Вообще-то я хотела быть балериной. Ну, знаете, все эти пачки, пуанты и корсеты - такая прелесть! Днями напролет бегать на цыпочках, размахивать руками и получать за это не отеческие подзатыльники, а цветы от поклонников. Балерины - они такие воздушные. Такие совершенные. У них сбриты все волоски на теле, а те, что оставлены, всегда гладко зачесаны и стянуты на затылке кичкой в кружевном фантике. Но папа сказал, что прыгать перед народом с голым задом - занятие не достойное нашего рода. Нет-нет, папаш мой не аристократ, а всего лишь столяр, но зато самого высшего разряда. Но у рабочих - своя гордость, и по ее прихоти я свои лучшие годы просидела на одной скамье с Маринкой Кораблевой. Пока учебный курс не подвел нас к последней лекции. Эстетика, пятый курс, июнь месяц, скрип мела по доске и соленый запах подмышек. Сокурсницы трудолюбиво потели, конспектируя последнюю лекцию, за которой уже маячила свобода, а вместе с ней, как сестричка-близнец, светлое будущее.
Мы с Маринкой много думали о светлом будущем - она вслух, я про себя. "Побольше молчи - за умную сойдешь", - говаривал мой папаш. И надо отметить, был прав - эта методика действует безотказно. Даже на лекции по Эстетике - мадам Бовари сделала Маринке два замечания, а на меня - ноль внимания. Хотя мы с Каравеллой были заняты одним и тем же - рассматривали под партой последний каталог Queenny.
- Глянь сюда, - шептала Маринка, тыча в книжку пальцем на блондинку в ярко-красном декольте. - Какой цвет, улет ваще! И лиф классный, такой вырез - полный отвал! Такое хочу!
- Узкое больно, - сказала я. - Все твои складки обтянет.
- Ой, да... Мне такое нельзя...
Маринка разочарованно перевернула страницу, а я переключила внимание на мадам. Она говорила о первых взглядах. Не просто о стрельбе глазами в поисках жвачки для мозгов, а о тех самых первых взглядах, с которых зарождается любовь на всю жизнь. Заарканить объект с первого взгляда - это, конечно, высший пилотаж. Но, в конце концов горшки обжигают не боги, а ремесленники. Если хорошенько освоить теорию и натаскаться в практике, нет ничего невозможного.
- Первое место по эффективности воздействия на объект по праву принадлежит "Стреле купидона", - вещала мадам. - Он вошел в моду еще в средневековой Европе. Петрарка сравнивал его с выстрелом из лука, который "бровей тугую тетиву сгибает, без промаха разит, не раня в глаз, а в сердце убивая". Давайте посмотрим видеофильм.
Мадам щелкнула выключателем, и аудитория погрузилась в полумрак. Маринка, как ива у воды, согнулась носом в колени, где распахнул свои глянцевые объятия каталог. Так, что мне из-за ее башки ничего было не видно. Я незаметно пнула Маринку в щиколотку, она в ответ толкнула меня локтем.
- Кораблева, если вы не успокоитесь, я буду вынуждена выгнать вас с лекции.
Маринка виновато кивнула и углубилась в Queenny. А я скосила один глаз в ее сторону, а другой на доску. Говорят, на Земле есть только одно живое существо, способное на подобный фокус - хамелеон. Но если бы у остальных живых существ были такие же мачехи, как моя, все бы смогли, как миленькие. Вот только одновременно обрабатывать информацию и там и там у меня пока не получается. В голове словно стоит невидимый тумблер, который переключает мозг с правого глаза на левый и наоборот. Щелк - левый глаз, внимание на доску, где на белом экране дрожал поставленный на паузу призрак Мэрилин Монро, а мадам обводила указкой ее зрачок.
- Обратите внимание, этот взгляд начинается с полной расфокусировки зрения.
Мадам запустила запись. Лицо Мэрилин пришло в движение. Ресницы вздрагивают, зрачок подергивается влажной дымкой. Мерилин рассеянно обводит глазами класс, цепляется взглядом за желтые разводы двухгодичной протечки, вздрагивает, будто от легкого сквозняка, и томно наклонив голову, смотрит на нас с немым восторгом. По аудитории шелестит восторженный "ах!", в котором тонет тихий шорох очередной страницы Queenny. С глянцевой страницы нагло улыбается брюнетка в бирюзовом платье моей мечты. Стретч, садится точно по фигуре. С кружевными вставками и вышивкой серебром по шлейфу. На тонких лямочках, открывающих плечи.
- Ах! - стонет Маринка. - Вот это и возьму.
- Тебе не пойдет. Оно обтягивает задницу.
- Пусть!
- И декольте для тебя слишком глубокое.
- Ах, это так сексуально!
- Ты его не возьмешь!
- Почему это?
- Его беру я!
- Петрова, и вы туда же?! - это уже мне. Мадам вне себя от возмущения, она даже позволила себе стукнуть указкой по столу. Я выпрямляю спину и пристыжено опускаю глаза - взгляд "Виноватая Гретхен", январская лекция последнего семестра. Мадам лично ставила мне за него зачет. Каравелла злорадно усмехается и кладет на страницу закладку. Сучка! Но пока не до нее. Щелк! - внимание на левый глаз.
- А теперь посмотрим запись на замедленном воспроизведении.
Мадам Бовари подкручивает настройки, и для Мэрилин время ползет в десять раз медленнее. Ресницы схлопываются, как дверцы шифоньера, и разъезжаются, открывая глазное яблоко. Взгляд Мэрилин обводит аудиторию, лезет на стены, проползает по потолку и прилипает к протечке.
- Обратите внимание на работу лицевой мимики. - Мадам проводит зажженной сигаретой в воздухе широкую дугу, и в синем луче проектора клубится сиреневый дым, обволакивая милашку Мэрилин. - Видите? Брови слегка изгибаются, изображая счастливое удивление, и остаются в этом положении до конца. Вы слегка приподнимаете подбородок и задумчиво окидываете окрестный пейзаж снизу вверх. Затем находите верхнюю точку. Что угодно - облако, ветки деревьев или рожок люстры. На мгновение задерживаетесь на ней, затем плавно опускаете ресницы и задумчиво переводите на объект. Вот так. Конечная точка, как выстрел. Замерли. Минимальная выдержка финальной точки взгляда - пять секунд. Внушаемая мысль: "Теперь я знаю, ты на свете есть" Вопросы есть?
У меня вопрос. К Маринке.
- Хочешь, чтобы мы на бал, как инкубаторские? В одинаковом?
- Вот еще! - фыркает Маринка. - Я его первая нашла!
- Сучка!
- Стерва!
