Аннотация: Глава, в которой Тадеуш находит решение.
...Тому назад с неделю Тадеуш очнулся. И первое, что он понял, было: он именно пришел в себя после какого-то беспамятства, а не пробудился от сна.
Он попытался разлепить веки. Удалось с трудом: голова раскалывалась, а левый глаз, кажется, заплыл. Где он находится, он сообразить с ходу не смог. То есть, находился он, конечно, в подземельях, но именно эту пещеру узнать не удавалось... хотя... ах, да. Конечно, он ее знал, просто теперь она превратилась в кабинет их главного по снабжению... которого все звали только по прозвищу: Ткач. Обстановка была спартанская, но она сильно меняла облик. А вон и он: кажется, что-то пишет. Горит керосиновая лампа...
Тадеуш опять закрыл глаза. Память постепенно возвращалась. Сегодня... двадцать первое? Нет, этого не вычислить: кто знает, сколько он тут провалялся. Но он точно вспомнил, что дело было двадцатого. Тогда была драка.
Он вспомнил: их троица как раз возвращалась на базу, как в большой пещере перед лагерем они заметили толпу. Люди возбужденно гомонили. Приблизившись, Тадеуш увидел: двое "инквизиторов" в одеяниях с капюшонами грубо связывают девушку из лагеря, а еще двое держат под прицелом окружающих. Девица смеялась, закатывала глаза, богохульствовала и выкрикивала бессмыслицу. "Инквизитор" дернул за веревку, готовясь ее увести, и рявкнул на собравшихся:
- Умолкните! Если вы попустительствуете дьяволу, то мы изгоним его сами с Божьей помощью, как следует!
Тадеуш с командой, выстроившись привычным образом, протиснулись через толпу:
- Эй, руки прочь! Нечего тут распоряжаться! Отпустите ее, отец Герман разберется без вас!
"Инквизитор" выстрелил в упор, крикнув:
- А, ведьмин дружок!
Как всегда, это не причинило Тадеушу вреда. Он бросился вперед, выбивая из рук противника автомат; в этот момент на него прыгнул сзади второй, валя его наземь. Первый тут же оказался рядом: вцепился в медальон, что свесился на цепочке из ворота рубахи, и резко дернул, врезав при этом Тадеушу под дых. Это была ошибка. Медальон сработал по назначению, задымившись в руке нападающего; тот с воплем его выронил. Впрочем, Тадеуш этого не увидел: противник, что его свалил, умудрился вырваться из его хватки, и теперь раз за разом 'угощал' его обрезком железной трубы, удары которой приходились куда попало. Тадеуш собрал остатки сил в кулак, извернулся и схватил с пола медальон, умудрившись достать противника с ноги в челюсть. Тот отлетел, упал и больше не шевелился.
Крякнув, Тадеуш попробовал встать. Адреналин все еще глушил боль, но почему-то ничего не вышло. Он огляделся, приподнявшись на руках.
Стычка закончилась. Двое 'инквизиторов' успели убраться, но двоих связали их же веревками, и толпа потащила их в лагерь. Кто-то подхватил на руки девушку. Товарищи Тадеуша, кажется, были в порядке, - по крайней мере, они на ногах держались. Над ним склонился Милош. Быстро оценив его состояние, он взвалил командира на плечо и понес...
Последнее, что сохранила память, было их прибытие в лагерь. С него сняли рубаху, кто-то ощупал ребра, сказал: три сломано... потом было что-то про сотрясение мозга... а потом, наконец, нахлынула боль, и Тадеуш провалился куда-то, где не было ни звуков, ни снов.
...Понятно, заключил он. Кажется, святой отец был прав: в самом деле, это медальон его хранил. Стоило остаться без него - и тут же пришлось вспомнить, каково это, когда у тебя нет никаких чудесных свойств. Даже не двигаясь, он чувствовал, как ноет тело.
Тадеуш снова открыл глаз - тот, что не заплыл. Человек за столом из ящиков явно не заметил, что его гость пришел в себя; он продолжал что-то писать, не поднимая головы. Командир Ковалевский нечасто встречался со "снабженцем", но вот что было странно: каждый раз он ловил себя на ощущении вроде дежа-вю. И еще: почему-то Милош тоже начал казаться кем-то смутно знакомым, - хотя раньше он искренне уверил Эльзу, что впервые его встретил в день покушения. Нет, кажется, он все же видел его когда-то... может быть, очень давно. Но Тадеуш никак не мог вспомнить, как и когда это было, и правда ли это была вообще, - хотя память на лица у него была отличная. К тому же, у него было очень развито некое 'шестое чувство' - он лучше запоминал общие ощущения от людей, чем их внешность.
