Френсис Скотт Фицджеральд / Francis Scott Fitzgerald (1896 - 1940)
Блин, как же я его люблю, а, как люблю...Бывает, люди влюбляются в людей. Мальчики в девочек, девочки в мальчиков. Бывает, что влюбляются в страны. В итальянские пиццы. В голос Синатры. В музыку Малера. В ее смех. В его танцы. А случается, что влюбляешься в чьи-то тексты. Навеки. Навсегда. Fallen in love всей душой. Проваливаешься в бездны чьих-то слов и фраз, как в ее взгляд...(Боже, боже всесильный, я в тебя не верю, но тебе-то, тебе-то какая в том польза? Ну сделай же ты, наконец, так, чтобы забыл я и эти глаза, и этот смех, о-о-о! этот смех ее, волшебный, журчащий, прекрасный из прекраснейших, трель неземного соловья и ночь нежна, как в том эпиграфе к роману Фицджеральда)...Фицджеральд, чувак, а ведь как ты попался на "те самые глаза?, а? Она сошла с ума. Вы только представьте себе эту фразу: "Жена Ф. Скотта Фицджеральда стала невменяемой, а он сам спился...?. Подлецы, кто там рисует на небе наши кардиограммы? Эге, эге-гей! Перепачкайте холст, слейте краски, порвите бумагу! Другой чертеж для Фицджеральда, другие комнаты... Жене Ф С. Фицджеральда, наверное, слышались другие голоса. Еще бы!
Вернёмтесь, вернёмтесь к началу...Я влюблен в его слог. В стиль письма. Гламурный. Прекрасный. Красивый, красивый, красивый... Какая гадость, этот ваш русский язык 21 века! Им даже нельзя объяснить, как и насколько прекрасен язык бедняги Фицджеральда. Бедняга... Скажите тоже. Не каждому дарована будет такая судьба. Но боже милостив да, боже милостив, иногда он дает тебе смерть в 28 лет, на пике славы. А иногда, после написания культовой (и самой-самой мною любимой у него книги) "По эту сторону рая? в 24 года (вся моя зависть тебе, старина Фрэнсис, вся моя зависть и все мои цветы...), приходится дожить и до 29-ти, времени написания "шедевра американской литературы 20 века? "Великого Гэтсби", который (шедевр, то есть) культовым тогда совсем не считался. А потом еще написать изумительный, запутанный, параноидальный, шизофренический, бесконечно длящийся, как ночь влюбленных, и никому на фиг тогда не нужный роман "Ночь нежна? (сфотографированный Антониони для своего "Приключения? в качестве книг пропавшей Анны...). Почти автобиографичную историю влюбленных, чья любовь распадается, гниёт и исчезает ровно в полдень. После очень здорового секса. И 4 лет скрытой вражды.
Фицджеральд потом создал еще ряд замечательных эссе (см. его "Крушение?, к примеру, или феерические "Отзвуки века джаза?) и даже попытался написать последнюю книгу. Изо всех своих гениальных, но, увы, разрушенных безумием любимой Зельды и своим собственным - таким родным - пьянством, сил (но ведь было, должно было быть что-то еще...). "Любовь последнего магната?. Производственный роман о киностудиях 30-х. И, конечно, о любви. Сегодня я почти ничего не читаю. Не люблю занудных. Не люблю скуку. Не люблю рафинированную интеллектуальность. Зато очень люблю, когда пишут красиво, и про любовь. Думаете, таких книг полно? Как бы не так, как бы не так, наивные мои...Вот Фицджеральд умел писать красиво, и очень даже про любовь. Так, что после прочтения этого вот места: "она положила руки ему на плечи и поцеловала его, потом еще и еще; ее лицо становилось огромным каждый раз, когда приближалось к его лицу?, нельзя - мне лично - ну нельзя, не велит небо забыться, против память, против сам Господь Бог, чтобы я забывал ее глаза, другие голоса, другие комнаты... А ведь проза ФСФ способна магнитом притягивать твое личное прошлое. Прошлое искрит, окутывается странным флёром, и растворяется в легкой дымке... И ты помнишь, ага, очень даже помнишь "ее лицо становилось?... Shit!