Пинок в лодыжку, тычок в локоть. Левый глаз отчаянно сигнализирует об опасности. Мадам повернулась в нашу сторону и выгнула дугой бровь - это ее коронное Последнее Предупреждение. Допрыгались. Вылет с лекции плюс недопуск на экзамен - равно второй год. И тогда тю-тю выпускной бал, светлое будущее переносится на следующее лето. Надо сосредоточиться на учебе. А с Маринкой, так и быть, потом разберемся. Мадам включает свет и разминает в пепельнице сигарету.
- Закрепим Стрелу Купидона на практике, и перейдем к следующему ПВ.
Девицы сортируются по парам и, смущенно прыская, осыпают друг друга влюбленными взглядами. Для золушки этика - главный предмет. После домоводства, естественно. На этике нас учат цеплять объект на крючок. Мадам любит сравнивать свой предмет с наукой ведения военных действий. Мы должны брать холостякскую крепость одним взглядом, жестом, поворотом головы, умело пущенным комплиментом. Впрочем, комплименты уже не по части мадам Бовари. Льстить мы учимся на этике семейных отношений - третьем предмете в пирамиде значимости.
Мы с Маринкой тоже уселись напротив друг друга и обменялись взглядами-оплеухами.
- Ты его не получишь! - шипит Маринка.
- Ты в нем будешь, как корова - парирую я.
Взгляд-тычок Маринке в лоб, взгляд-тумак мне в правый глаз.
- Гегечкори, милая моя! Где вы видели, чтобы влюбленная девушка смотрела на объект, как генерал на вошь? - Это, слава богу, не нам, это соседнему ряду, на котором горой в холмистой местности возвышается могучая спина и покатые плечи грузинской княжны. - Больше чувства, Гегечкори! Больше женственности! Не отвлекайтесь от внушаемой мысли. Кораблева, прошу вас.
Маринка вздрагивает и выпрямляет спину. Каталог сползает с коленей, но поправлять некогда. Мадам приближается к нам с ласковой улыбкой, поигрывая указкой: мимическая композиция "Ты не прав, дорогой, и сейчас ты об этом пожалеешь" - март последнего семестра. Маринка скукоживается, как опущенный в кипяток кусок замши. Я вращаю глазами, повторяя движения Мерилин: вверх, точка - торчащий посреди лепной розетки крюк от люстры, стоп, перевод на объект, то есть, на Маринку. Она понимающе кивает и старательно отрабатывает подсказку. Раз-два-три. На меня выпучиваются наивно-распахнутые голубые глазки, не омраченные ни единой мыслью. Я прыскаю. Маринка носком туфли поддает мне в голень. Каталог шлепается на пол и раскрывается на заложенной странице. Правый глаз фиксирует платье моей мечты - бирюзовое на тонких лямочках. Левый - сжатые в ниточку губы мадам.
- Кораблева и Петрова, покиньте аудиторию. Жду вас на переэкзаменовке.
Сердце падает в желудок - все, доигрались. Без лишних слов встаем, сгребаем вещи в охапку и выходим вон под пристальным взглядом мадам. Качать права в такой ситуации бессмысленно и чревато. Все, что мы можем сделать в свое оправдание - легкий книксен на пороге и закрыть дверь без звука. Теперь деканат отправит папаше письмо с жалобой на мое поведение, а папаша, как человек простой и прямолинейный, немедленно примет меры. В прошлый раз он лишил меня месячного содержания, ничуть не волнуясь о том, как его дочь будет жить, питаться и платить за факультативы. Папаша считает, что проявление родительской строгости - самый верный педагогический прием.
- Жаль, что ты не пацан, - частенько вздыхает он. - Я бы тебя так выдрал!
Последний раз я получала по заднице в глубоком детстве. Неприятно - помню, но удары копейкой переносятся гораздо болезненнее. Чтобы прокормиться, мне пришлось месяц батрачить посудомойкой в рабочей столовой. Я перемыла горы грязной посуды и перечистила тонны картошки. Содрала ногти под корень, отскребая нагар с котлов и сковородок. Теперь я точно знаю, что от машинного масла и мазута посуду отмыть сложнее всего, а этим премудростям на Домоводстве не учат.
Мы выходим из здания факультета и берем курс на общагу. Я молча пинаю попавшийся под ноги камешек.
- Ты что - расстроилась? - спрашивает Каравелла.
Она всегда задает идиотские вопросы. Типа, классная сегодня погода, правда? Я привыкла, а потому не отвечаю. Удачно пнутый камешек долетает до забора и отскакивает от него с обиженным стуком.
- Забей! - говорит Каравелла. - Да что они нам сделают? Мы уже доучились. Лучше думай о платье. Теперь у нас весь день свободен - успеем купить.
Маринка слывет на курсе круглой дурой, но есть у нее одно качество, которое ставит ее выше любой умницы - она во всех ситуациях видит положительные стороны. Практической пользы от этого ноль, но оптимизм позволяет Маринке всегда быть на коне. Не сбавляя шагу, она вытаскивает из сумки журнал и раскрывает его на странице вечерних платьев.
- Так и быть, - говорит она. - Бери себе лазурное. А я возьму красное. Мне ведь пойдет декольте?
- Обязательно! Где их магазин?
- У них нет магазина! - радуется Маринка. - Идем в центр Queenny, оплачиваем и получаем.
Маринки пролистывает журнал и радостно зачитывает:
- Срок доставки от двух недель.
Сердце, едва выбравшись из желудка, падает в пятки: выпускной бал через неделю. Прощай, моя лазурная мечта!..
- Ирка, ты куда? - кричит мне вслед Мастерица Дурацких Вопросов.
Я не отвечаю. Восторженный оптимист не поймет реалиста. Быстрым шагом ухожу прочь от блочной громады общаги и от едва видного сквозь листву здания факультета. Просто мне нужно успокоиться.
Существуют тысячи способов поднять настроение, и каждая девушка выбирает свой. Кто-то бежит в салон красоты, кто-то по магазинам, а я звоню Васе. В моей серой институтской жизни Вася что-то вроде Деда Мороза. Он всегда является по первому вызову с цветами и конфетами, вместо красной шубы - мешковатый пиджак, вместо шапки с меховой оторочкой - тюбетейка. Вася большой оригинал, что, в принципе, положено ему по статусу. Дело в том, что Вася - классический дурак по всем признакам. Он родился последним в большой рабоче-крестьянской семье, и единственный из своих братьев не пошел по проторенной отцовской дорожке, а подался хипповать в город. Тут он меня и встретил - в очереди за пельменями, влюбился с первого взгляда и сразу же в этом сознался. И главное, с тех пор смотрит на меня таким обожательным взглядом, что я рядом с ним чувствую себя королевой. И плевать, что нос у меня на двоих рос, а глаза блекло-серые. Для Васи я красавица, и, черт побери, это прекрасно.
