Красный флажок на форштевне медленно движется за ветром и кораблем, повторяя направление и течение, и как залог расписания - продвигается
Мимо берегов, сознание расщепляется, и наблюдает за наблюдателем,
А перья облаков подписывают вопреки и всегда наличие дня сейчас и завтра,
Но сегодня я работаю древним греком, не очень-то верящим во времени ход, и только момент существует, когда
Шелк на воде, легкий ветер и волны ткани превращаются в рябь на воде, и снова в шелк при новом повороте рулевого колеса,
А чайки взлетают и садятся, почти молчаливые, отражаются в волнах и летят то ли там, то ли здесь, белые, стаей, между землей и небом,
И миф повторяется каждый миг, каждый мой вздох о создании мира, когда непонятно, что же становится первым - творение или о нем размышление.
Слева зеркалом стала вода, и лес отражает, и небо. Справа кистью нарисована линия горизонта, леса, волн, песка и осоки.
Одинокие леса протестуют: "Нет человечеству!". Особенно в серые дни, когда ветер сгибает сосны и Волга становится чуждой теплой крови и мыслям людей, и только рыбам, плывущим, с холодной кровью - лоном и матерью.
Но снова находится тот, кто читает книгу: "небо покрыло Землю и она родила чудовищ и титанов, дитя Земли адамантовым серпом оскопило Отца, капли крови и семени смешиваясь, упали в волны и родилась пенорожденная, фиалковенчанная богиня".
И совсем неважно, что тогда вода была соленой и бескрайней, а здесь повсюду берега, - нужно лишь взглянуть в небо, которое раскинулось над кораблем и над женщиной, смотрящей в глаза первому богу.
Река течет. Тишина. Выдох.