Сэмплы. Интершум. Ассоциативный монтаж. Нарушенная логика восприятия мира. Сбитые коды, вывернутая наизнанку математика. Делим на ноль - и уравнение множит неизвестные. Нервные окончания замкнуты друг на друга в неверном порядке. Нервную систему коротит. Жесты повторяются, взгляд вбирает в себя пространство координат, мертвое уже сотни столетий. Рот открывается, закрывается, голоса реверсивно загружаются обратно, растворяясь в чувствах, размышлениях человеческих, успокаиваясь в начальных единицах и нолях. Дрожащие подтекающие картинки наполнили кувшин времени доверху, и ручейки образов, водопады их уже переливаются в глухую темноту. Мир аляповатый, некрасивый, грязный, шумный, кадры вырываются из плена направленных объективов, последовательность сцен рваная, свет софитов жжет последних персонажей, не успевших спрятаться или сбежать со съемочных площадок. На ту же пленку, как на картины старых мастеров новые художники наносили натюрморты, снимают сотни новых фильмов. Пласт за пластом, мир-в-мире, кино-в-кино-в-кино. Которое никому никогда не покажут. Прошлое за правым плечом, будущее за левым. Время выгнутое параболой. Настоящее - точка - человек против бурных волн - ее бросает влево и вправо, и, кажется, всегда назад. Не удержался во, вроде бы, стабильной действительности, и соскальзываешь в прошлое/будущее aka небытие. Парабола там внизу где-то замыкается, но где - в точности неизвестно. Картинки мелькают, дрожат, прыгают, как в старой заезженной кинопленке, фотографии тают, образы разбегаются. Пока не щелкнет тумблер - и кино не замрет.
У магазина кутается в пальто девушка, вынимая сигарету, закуривая... Но дым словно вдыхая в себя, выброшенный в холодный воздух он убирается в беленькую палочку колечками: сигарета регенирируется на глазах. Пальцы танцуют, смешно, как в ускоренном темпе, в немом кино. Убираем скорости, включаем инверсию, перекручиваем ее роман в начало, и даже в еще долюбовную систему координат. Включаем снова - и кино волшебным образом другое. Он и она идут по тем же тропкам, заходят в те же подъезды, гуляют там же. Подруги те же, друзья. Любимые сигареты. Любимый способ закуривать. Общие интересы. Один и тот же сеанс. Вот точка времени, где они должны были встретиться. Интерьер потертый, похожий, что-то переставлено, кто-то не тот стоит в глубине кадра. Он и она должны пройти здесь, столкнуться, она - огрызнуться, он - улыбнуться. Подобрать ее сумочку, сказать пару дешевых обычных слов. Она - обернуться. Закурить. Замедлить шаг. Остановиться. Мимо тогда по луже рвануло авто: плащ был испорчен. Осень. Листья под его ногами. Мнемоническое преследование. Ненастоящее. Он на самом деле стоит, не имея ни сил, ни желания двинуться. Немой перед ней, двигающейся красиво. Еще столкновение, еще, взгляды взрывают тишину вечерней улицы перед кинотеатром. Взгляды не пересекаются, избегают друг друга. Внезапный шум: дети из школ идут домой. Он ищет глазами ее плащ, у нее нервно холодеют подушечки пальцев, в горле приятный комок, тепло и тяжело под грудью. Так они встретились тогда. Не в этот раз. Все то же кино, и та же публика, и даже солнце, закинутое за горизонт в замедленном темпе, из тех же декораций. Но они не заметят друг друга, невидимая рука нелегкие прутья взглядов передвинула на пару миллиметров вправо/влево. Врозь. Вот та же в пальто, те же любимые сигареты, тот же способ закуривания. Но без любви в последние годы, без грязных ссор, без боли разрыва. Ниточки прошлого, неверно связанные, богами развязаны, и параболу ее жизни запустили вновь. Про него можно режиссерам совсем забыть, или кинуть под колеса авто, под грохот поезда. В горькую прелесть суицида. Раковая опухоль тоже ничего. Alternative take 2: Жизнь изначально без него.