И вот сейчас... когда он смотрел, лежа на низком топчане из ящиков, а этот человек сидел, склонившись над бумагами, и пламя керосинки дрожало, бросая отсветы... Тадеуш, вдруг вспомнил и это лицо, и позабытый образ этого человека целиком. Словно ожил отпечаток, некогда оставленный в его сознании... да, действительно давным-давно.
Сам себе удивляясь, он произнес:
- Отец?..
Тот замер на мгновение, но поднял на Тадеуша совершенно спокойный взгляд. Лодзянский настолько часто в разных вариациях представлял себе этот момент, что уже пережил заочно все возможные исходы и был готов к неизвестному.
- Да, Тадеуш. Я велел принести тебя сюда, потому что тебе того и гляди проломят голову во сне.
Тадеуш попытался вскочить, но Лодзянский быстро подошел и удержал его.
- Обниматься будем после, а то придется обнимать тебя вместе с этими ящиками. Что ты так смотришь? Я это, я. Да, я не умер, когда ты был маленьким, хоть тебя и уверяли в обратном.
- А мама...
- Мать - единственная, кто знает... из гражданских.
В 'комнату' неслышно вошел Милош. Тадеуш перевел на него взгляд:
- А... Милош?..
- А Милош Ковалевский - твой родной дядя. Брат твоей матери. Он тоже замечал, что ты раздумываешь, где ты его видел. И, раз уж ты нас узнал и все равно об остальном спросишь, скажу тебе сразу: я не уверен, что ты будешь рад, что меня встретил. Я за тобой наблюдал и понял: у тебя... строгие принципы. Ты прав, по большому счету, а у нас вся жизнь состояла из выбора между плохим и плохим.
Тадеуш улыбнулся здоровой половиной лица:
- Вот еще! Слушай, хватит меня стращать. Лучше просто расскажи.
- Хм... Ну, начну с того, что оба мы - бандиты с большой дороги, как говорится. Вернее, были ими... Да, когда-то мы с твоим дядей славились среди контрабандистов. Мы тогда еще сдружились, - а потом я увидел его сестру, ну и... понял, кто станет твоей мамой. Поселил ее в домике в тихом месте, думал даже завязать, отойти от дел - но не успел. Взяли нас. Легавые, имею я в виду... И поверь, ни я, ни Милош смерти не боялись - но они, сволочи, прознали, где живет твоя мать, а она как раз тобой была уже беременна. Короче, наплевали мы оба на бандитскую честь и согласились на сотрудничество. Стали против бывших подельников работать втихую. Самое презренное дело среди бандитов. Как тебе это? - Лодзянский придвинул к топчану Тадеуша ящик, уселся и теперь смотрел с легким любопытством.
- Да никак, - ответил Тадеуш, - Я тоже плевать хотел на бандитскую честь.
Милош хохотнул.
- Ага, - продолжал Лодзянский, - Ну что ж, слушай дальше. Перекантовались мы некоторое время внештатными агентами, - а потом так у нас пошло дело, что там, у легавых наверху, кто-то сообразил: слишком уж мы хороши, чтобы внештатными прозябать. Своей блестящей карьерой я тебя утомлять не буду, скажу только, что закончил я не последним лицом германского направления внешней разведки Польши. Милош был у меня в диверсионной группе.
- Так... - вспомнил Тадеуш, - И почему ваши диверсии повернулись против эльзиного деда... барона фон Лейденбергера, то есть?
