|
|
||
Три главы чеховского романа - как три главы дракона.
Шесть всадников.
Всего лишь шесть всадников выехали погарцевать перед двухтысячным войском врага.
И чего это вдруг, что их угораздило? Спросить бы?
Порезвились, порубили несколько солдат и ушли. Отбились легко, непринуждённо, с улыбкой на устах. Скрылись за стенами крепости.
Спросить бы, да не у кого. Город взяли штурмом, сгрудили камни и тела, превратили в окрошку с квасом: архитектуру, дом с мезонином, улыбки всадников. Масло в огонь, огонь в закат.
Доктор истории Рице, прочитав очередную страничку рукописи из архива, снял очки, протёр лицо руками и призадумался, почему столь искусная кавалерия приняла бой в осаждённой крепости, а не в чистом поле.
Рице изучал культуру кочевого народа.
Он посмотрел на большие круглые часы на стене, сдал книги, попрощался с обслуживающим персоналом и вышел на осеннюю улицу. В студенческом сквере у фонтана было назначено свидание.
Бьянка уже ждала. Он поцеловал её в щёку и пригласил прогуляться. Когда они слегка утомились, Рице предложил ей отдохнуть на скамейке под кроной старого дуба.
- Поздняя осень...
Птицы давно покинули бездонное небо, и только тучи, скользящие, словно коровы на лугу-льду, напоминали Рице лето с его тёплым дождём. Он представил заплаканные глаза жены, холодный поцелуй её губ (на лбу нелюбимого мужа) - стало жутковато. Время от времени резкие порывы ветра передёргивали худые плечи-ветви дуба, как затвор двустволки.
- Как твоя диссертация, Бьянка?
- Отлично.
- Ты уже определилась с темой?
- Да, я хочу исследовать желание Чехова написать роман, мне кажется, это будет безумно интересно.
Рице приобнял Бьянку за плечи.
- У нас с тобой, дорогая, тяга к ненаписанному. Я исследую кочевой народ, у которого не было даже письменности. Ты - Чехова, который променял свой роман на “Степь”.
Они пошли в кафе, что при гостинице, пить чёрный кофе, затем поднялись в номер.
Когда она разбирала постель, от оставленной чашки кофе (там, внизу), клубясь, поднимался дым.
- Бьянка, а где твой муж?
- В командировке... на юге... собирает материал по своей теме.
Рице сел на постель спиной к окну (ещё в рубашке).
- Бьянка, ты помнишь рассказ “Палата Љ 6”?
- Да, конечно.
- Там цифра 6 никак не оговаривается?
- Никак.
Рице скинул туфли.
- Бьянка, надень, пожалуйста, халат медсестры...
Это была его любимая игра.
Короткий белый халат, открывающий белые бёдра, а снизу чёрные чулки, как чашка с чёрным кофе, сверху сливки - одно недопитое удовольствие на другое.
Пока Бьянка кричала, Рице не покидала мысль, что шесть частей её тела никак не оговаривались в чеховском рассказе: груди, которые стирал в своих ладонях; ноги, захлестнувшие его бёдра, и губы (там, вверху) как первая расстёгнутая пуговица.
Когда ночные страсти сушились, развешанные под первыми лучами солнца, Рице курил.
- Знаешь, в этих меблированных комнатах с зеркалами витает дух Чехова, сейчас он смотрит и видит двух сумасшедших: один доктор истории пришёл поговорить с единственным в городе понимающим его человеком. Безумство.
Спустя полчаса Рице сказал, что опаздывает на работу (будто бы), оделся, поцеловал Бьянку в губы и вышел под осеннее небо.
В этом доме располагался архив. Рице хотелось думать, что это здание сохранилось с кочевого периода. Полнейший бред: оно построено в 19 веке.
В этом городе есть только два человека, способных хорошенько поработать с источниками, разгадать тайну шестерых всадников. Это я и муж Бьянки. Если нас сравнить, то шансы примерно равны: я опустошён, но имею определённый опыт, он молод и талантлив.
Рице попросил разрешения перебраться в мезонин. В одиночестве ему легче работалось. “ Предположим, - рассуждал он, - шесть всадников воспевали весну. Все кочевые народы поют о птицах, о солнце, воспевают сегодняшний день. И это не примитивно. Ибо завтра может выгореть вся трава, лошади останутся без корма, начнётся падёж. А когда придёт зима, люди будут подыхать от голода, корчиться в холодной луже.