Сэмплы легко тасуются, и в руках умелых творцов красиво монтируются во все новые ленточки. Со счастьем в конце, в начале, с любовью, без. Боль можно перекидывать по кривым парабол из прошлого в будущее. Точку настоящего, как костяшки старых бухгалтерских счет, отбрасывать в ту или иную сторону. Менять актрису, марку сигарет, лейбл ее пальто, ракурс съемки, цвет неба, движения рук, жест, как она закуривает, и как бросает докуренную. Вернуть все назад, наплевав на правдоподобие. Вырезать 5-10 минут хронометража ее недавнего прошлого, оставшегося в короткой памяти, но уже никогда не бывавшего. В чем смысл ее печали сейчас? Обрисуйте цвет и линии ее тоски, она собственно уже совсем другая. Она же на ночью на мосту. Она же плачет. Она же смеется в клубе в три-четыре утра. Она же целуется (он - другой). Как шелковый платок некто сжал в руке пространственно-временные линии ее прожитой и непрожитой жизни, и фокусником - вуаля - превратил голубую ткань в красную бархатную, в белую, в кусок нейлона, в сатиновую ленточку. С другими совершенно правилами игры. Или вообще всю жизнь - в игру без правил. Перемещаем точку по кривой, снимая ее стремительное движение в мире абсурда из "ниоткуда" в "ниоткуда", из прошлого в прошлое, из будущего в будущее, по одной и той же колее расплавленной и склеенной в виниловую ленту Мебиуса пластинке. Можно только подтолкнуть иглу, переправив ее персонажа с грустными и смеющимися, как у того клоуна в старом фильме, глазами, на соседнюю дорожку, но все равно она вернется на тот же угол магазина, где, ок, она - некурящая, и сделает большой глоток дешевого вина. Что с ней случилось на этот раз? Имеет ли смысл мотать назад? Вот кинотеатр, школа, кампус универа, бассейн, десятки офисов, парк в праздничный день, митинг в чью-то защиту, митинг против чего-то, тамбур поезда, зал ожидания аэропорта... стоп - вот она: усталое лицо, помятое, ни тени улыбки, тушь грязно подтекла, стюардесса или официантка бара, безжизненный взгляд, уставленный в никуда, в пол, в стену, в тебя - она не видит тебя - дым не вдыхает, просто глотает, не смакуя, а нервно, 12 часов на ногах. Вот он, седоватый мужчина, из порта в порт, по делам, семейный. "Короткая встреча"? Едва-едва вспыхнувшая любовь на два часа. Или нет. Без разницы. Воспоминания ее не дискретны. В ней целый слипшийся ком, неприятный на запах, на вкус, на цвет, этих воспоминаний об испытанных чувствах, больших и маленьких. На хрен распутывать. К черту. Дальше.
Нарезая круги, вверх тормашками проезжая самые крутые виражи погнувшейся от жара небесных софитов пластинки, она строчит сообщения в форум, в блог, в аську кому-то на ту сторону несуществующего. В задрапированную комнату, откуда кто-то вечно входит в ее комнату и выходит. Десятая сигарета, вторая чашка кофе, три часа утра, откроем форточку. Обнаженная, медленно, в темноте дергает ручку окна, и просто виснет на ней бездыханная минуту. Не комната - проходная: толпы людей, с десяток любимых проходят туда и обратно, пропадая за занавесом. Туда - смску, туда - звонок в четыре часа ночи, туда, в задрапированную жуткую комнату, убранную в черный, по-видимому, шелк, по два-три поста в уже убитый блог: "заберите меня отсюда". Заберите меня отсюда. Пожалуйста. Взгляд в экран (голубыми колючими глазами бежалостно прямо в зрителя) - от такого плавятся мониторы. На стуле, за столом ли, на террасе дачного домика, зимой на балконе с чашкой горячего чая, с сигаретой, без. Вечная пленница недорогой комнаты отеля. Смежной, по ее ощущениям, с сотней других. Альбертина 3.0. Задержи дыхание, девочка, сейчас будет немножко больно, я перекину твою фигурку в прошлое, или в будущее, а лучше - с поломанного на нормальный диск. С экрана смотрит на меня пустыми глазницами в ответ: ей больше никуда не надо. И не зачем. Всюду параболы. Везде интершум. Сотни софитов. Заезженная пластинка. Убитая напрочь пленка. Расчерченная миллиардом линий карта жизни, свернутая в подзорную трубу: посмотреть, не появится ли за горизонтом судно, чтобы забрать отсюда, из прокуренной комнаты - "мне кажется, у меня уже нет ни рук, ни ног, и я у окна инвалидом вечность курю все ту же сигарету, пока улыбаюсь и смеюсь входящим ко мне и выходящим, пока гуляю в лесу, по улицам, читаю книги, звоню "сегодня-любимому", мне кажется, я проститутка, рядом с которой шумят и давятся толпы людей, мне кажется, это все-во-мне, и я хочу выйти отсюда, не знаю, как, помогите". Заберите ее отсюда, кто-нибудь, как-нибудь, она готова даже переспать за счастье быть где-нибудь еще или хотя бы на минуту заглянуть за занавес.
Она чувствует ниточки, связывающие людей, как паучок. Они рвутся, связываются, дрожат и путаются. Там кто-то за километры от угла, где она курит, смотрит на нее, удивляется, наслаждается силуэтом, любит ее печальные глаза, думает о ней, помнит о ней. Да, кто-то помнит о ней, из тех, кто когда-то входил в эту комнату, и вынужден был покинуть ее. И она чувствует это - паутинка дрожит. Дрожат запястья, шумит в ушах - музыка, рев ненавидящих ебанную неизвестность и очевидный абсурд мира толп людей. Кружевная паутина, красивая, искры стреляют по окружностям ее, ночью светится, привлекая к себе неоновым блеском - одурманенных равномерными вспышками мотыльков. "Я люблю тебя, ты мне нравишься, как дела, пойдем завтра в кино, давай помиримся, ты ревнуешь меня, ты хочешь меня, я рада что ты есть, я счастлив остаться с тобой утром в постели, поделись сигаретой, мне что-то нехорошо, ты любишь меня, ты хочешь чтобы я осталась на ночь, завтра рано вставать, когда ты вернешься, пойдем гулять до утра, не хочешь чая, а хочешь, а хочешь, а хочешь трахнуться, нет, мне кажется я больше не люблю тебя, давай поцелуемся, не люблю, стоят ли игры свеч, ты забыл, я не тебя больше люблю, больше не люблю, ненавижу, на хуй, ты такая красивая, ты очень красивый, на хуй, люблю тебя, люблю, красивая, я тебя ненавижу, красивая, красивая, красивая, расстанемся, утром, завтра кажется будет дождь, до встречи на нашем любимом месте, ты придешь, придешь, ты ведь придешь, ты красивый, я люблю тебя, почему ты молчишь, почему ты ничего не отвечаешь, ты где, ты где сейчас, слушай мне страшно ты где, помоги мне плохо, плохо мне очень помоги, забери меня отсюда пожалуйста, я останусь в твоих воспоминаниях, я буду хорошей девочкой, я буду твоей пленницей, я никуда отсюда не уйду...".
Весь этот шум в голове - пошлая звуковая дорожка к тому, что происходит сейчас: она улыбается, она поднимает бокал, она обнимает лучшего друга, она празднует день рождения, она пытается покончить с собой, она закуривает, напивается, покупает хлеб в магазине... Выключим звук. Холодно. Пальцы также танцуют. Но капельки пота на пульсирующем ее виске выдают нас - свет направленных наших софитов. Тишина. Пусть не думает ни о чем. Безбрежная тоска. Печальный вдох-выдох. (Апплодисменты невидимой публики). Жест за жестом. Топчется на месте. Вдруг двигается прямо на тебя. Взгляд перебегает с объекта на объект, на две секунды задерживаясь на камере, опять улыбается чему-то про себя. Взгляд тонет в объективе, картинка расплывается в туман, точно камера плачет. Или вдруг пошел неуместный ноябрьский дождь. С выключенным звуком, в тишине, вне контекста, без диалогов, без всех этих прошлых и будущих любовей - это просто красиво. Как в немом кино, с вырезанными титрами, с приглушенным треньканьем тапера, мы не знаем о том, что чувствует та или иная особа. Сцены просто красивые, и не важно, что там. Мы не услышим ни звука, ни прочитаем ни строчки о том, какую она испытывает боль. Мы будем наслаждаться красотой эпизода, затем еще одного, и еще, пока она двигается вдоль параболы, а потом перекрутим на начало.
Она устало выходит из комнаты, раздвигая, раздирая занавес, и падает бессильно на кровать. Выпрастывает ноги, и спит, не закрывая глаз, пока в ее комнате шныряют визитеры. Все гости в поисках ее. За кадром смех и звон бокалов, обрывки разговоров: "куда она пропала, зовите именинницу, пойдем покурим, люблю нечаянные встречи", e.t.c.: сэмплы, пропадающие образы, треснувшие картинки. Это идеальная точка на ее параболе, точка красоты, точка выхода, когда мир замедляет со скрежетом свой ход событий, и выключается интершум. И повторяющаяся реплика исчезнувшего персонажа "заберите меня отсюда", эхом множась в венки из мертвых высохших слов, бьется уже в головах посетителей комнаты - близких, недругов и друзей. Авторы не забыли о ней, стерев из прошлого (одного из - пленок с другими вариантами той стороны параболы в монтажной - множество) ее любимого. К ее мозаике сэмпл "горькой прелести суицида" подошел идеально. Мир нарочно состаренной кинопленки дернулся, взорвался шумом в последний раз, захрипел и затих. Парабола змейкой-мебиуса упала с 16 этажа, разомкнулась и, красиво свернувшись в клубочек у магазина, на том самом углу, испустила дух. Спокойный глянцевый видеоряд, в лучших традициях мелодрам, с запиской: "заберите меня отсюда". Эпизоды с передозировкой были вырезаны из созданного ее нескончаемой болью кинематографического поля в последний момент. Но в следующей жизни, напластованной на сотни прожитых, снятой по той же пленке в очередной раз - эти пошлые сценки по просьбе зрителей будут добавлены, разнообразия ради изменен финал: с сигаретой в зубах найдена мертвой в прокуренной комнате...