- А-а... Да потому, что барон и его друзья сильно уж расхозяйничались на польской территории. Оружие они у нас делали, и местные промышленники их покрывали, и не только промышленники... коллаборанты хреновы. Там сложное вышло дело, Тадеуш. И еще сильнее оно осложнялось тем, что ты перешел дорожку Отто Штальбергу... помнишь такого? Баронский адъютант. Жуткий тип, знаешь ли, - но я бы многого не пожалел, чтобы заполучить такого подчиненного. Так вот: очень уж ты ему намозолил глаза. Сначала ты Эльзу свою искал, - а барону с чего-то пришла мысль ее прятать, и Штальберг всюду расставил своих людей, чтобы следить: кто же ею интересоваться будет? А это аккурат ты и оказался. Но это бы еще полбеды; по-настоящему плохо стало, когда ты вляпался в историю с покушением. Да, сначала мы пытались достать барона, действуя 'в лоб', - еще до того, как поняли, что не справимся. Ты умудрился уйти в тот день от моего наружного наблюдения - и вдруг возьми да вылези прямо посреди перестрелки! Милош не сплоховал: утащил тебя оттуда. Но с тех пор ты для Отто стал врагом навроде нас. Сам понимаешь, как мне пришлось постараться, чтобы выкрутиться.
- Постой... - проговорил Тадеуш, - Я, кажется, понял. Я потом узнал: не барон устроил ту могилу, и вообще это неправда. Это ведь твои были люди, что тогда в трактире при мне про нее так увлеченно разговаривали? Как нарочно...
- А то. Я перед этим послал кое-кого устроить могилу твоей подружки и распустить слухи среди местных. Инсценировка вышла ниже среднего - но мне ведь не Абвер и не Отто Штальберга нужно было обвести вокруг пальца... О, вижу, выражение твоего лица изменилось. Да брось, эта шутка была вполне невинная. Я же не трогал твою Эльзу. Зато вы смотали удочки, как я матери твоей перед этим и наказал... И вовремя.
- Это-то ладно, - совладал с собой Тадеуш, - Это я еще могу понять. Но вот скажи-ка мне, как в той же могиле оказался барон?
- Ну... - замялся Лодзянский, - Я, конечно, мог бы тебе наплести, что это меня не касается - мало ли, дескать, кто по тому кладбищу ходил и что надумал сделать. Но ладно уж, - он прямо глянул в глаза сына, - Да, это я. Я убил барона. Удивлен? Я, кажется, уже намекнул, что к хорошим людям не отношусь. У нас с бароном были свои, и очень серьезные счеты.
- Но... черт... почему так? Почему надо было его туда засовывать? Аж думать об этом... - Тадеуша передернуло.
- Скажем так: это был экспромт. Обойтись без убийства я не мог, но и убить его было сложно. Ведь почему покушения не удавались? Чертов Штальберг такими штучками вооружил своих людей, что не подобраться стало. А тут вдруг ты во второй раз отрываешься от наблюдателей - и сталкиваешься со стариканом на вокзале! Нет, это не мы запланировали: ты сам ему все выложил. Даже не посмотрел, как у него отпала челюсть... Ну а люди мои неподалеку крутились, и услышали это. Сам понимаешь, грех было не воспользоваться. И я придумал такой, знаешь, кунштюк, чтобы барон сам, по своей воле, куда-нибудь явился в одиночку. Могила подошла как нельзя лучше для этого: второй раз сослужила мне службу. Но это уж, извини, я тебе рассказывать не буду.
- Что, - в голосе Тадеуша послышался гнев, - дальше что-то совсем уж забористое было?
- Забористее некуда. Но дело не в твоей нежной психике, а в том, что придется коснуться таких вещей, что ты мне просто не поверишь. Я бы сам не поверил, если бы мне рассказали. Да и неважно это все...
- Расскажи!
- Тише... Неважно это, говорю. Достаточно и того, в чем я тебе честно признаЮсь: я задумал весьма подлый фокус, и он мне удался. Что молчишь? - спросил он, когда пауза затянулась.
Тадеуш лежал, стиснув челюсти и глядя куда-то в угол.
- Вот я так и говорил: ты не будешь рад нашей встрече. Что ж, ладно: лежи, усваивай. Одно тебе скажу напоследок: то, что говорят эти святоши про твою Эльзу, не так далеко может оказаться от правды, как тебе это кажется. Объяснять ничего не буду - но я тоже считаю, что она ведьма. Настоящая! А я ни в черта, ни в бога никогда не верил, Тадеуш.
Лодзянский поднялся и зашагал прочь из 'кабинета'. Через некоторое время следом вышел и Милош, бросив на племянника тревожный взгляд.