- Переехал ножку стула ножкой стула, потому что стула ножку подвернула! Смешно, правда? Я это придумал, когда катил офисный стул, и у него отвалилась ножка.
- Непонятно. Почему у тебя стула женского рода?
- Для рифмы, - чистосердечно признается Вася и делает короткий бросок в мою сторону. Я мгновенно отклоняюсь, и Вася ловит руками воздух.
К сожалению, у него, как у всякого допинга, имеются побочки. Стоит хоть на секунду потерять бдительность, Вася бросается в атаку. Репертуар его военных действий не отличается разнообразием: завалить на спину, залезть рукой в лифчик, ухватить за задницу, облизать ухо. После ответных пощечин Вася бросается на колени и признается в любви. А сейчас он бросился на колени без пощечин, ухватил меня за руку и сказал:
- Выходи за меня замуж.
Вот они - четыре заветных слова, которых ждет каждая девушка, а теперь дождалась и я. Я триста раз представляла, как их услышу. Но в моих представлениях они говорились не здесь, не так и, главное, не им. Вася - классический дурак, а я...
- Прости, Вась, я принца жду.
- А чего ждать? - Обижается Вася. - Вы, бабы, такие дуры - все ищете, ищете... А, может, я и есть твой принц? Ты посмотри повнимательнее!
Смотрю. Не хочу его расстраивать, но Вася с его комплекцией и мешковатых джинсах больше всего напоминает младенца, которого злая ведьма взяла да увеличила вместе с памперсом до размеров взрослого человека. Младенец освоил вертикальное передвижение, научился связно агукать, поменял соску на сигарету и сделал мне предложение. Обидно. Единственный на свете парень, который на меня запал - полный и безоговорочный дурак. Это наводит на невеселые выводы. В ожидании ответа Вася смотрит на меня из-за своих дурацких очков. Я не хочу его обижать, но разговор идет начистоту. И потом, вряд ли Вася не знает правды, так чего уж там.
- Вась, мы хоть и дуры, но в принцах разбираемся. Принцы, Вась, дураками не бывают. Тут или или - сам знаешь.
Вася поправляет съехавшие с носа очки и лезет за носовым платком. Шумно высмаркивается и обиженно сопит, запихивая сопли в карман.
- Хорошо, - говорит он. - Скажи, чего ты ждешь от отношений? Что должен делать для тебя твой настоящий принц?
Если честно, я никогда об этом не задумывалась. Подразумевалось, что принц сам с этим вопросом разберется - на то он и принц. Но Вася ждет, и я отвечаю, загибая пальцы:
- Ну, будет меня любить - это раз. Дарить цветы, говорить комплименты, решать мои проблемы...
Вася резво отбегает к ближайшей клумбе, выдергает из земли куст цветущей бегонии, отряхивает от земли и преподносит мне:
- Обдеру для тебя все клумбы города, любимая! А проблемы просто обозначай напрямую.
- Мне платье нужно. Выпускное.
- Говно вопрос.
Через пятнадцать минут мы уже мчимся в такси на другой конец города, к Васиной сестре в гости. Год назад она окончила факультет Василистики, и теперь продает выпускное платье. Эх, факультет Василистики!.. Когда-то я мечтала туда поступить. Не так сильно, как о балете, но подумывала всерьез. Во-первых, на мне хорошо сидит одежда делового стиля, а во-вторых, василисы нередко выходят замуж за президентов компаний. Побегают годик секретаршей - и в дамках. Да и программа у них интереснее. Не домоводство с кройкой, а бухучет и менеджмент. В общем, я даже заявление на василистику подала. Но вступительные тесты показали, что я золушка - и баста. Все пять лет учебы я проходила мимо факультета василис, изнывая от зависти. Которая, к слову, здорово поумерилась после посещения Васиной сестренки.
Она снимает комнату на окраине города, с утра до полуночи горбатится в офисе и получает за свой скорбный труд сущие копейки. Но держится молодцом, не унывает. Говорит, что в любой карьере есть этап становления. Вера в светлое будущее помогает ей мужественно переносить убогое настоящее. Доставая из шкафа платье, она прячет лицо, чтобы я не увидела, как на ее глаза наворачиваются слезы. Но я успеваю заметить, что платье составляет половину ее гардероба. Рядом с пустой вешалкой остается висеть стандартный серый костюм офисной крысы.
Платье оказалось не плохим. Фирменное, светло-зеленое, оно одевалось один раз и отдавалось за копейки. Но от него пахнет такой безнадежной тоской, будто оно вобрало в себя все неудачи начинающей василисы, и от тоски удавилось в шкафу. Я отказываюсь. Васина сестра облегченно вздыхает и со счастливой улыбкой запирает платье обратно в шкаф.
С платьем я пролетаю, но Вася решает, что попытка приравнивается к результату. А потому на обратном пути он, сидя на заднем сиденье раздолбанной таратайки частного таксиста, при каждом повороте норовит на меня навалиться и облизать ухо. А я всякий раз молча, но категорически его отпихиваю.
- Ну, чего тебе не так? - устало спрашивает Вася, вылезая из машины и подавая мне руку. Я в ответ молчу - а чего повторяться?
- Тогда просто скажи, чем по-твоему отличается дурак от принца?
Ничего себе экзамен! Второй вопрос, на который у меня нет ответа. Петрова, сядьте, вам неуд - за вас отвечает Вася Кукушкин, дипломированный дурень:
- Да ничем! У всех по два глаза, два уха и вредные привычки. Думаешь, принцы в носу не ковыряют?
- Возможно, - соглашаюсь я. - Но они ковыряют в носу, решая государственные задачи.
- Какая разница, ради чего козявки есть?!.. Так что насчет замужества?
Я не хочу его обижать - глажу по темечку и говорю, как можно мягче:
- Смирись, Васенька - ты дурачок. А у вашего брата судьба контрастная - или жениться на царевне, или в генетическую выбраковку. Я не принцесса, Вась. Мне это не потянуть.
- Ладно, - соглашается Вася. - Тогда может просто так трахнемся?
- Иди нах!
Я не хочу его обижать, но наказать следует. Не прощаясь, разворачиваюсь и толкаю дверь общаги.
- Я позвоню тебе завтра! - кричит он вслед.
Обшарпанная дверь с крашеной фанерой вместо стекол шумно захлопывается за моей спиной. Добро пожаловать домой, королева-на-час, лохушка и неудачница!
- Ну что - опять отшила? - одобрительно констатирует Михеевна, открывая вахтенный журнал.
