"Еще один текст. Еще один старомодный роман. Те же жанры. Те же абзацы. Те же слова. С теми же смыслами. Те же идеи, повторенные по сотому разу. И ни кому уже на фиг не нужные. Еще одна книга. Еще один автор. Еще одно место на полке книжного магазина. Со вступлением или без. С эпиграфом (это круто - у книжки эпиграф) или без. С эпилогом или без. Рваный ритм или классически поступательное развитие сюжета. Сюжеты одни и те же со времен подвигов Геракла, библейских историй и поэм Гомера".
Такие мысли, наверняка, некоторых посещали. Унылый взгляд на полки с современной литературой, половина из которых отдана "хохмачам", а вторая половина нагло "оранжевеет" своими альтернативными названиями и неудобочитаемыми текстами. Битники в середине 20 века взломали синтаксис и почти распылили лексические значения слов. Результат: из всех битников помнят Аллена Гинсберга (спасибо "Воплю"), Джека Керуака (спасибо "В дороге") и Уильяма Берроуза, но последний и не битник вовсе. Да и первых читают по большей части "неформалы", игнорируя своеобразие архитектуры текста. Какой текст современен, а какой старомоден? Что писать, если все уже написано? Зачем расставлять знаки препинания, вводить абзацы и красную строку?
С грехом пополам литература докатилась до 90-х и остановилась, переведя дух. И оказалось, что самые читабельные тексты написаны языком 19 века и имеют под собой базис из сюжетов даже не с бородой, а с бородищей. То есть разница между произведениями 18 века, 19 века и "читабельного" 20 века не существенна. За исключением, разве что, неизбежного развития языка. То есть, как это, возмутятся некоторые, что, никакого прогресса не было? Был. Только этот прогресс заметен узко интеллектуальной публике. Даже не столько библиотекарям (некоторые из них даже не в курсе, кто такой Кафка), сколько кандидатам и докторам филологических наук. А студенты? А студенты, как известно, читают все в кратком изложении. Во всяком случае подавляющее большинство. Вы никогда не читали Марселя Пруста в кратком изложении? Многое потеряли - очень экстремальный вид спорта.
В итоге великие реформаторы литературы - Франц Кафка, Джеймс Джойс, Марсель Пруст, Генри Джеймс, Томас Манн, Генри Миллер и Уильям Фолкнер - сегодня находятся на задках читательского внимания. Их место прочно занято Фицджеральдом, Хемингуэем, Моэмом, Маркесом, Мисимой и т.д. Я вовсе не хочу сказать, что это писатели второстепенны. Я лично сам восхищаюсь прозой Фицджеральда и Мисимы, прекрасно отдавая себе отчет, впрочем, что романы их во многом наследуют литературе 19 века.
Сегодня гламурные журналы очень часто публикуют новинки легко читаемые, литературу-light. Удобный формат во всех смыслах - и текст обыкновенен, и образы стандартны, и сюжет движется линейно, и персонажи куклами прыгают по абзацам. Такая вот проза классического образца, пользующаяся широкой популярностью. И ладно, если Холингхерст, а то ведь и Коэльо...
Для чего я все это говорю? Да просто пытаюсь объяснить, почему о русском переводе романа 1995 года австрийской писательницы почти нигде не написано. Он неформатный. В нем нет линейного сюжета. Нет персонажей, которыми управляет кукольник-автор. Абзацы ничего не значат. Глав нет. Начало не существенно. Конца не существует. Это просто текст. В который можно нырнуть с какой угодно страницы и с какой угодно страницы вынырнуть. Первый рецензент прочитал роман два месяца спустя после даты релиза. И это при том, что гламурные журналы должны писать о новинках. Правда, у меня есть подозрение, что роман рецензентом остался не читан (куча ляпов и море гонора, плюс пинок автору под зад). Написать стандартную рецензию на этот роман дело невозможное. О чем я вам стану говорить? О санатории в горах? О мертвых, оживающих в ущельях? О некрофилии? О фашизме? О глубоко-шизофренической психологии, которая развернута на пространстве текста? Об авторском безумии?
Легче всего рассказать о языке. Языке новом. Зачатки которого можно обнаружить у гениального Артюра Рембо в "Озарениях" и "Сезоне в аду" или, к примеру, у Генри Миллера. Сюрреалистичное расслоение образов, неожиданный коллапс смысла фразы, лексика, разрывающая привычные и стандартные читательские штампы. Мы привыкли к старой прозе, к развитию от нуля к единице, от начала к концу. Привыкли к тому, что "рука открывает дверь" значит "рука открывает дверь". В тексте Елинек ничего подобного нет. Многие слова теряют свои обычные смыслы, приобретая совершенно неожиданные. Каждая фраза несет в себе сотни оттенков, которые отсылают к тысячам всевозможных значений. Язык невероятно образный, афористичный и фантастически-свободный. Буквально плавящий читательский мозг. Считайте себя заново рожденным, когда вас протащит через все мерзкое и прекрасное этой книги (будет очень противно, больно и страшно - терпите). Не важно, если вы не поймете, о чем она. Зато в вас будет бурлить новый язык, новая образность и, возможно, новый взгляд на банальный и потасканный мир. Не удивлюсь, если бурлить не будет.