***
- Ну и зачем ты ему все выложил? Да еще так? - хмуро спросил Милош, когда они отошли достаточно далеко, - Столько лет скрывал - мог бы и дальше помолчать. Он не виноват, что ты таким образом защищал семью.
- Мог бы, - кивнул Лодзянский, - Да не хотел. Я, конечно, плохой отец - но на свой лад о нем забочусь. И я приметил, что на некоторые вещи он просто не в силах смотреть прямо. Есть в нем такой, знаешь, идеализм... Ну вот, как с этой Эльзой. Ладно, когда ему было двенадцать лет, и он распсиховался насчет собаки... Но жить с этим до третьего десятка - как-то слишком! Тот детский случай будто бы "заморозил" его в детстве. 'Подруга'! 'Сестрица'!.. Бегает за ней по пятам, позабыв своих вполне нормальных подружек. А я тебе рассказывал как-то, какие о ней ходят слухи... Так вот: когда живешь прекрасными идеалами, а на деле фактически их не хватает, то тут одно из двух: либо ты через них переступаешь, либо за тебя их переступают другие. И пока ты отводишь от этого глаза, ты слаб. Для того чтобы стать сильным, Тадеуш должен это разрешить в себе. Слабаки не выживают.
- Да, тут ты прав, Стефан... Но, черт побери, я теперь не знаю, что он сотворит.
- А пусть его творит. Он уже и так наворотил выше крыши: вон, целое Сопротивление... Но теперь оно мне боком выходит основательно. Ватиканцы вот-вот начнут войну.
- Ага, мать их... - буркнул Милош, - И что делать будем? Что там союзнички наши легавые? Я до сих пор не уверен, например, что они лучше Ватикана или Абвера.
- По крайней мере, я пока не вижу, как они могут нас ущучить. Действовать-то мы будем с ними раздельно. Ну, дадим им в группы проводников... и все. А шлемы их и впрямь работают, ты сам знаешь. Без них нам крышка. Ах, да, слушай... Передали они мне шифровку. Предложили способ, как дело с мертвой точки столкнуть, чтобы заваруху начать. Чтобы, значит, поднять наших... Всех ведь в дело не посвятишь, а они и впрямь многие колеблются, а многие и открыто за Ватикан. Не движение, а бардак. Ты только это... не веди себя, как твой племянничек, ладно? Короче, нужно сжечь "ведьму". Так, чтобы наши подумали на них.
Милош воззрился на друга круглыми глазами:
- Знаешь что, Стефан... а это не слишком ли?! Я вот тоже к 'хорошим людям' не отношусь - но до сих пор мне не приходилось убивать тех, кто совсем уж ни при чем! Да еще так!
- Еще один! - насмешливо проговорил Лодзянский, - Ишь, чистоплюй выискался. Давай, найди решение получше! Тут у нас народу, как в небольшом городе - ты хочешь, чтобы их полегла половина? Знаешь, что начнется, если мы не сработаем четко? Или мне прочесть тебе лекцию насчет больших и малых жертв? Да, мы это сделаем! - голос его стал резким, - Легавые сами обещали привести какую-то сумасшедшую. Вдобавок ее чем-то накачают, она и не почувствует ничего. Зато наших это впечатлит, и они забудут раздумывать, выполнять приказы или нет, а то развели моду... развесили уши на ватиканские проповеди! Полномасштабная резня в этих чертовых катакомбах мне на хрен не сдалась, Милош.
- Эх, Стефан... гореть нам в аду с тобой, вот что я скажу.
- Это уж непременно. Мне, знаешь ли, поздно на амнистию надеяться.
***
...Тадеуш, узнав страшную правду, чувствовал себя так, будто наелся раскаленных углей. Ему открылась та ужасная диалектика, на которую намекала Эльза: все хорошее куплено плохим. И, будто одной подруги детства было мало, выяснилось, что это касается и нежданно обнаружившегося отца, и Милоша, с которым он успел сдружиться! Все, что окружало Тадеуша, имело страшную цену: спасение его коровы когда-то, его собственная жизнь, жизни матери и сестренок, безопасность Польши, и даже подполье, которое оказалось оплачено проклятым талисманом... Но как теперь жить с этим знанием?! Можно ли с этим просто согласиться?..