- Да хоть бы и так!
Михеевна слюнявит палец, листая страницы, и медленно по буковкам записывает мое имя, фамилию и точное время возвращения в общагу. История перемещений и взаимоотношений - личное изобретение Михеевны. Стандартный вахтенный журнал оказался для нее слишком тесен, и Михеевна обзавелась огромной тетрадью, в которой фиксировалась полная информация обо всех проживающих в общаге студентках. Кто во сколько и с кем вернулся в общагу, кто и с кем пошел к соседке пить чай, и кто с кем поругался и по какому поводу. Когда тетрадь заканчивалась, поверх нее крепилась новая. На сегодняшний момент толщина журнала уже достигла полуметра. Михеевне ужасно неудобно что-то в ней записывать - приходится вставать на цыпочки и поднимать вверх плечи и локти. Всякий раз она жалуется на профессиональные болезни - сколиоз и остеохондроз, и всякий раз никому ее не жалко.
Михеевна сует мне ручку, чтобы я расписалась в графе "подпись наблюдаемого объекта", и интимно шепчет в ухо.
- Дело, конечно, молодое. Отшивай, сколько хочешь. Но помяни мое слово: придет время - о каждом пожалеешь.
Михеевна издает сухой, как шелест листа бумаги, смешок. Изо рта у нее пахнет запущенным пародонтозом. Меня продирает дрожь. Дело было даже не в этом безнадежном запахе человеческого разложения и старости, а в том, что Михеевна - эта серая вахтенная мышь, - только что попыталась навязать мне свою никудышную жизнь. Словно вор, который решил избавиться от ненужного хлама. Профессиональная гордость не позволяет ему просто скинуть добычу у ближайшей помойки, вор жаждет признания. Поэтому он лезет в трамвай и, пользуясь толчеей, распихивает по карманам порядочных граждан не впрок наворованное добро.
- Пожалею или нет - не ваше дело! - говорю я, отпихивая от себя журнал. - Но кажется мне, что я ни о чем жалеть не буду.
- А вам-то что? МОЕ будущее в ваши должностные обязанности не входит.
- Не входит, - улыбается Михеевна. - А вот использование нецензурной речи - входит. Куда ты там своего Василия отправила? Вооот! Так что не взыщи, миленькая, но мне придется на тебя до-ло-жить.
Нам этот раз у меня хватает ума придержать эмоции. Простое трамвайное хамство еще может сойти с рук, но грубость по отношению к должностным лицам может обернуться исключением без права на восстановление. А за два дня до выпускного это было бы по меньшей мере обидно. Поэтому я делаю книксен и спрашиваю, где же все-таки мои ключи?
- Откуда я знаю! - фыркает Михеевна. - Их Кораблева еще час назад получила.
Бог мой, откуда берутся такие стервы?!
Дверь в комнату открыта настежь - Маринка стоит у окна и рассматривает на просвет туфли. Солнце преломляется на гранях каблука, разбрызгивая по комнате стадо солнечных зайчиков. На мои стенания о Михеевне, Васе и неудачной попытке купить платье Маринка отвечает просветленной улыбкой. Она только что купила выпускные туфли. Настоящий богемский хрусталь с напылением цвета.
- Смотри какие! - Маринка сует мне туфли прямо нос. - Из бутика! Дорогие - жуть! Но того стоят: туфли - наша визитка!
Маринка ставит туфли на подоконник, отступает на шаг, любуясь:
- В Баджеткинг распродажа. Пойдем?
Я морщусь. Баджеткинг - магазин, в котором одевается полгорода. Туда за полцены сливается все, что не было продано в более приличных точках. Искать там шмотки - такой же спорт, как скажем, рыбная ловля. Шоппинг требует терпения и скрупулезного внимания. Можно проторчать там месяц и не найти ничего, кроме пары трусов сомнительного качества. Но иногда в сети Баджеткинга попадаются настоящие жемчужины от лучших мировых брендов, и затраченные усилия полностью себя оправдывают. В общем, за два дня до выпускного бала только на это и приходится уповать.
Через десять минут Михеевна уже шуршит ручкой, задрав локти выше подбородка. Пишет что-нибудь, типа: 17.12 - комната 409 в полном составе ушла с наблюдаемой территории в неизвестном направлении.
Похоже, адрес Мейджик-плазы в этот вечер вспомнил весь город. Стеклянные двери, за которые плазу прозвали в народе аквариумом, не успевали проворачивать мощный покупательный поток, а потому хвост очереди начинал виться еще на автобусной остановке. В толпе то и дело вспыхивали скандалы. Раздраженные покупательницы оттирали друг дружку от прилавков и спихивали с лестниц. Казалось, наши шансы на победу в потребсоревновании близки к нулю - награды достанутся тому, у кого крепче задница и острее локти. Я ошиблась. Маленькая и крепко сбитая Маринка подныривала под расставленные руки и ловко ввинчивалась в толпу. А следом и меня подтягивала.
Платье моей мечты нашлось в корзине для распродаж на самом дне. Сперва я заметила, чистый, как небо, лазоревый клочок трикотажного полиэстера, и потянула его из вороха безликого тряпья, как рыбацкую сеть из воды. За лазоревым куском потащились перемотанные рукавами офисные блузки и накрученные узлами шелковые шарфики. Пришлось повозиться, очищая сокровище от ракушечника. Платье развернулось предо мной во всей красе. Полупрозрачное с кружевами на подкладке. Тонкие бретельки, вышитые розы по подолу, бирка "made in Littaly" и парочка крохотных катышков подмышками. Значит, моя лазоревая мечта уже была кем-то куплена, ношена и сдана обратно. Считается, что для выпускного платья это большой минус. Мне рассказывали о девице, которая пришла на бал в платье с зашитой дырой, и мужик ей достался - рвань редкая. Значит, ношеное платье гарантирует мне вдовца или разведенца. В принципе, и то и другое не плохо. Я перебросила платье через локоть и, рассекая гребками толпу, взяла курс на примерочные кабинки.
Далеко продвинуться не удалось. Платье зацепилось за что-то, как невод о корягу, и потянуло обратно. Я обернулась. Тамар Гегечкори, сверкая черными, словно горячий мазут глазами, крепко держала лазоревое платье за бисерный лиф.
- Мое оно, - пояснила Гегечкори. - Я его откладывала.
- Откладывают яйца, Томочка. А здесь кто успел - тот и взял.
Гегечкори по достоинству оценила иронию и без лишних слов дернула платье к себе. Так, что я, намертво вцепившись в качественный европейский полиэстер, нос к носу подлетела к щетке породистых грузинских усов.