Цитата из "Ночь нежна": "Голос ее совсем упал, ушел внутрь, распирая грудь под натянувшимся лифом платья. Она была теперь так близко, что он невольно напряг руку, чтобы поддержать ее, и сейчас же ее губы, все ее тело откликнулось на это движение. Все расчеты, соображения были теперь ни к чему - как если бы Дик изготовил в лаборатории нерастворимый состав, где атомы спаяны накрепко и навсегда; можно вылить все вон, но разложить на ингредиенты уже нельзя. Он держал ее, вдыхал ее, а она клонилась и клонилась к нему, не узнавая сама себя, вся поглощенная и наполненная своей любовью, умиротворенная и в то же время торжествующая; и Дику казалось, что он уже и не существует вовсе, разве только как отражение в ее влажных глазах. - Черт возьми, - выдохнул он. - А вас приятно целовать. Это была попытка заслониться словами, но Николь уже почувствовала свою власть и тешилась ею; с неожиданным кокетством она отпрянула в сторону, и он словно повис в пустоте, как днем, когда фуникулер остановился на полдороге. Пусть, пусть, - кружилось у нее в голове, - это ему за то, что был бессердечен, мучил меня; но сейчас уже все прекрасно, ах, как прекрасно! Я победила, он мой. Теперь по правилам игры полагалось убежать прочь, но для нее все это было так ново, так чудесно, что она медлила, желая насладиться до конца?.
Знаете, что о нем писал Хэм? "Его талант был таким же естественным, как узор из пыльцы на крыльях бабочки. Одно время он понимал это не больше, чем бабочка, и не заметил, как узор стерся и поблек. Позднее он понял, что крылья его повреждены, и понял, как они устроены, и научится думать, но летать больше не мог, потому что любовь к полетам исчезла, а в памяти осталось только, как легко ему леталось когда-то...? А еще к месту вспомнить Кафку: "Все дают боги, бесчисленные, своим любимцам, все сполна: все радости, бесчисленные, все боли, бесчисленные, все сполна...?. Кому можно пожелать его судьбы? Она слишком романная. Излишне кинематографична, чтобы оказаться правдой. И тем не менее, очень страшная в своем стенографичном реализме. Счастье, успех, слава, деньги, кутежи, красавица рядом, города, Нью-Йорк, Нью-Йорк, Нью-Йорк...Говорят, он был одним из самых высокооплачиваемых авторов гламурных журналов, вот ведь...И безумие, и неуспех, и пьянство...И преждевременное забвение. И неуспех. И неуспех. И неуспех...И смерть. В Голливуде. Кино, дайте мне хорошее кино про Ф. Скотта Фицджеральда, а потом можно больше ничего не смотреть. Увидеть хорошее кино про Фицджеральда - и умереть.
Он слишком красиво писал, слишком красиво. Так нельзя. Эта его красота - как яд. Выливалась в реальность, заражала жизнь странной болезнью. "Живи красиво, лети, лети, ну лети же!? "Красота как яд?.... Хм. Вообще, я коллекционирую красоту. Я в ней не очень хорошо разбираюсь, но в баночках с ярлычками (аллюзия на "По эту сторону рая?, "апорт?, "апорт?...) ее, красоты, уже много, всякой-разной. А вот "красоты как яда? еще не было. Когда я читал Фицджеральда, меня всегда отталкивало от этой красоты. Я не понимал, почему. Я был влюблен. Я и сейчас влюблен. Но мои чувства уже подернуты, к сожалению, опытом. В них нет невинности 17-летнего паренька, который, закрывшись ото всех, прочитывал фразу "изумрудные глаза трагедии?, отчего случалась остановка сердца. Временная, но-таки остановка. Опыт, опыт говорит мне, что это яд. Красота текстов Фицджеральда, которого я все равно - люблю, люблю, люблю, люблю... - это отрава. Она разливается по вашим сосудам, и повергает в оцепенение. Не мудрено, что красота, выписанная этим гением, отравила собственную же его судьбу. Слишком свежая краска очень ядовита. А уж красота...Красота, сука, красота! Её пары убийственны. Фицджеральд писал слишком красиво, именно это его и сгубило. Оставьте легенды про склонность к пьянству, безумие жены и прочие романтические факты биографии выполнять роль рюшечек к тайне. Тайна в чернилах, которыми писал Фицджеральд. В ленте его печатной машинки. Гофман или По обязательно придумали бы, что в чернила был влит яд, а машинную ленту поставлял безумец-ученый с соседней улочки. Но все слишком просто. Все слишком просто и страшно. Красота - самый страшный яд на свете. Она божественна, волшебна, добра, да, все это тысячу раз "да? (у меня много баночек с разными ярлычками, и я знаю, о чем говорю; как, к примеру, Набоков разбирался в бабочках). Но все-таки убийственна.
А я все равно ее люблю. Красоту. Ага. Все равно. Сейчас вброшу в этот текст цитату из Овидия, и закончим на этом. Любите Фицджеральда. Он, черт возьми, заслужил вашу любовь. Он всяко заслужил вашу и чью бы-то ни было любовь. Потому что писал, подлец, слишком красиво для нашего века. Не в этой жизни и не в этих комнатах такой красоте цвести и пахнуть. Наши голоса уже если чего и слишком - то "истлели?. Наши голоса превратились в шепот. В вой. В стоны. В невнятное бормотанье. Как же, блин, замечательно, что в 20 веке случились Фицджеральд и Капоте. Они умели - говорить. И делали это красиво...