Через несколько часов явился Милош. Он явно желал ободрить племянника: сказал, что есть хорошие новости. Им удалось заключить ту сделку с полицией: шлемы от облучения в обмен на сведения об 'инквизиторах'. Так что пусть Тадеуш не беспокоится и набирается сил, закончил Милош, ставя на табурет кружку с бульоном.
В результате этой новости Тадеуш не ободрился, а наоборот. Сказав себе: 'вольно!', он позволил лихорадке принести ему забытье. Но и в бреду все, что он узнал, его не оставило. Напротив, оно обросло гротескными образами, замыкаясь в безысходное кольцо...
...Сколько прошло времени, он не знал, - но в минуты облегчения ему казалось, что голова и тело уже болят не так сильно. Тадеуш пересилил апатию и попробовал подняться. Хоть и пришлось сжать зубы - но он все-таки уселся на топчане, сделал несколько вздохов и встал, схватившись за стену. Голова кружилась. Тадеуш опять сел.
Так, сказал он себе: лежать тут дальше без толку. Он, кажется, оставил на себе этот медальон, как знак некоего обещания... что ж, самое время подумать, как его выполнить. Если надо найти способ встать над обстоятельствами - то обстоятельства сейчас такие, что дальше некуда.
Но чтобы это решить, предстояло выяснить кое-что. До сих пор он слова священника о Сатане и прочей дьявольщине всерьез не принимал. Да, он не знал, откуда взялась его неуязвимость, - но мало ли, что еще могло с ним быть при таком научном прогрессе, когда у врага есть психотропное оружие! Все-таки, перед опытами его пропустили через кучу каких-то непонятных приборов, - и вопрос, только ли ради обследования. Но теперь было ясно: дело действительно в медальоне. Да еще и отец, явно что-то скрывая, утверждает, что Эльза - ведьма... Тадеуш вынужден был себе признаться, что в ведьмах не смыслит ничего. Говорят, они в сговоре с 'нечистой силой', - и из этого прямо следует, что сила их - не человеческая. Сила демонов... Но насколько люди в ответе за это? Что, если демоны просто завладевают ими? В их лагере, например, одержимые не знают, почему больны. Может быть, достаточно уничтожить демонов, чтобы решить проблему? Да, хорошо бы, чтобы оказалось так. Куда проще было бы сражаться с ними, чем с Эльзой... как бы ни было это сложно.
И он решил расспросить того, кто в таких вещах разбирался профессионально.
***
Одевшись, Тадеуш ускользнул из комнатушки Лодзянского. Хоть и со сломанными ребрами, но ловкости ему хватило, чтобы обойти отцовскую охрану: не зря он знал подземелья лучше всех. На топчане он оставил короткую записку: 'Ушел по делу. Вернусь'.
Ни с кем не встретившись, он добрался до лагеря, который контролировали теперь 'инквизиторы'. Его тут же окружили, направив в его сторону оружие, но он сказал, что у него дело к отцу Умберто, и, к тому же, пули его не берут. Это не особенно убедило 'инквизиторов': автоматов никто из них не опустил. Правда, один отправился куда-то в глубину пещер. Оставалось только надеяться, что он пошел не за дровами и бензином...
Через некоторое время из темного перехода появился Умберто Бенини собственной персоной. Ни слова не говоря, он кивком приказал Тадеушу следовать за собой. 'Инквизиторы' дисциплинированно расступились, пропуская гостя.
Оказавшись наедине со старым священником, Тадеуш изложил ему суть вопроса.
- Ну что же, - ответил Бенини, помолчав, - Демонология, юноша, - вполне строгая наука, ею веками занимались мужи умудренные и благочестивые. Расскажи подробно все, что знаешь об этой Эльзе. Я не проявляю снисхождения к нераскаянным грешникам, но если ей возможно помочь, я помогу. Гарантий здесь нет. Я уповаю на Господа, но Господь же наделил людей свободой воли. Если кто-то стал жертвой одержания, как большинство в ваших подземных лагерях, - дело одно. Человек слаб и слеп, он сам не знает порой, где в броне его духа брешь. Но он может и собственной волей выбрать дьявола и упорствовать в этом. Тогда нет ему спасения - как и всем, кто связался с ним! Гниль будет во всем добром, построенном на гнилом фундаменте. И я говорю тебе: для самого же еретика лучше будет, если плоть его будет уничтожена, а душа очищена муками. Это и будет единственным спасением, которое можно ему дать.