- Отойди, - миролюбиво сказала Гегечкори. - А то порву, как тряпку.
- Рви! - не менее миролюбиво разрешила я.
Ее широкие, как коромысло, брови удивленно выгнулись. Она не часто сталкивается с сопротивлением. На курсе слишком хорошо помнят ее давний скандал со старшекурсницей. Что они не поделили - неизвестно, но исход оказался не в пользу Тамаркиной соперницы. В пылу битвы Гегечкори откусила ей нос. Самый кончик, но этого было вполне достаточно, чтобы навсегда изуродовать лицо.
- На вот - это купи, - свободной рукой Тамар сдернула с вешалки первое попавшее платье и сунула мне.
- Тебе больше пойдет, - огрызнулась я, смахивая под ноги навязанную дешевку.
Лицо у Тамар потемнело.
- Убью! - прошипела она и качнула в мою сторону мощный корпус.
Я невольно отшатнулась, но платье из рук не выпустила. Только внутри все сжалось, ожидая удара. Четко, как в замедленной съемке, я видела, как рука Гегечкори сжимается в крепкий кулак, направляя этот мощный таран в центр моей физиономии. Только бы не в нос, успела подумать я, но кулак Тамар вдруг застыл в воздухе, разжался пятерней и приветливо помахал кому-то за моей спиной. Я обернулась. Мадам Бовари, собственной персоной, стояла позади нас и с ледяным интересом смотрела на нашу стычку. Как змея из травы, подумалось мне, мурашки по коже. А Гегечкори будто и вовсе помутилась рассудком. Она вдруг обняла меня за плечи и сладко улыбнулась.
- Моя лучшая подруга! - сказала. - Платье мне нашла.
Последние слова Тамар подкрепила мощным рывком, и лазоревое платье чуть не выскользнуло у меня рук. Момент для разборок был неподходящий. А потому я, как христианский праведник с благодарностью подставляющий вторую щеку, порывисто обняла Гегечкори за обширную грудную клетку и послала мадам обворожительную улыбку.
- О, все было не так! Это она нашла для меня платье и стесняется моей благодарности.
В ожидании преподавательского вердикта, мы застыли в дружеском объятии с широкими улыбками на лицах. Словно все это время играли в "Море волнуется - раз" и получили команду "Любовь к ближнему". Мадам внимательно оценила представленную композицию и, по всей видимости, осталась довольна. Она сухо кивнула и нырнула в толпу, как в омут.
Мы с Гегечкори одновременно выдохнули и разжали объятия. Платье повисло между нами, как изнуренный пленник, крепко схваченный враждующими сторонами. Гегечкори вдруг посмотрела на меня с уважением.
- Две цены даю, - сказала она.
- Три!
- Годится! - Гегечкори схватилась за платье уже уверенно, по-хозяйски, но я не спешила сдавать позиции.
- Три цены до уценки!
- Сдурела? - удивилась Гегечкори. - Откуда такие цены?
- А что, денег не хватает?
На широком лице Тамар Гегечкори заплясала напряженная внутренняя борьба княжеской спеси с мещанской жабой. Зрелище милое сердцу, но время могло сыграть не в мою пользу. Я плавно надавила Тамарке на больную мозоль:
- Ты не стесняйся. Если что - могу одолжить.
Тамар вспыхнула и стрельнула глазами поверх моего плеча. Только тут и я заметила, что наша стычка стала центром внимания всего отдела распродаж. Многоглазая толпа смотрела на нас, затаив дыхание и приоткрыв рты. Я нашла взглядом отвисшую Маринкину челюсть и едва заметно ей подмигнула. Что-что, но позора перед лицом общественности Гегечкори не вынесет, не сможет. Я не прогадала. Тамарка гордо распрямила спину и сказала, цедя слова через зубы
- Князья Гегечкори - самый богатый род в Илиакане! У нас цари в долг брали!
- Тогда по рукам?
Гегечкори презрительно скривила губы и занесла пятерню, чтобы хлопнуть по моей раскрытой ладони. Я затаила дыхание - на такие деньжищи я смогу купить себе платье в Глюччи! Давай же, Тамарка, не тяни!..
- Тю, Тамар, зачем тебе эта пошлость?
Из толпы, как Афродита из морской пены, выступила Мария Мухина - краса и гордость нашего курса. Она подхватила лазоревый подол, поскребла расписным ногтем лейб и сморщилась так, чтобы всем стало понятно без слов: само прикосновение к этому ширпотребу оскорбило ее достоинство до глубины души. Гегечкори растерялась, а я занервничала - сделка оказалась под угрозой срыва.
- Окей, я погорячилась, - призналась я, примирительно заглядывая под грузинские брови-коромысла. - Давай цену до уценки и носи на здоровье.
Но Мухина одним небрежным жестом сломала мой бизнес вдребезги:
- Томка, давай лучше в Глюччи двинем. Там новую коллекцию завезли.
При упоминании имени Глюччи покупательницы Баджеткинга издали завистливый вздох, словно ветерок в листве прошуршал. Толпарасступилась, пропуская к выходу Мухину, которая, как баркас, утянула за руку массивную тушу Гегечкори. Толпа сразу потеряла к событию интерес, и, как по команде, повернулась к нам с Маринкой спинно-затылочной частью. Опозоренное платье упало на моих руках в глубокий обморок, и я с брезгливой досадой отправила его обратно в корзину.
- Ты что? - удивилась Маринка. - Не берешь?!
Я не ответила, уже по опыту зная, что Маринка совершенно не восприимчива к описаниям тонких душевных переживаний. Лазоревый лоскуток сиротливо свесился из братской могилы китайского ширпотреба. Он молил о пощаде, но в моем светлом будущем нет места для дешевок. Я пошла к выходу, буксируя Маринку из бурлящих воронок Баджеткинга в тихий общажный аквариум. Маринка дергалась, как пойманная на крючок рыба, и ныла:
- Завтра распродажа закончится, и мы вообще ничего не купим! Пусти! Я куплю вон то желтенькое...
Каравелла ткнула пальцем в тюлевый кошмар цвета свежей урины. Я без лишних слов поволокла ее дальше. Глупая Маринка! Всегда хватает первое попавшееся, а потом еще и удивляется, отчего в ее жизни все наперекосяк.
У касс я обернулась и едва не превратилась в соляной столб. Возле развороченной корзины стояла Мухина и смотрела в зеркало, приложив к лицу лазоревое платье. На ее лице светилась улыбка триумфатора. Я рванулась было назад, но Мейстрим осчастливленных покупательниц подхватил нас с Маринкой и, прокрутив в сливном отверстии крутящейся двери, вынес из Баджеткинга, словно клочки использованной туалетной бумаги.
