"Нутро любого человека" (Any Human Heart, 2010) Уильяма Бойда и Майкла Сэмюэльса
Лист бумаги, истерично исписанный словами "Фрейя" и "Стелла", и финальные литературные фотографии, пейзажи и натюрморты, вот то, что, по большому счету, оставалось во мне после прочтения книги все эти годы. По прочтении любой книги в памяти остаются только две-три фотокарточки, вспоминая которые, легко или не очень вспомнить ее всю. Бойд же написал, возможно намеренно, книгу так, что ее невозможно припомнить хотя бы на четверть. Он написал книгу о писателе-графомане, который прожил бурную, бестолковую, жалкую и удивительную жизнь в XX веке. О человеке, который всю эту свою жизнь переписал в дневник. Задокументировал. Даже беглый взгляд на список упомянутых там имен, приведенный в конце, пугает. Вот она - жизнь, казалось бы, да? Черным по белому, миллионы слов, связные или бессвязные предложения, перефотографирующие действительность. На память сразу приходят "В поисках утраченного времени", но это не тот случай. И не потому, что Бойд не Пруст, а потому что Маунтстюарт - не Пруст. Не в смысле талантливости, просто его дневники - не произведение искусства, а задокументированная реальность, по которой гораздо сложнее, и тут Пруст прав, определить человеческое нутро. Собственно, определением этого нутра занят не сам Маунтстюарт по сути, а Бойд. Книга создает некоторую дистанцию между автором и "автором". Пока Логан, избалованный ребенок небедного семейства, просиживает штаны в колледже, трахает девок, напивается вдрызг, влюбляется и ненавидит, ему, помилуйте, некогда выяснять, что он такое - как, верно, и нам всем, пока мы живем. Человек едет в трамвае, и посмотреть на него со стороны, узнать, определить и переписать в систему уравнений - вот такое, видимо, любопытство терзало Бойда. Сам пассажир, цеплясь за поручни, не готов к этому, во всяком случае, в первые десятилетия жизни, в особенности если они пришлись на первую половину XX века.
Но одновременно "Нутро" и не та книга, где "описывается жизнь" человека и писателя. Воспользовавшись стандартным приемом вымышленного дневника Бойд смог проследить жизнь одного человека, его эволюцию и деградацию, самореализацию и ее тотальное отсутствие через наблюдения героя. "Нутро" - это наблюдения за наблюдениями. Графоманский документ, который представляют собой "Дневники Логана Маунтстюарта", помимо любопытной и любимой многими возможности повстречаться в теле "автора"-героя с Хэмингуэем, Флемингом, Уолли Симпсон и увидеть панораму столетия, дают еще и возможность посмотреть на это все глазами человека-писателя. То есть, человека, который по сути своей, стремится познать "нутро другого человека и человека вообще", зацепить реальность глазами и словом, показать ее настоящую нам. Вот только у Логана изначально нет литературного дара, и потому реальность, которую мы видим, это кошмарное нагромождение событий и персонажей, которые кажутся ему важными - что большей частью легко можно бы пренебречь, и он и мы понимаем только ближе к финалу. Выжать из жизни эссенцию на сборник новелл или роман, дано даже не каждому гению.
Бойд, пока веселит нас встречами героя с омерзительными (герцог Виндзорский и Уоллис Симпсон) или не очень (Хэм) известными людьми, преследует еще совершенно конкретную цель. Он издевается над своим героем. Иногда легко иронизируя, порой совершенно безжалостно над ним смеясь, делает то - начинаем говорить об экранизации - что зритель минисериала может даже поначалу и не заметить (хотя к третьей-четвертой серии это уже слишком понятно). Логан смешон и наивен и в 30, и в 40 лет. Он Форрест Гамп, он плывет по жизни, даже не пытаясь ее изменить, вмешаться в события. Само собой разумеется, жизнь тут же берет это плывущее по нему полено, в водоворот. Он безволен. Он часто живет на деньги других, пока, знаете ли, изволит писать "романы". Он помешан на сексе (хотя, Бог свидетель, авторы сериала еще нас пощадили). Он не умеет писать: его первые книги - стандартная макулатура многих европейских интеллектуалов и по сей день (биография умершего гения, исследование существующих модных тенденций, какая-нибудь грязная эстетская книжонка, полная потных тел). Он не умеет жить, но, и это странно, его жизнь похожа на вымышленный роман. И не только потому, что ее пишет Бойд. Логан - конформист, но он писатель, а потому авантюрист и романтик. И да, он конформист не потому, что боится. А просто потому, что ему как бы и не во что встревать: живет и живет, чего вы к нему цепляетесь? Прикажут сделать что-то - поплывем, слетаем, сделаем. Нет, у него либеральные взгляды, его приводит в бешенство несправедливость. Люди, добившиеся многого, не имея ничего человеческого за душой, вызывают у него насмешку. Натура мелочная, он способен на сострадание. Изначально тотально равнодушный (пока он пишет обратное, его поступки и жизнь говорят сами за себя), он, тем не менее, отказывается совершать бесчестные дела. Но этого почему-то мало. Он слабохарактерный ленивый буржуа, зевающий перед листком белой бумаги, желая написать какую-нибудь великую книгу, "изменящую человечество". Плывет по течению, а течение XX века для таких ленивых авантюристов, это бешеный поток. Бойд, и авторы экранизации создают для нас замечательный бестиарий-пастиш многих литературных и нелитературных героем, мифов и эпох: Логан с Хэмом - военные корреспонденты в Испании, Логан живет жизнью Яна Флеминга на Багамах с бывшем королем Эдуардом VIII. От биографических и чисто литературных образов Ивлина Во и Грэма Грина до аллюзий на Романа Поланского и Владимира Набокова. Ох, какая, казалось бы, это была жизнь. Только не для Логана.
Нечитавшие книгу, возможно, решат, что это все-то некий сборник головокружительных событий малоприятного персонажа, бездельница, или Форреста Гампа, или Бенжамена Баттона. Но, слава Богу, Маунтстюарт не тот и не другой. Ему дарована старость. Логан стареет, как и любой человек. Он не стреляется как его друг Хэмингуэй, потому что жизнь, видите ли, его перестала радовать. Он хоронит близких, здоровье становится так себе, и радоваться, вроде бы, тут нечему. Но именно в старости Логан Маунтстюарт начинает взрослеть. Его и тогда, конечно, заносит в революционные "немецкие 1970-е", но там он уже другой, он симпатичен, он ироник с печальными глазами много повидавшего старика. Мир изменился, мир страшно ускорился - и по объективным причинам, и по субъективным: Логан очень стар для этого дерьма. Если в джазовые 20-е, в аристократические 30-е, и даже в военные 40-е Логан вечно играл какие-то роли (и его самого очень правильно играют три разных актера), бился об лед, "пытался жить", старался написать великую книгу, будучи иждивенцем, попивая дорогой коньяк и выкуривая дорогие сигареты, то в новейшей истории он обнаруживает себя на обочине, потерявшим вообще все, что только можно. Даже иллюзии. И вот тогда-то он начинает просто жить. И Бойд дает ему писательский дар. Стилистическая разница первых дневников и последних - удивительна. В последних дневниковых записях перед нами прекрасный состоявшийся автор, "всего только" фотографирующий в набросках, эссе, этюдах - курящих девушек в кафе или пейзаж французской глубинки, и делящийся интересными наблюдениями или максимами. Перед нами, кажется, состарившийся великий писатель. Мудрец, пишущий ясную, чистую прозу, и также ясно и чисто видящий окружающий его мир, жизнь в конце концов. Жизнь, которую невозможно написать, переписать, рассказать, или тем более уместить в этот банальный пошлый набор фраз "...и мы понимаем, что жизнь это всего лишь...". Он, как и Бойд, не готов нам сказать, что жизнь это то-то и то-то. У него есть хороший пример - его же отец, который считал, что жизнь это good luck и bad luck. Логан так и жил, наудачу - что твой идиот, печально или весело существуя в вареве XX веке, в отличии от идиота, однако, постоянно рефлексируя и пытаясь понять, что есть это варево, и он в этом вареве, и зачем он вообще, "чтобы путаться у всех под ногами?"
У него в архиве, который он сжигает в продолжении четырех серий, есть листок, где написаны с десяток имен - женщины, которые были ему близки. И одно из них - Фрейя, та, уход которой для него оказывается самой большой потерей (а в сериале еще не настолько тяжелой и болезненной, кстати). Ее образ преследует его всю вторую половину жизни, и ничто на свете, ни романы, ни психоанализ, ни терроризм, не способны заполнить пустоту, оставленную ею в середине XX века. Что-такое хорошее, трогательное, нежное и прекрасное он навсегда утратил там. До нее у него была половинка души, вместе с ней - целая, без нее - ничего внутри почти не осталось. Образы Фрейи, то и дело являющиеся ему во снах, в коме, на яву, говорят, что они все-таки любили друг друга, и значит были счастливы, и удача улыбалась им. Бойд словами Логана цитирует Генри Джеймса, замечая, что никогда нельзя думать, что проник в нутро любого человека. Орсон Уэллс был против саночек Rosebud в финальном кадре, и он был прав: мы не знаем человека Кейна, даже зная про саночки. Мы даже не знаем, кто был человек Пруст или человек Кафка, хотя по себе первый оставил целую почти-автобиографическую поэму, а Кафка кучу дневников. Но в случае вымышленного Логана Маунтстюарта я думаю можно предположить хотя бы, что составляло его нутро, что было там, болело, тлело до самой смерти, оправдывало его бестолковую зачастую жизнь и одновременно лишало эту жизнь смысла. Что давало ему силы в одни моменты, то, что искал он до того, как нашел, и что вспоминал с болью и счастьем после потери. Это был не литературный дар, ну, во всяком случае, не только и не столько он. В сердце Логана Маунтстюарта сначала была Фрейя, а затем - о ней воспоминания. И все-таки мы не постигли "LMS Human Heart". С каким упорством и тщательностью не каталогизируй собственную или чужую жизнь - множество неизвестных в уравнении, пара чисел, пушинка, образ в окне, дзен - навсегда останутся тайной.