Аннотация: Вид страдающего палача представляет собой жалкое зрелище. Здоровый бородатый мужик, чье призвание рубить головы, готов расплакаться в любую секунду, словно пятилетний мальчишка, содравший коленку.
Вид страдающего палача представляет собой жалкое зрелище. Здоровый бородатый мужик, чье призвание рубить головы, готов расплакаться в любую секунду, словно пятилетний мальчишка, содравший коленку. Вот он, завсегдатай моего скромного заведения, сидит в самом темном углу, заливая в себя одну кружку за другой. Признаюсь честно, я никогда прежде его таким не видел. Он часто являлся сюда добродушно-веселым, еще чаще злым и недовольным, но чтобы настолько разбитым...
Взяв две кружки лучшего пива, я подсел к нему за столик. Одну взял себе, вторую подвинул давнему товарищу, королевскому палачу. Эдвин, а именно так его звали, взглянул на меня хмурым малоосмысленным взглядом, но от выпивки не отказался. Добрая половина кружки, одним махом, оказалась проглочена гостем. Он крякнул, утер пену, продолжая молча пялиться в столешницу.
- Ну же, дружище, я вижу, у тебя есть, что рассказать. Не держи все в себе, расскажи, что тебя гложет, а там, глядишь, и решение проблемы найдем! - не выдержал я.
Палач еще больше нахмурился. Он поднял глаза, и я заметил, что взгляд стал каким-то еще более отрешенным, блуждающим. Эдвин вздохнул, и, не в силах мне отказать, начал рассказ.
- У моей проблемы нет решения, так как то, что свершилось, уже никак не изменить. Я не прошу ни совета, ни, тем более, оценки действий. Просто послушай мою историю, - начал он охрипшим голосом.
"Я всегда свято верил в то, что делаю. Я был уверен, что являюсь твердой рукой Закона, и все, кого я когда-либо казнил, абсолютно точно заслуживали этого. Я искренне верил в правосудие. До этого момента.
Как-то поздно ночью меня разбудил стук в дверь. На пороге стояла девушка, Айлин, ты ее знаешь - мы вместе росли. Я даже был в нее влюблен... Был... Мы даже едва не обвенчались... Так вот, с ней была ее младшая сестренка. Этакое чудо взлохмаченное, лет восьми. Девушки были сильно напуганы и я пустил их в дом. Айлин рассказала, что в их доме, прошлой ночью, произошел пожар. Они с сестрой спаслись, а вот родителям повезло меньше.
Ночные гости остались, в итоге, у меня на ночь, поскольку им некуда больше идти. Не мог же я их на улицу выгнать... Хоть я и палач, но сердце у меня не каменное. А утром пришли солдаты и увели девушек с собой. Они обвинили Айлин в колдовстве и убийстве собственных родителей. Вот так ирония судьбы... Невеста палача - ведьма. И самое печальное то, что пытать и казнить колдунов, это мой долг".
Палач замолчал и печально вздохнул. Перед ним остались стоять только пустые кружки. Я тут же смекнул, в чем дело и принес еще пива. После небольшой паузы рассказ наконец продолжился.
"Не могу передать словами отчаяние, охватившее меня, когда я увидел в тюремной камере Айлин, закованную, потрепанную, грязную... Я даже, поначалу, решил, что самым правильным в данной ситуации будет подхватить ее на руки, такую беззащитную, и унести прочь, подальше отсюда. Наплевать на все запреты и законы, порвать все цепи, сломать стены и запоры. И видит Бог, я так бы и сделал, если бы не то, что произошло дальше. Моя Айлин... Она меня как будто не узнавала... На все мои попытки докопаться до истины, узнать, что же именно произошло в ту ночь в их доме, она шипела в ответ, как кошка, плевалась и кусалась. Но самым пугающим из всего этого был ее смех. Безумный, нечеловеческий и почему-то скрипучий, как у древней старухи. Периодически на нее снисходило озарение и, пусть ненадолго, но разум возвращался. Она плакала и утверждала, что ни в чем не виновата. Но тут же срывалась и хохотала до хрипоты.
На следующий день ее сожгли на площади. Толпа веселилась, глядя, как бедная девочка корчится в огне. До сих пор, ее наполненный болью крик, звучит в моих ушах. Но даже это не самое страшное в моей истории. После казни я вернулся домой и увидел то, что по сей день не дает мне спокойно спать ночами. Я увидел младшую сестру Айлин. Она стояла в середине пентаграммы, нарисованной кровью. Она повторяла какую то фразу, на непонятном мне языке. Услышав, что я вошел, девочка обернулась. Я никогда не забуду ее черные, без белков глаза. Ее лицо было исчерчено глубокими морщинами и больше походило на лицо старой женщины, нежели на личико восьмилетней девочки. Она что-то опять произнесла, и какая-то неведомая сила впечатала меня в потолок. Я не мог пошевелиться. Девочка, не напрягаясь, держала меня под потолком силой мысли. Меня, стокилограммового мужика! Она рассказала мне, как сожгла родителей ради какого-то ритуала и как заколдовала старшую сестру, чтобы ту приняли за ведьму. И ей действительно нравилось все то, что она творила. И она ничуть об этом не жалела. С каждым словом девочки, сила все сильнее сжимала меня в своих объятьях. В итоге я потерял сознание. Последнее, что я помню, это как девочка поднялась в воздух. Ее лицо оказалось напротив моего с застывшей дьявольской ухмылкой.
Когда я очнулся, в комнате, кроме меня, никого уже не было. Голова гудела, как после попойки и тело совершенно не хотело слушаться. Вот такая история. После всего произошедшего я твердо решил бросить ремесло палача. Хватит с меня всего этого".
Палач поднялся и я вслед за ним. Он пожал мне руку и оставил в ней пятак золотых, что с верхом покрывало плату за выпивку. Он удалился и больше я никогда не видел Эдвина, своего друга детства. Собственно, как и никто другой из нашего замшелого городка.