Или наступил сабантуй. И наездники соревновались в мастерстве. А женщины со стен города выбирали самых сильных и быстрых. Опять же ничуть не примитивно: семье нужен кормилец”.
Из окон мезонина был виден почти весь город. Рице без труда нашел гостиницу. Ему было интересно, как долго Бьянка сможет просидеть без дела. Двери гостиницы распахнулись, и кто-то в красном (может, она) двинулся в сторону оживлённой улицы.
Вот женщины! В наше время им не нужны кормильцы. Но от хороших наездников они не откажутся. Взять хотя бы студенток, что трутся своими коленками о преклонённые (за столом, перед книгами) колени талантливых аспирантов. Разве их мышление менее примитивно?
Красное пятно плаща (пальто) на осенней улице вызвало у Рице смутное ощущение приближающего конца. В какую-то секунду ему показалось, что его адюльтер будет иметь кровавую развязку.
Он представил шестерых всадников, рубивших острыми ятаганами солдат, сравнивал их с шестью частями бьянкиного тела. А потом они скрылись за крепостными стенами, и неведомые силы удерживали нас в меблированных комнатах. Замуровали.
Волны удушья и беспричинного страха захлестнули Рице.
Збигнев Крыжовник, как и Папа Римский, сделал головокружительную карьеру в чужой стране.
В свои тридцать лет он защищался на звание доктора истории, умудрившись собрать все предания о трёхглавом змее, изображённом на гербе разрушенного города степняков. Великое открытие ждало мир. Трёхглавый змей был ничем иным, как символом адюльтера (любовного треугольника). Большинство преданий свидетельствовали об этом. Храбрые кочевники пуще засухи, зимы и гнилых яблок боялись чудища, требовавшего в жертву прекраснейших девушек и юношей (адюльтер). Предчувствуя своё сенсационное выступление, Збигнев сравнивал себя с матёрым партизаном, подложившим бомбу под рельсы исторической науки, взорвавшим существующие концепции архаического общества. Прежде всего это касалось теории матриархата (патриархата), а также библейской притчи о соблазнении Евой Адама (не Мицкевича).
Как в аквариуме, за толстыми стёклами окон и его очков тянулась степь. После двухнедельной экспедиции Збигнев возвращался в город в комфортабельном автобусе той же модели, что и у любимой футбольной команды. Ни одного ворона не было во всей степи, и некому было пинать мяч-солнце (с чёрными пятнами) и падать. Унылое однообразие усыпляло, убаюкивало Збигнева.
Раньше, по рассказам старожилов, здесь обитал толстый, как бревно, змей. Он-то и пожирал всю дичь, пока мужики не обложили его соломой и хворостом и не подожгли. По другой версии змея уничтожил один богатырь, а змей, в свою очередь, у оврага Алтыхутор разорвал богатыря-истребителя на шесть частей.
Закат, словно длинное бревно, обложенное хворостом и соломой, разгорался над горизонтом. Бабка-ночь собиралась печь змеиные пирожки. Смакуя грядущий триумф, Збигнев как будто подходил к тарелке, на которой кислыми ягодами лежали доказательства его теории, или представлял себе первые полосы газет и толстых научных журналов, где как крыжовник между листьями то и дело мелькало его имя.
Единственное, что беспокоило Збигнева, это злые языки зевак из учёной братии. Прицепятся к какой-нибудь мелочи, к совершенно постороннему, ну, хотя бы к его жене (ведь всем в университете хорошо известно о её романе с доктором Рице), - и начнут пинать. Это у нас умеют. Скажут, что молодой учёный вместо того, чтобы заниматься историей, полез в смежную науку, открыл ещё один человеческий (фрейдовский) комплекс.
Збигнев любил жену, её пышные русые волосы, русые бёдра и не желал с ней расстаться. Надеялся, что Рице когда-нибудь отступится (разлюбит), и останутся в степи его жена и он, оба Крыжовники (сад).
Степь можно сравнить с небом, с солнцем (потому что оно жёлтое) и другими светилами. Все они: небо, солнце, луна... - как три головы дракона сжигают (опустошают) степь, и среди них одна голова - голова его жены (скорее всего, луна) - выжигает своими глазами душу.