- Хочешь, я расскажу тебе, почему собаки и кошки ненавидят друг друга?
Вообще-то Маринка обожает мои залипухи, но на этот раз она кисло улыбнулась и оглянулась воровато - сотый раз за вечер. Я прибавила шагу. Еще пять метров, и мы свернем в глухой переулок, а там глядишь, Маринкина паранойя поутихнет.
- Они ненавидят друг друга, потому что они полярные, как Европа и Азия. Кошки - индивидуалисты и эгоисты - гуляют сами по себе и гордятся своими безупречными манерами. Собаки - альтруисты и филантропы - служат или людям или стае и считают кошек зазнайками и снобами. Кошки для собак - чистоплюи-европейцы с вылизанной шкуркой. А кошки находят собак по-азиатски брутальными - собаки испражняются под ноги людям и нюхают друг другу гениталии.
- Бээ! - сморщилась Маринка. - Какая гадость! Ни за что не заведу собаку! Ну, разве что йоркшира. Они такие хорошенькие! Сошью ему красный комбинезон и шапочку.
Я в ответ коротко матюгнулась. Потому что вляпалась в дерьмо.
- Cобачье - к деньгам! - Лицо Каравеллы наконец-то перестало быть напряженным и осветилось обычной восторженной улыбкой. Впервые с того момента, как мы вышли из дома.
Весь путь от общаги до Абрашки она прошла, сжав зубы и озираясь по сторонам. Все высматривала, не окажется ли тут кого из знакомых, хотя шанс встретить в самом криминальном районе города кого-то из наших чистоплюек равнялся одному к тысяче. Но сколько я ей не говорила об этом, Маринка логике не внимала, а все озиралась и шарахалась в тени, словно мы с ней только что взяли сберкассу. Кто бы мог подумать, что лучший аргумент для нее - вляпаться в говно. Маринка заинтересованно склонилась к моей испоганенной подошве и разочарованной протянула:
- Коровья... Ты не помнишь, коровья - к чему? К счастью! Точно - я вспомнила, коровье - к счастью!
Маринка захлопала в ладоши от радости, а я в очередной раз ей позавидовала. У нее все к любви, счастью или к деньгам. Я на свой счет иллюзий не питаю и точно знаю, что влипаю в дерьмо просто потому, что не смотрю под ноги. Я еще шаркала по поребрику, оттирая подошву, а Каравелла уже строила завоевательные планы на мою какашку.
- Хороший знак - очень удачно все купим. И платья, и бижутерию. Мне нравится жемчуг - он к хрусталю очень идет.
После неудачного крестового похода в Мэджикплазу с Маринкой случилось временное помешательство. Она поставила на своем будущем крест и провела остаток вечера, рыдая в подушку. И хотя эта истинная Золушка не сказала мне ни слова в упрек, я чувствовала себя препаршиво. Чувство вины за сорванный шоппинг в гамме моих переживаний занимало одно из последних мест. Гораздо болезненнее саднило поруганное самолюбие - соглашаться с тем, что ты лохушка, всегда не просто. А мысль о том, что мое платье сделает из Мухиной королеву выпускного бала, выжигала напалмом мозг. Если бы не этот смертельный коктейль уязвленного самолюбия и зависти, я бы ни за что не решилась предложить Маринке пойти к Али. Маринка, несмотря на положенный с прибором на собственную судьбу крест, в первый момент испугалась и посмотрела на меня недоверчиво - не шучу ли. Мне было не до шуток. Ей тоже. О возможных последствиях мы были хорошо осведомлены. Год назад одну старшекурсницу поймали на дружбе с Али и показательно исключили из колледжа, когда ей оставалась половина сессии до финиша.
Али держит в Абрашке магазинчик с сувенирами. Кольца из фальшивого серебра, распятия из гипса и африканские статуэтки. Дело, казалось бы, провальное - туристы в этот район по своей воле не заглядывают. Но Али процветает, потому что основную прибыль делает на том, что ему приносят на исходе дня карманные щипачи и контрабандисты. Все знают, что у Али лучшие цены и лучшие товары. К сожалению, знает и деканат. Если нас застукают - прощай выпускной. Но есть вещи пострашнее исключения. Например, явиться на бал в дешевом прикиде из Долларстора. А после фиаско в Меджикплазе нас с Маринкой ждала именно эта незавидная участь.
- Главное, чтобы никто из наших там не болтался, - подытожила Маринка, запихивая деньги в лифчик.
Я спрятала свои сбережения также поближе к телу, и мы вылезли из окна общаги, когда над городом выкатилась спелой тыквой луна. Глядя на эту налитую медом луну, Али мечтательно сказал вместо приветствия:
- Если бы у меня была тетя, способная превратить тыкву в золотую карету, я бы не пошел к Али.
Мы с Маринкой скорбно переглянулись и вошли следом за ним в лавку.
- Голову берегите - здесь балка, - сказал Али, исчезая в недрах своего логова. Поздно - Маринка уже эту балку нашла и заохала, растирая лоб. Я огляделась. Лавка Али больше напоминала археологические раскопки. Выщербленный цементный пол был щедро усыпан битыми черепками. Вдоль стен, как приговоренные к расстрелу, выстроились пока еще целые амфоры, безрукие Венеры и многорукие индийские боги - все сплошь в драповых пальто из многолетней пыли. В центре лавки, как главный коммерческий козырь, возвышалась слоеная колода старых ковров, на вершине которой остервенело вылизывал яйца бандитского вида кот.
- Говорят, у него все-все купить можно. Даже орехи! - громким шепотом сообщила Маринка.
Я отмахнулась. Волшебные орехи в нашей среде нечто-то вроде профессионального мифа, который уже так оброс вымыслом, что стал мало похож на оригинал. В древних книгах сказано, что из орехов доставались платья - прекрасные, как небо, луна и солнце. А сейчас, говорят, магию на текстиль не тратят. Сейчас из волшебных орехов достают идеальных женихов. Понаслышке, инструкция проста, как электровыключатель: надо мысленно создать образ идеального мужчины и расколоть орех. А дальше жить с милым в любви и согласии, пока смерть не разлучит.
- Если не найду принца, приду к Али за орехами. Я уже знаю, что загадать, - Маринка привычно поплыла в сторону светлого будущего. - Во-первых, пусть это будет настоящий принц - мне очень пойдет корона...
Ее сладкие мечты прервал Али, который вынырнул перед нами неожиданно, как джин из сказки, окутанный цветными дымками шифоновых юбок.
- Посмотри - чистый шелк от Прада. Это платье заказала Шэрон Стоун.
- И что - не пришла? - удивилась Маринка.