Тадеуш невольно чувствовал себя, как под рентгеновскимии лучами, когда стоял лицом к лицу с этим пламенным подвижником. Он рассказал правду святому отцу, - по крайней мере, то, что сам понимал. Того особенно заинтересовала лаборатория Эльзы. Он сказал, что желал бы сам взглянуть на это место. Опасности его не страшат, потому что вера его крепка. А когда он увидит, чем она занималась, то сможет судить и о характере ее деятельности, и о степени ее вины.
...Святой отец перемолвился с кем-то из своих людей парой слов, сходил за заплечным мешком, - а потом они с Тадеушем вышли из катакомб на земную поверхность. Оказавшись на другом берегу Дуная, они отправились в поместье Лейденбергер.
Командир Ковалевский обладал природным умением скрытно передвигаться. Как выяснилось, отец Умберто - тоже. Они без особенных проблем проникли в башню, где была лаборатория. Правда, святому отцу пришлось немного подождать, пока Тадеуш откапывал обвалившийся выход. Но - потрясающе! - о том, чтобы взять лопатку, заранее позаботился именно священник.
Внутри Бенини удивил своего спутника еще не раз. Во-первых, он извлек из заплечного мешка фонарь с регулируемой, но очень большой мощностью. Во-вторых, оттуда же он вытащил фотокамеру, которая могла снимать даже в таком освещении. В-третьих, он сумел открыть люк наверх, закрытый непростым эльзиным замком. Ну а в-четвертых, оказавшись в лаборатории, он так рассвирепел, что, казалось, взорвется.
- Боже, укрепи нас перед лицом сего нечистого зрелища! - указал он на оплавленный остов 'Третьего глаза', - Пусть и выглядит это, как научный прибор, но я узнаю его по черным гримуарам! Неважно, что он воплощен в металле и стекле, и питается электричеством, - это же фаустов круг!!! Видишь ли, юноша, дьявольские сигилли на концах звезды? Они нужны, чтобы призывать и улавливать посмертные лярвы, а то и демонов ада!..
Святой отец с фонарем расхаживал по выгоревшему круглому залу, лучом выхватывая из мрака то оплывшее от жара стекло, то искореженное железо, то черные стены в потеках, то какое-то загадочное полуразрушенное оборудование. И фотографировал непрерывно: стеллажи, столы, пентаграмму, - все свидетельства несомненного и злостного эльзиного ведьмовства. А под конец он вынул солдатскую флягу со святой водой и крест, сотворил знамение с краткой молитвой и плеснул воды на установку. Та зашипела, задымилась, потянуло вонью: остаточный 'системный эффект' от многолетнего использования так быстро не мог исчезнуть.
- Увы! - вынес вердикт Бенини, - Такую богомерзкую науку нельзя было постигнуть бессознательно. Дорога этой Эльзе - на костер! Вот мой тебе ответ.
А Тадеуш стоял на том самом месте, где стоял в тот памятный день, когда она вызволила его отсюда. Он видел, как наяву, их отчаянный побег.
И вдруг он подумал: самое ужасное во всем случившемся - даже не оно само, а его причина. Все, что сделали отец и Эльза... каждый из них сделал из-за любви и дружбы! И это нельзя упускать из виду. Надо как-то постараться воспринять все это одновременно... То, что она - враг, то, что она его спасла, и то, что ему до сих пор на нее не наплевать. Если ему удастся удержать взглядом и дружбу, и вражду, он сумеет поступить правильно. Если нет - то любое действие будет неверным.
... А священник, хотя и был искренен в своем гневе, интересовался и другими практическими последствиями их похода. Он заметил и подробно снял стеллаж, в котором достаточно хорошо сохранились защитные шлемы. Пусть они отличались от шлемов сторонников Тадеуша, но сходство было достаточно большое! Значит, вполне вероятно, что эти еретики связались с ведьмой. Это она их снабжает.
К тому же, если она способна делать ловушки для нечисти, то это может объяснить, почему лис Канарис кормит его баснями, а на каждом шагу Ватикан встречает препоны. Должно быть, она и там предложила свои услуги, и Абвер предпочел ее дьявольскую помощь помощи Церкви!