Ещё степь можно сравнить со сном. Разве можно иначе, чем через призму сна или слезы увидеть дракона? Видимо, Збигнев спал и плакал во сне. Снилась ему степь и неверная жена.
Бьянка выстукивала каблуками по осенней мостовой. Она прошаталась по городу весь день, и теперь поздняя ночь, и звук собственных шагов, и листья, и молодой дворник, подметавший мостовую, - всё это сжимало ей сердце.
Она попыталась пройти как можно ближе к молодому человеку, чтобы заглянуть в его глаза, но тут метла хлестнула её по бедру, разодрала чулок.
На мужа она набросилась, как только захлопнула входную дверь и повесила ключи на ресницы оленя, загнутые, как и рога, к подвесному потолку.
После нежных поцелуев и сюсюканий они пили кофе со сливками, которые, по словам Рице, портили вкус кофе (но не женщин).
Збигнев рассказывал о попутчиках-рассказчиках. Чуть они напились вдоволь, Бьянка, дыхнув на мужа так, что у него запотели глаза, и, покачиваясь, словно собачка-манекенщица, ранеными бёдрами, двинулась через просторный холл в спальню. Мизинцем она качнула связку ключей, свисающих с загнутых кверху ресниц, так что те заляцкали, дыхнула в глаза оленю и снова двинулась.
Збигнев, не знавший женщин две недели, допил свой кофе, доел бутерброд и отправился в ванную - привести себя в порядок. А в это время Бьянка, уже скинув с раненых бёдер юбку и почувствовав прохладу пустовавшего дома, съёжилась, присела на корточки перед камином, пытаясь развести огонь.
Спустя две минуты совершенно голый, побрившийся и колючий Крыжовник коснулся острыми коленками бёдер жены и поцеловал её в шею, пока она чиркала спичкой.
- Помнишь, - сказал он, - Чехов писал, что когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего от более важного чем счастье или несчастье мужа грех или добродетель жены в их ходячем смысле или не нужно рассуждать вовсе. Так почему же ты не оставишь меня и не уйдёшь к Рице?
Бьянка вздрогнула.
- Ты кого-нибудь встретил?
- Нет, никого.
- Тогда что тебя подтолкнуло? Я думала, ты смирился.
- Да, ты права, одно время я решил было выждать, но сегодня я увидел, как перед нашим домом ты встретилась глазами с новым дворником. Само по себе то, что он полоснул тебя саблей-метлой, ещё ничего не значит, но он нацелил на тебя двустволку глаз - это уже страшно.
Збигнев говорил, как говорят жертвы, как говорят оленьи головы с запотевшими глазами. Его отсечённое тело перестало дрожать (сотрясать вселенную).
Львы сотрясают вселенную, охотясь, олени - спасаясь. И то, что нежные округлости жены так заманчиво сверкали в двух сантиметрах от больших пальцев его ног (стоило ему встать на пятки), ещё ничего не значило. Хищником здесь была жена, и после бурной любви её голова, как средняя голова дракона, с русыми волосами и зажжённой сигаретой в губах будет возвышаться над его страданиями (ревность).
- Как ты представляешь себе раздел имущества?
- Никак. Я всё оставлю тебе... пожалуй, кроме одной вещи...
- К чему такие жертвы, возьми, что пожелаешь.
Збигнев быстро оделся, поцеловал жену в последний раз - встал на пятки.
- Ты правда ни о чём не хочешь меня попросить?
- Да, кое о чём хочу. Это деликатная ситуация... - Збигневу было ужасно стыдно за то, что он сделает в следующую секунду. - В общем, я хотел бы знать, над чем сейчас работает доктор Рице.
- О, он исследует феномен шестерых всадников, которые дали бой двухтысячному войску.
Збигнев вышел в ночной город, держа в одной руке кожаный чемодан с необходимыми вещами, а в другой - голову оленя. Ключи он снял и положил в карман брюк, и теперь те не позвякивали уже на ресницах - рогах - шее, зазывая Збигнева покинуть город ради степной музыки. Это желание было обратной стороной желания вернуться к любимой.