- Адрес не знает, - усмехнулся Али. - Бери! Тебе, как моему лучшему другу, отдам за 500.
Маринка сникла:
- Но у меня всего 500... А еще чулки нужны. И ожерелье.
- Ты померяй, а там договоримся
Али раздвинул занавески примерочной кабинки, взметнув в воздух облачко пыли. Маринка юркнула в черную дыру подсобки и несколько раз коротко чихнула.
- Вот видишь, - кричит Али. - Я прав, платье надо брать! Ну, а тебе какое принести?
Вот это уже вопрос по существу! В голове волшебной рыбкой всплыло то, лазоревое - ускользающая из пальцев гладкая ткань и бисерная вышивка.
- Мне нужно голубое, узкое - по фигуре, с боковым разрезом и глубоким декольте.
- Зачем тебе голубое? Такой неинтересный цвет! У меня желтое есть. От Дольчевита. Тебе пойдет, - и, не дожидаясь моей реакции крикнул в сторону примерочной. - Ну что, красавица, оделась?
- Застегнуть не могу, - просипела Маринка. - На спине не сходится.
Али выволок красную от натуги Маринку из-за ширмы. Платье на ее спине натянулось, как кожа на барабане, и разошлось кверху широкой тещиной. Из декольте и подмышек вылезла тестом пухлая Маринкина плоть. Каравелла смущенно потупилась:
- Мало оно мне.
- Что - мало? Это платье - мало?! - профессионально запричитал Али. - Вы видели грудь Шэрон Стоун? Она в два раза больше! А заказала этот размер. Почему?
- Села на диету? - предположила Маринка. - Но я похудеть уже никак не успею!
- Какая диета, дорогая? Ты думаешь, эти голливудские звезды мучают себя голодом? Ха! Они слишком любят кушать лобстеров на завтрак! Это фасон такой, понимаешь? Здесь туго, там свободно.
Али ловко застегнул на Маринке оставшиеся пуговицы и развернул к зеркалу. Маринка, задыхаясь от тесного корсета, уставилась на свое отражение. Из зеркала на нее смотрела пухлая матрешка, туго упакованная в шифон. Нос - картошкой, щеки красные - кровь с молоком. Тяжелая задница в складках ткани покачивалась, как айсберг в Ледовитом океане. Мне стало ее жалко.
- Послушай, Али, нет ли у тебя чего-нибудь без корсета?
- Есть, - обиделся Али. - Восточный халат есть. Правда, мужской. И чадра. Принести?
- Нет-нет, не надо чадры, - испугалась Маринка. - Али, миленький, ну поищи, а? Может, есть что-нибудь... Ну, посвободнее.
Оскорбленный Али молча исчез в подсобке. Маринка занервничала.
- Только бы нашлось что-нибудь... Не обязательно такое шикарное, лишь бы фирма. А не найдется, я это возьму. Али говорит - мне идет.
Все-таки не зря Маринка считается первой дурочкой на курсе. Ее наивность и отсутствие собственной точки зрения когда-то вводили меня в ступор. Но сейчас, прожив с ней бок о бок пять лет, я уже понимаю - Маринка не дура, просто она настоящая Золушка. Она, от кончиков волос до глубины косного мозга, сама наивность и кротость.
Ее мать умерла при родах, и отец поспешил жениться, чтобы не растить дочку без материнской ласки. Новая мамаша попалась еще та. Родила от нового мужа двойняшек, а Маринку зачморила работой. Ну, там пеленки постирать, коляску покачать, погладить простыни и т.д. На тот момент Маринке едва исполнилось пять. Двойняшки подрастали, вместе с ними и росли Маринкины домашние обязанности. Через год она уже отвечала за чистоту в доме, а к десяти годам заменила кухарку и ее двух помощников. И все это делала исключительно добровольно, чтобы помочь дорогой матушке. Маринка вообще не знает слова нет. Стоит ее попросить о чем-то - сделает с великой радостью. Поэтому на все субботники и добровольные дежурства в госпитале Маринку вносят в первых строках списка. А с ней иду и я, потому что она всегда умоляет составить ей компанию.
К полуночи Маринка перемеряла платьев двадцать. Я к ней не присоединилась только потому, что у старого абхазца не оказалось того, что мне нужно. Али внимательно выслушивал мои требования и приносил нечто совершенно другое. Мы и предположить не могли, что у него такие залежи товара. Иногда он уходил в подсобку и пропадал минут на пятнадцать.
- Ищет! - восхищалась Маринка. - Сколько же у него всего?..
Маринка уже уверенно отказывалась от того, что ей не подходило. Красное платье со страусиными перьями - слишком вызывающее. Черное расшитое стразами от Сваровки - чересчур мрачно. Нет такого же, но, к примеру, белого? Лазоревое из парчи - вчерашний день! В розовом с воланами Маринка похожа на украшенный к празднику строителей асфальтоукладчик. В белом с крупными цветами - на заварочный чайничек.
Али злился и поглядывал на часы, но профессиональная закваска брала верх, и он снова и снова исчезал в недрах своей лавки. Наконец Маринка нашла то, что нужно. Жемчужно-розовый шелк, расшитый серебром. Она прижала к себе платье, как любимого мужчину, и с тревогой выдохнула:
- Сколько?
- Только для тебя - семьсот.
- Как?! Но у меня же всего пятьсот.
- Займи у кого-нибудь. Вон, подруга с радостью выручит. Друзья для того и существуют, верно?
Маринка посмотрела на меня с надеждой, и я ее не подвела - решительно взяла за руку и потащила прочь, не слушая ее отчаянных протестов.
- Марина, смирись - тебе это не по карману. Поедем в Мейджикплазу - там сейчас распродажи. За пятьсот монет купишь платье и еще останется.
- Мне еще ожерелье нужно, - очень кстати вспомнила Маринка. - Жемчужное.
Али бросился наперерез и ловко перекрыл выход.
- Зачем бежать? Какой-такой Меджикплаза-зараза? Разве там товар? Разве там шик и фирма? Тьфу, а не товар!
- Зато по деньгам, - парировала я.
- Деньги-деньги! - закудахтал Али. - Все только и говорят про деньги. Даже такие юные девушки! Вай-вай! А я не за деньги, я за тебя пекусь, дорогая! Ты хорошая девушка, тебе нужен хороший жених. А жених - это мотылек, он летит на яркий цветой. В этом платье ты будешь как роза! Бери за шестьсот - помни мою щедрость!
Мы ушли еще четыре раза, пока Маринке не хватило и на платье, и на ожерелье. Все это было куплено, не сходя с места. Али завернул покупки в бумажный пакет с логотипом своего магазина и вручил сияющей Маринке.