Но ничего, если ее изловить там, где она делает свои мерзкие машины, можно будет перехватить инициативу. Если удастся взять - хотя бы и с боем - доказательства колдовства, надо будет явиться прямо к фюреру с папской буллой!
***
...Когда Тадеуш возвратился, Лодзянский ждал его в 'кабинете'. Он сразу заметил, что сын внутренне успокоился.
- Отец, - сказал Тадеуш очень серьезно, - Ты спрашивал, как я отношусь к происходящему. Я отвечу. Я не знаю про тебя или про Эльзу, целиком вы верны себе или нет. Если да - ну, тогда вы оба правы, наверное... Но себе я больше постараюсь не изменять. Поэтому мы никогда не договоримся ни с ней, ни с тобой. Прости меня. У каждого своя верность.
И поэтому, отец, я решил сделать две вещи. Во-первых, я ухожу из Сопротивления. Раскол здесь - из-за меня. Нельзя заставлять людей выбирать между командиром и Христом, а то кем же я получаюсь? Я заберу с собой всех, кто захочет, но думаю, это будет несколько человек. Потому что я честно скажу, что амулет на моей груди - дьявольский. Я знаю, это правда так и есть. А у остальных после нашего ухода не останется реального повода для распри. Эти оголтелые христиане успокоятся, а большинство местных - верующие.
- А если раскол не остановится из-за этого? - спросил Лодзянский, - Если после твоего признания как раз и начнется заваруха?
- Тогда так тому и быть. Этот узел нужно развязать сейчас, в любом случае, - ответил Тадеуш, - Дальше будет только хуже.
- Хм, ясно. А вторая вещь?
- Я... вызову на дуэль Эльзу фон Лейденбергер, мою подругу детства. Это будет бой до смерти. Я убью ее... или она меня.
- Ого! А это точно не святой отец промыл тебе мозги?
- Нет, - Тадеуш усмехнулся, - Я сам решил. Я не могу позволить ей делать то, что она делает. Если я просто буду обходить ее за тридевять земель - это ничего не изменит... Что ты так на меня глядишь?
- Мне казалось, жар у тебя прошел, но теперь я не уверен. Ты ее друг, поэтому ты ее убьешь. Подожди, мне надо повторить это себе несколько раз.
- Оно, может быть, безумно звучит, но так и есть. Главное - не забыть это на самой дуэли. А остальным... я скажу завтра утром, когда все соберутся.
***
Выслушав сына, Лодзянский про себя отметил, что поступил правильно. В рассуждениях Тадеуша, на его взгляд, наметился прогресс. Но если бы тот и впрямь сделал по-своему, то до добра бы это не довело. Примирение 'инквизиции' не было нужно, - разведчик это прекрасно знал. Признание командира Ковалевского в связях с дьяволом станет для них настоящим подарком. Это будет сигналом к началу резни, поэтому очень хорошо, что операция Лодзянского случится раньше.
...Утром двадцать седьмого октября, когда настало время общего сбора, Тадеуш ничего не успел сказать. В лагерь ворвалось человек двадцать - все в черных робах с капюшонами, закрывающими лица, как было принято среди самых непримиримых сторонников 'инквизиции'. Они взяли присутствующих под прицел. И с ними была девушка! Ее втащили за скованные цепями руки - расхристанную и безумную. Но в лагере ее тут же узнали.
- Грета! Это же Грета Крайн!
- Это ведьма! - возгласил один из 'инквизиторов', - И сейчас мы завершим то, что не доделали! Мы дадим пример искупления!
Как по команде, двое, что держали Грету Крайн, разошлись в разные стороны, растягивая ее за руки на цепях. 'Ведьму' облили бензином, и 'инквизитор' затянул:
- Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают!!!
Факел полетел к ногам девушки - и она сама обратилась в факел, заходясь в долгом вопле. В толпе тоже поднялись истошные крики: на собрании присутствовали и те, кто крови никогда не нюхал, а просто помогал повстанцам в лагере.
И тут раздалось:
- Смерть мракобесам!!
Откуда ни возьмись, выскакивали люди Лодзянского, устремлялись за отступающими "инквизиторами", что, бросив все, скрылись в ближайшем коридоре.