Через несколько минут Збигнев решился, присел на корточки у первого канализационного люка и начал усердно проталкивать связку ключей сквозь узкую решётку. В двух шагах дворник лязгал лужами и листьями.
Страх прошёл сам собою, стоило в мезонине появиться мужчине с аккуратно подстриженной бородкой и удивительно мягкими глазами. На голове у него была вязаная, белая шапочка, а рукава рубашки были засучены до локтей, и на предплечьях виднелись капли воды.
Рице с удовольствием наблюдал за чёткостью и размеренностью движений успокоившего его человека, за тем, как он отодвинул стул, как рассучил рукава, уселся за чтение.
- Позвольте полюбопытствовать, - решил завязать знакомство Рице, - какую книгу вы читаете? В суперобложке. Должно быть, редкий, хорошо сохранившийся экземпляр.
- Да, я читаю Коран.
- Ага, значит, вы пришли в архив, чтобы почитать Коран. Но почему в архив?
- Дело в том, что это здание когда-то было мечетью, её построили в 19 веке, и это, безусловно, памятник татарской архитектуры,
- А мезонин - это...
- Да, минарет.
Своим доброжелательным взглядом мужчина вызывал к себе расположение. Рице было приятно разговаривать с незнакомцем.
- Раз вы знакомы с восточной культурой, может быть, дадите объяснение феномену шестерых всадников? И почему искусная кавалерия степняков приняла бой в крепости, а не в чистом поле, что для них легче и привычнее?
- Да, я тоже думал над этим вопросом и пришёл к определённым выводам. Как вы знаете, осаждавшие в первую очередь разрушили систему водоснабжения.
- Так...
- На одеждах защитников оставались кровавые следы...
- Так...
- Кровь нарушает чистоту, в такой одежде запрещено молиться.
- Так...
- Следовательно, её нужно выстирать. А вода отсутствует. Но, слава Аллаху, в своё время великий имам Абу Ханифа вынес решение, что солнечные лучи и ветер очищают одежду, - это касается новых тканей, которые при стирке расползаются, но я думаю, что в случае защитников города этот закон остаётся в силе.
- Значит, всадники выезжали в поле не для того, чтобы показать свою удаль, а для совершения ритуального очищения перед молитвой...
- Думаю, так.
Рице вспомнил, как после их с Бьянкой безумной ночи её глаза, словно простыни на бровях-верёвках, очищались под солнечными лучами и ветром...
- А почему всадников было шестеро?
- Это языческий обряд. Степняки верили, что только шесть частей мира способны одолеть змея-адюльтера...
Рице вздрогнул.
- К тому же, существует аспект четырёх свидетелей. По мусульманскому праву, нужны четыре свидетеля, чтобы измена была признана де-юро. Удивительно, право не противоречит поверью.
- Значит, степняки даже под угрозой разрушения города, под угрозой надругательства над жёнами и детьми продолжали пуще всего бояться змея-адюльтера.
- Да, предпочтение менее тяжёлого.
- Но две тысячи здоровых мужиков! Солдат. Насильников. Что может быть страшней?
- Ну и что?
- Две тысячи мужиков?
- Да.
- Невероятно!
Рице, шокированный, сам не свой, с ватными ногами, зашаркал к гардеробу - телефону - автомату.
О любви
Бьянка уже опилась валерьянки, когда её телефон затрещал, словно мартовский кот.
- Алло (о любви)...
Это звонил Рице, чтобы сказать, что он уходит. Навсегда. Это так смешно, когда мужчины один за другим уходят от тебя. Когда они говорят “я ухожу” - и всё это в один день.
Бьянка хохотала. Какие они очаровашки, какие обаяшки, когда принимают решения. У них тут же появляется умный, серьёзный вид и твёрдый голос - голос на грани женской истерики.
А в это время в двух шагах от дома, от дворника и Бьянкиной истерики смешно уходил Збигнев Крыжовник. Он всё ещё пытался пропихнуть ключи в канализационный сток, когда из-за поворота вылетел двухтысячный - мерседес - бенц. В свете фар Збигнева осенила одна простая, но яркая мысль:
Страх пройдёт сам собою, как только появится человек с аккуратно подстриженной бородкой и удивительно мягкими глазами (человек - Адам - Антон).
Ильдар Абузяров