные поклонником цветами, молодая жена (любящая его, вздыхая, замечают ангелы, любящего - боги сохраняют нейтралитет) и бессильно сползает по стенке.
Кроткие закидывают нас при жизни трогательными улыбками - этой немой красотой - и забрасывают нас после смерти тем же - как будто силящимися, но не способными что-то сказать цветами. При жизни невидимые, не замечаемые, призраки, после - они умеют быть для любимых безжалостными: живее всех живых. Почему-то молчаливый и уж точно ничего никому не говорящий и не пытающийся даже сказать взгляд обиженного тобой человека - навсегда врезается в память, побуквенно в убитую любовь, в ее надгробный памятник. Их молчание и неслышные движения обезоруживают. Они не жестикулируют, не кричат, не знают пафоса. Почему они в самый нужный момент, когда надо нанести удар любимому, отводят глаза, уходят наверх, закрываются одеялом, отступают, убегают, уходят в себя? Отказываются воевать? Кроткие, я люблю вас.
Почему женщина закрывает навсегда дверь в дом, куда она больше не вернется, тихо - только чтобы не разбудить любимого? Зачем это бессловесное настороженное внимание девушки, внимательно читающей этикетки на пачках таблеток? Молчание девочки, взобравшейся в собачий холод на крышу многоэтажки и перед решающим шагом сбрасывающей шубку, "потому что мамин подарок"? Они говорят с нами этими немыми образами, неслышно сменяющимися акварельными картинками, молчанием бушующего моря с нарисованных картин художника-мариниста. Говорят, потому что знают: даже самый глухой к чувствам других не может не заметить острую жалящую тишину опустевшей комнаты.
Я люблю вас, кроткие. Люблю вашу настороженную тишину. Люблю ваши одинокие прогулки по городу, среди ярких витрин и ругающихся любовников. Люблю, когда вы закуриваете втайне ото всех. Одинокие, тихо пьете вино в кафе. Бросаете пустые взгляды на небеса, за угол, в мостовую - как монеты на счастье - ваши взгляды, оказывается, тоже никому не нужны. Люблю ваше внезапное, в разгар шумной вечеринки, в толпе, в блистающих огнями торговых центрах, молчание. Люблю, когда вы выкручиваете пальцами пуговицы, останавливаясь у какого-нибудь бутика, не видя смотрите на манекены и точно прислушиваетесь к обрывкам чужих мыслей, к этому нескончаемому шуму умирающей любви, отбарабанивающие последние марши страсти два любящих сердца перед самой агонией: "Я тебе изменила, потому что люблю тебя. Я сегодня, дорогая, не приду домой - хочу сделать тебе больно, потому что люблю тебя. Я мучала тебя холодной тишиной - из любви. Я ревную, потому что люблю. Я ударил тебя, потому что люблю. Я буду подсмеиваться над тобой жестоко, потому что никто и никогда так не любил, как я люблю тебя".
Или то, как вы рассматриваете старые фотографии, эти сборники образов счастливого прошлого. Кроткие, вы любите так тихо, что слышно ангелам за седьмыми небесами. Даже бесы бессильны против вашей кроткой печали, они хмуро околачиваются вокруг да около, трогая вас поминутно за руки - какие холодные... - стараясь тут же согреть их. Всю жизнь кроткие собирают по капле его/ее любовь. И ежедневно заключают тишину в объятья - единственную свою подругу. Под конец в кротких уже целое море поначалу греющей, потом сжигающей душу нежности, а затем... затем она, нежность, стынет, превращаясь в неприятно пахнущий испорченный кисель. Холодное море накладывает обет молчания, стирая с лица улыбки. Вы цепенеете, кроткие, руки, губы дрожат, не в силах вымолвить слово. И уже так легко никогда более не говорить. Но и так тяжело нести в себе хранилище холодных вод невысказанной любви и трепещущего молчания, оно тянет к земле, которая в свою очередь встречает именно кротких с распростертыми объятиями. Согревая своим дыханием. Даря вечную тишину. Кто скажет против вас слово? Вы вмещаете тысячи слов, но ни одно не пророните, словно сберегая в себе тайну каждого. Ваше молчание - таинство? Просто это все, что у вас есть. В маленьком храме внутри вы приносите себя ему в жертву. Тяжело нести в себе всю нерастраченную радость, не нужную ей и ему нежность. Да, это все, что у вас есть, целая лавка чудес, огромное вздымающееся море, и с ним, задыхаясь от тяжести, вы делаете первый шаг на эшафот.
Кроткие... Отец, закрывающий дверь в комнату любимой дочери, которую бросил мальчик. Вздрагивающий от каждого слова ее истеричного выкрика "Оставьте меня в покое!", он не будет спать до утра, переживая за нее, а в потом поседеет за одну ночь, когда она совершит над собой какую-нибудь глупость. Мать, ласково подтыкающая одеяло сыну, брошенного любимой, вжимающая голову в плечи от его яростной отповеди, и принимающая сердечные таблетки, пока тот спивается от несчастной любви. У них нет слов, они застревают в горле, не могущие быть произнесены. Кроткие порой захлебываются словами, невысказанные - они лежат мертвым грузом в груди. Кто сможет посчитать, сколько весит эта кротость? В каких величинах она измеряется? И можно ли ее назвать деянием, чем-то, за что бывают судимы люди? Или напротив, кротость нечто вроде священного не_деяния? Легкое и в то же время тяжелое - как парящая в воздухе шаль выбросившейся из окна? Не знаю. Знаю наверное, что если за жизнью человеческой все-таки существует рай, только кроткие смогут войти в него. Все остальные, пылающие праведным негодованием, страстно любящие, судящие других, совершающие подлости и презирающие подлецов, умеющие красиво делать больно и математически точно просчитывающие последствия своих эмоциональных ударов, все остальные, включая меня, останутся на этой догнивающей планете до тех пор, пока нас, наконец, не заберут отсюда. Пока кроткие нас не простят. Пока нас не простят за кротких.
Во вдруг опустевшем доме все кажется перемещенным, не на месте, не верно расставленным. Как будто какая-то буря - негодующая, бешеная, слепая - прошлась через все комнаты, и выбросила на их берега до боли знакомые вещи любимых. И ангелы потом долго, но не умело раскладывали эти вещи по полочкам. Пока Боги сохраняли нейтралитет.