Но в погоню ушли не все. Милош стремительно вышел в центр зала и гаркнул:
- Слушай мою команду! Всем - разбиться на свои группы! Двигаться к их лагерям тихо, номера групп - в соответствии с номерами целей. Когда раздадутся взрывы - атаковать! Наши люди умудрились у них бомбы позаложить...
- Есть!!! - был ему ответом слитный рев. Милош кивнул про себя: все вышло, как говорил Лодзянский. Давно он не видел такого единодушия в их охваченных унынием рядах. Вот только...
Взгляд его скользнул к обгорелому, обезображенному телу на полу. Милош стиснул кулаки так, что ногти впились в ладони. Стефан не сказал, кто выбран на роль "ведьмы"... Он никогда ничего не говорит - а то он бы Милош все-таки настоял на своем! О, Господи... Грета, Гретхен... Такая бойкая была девчонка... но теперь подобные слова даже не шли на язык.
Милош тряхнул головой, занимая место рядом с Тадеушем: поздно, поздно было думать об этом!
- Идешь, командир? - окликнул он племянника, - Или тут переждешь?
И тут он встретил взгляд Тадеуша. Никогда и ни у кого Милош не видел в глазах такой страшной ярости.
- Вперед, Милош, - сказал он пугающе спокойно, развернулся и рванул в коридор, - будто и не он провалялся в лихорадке последнюю неделю.
***
...Через полчаса лагерь 'инквизиции' пылал. Центр пещеры разворотило взрывом, но фанатики все еще отстреливались, отступая за самодельные баррикады.
Тадеуш короткими перебежками двигался вперед, держа за руку Петера Прибке - он был провожатым для полицейских. Благодаря этому Прибке до сих пор оставался невредим - как и он сам, естественно. Они добрались до баррикады.
Автомат в его ладони раскалился. Оскалившись, он косил врагов очередями, даже не пытаясь их рассмотреть. Все затянула кровавая пелена.
Наконец оружие защелкало вхолостую. Он скрылся за камнем, чтобы заменить рожок... И вдруг в голове его мелькнуло: дуэль! Тадеуша будо холодной водой окатило; рука его замерла на полпути. Стоп, стоп!! - сказал он себе; или он не сможет сражаться с Эльзой, как следует! Черт, как же, оказывается, ненависть мешает смотреть. А ему ведь нужен полный кругозор!..
Пока он перезаряжал автомат и переводил дух, к его ногам рухнул изрешеченный пулями "инквизитор". Тадеуш случайно глянул ему в лицо - и опять застыл: от неожиданности. Последний взгляд врага был небесно спокоен, в нем не было ни капли вражды...
И в этот миг он почувствовал: да, все так и есть, как он думал после вылазки с отцом Умберто. Словно вспышкой высветило картину целиком. Вся ненависть - это просто любовь, дошедшая до ручки, - сверкнуло в его сознании. Всегда - и только так. А иногда ненависть - даже и не ненависть. Эти "инквизиторы" сожгли Грету, потому что верят в свою правду. Они тоже все это знали. Страшная любовь к ближнему - вот что ими двигало. И Эльза... да, она - враг, но она - и друг! Друг!!
Вот теперь можно было и воевать.
Оставив полицейского, согнувшегося за баррикадой, он быстро встал во весь рост и метнул гранату...
И тут очередь прошила его, швырнув назад.
Он никогда не бывал ранен пулями, но сразу понял: это смертельно. Он силился вздохнуть; воздух в грудь не шел, навалилось удушье, перед глазами поплыли черные кольца... Но испытывал он не страх, а недоумение. Почему не помог медальон? Неужели... дело было все же не в нем?
Конец. Ничего он не успел. Не донес до дуэли то, что понял. Да и правильно ли понял, раз так все закончилось?..
***
Отец Умберто сидел, принимая оперативные отчеты о постигшем их разгроме. Бои еще шли, но плацдарм в катакомбах был потерян. Он, Умберто Бенини, ошибся в этих повстанцах! Они оказались не так просты, как казались, - и они его обошли. Их провокация с сожжением "ведьмы" была крайне бесчеловечна, но столь же эффективна... и оказалась действеннее провокаций его так называемых "фанатиков", задачей которых было углубить раскол. Невероятно! Кто там у них засел под видом повстанцев на самом деле?!