Колющий черный. Нежный зеленый. Стреляющий солнечными бликами и лампочками в отелях желтый, стекающий психоделическими подтеками в затуманенных городских картинках, вспышками нереально ярких воспоминаний стрекочущих по векам какой-нибудь плачущей девушки. Девушка закрывает глаза, и все проваливается в теплую темноту, мягкую уютную бесформенную массу. Кажется, что Кар Вая уже во второй картине, когда он вдруг спотыкается о него в сюжете, начинает занимать окончательно прославившее его в "нулевых" любовное настроение. Но это даже не совсем так. Он и не певец unrequited love. Скорее певец маленьких встреч, а, вернее сказать, случайных коротких знакомств, так больно, как понимают его герои потом, отголосками стукающихся в сердце. Оставляя на нем едва заметные ранки, черточки, трещинки, которые во всей последующей жизни герои будут стараться избегать трогать, но которые неизбежно будут напоминать о себе. Здесь еще не нагнетается грусть поздних его картин, когда светлая хрупкая печаль мимолетного знакомства не может обойтись без эпитета "щемящая". Но фреска уже пишется из сотен сцен, в которых вроде бы не существует времени, несмотря на мелькающие постоянно в кадре циферблаты часов. Секундная стрелка бьется о невидимую преграду останавливаясь. И герои, к примеру, больше говорят для собственной памяти, медленно проговаривая слова, словно записывая их на матрицу, а персонажи, с которыми они говорят, существуют тенями всего только, силуэтами, размытыми фигурами, малознакомыми, но приносящими в будущем героям музыкой ноющей памяти - сладкую боль. Лица, голос, запах духов, как он щелкает зажигалкой, а она опускает глаза, сливаются в один большой ком, сгусток всех потрескавшихся и разбитых воспоминаний, слипающихся в темное теплое пятно, подтекающее по краям лимонными желтым и зеленым.
Когда я смотрел кино, мне приходили в голову самые разные, казалось уже, забытые мгновения. Те самые мимолетные знакомства, коротенькие встречи, смутные черты лиц и голоса девушек, тембр которых моей памяти сложно разобрать. Возможно по Кар Ваю человек весь состоит из таких потрепанных памятных дат, и даже самая большая любовь рассыпается на сумму знаменательных моментов, которые можно было бы хронографом отмечать поминутно. И нет никаких отличий в конечном счете этих коротеньких полуразбитых кадров любовного романа от кадров с запавшей в душу пассажиркой в одной междугородней поездке, чей наклон головы тебе не забыть вовек; от марки сигарет, которая курила невысокая соседка по общежитию поздно вечером между вторым и третьем этажом, присев на корточки, скользнув по тебе равнодушным взглядом, и утонувшей снова в собственном одиночестве; от дискретных диалогов, обрывков умных фраз, которыми вы обменивались с незнакомкой, кого не помнишь, как зовут, не помнишь на лицо даже, фраз, ставшими в воспоминаниях такими глупыми, но, однако же, до странности многозначительными. Встречи героев Кар Вая - каждая полнится десятком жестов, сотен меняющихся ежесекундно лиц девушек, светом, неровно режущим силуэты, тогда еще их любимых, мужчин по диагонали. Все это и в наших жизнях нам запоминается почему-то, составляя интеграл прошлого, громоздкой тени, отбрасываемой нами сегодняшними далеко-далеко назад. Лучшие фильмы Кар Вая - всегда, кажется, чьи-то воспоминания, чьи-то фантазии, аберрации памяти.
Его герои могут встретиться вновь, но не узнать друг друга. Полюбить в короткий момент, и все-таки разъехаться, разойтись, верные пульсирующей воле вечных странников. Словно в монтажной режиссер подбирает с грязного пола отрезанные куски чужих фильмов и грустно монтирует свой, понимая, что не дозволена ни кому из героев цельная счастливая долгая жизнь с любимым. Есть только длинная лента, собранная из короткометражек, каждая из которых равна сумме отрывистых фраз и грустных взглядов вчера и завтра чужих друг другу людей, но сейчас, прямо сейчас, остро нуждающихся в маленькой - на два-три часа, три-четыре минуты, пять-шесть дней - обреченной любви. Фатализм судеб персонажей в какой-то степени близок нашему. В определенный момент понимаешь, или хочешь это понять и принять, что все наши жизни - всего только фильмы, смонтированные из чужеродных короткометражек, где есть может один-два героя, лишенных всяческих корней - единственные сквозные персонажи, то уходящие на какой-то минуте в никуда, то появляющиеся из ниоткуда. Входящие в комнату к другой девушке, другому молодому человеку, уже заранее, может, догадываясь, что и этот фильм ненадолго. На пару часов, недель. Весь Кар Вай, и, думается, вся наша жизнь, но не хочется в это верить, в двух пронзительных, но пронзительных уже ретроспективно, эпизодах. В одном из них в отель в Чайнатауне на Филиппинах прибывает бывший коп, ныне моряк, останавливаясь в номере на несколько дней. Его случайно замечает очень, очень красивая девушка, скромно узнавшая, какой он снял номер. Во втором - она стучит в дверь, надеясь пусть на краткое, но все же знакомство. Однако, обменявшись с нашим грустным героем (погруженным в воспоминания о своей дискретной, разбитой на десяток усталых жестов и сотню вздохов и выдохов, на слезный шепот и сбивчивый девичий треп, неразделенной любви) ничего не значащими фразами, она печально исчезает из кадра за закрытой дверью. Последней видна нам, кажется, ее спина. И вся карваевская безжалостная нежность в том, что третьего эпизода с этими двумя героями больше не будет. В монтажной нет нужной короткометражки. И не случится любовь. Намеченному даже всего лишь штрихами сюжету не нужна будет эта девушка. Но кто придумал сюжет? Бог? Какой сукин сын? Неизвестно, молчит. Не имеет значения. И почему-то так грустно и больно вспоминать потом эту бьющую золотым молоточком по сердцу секунду. Когда дверь закрывается за девушкой навсегда. И последней запоминается нам, кажется, ее спина.