- Я же говорила - коровье к счастью! - прошептала она, направляясь к выходу.
Интересно, почему в таком случае в дерьме моя обувь, а счастье - у Маринки. Али, беспрестанно улыбаясь и кланяясь, распахнул перед нами двери. Из темного проема на нас вывалились далекие гудки автомобилей, жужжание сломанного уличного фонаря и гордость нашего деканата Мария Мухина. Второй раз за день!
Если меня спросят, почему меня так бесит Мухина, я, пожалуй, не смогу адекватно ответить. Что-то на уровне неприятия видов, как у кошек с собаками. Мне не легко в этом признаться, но она безупречна. Яркая длинноногая блондинка с копной вьющихся волос. Непонятно только одно: какого хрена эта мисс Совершенство делает в нашем приюте сирых сирот? Я слышала две легенды. По первой Машка являлась внебрачной дочерью то ли императора, то ли самой императрицы. Согласно второй, ее родители-миллиардеры лет десять назад утонули вместе со своей прогулочной яхтой, а попечители размотали состояние и сдали наследницу на первый попавшийся факультет. Подозреваю, что обе они - плоды фантазии самой Мухи. А вот встретить нас у Али она точно не догадывалась.
Увидев нас, Муха вздрогнула. На доли секунды в ее глазах мелькнуло замешательство и досада, но она мгновенно взяла себя в руки.
- Вот так встреча! - протянула она. - И в каком чудесном месте!
- Мы эта... лавки перепутали, - соврала Маринка. - Зашли, думали, в кондитерскую, а это...
- А это, - Мухина ткнула пальцем в пакт с логотипом. - Лавка Али: Серебро, антиквариат, подарки. Ах, какие у него подарки - отвал башки!
На последних словах Али встревожено закудахтал:
- Какой такой отвал, милая? Девушки пришли к старому Али за помощью - платье-шматье покупать...
Маринка вспыхнула и уже открыла рот, чтобы нагородить очередное идиотское оправдание, но я опередила:
- А ты, Маша, что тут позабыла?
- У меня свой интерес.
Али снова подскочил, словно его кольнули пониже спины. Интересненько... Что бы ни делала тут Муха, это явно не занятия кулинарией.
- Зачем цапаться, девочки? - примирительно улыбнулась она. - Нас не учили помогать друг другу. Я сделаю вид, что не видела вас. А вы...
- А мы сделаем вид, что нас тут не было.
- Умнички! - одобрила нашу сообразительность первая выпускница курса и повернулась спиной - разговор окончен.
Мы простились с Али и вышли из пыльной лавки прямо в ночь. Город уже приготовился ко сну. Натянул на крыши рваное одеяло из туч, в складках которого серебряной монетой затерялась луна. Мы молча отмахали полквартала, и Маринка наконец спросила:
- Интересно, что она делает у Али? Подрабатывает?
- Если и подрабатывает, то интересно кем?
Предприимчивость Мухиной всем хорошо знакома. Она единственная из нас не сидела на стипендию и не получала денег от родителей. На первом курсе Муха прославилась тем, что снялась для рекламы нижнего белья. Любую другую студентку за такие фокусы отчислили бы, но только не Мухину. Чтобы не топить свою единственную гордость и надежду, деканат сделал вид, что ослеп на все двадцать четыре глаза. Потом Мухина устроилась официанткой в кафе, но долго носить подносы ей не пришлось. Хозяин быстро смекнул, как использовать ее внешние данные с большей прибылью, и ввел специально под нее должность живого манекена. За зарплату управляющего Машка должна была сидеть у окна и красиво потягивать кофе. На нее мухами на сладкое слетались офисные менеджеры, но, войдя в кафе, с сожалением видели на столике прекрасной незнакомки табличку "Не беспокоить". Хозяин ресторанчика шептал, уважительно скрючиваясь к уху посетителя, что девушка - гениальная писательница из N-ска и в данный момент создает здесь свой очередной шедевр. Поэтому смотреть можно, а заигрывать - ни-ни. Офисные менеджеры, привыкшие видеть в женском поле конкурентов на каблуках, немели от неземной красоты Мухиной. А она плыла в клубах сигаретного дыма, и океан тайны плескался в ее глазах.
Доходы ресторана выросли впятеро. Но уже к следующему кварталу этот показатель плавно пополз вниз. Хозяин проявил коммерческую предусмотрительность и заполнил девицами еще два столика кафе. Репертуар легенд о прекрасных незнакомках теперь расширился и исполнился болливудским драматизмом. Молоденькую портовую шлюшку хозяин выдавал за сбежавшую от папаши-миллионера дочь. Другую - очкастую крысу с выбитыми передними зубами - он представлял научным гением, который пробивается в люди, как цветок сквозь асфальт. Но основной рекламной изюминки мадам Ломоносов была сплетня о том, что она в свои двадцать восемь еще девственна и больше всего на свете мечтает расстаться с невинностью. На фоне столь ярких персонажей аристократический романтизм Марии Мухиной как-то потускнел. Хозяин пересадил гениальную N-скую писательницу на задворки зала, а потом и вовсе перевел на посменную работу - день через два. Мухина поняла его вежливые намеки и ушла по собственному желанию. Случилось это за полгода до выпускного, и, судя по тому, что она побирается на распродажах, дела у нее фонтаном не бьют.
Мысли сделали привычный круг и вернулись в Баджет-кинг. Черт возьми, какая же я лохушка! Надо было не пасовать, а сказать с ленцой: "Идите-идите - в Глюччи дурочек любят. Потому что человек разумный не заплатит за кусок тряпки стоимость автомобиля". Сказать и нести платье к кассе. Вот тогда бы Муха круто обломалась! Где только были мои мозги?..
На нас из темноты корабельным остовом выступил темный корпус общаги. Только тут я поняла, что за весь обратный путь только сейчас вспомнила про платье. Надо же!
- А-а-а, Кораблева и Петрова - бессменный тандем! - усмехнулась мадам Бовари, увидев в конце коридора наши унылые фигуры. - Где одна - там и другая. Может, вам и замуж выйти вместе? За одного и того же принца?
Мадам Бовари толкнула дверь, и мы с Каравеллой вошли в аудиторию. Никто в целом мире не умеет выставить нас идиотками так, как она. Одна фраза или взгляд - и ты уже готов провалиться сквозь землю. Вот как сейчас. Впрочем, Маринку желчь декана ничуть не смутила. Она, радостно улыбаясь, положила на стол зачетку - переэкзаменовка началась.
Мадам Бовари разложила на столе веер из билетов, Маринка вытянула один из середины и громко зачитала тему: