Сокровенное чудо жизни. Сакраментальная тайна ее. Прекрасные изломанные линии, бесконечно продолжающиеся. Каркас мироздания. Именно то идеально прекрасное женское тело реальности, которое для многих закутано в тогу. Сокрыто под сотнями платьиц, запеленутое крепко-накрепко. Не посмотреть. Не дотронуться. Не поласкать его. Героиня Моники Витти сходит в этом мире с ума красиво. Размеренными неторопливыми шажками. Или в танце слепой, запуганной и одинокой девочки на пирсе. Я смотрел эту картину молча. Оцепенело пялясь на экран. Цепляясь зрачками за каждый миллиметр кадра, поток которых звал мою душу выйти вон из тела вслед за ними.
Что тяжелее было видеть? Ту самую полуобнаженную реальность, красота - цвета и звуки - которой могут убить оголенный человеческий рассудок и болезненную душу, изъеденную одиночеством в конец? Или же боль от развращающего одиночества? Боль маленького человечка, которого пустили прогуляться по доске с завязанными глазами, а он под хохот пьяных пиратов заблудился в проржавевшем чреве корабля. Вот тебе черная метка, девочка. Гуляй у моря слепой. Безумна ли Джулиана? Нет. Оказывается, когда человек сходит с ума - он всего-навсего становится абсолютно нормальным. И начинает видеть мир таким, какой он есть. ["Это мистическое, оно нам показывается"]. Четырехмерным замкнутым контуром, внутреннее пространство которого бесконечно. Но для чего-то выкрашено (кем-то, когда-то) - в красный цвет.
/Да-да-да, это тетралогия некоммуникабельности, отчуждение, 1960-е, стильная Витти, первые роботы, боязнь прогресса, эротика в кадре, триумф в Венеции и прочая, и прочая, и прочая....Об этом написано очень много статей. Об одиночестве современного человека (101 диссертация?). О первом цветном фильме Антониони (2005 диссертаций?). Об эротизме женщины и ее неврозах (несчетное количество научных и околонаучных статей). Замечательно, братья мои. Но я какой-то неправильный. Я опять все понял не так. Снова о какой-то красоте, блин, боли, мерзости. Навязчивые идеи. Больной неизлечим. Вот вам синопсис критика [кому надо, поймет фильм и так]: "В этом фильме Антониони исследует причины духовной опустошенности, кризиса отчуждения героини фильма, Джулианы (Витти). И не только внешние (она получила потрясение, попав в авиакатастрофу). Безразличие мужа толкает Джулиану искать спасения в любви с горным инженером Коррадо, но и здесь ее встречает равнодушие. Каждый занят собой, каждый сам нуждается в понимании.". Отлично. Зато мне не понадобится рассказывать вам сюжет./
Классический Антониони первых картин знаменитой тетралогии заканчивается эпизодом с туманом. В этом тумане потерялась Анна из "Приключения", герои "Затмения" так и не встретились, а героиня "Ночи" прогулявшись по городу, ничего не нашла. Туман - не одна финальная точка, а серия пунктирных линий, которыми автор интуитивно расставил все точки над множеством i. После того, как Джулиана полежала в нелепой красной комнате с группой товарищей, поучаствовав в почти свальном грехе, услышав крик умирающего, брошенного [marooned?] или больного. - По берегу в рассыпную бросились все мозговые клеточки ее ненормального мозга, собравшись в нечто болезненное, в "не совсем так". И в одно мгновение она ухнула в саму себя с катастрофическим ускорением устремившись к изначальной своей точке. К той точке, на которую замыкается тот самый контур. В начало самосознания, к границе "я". По ту сторону стены остался внешний мир. Alien. [Strange days have found us] Длиннющая стена (как в "Усталой смерти" Ланга, кстати, где даже смерть устала от одиночества и своих неблагодарных обязанностей ), отделяющая владения жизни от человеческой души. Она очень любит мужа. Муж очень ее любит. Она очень любит сына. Сын очень ее любит. Но этого недостаточно. Любовник? Увы, тоже нет. "Если бы я должна была уехать, чтобы больше не вернуться, то тогда бы я взяла и тебя. Потому что...ты стал частью меня. То есть того, что меня окружает". Феномен абсолютного единения с миром. Пантеистическое объяснение действительности. В действительности, лишь детское отчание от бесплодных попыток обнять всех, "потому что я всех вас люблю!". Завораживающее в своей безысходности быстрое-быстрое перебирание лапок насекомого, которого бросили в банку. Ребенок падает, еще и еще раз, ребенок падает все больнее, он разбивает банку и, истошно крича, проваливается в самого себя, отказываясь от окружающей действительности. Действительность говорит девочке "нет". "Да! - нет - Да! - нет -Да - нет"...
В той точке отказа от окружающего мира, где растеклась эта пустыня отчуждения [Lost in a Roman wilderness of pain] она становится максималисткой. Точка идеальна. Шаг влево, шаг вправо - смена мировоззрения. Отсутствие сдержек и противовесов. Точка сама по себе, чисто геометрически, необыкновенно чиста. Чисто математически - она не имеет знака плюс или минус. Воображение позволяет представить себе дифференциал, приращение, интегрирование. Линию, бесконечно уходящую в пустоту. На глазах из прежде ломанной и кривой становящуюся идеальной прямой. Множество точек каждое мгновение рождают новую перед собой, чтобы было куда прикипеть следующей. ["Никогда не останавливайся, никогда...Никогда!"] Великолепный пример человеческой жизни, памяти, восприятия настоящего (в просторечии - чувства времени) и, наконец (к слову, о фильме) сознания, разума. Мир множества внешних точек в основном через пару точек [глаз] заставляет человека думать, чувствовать, сознавать. В конечном счете, та конечная точка сознания, из которой все началось, обрастает бесчисленными геометрическими фигурами, цветными и черно-белыми. И начальная точка остается наедине с собой.
Джулиана очень хочет кого-то почувствовать. Провести с нежностью по касательной. Целовать точечно. Быть нежной до сближения всех точек обоих объектов в одно неразделимое "я". ["Тела разведены, тела...Если вы меня укололи, то вы же не страдаете?"] Она боится цвета. Но цвета не существует в природе без света. Цвета без света нет. Джулиана бессознательная нигилистка. Ее желание - небытие. Она бы отказалась и от звуков, потому что они бессмысленны. Все вокруг - всего лишь шум. И в этом шуме она устает вылавливать какие-то простейшие сочетания звуковых точек "я тебя люблю" или "ну ты и сучка". Для нее важнее уловить в "шуме и ярости" (здесь должны были быть гиперссылки на "Макбет" Шекспира и "Шум и ярость" Фолкнера, исчерпывающе объяснющие, к слову, этот фильм) перманентно возникающие атональные созвучия: множество беспорядочных точек, в разной степени принадлежащих музыке сфер. Эти нервные срывы, которые Антониони спрессовал под конец фильма в почти получасовой beauty-трип, откуда они у нее? И не в таком ли состоянии полубезумия создавались шедевры? Полуоглохшие Гойя с Бетховеном нарисовали изумленным согражданам мир, искореженный страшной чумой: бессмысленным существованием. Бессмысленным нагромождением бессмыссленных точек. Точка не имеет смысла. Так почему же смысл должно иметь то, что состоит из множества их? "Я не могу смотреть долго на море. Потому что потом все, что происходит на земле, мне больше не интересно".
Заполняя свою черно-белую прежде кинокадровую архитектуру яркими цветами - красным, синим, желтым, зеленым - Антониони словно выдавил из тюбика внешнего мира краски. Он создал один из самых красивых киномиров в истории, подойдя к истинному "я" реальности на расстояние вытянутой руки. Его зеркало давало чертовски верное отражение. Каждый кадр являл собою абрис маленькой настоящей секунды. В застывшем мире вроде-бы-безумной-Джуллианы и вроде-бы-нормальных-друзей-и-родных-ее в полутанце-полуагонии проживающих точка за точкой дни и недели - множество человеческих точек беспорядочно рассыпано, и его никогда не собрать воедино. Эпизод с каплями - код к этому кино. "Мама, а сколько будет 1+1?". "Ну и вопрос! Два. Правильно?". "Нет, не правильно". И капля в каплю действительно дает всего только каплю. Вы никогда не задумывались над тем, что точка, этот абстрактный объект в пространстве, не имеющий ни размеров, ни массы, ни каких-либо, в принципе, геометрических и физических характеристик - обладает координатами? Она существует в пространстве. Но в действительности ее просто нет. Апроксимируйте это. А об эротизме ужом извивающегося тела Моники Витти, под потолком психоделических цветов издающей какие-то архетипические звуки, больше похожие на шаманские камлания, нежели на стоны удовольствия, пусть расскажет кто-нибудь другой.