Абрикосов Сергей Яковлевич : другие произведения.

Сухие Бессмертники

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ЧЛЕН МОСКОВСКОГО и РОССИЙСКОГО СОЮЗов ЛИТЕРАТОРОВ АВТОРСКИХ ЛИСТОВ - 15,О8, СТРАНИЦ 206 СУХИЕ БЕССМЕРТНИКИ (ПОЛИНА) РОМАН в 2 ЧАСТЯХ ЧАСТЬ 1 АННОТАЦИЯ Старая дева, кандидат наук Полина Каравайникова, изнасилована сексуальным маньяком. Пережитое унижение склоняло к самоубийству. Духовная стойкость, человечность, обостренное чувство собственного достоинства, в итоге, помогли отразить сокрушительный для женщины удар судьбы. Далось это не сразу. Полина прошла сложный путь отчаяния, сомнений и надежд, мстительного жестокосердия и душевного прозрения. Несчастье не просто перевернуло вверх дном жизнь, целиком сосредоточенную на интересной работе, жизнь скромной, порядочной женщины, зацикленной на своей "непохожести" (но не ущербности). Несчастье подвигло выстроить наново свою жизненную стезю, которая привела к более глубокому, более масштабному понимаю взаимосвязей окружающего мира и уединенной частной жизни интеллигентной женщины. Стезя провела через многие искушения заглушить стон оскверненной души обычными искусственными и потому легкодоступными средствами, естественно оттесняющими слабовольную натуру на помойку жизни. Соприкоснувшись с убожеством разврата, Полина увидела бездну человеческих бед, взывающих о помощи, но не "язву", достойную лишь ханжеского, брезгливого презрения. Еще не оправившись от потрясения, на волне незаслуженной обиды, требующей Справедливого Возмездия, Каравайникова начинает розыск и преследование маньяка. Первое время видит в маньяке уголовника. Постепенно понимает, что преследует несчастного человека, пусть выродка, но человека, своего рода зомби своей сексуальной природы. Не большая радость придти к такому благому пониманию собственной трагедии. Но оно дает силы укротить ярость Возмездия и самой не скатиться до уголовщины. Выручил аналитический склад ума. Природа, все туже закручивая спираль эволюции, ( с наилучшими намерениями) в силу своих биологических законов, действуя прямолинейным методом проб и ошибок, не всегда чисто проводит эксперименты над нами. На долю маньяка выпал жребий стать жертвой очередной ошибки природы. А что если в потоке эволюции - случилась не ошибка? Что если это некий этап в поисках "более цивилизованных" форм сексуальных отношений и сохранения рода человеческого? Так ли уж человечен секс нормалов? Так ли уж безоблачно для человеческого самосознания (достоинства) тотальное сексрабство, основа самосохранения человеческой популяции? Ненависть, казавшаяся неукротимой, жажда справедливости не искорежили душу Невесты Бога. Полина сумела сохранить интерес к жизни. Вскоре обнаружила, в сердце просыпается новое, удивительное чувство, жажда стать "полноценной" женщиной. Появляется живейший интерес к интимной стороне отношений женщин и мужчин, без чего не может быть человеческая жизнь цельной и полноценной. Каравайникова понимает, как много отняла небрежная природа, лишив ее потребности в любовных отношениях с противоположным полом. Фригидность, причина ее сексуальной ущербности, - оказывается преодолимой. Нет фригидных женщин. (Часть 2). Есть Законы Природы, да, животные. Цивилизованное сознание мужчин ( тут и благородство, и сочувствие, и брезгливость к сырости секса) старается "смягчить" диктаторскую прямолинейность Законов Земной Природы, придать им хотя бы эстетическую иносказательность. Но применять условности морали и эстетики к сексу - нелепость. Кое-кому щепетильность сильного пола выходит боком. Там, где нужна, порой, тупая, оголтелая настойчивость, гормональное ослепление, ухажеры, почувствовав "странность" поведения женщины, отступаются. Какими молодцами на этом фоне выглядят гиперсексуалы (без психических отклонений), (трахать готовые все, что движется). Эти ребята свою природную функцию понимают дословно. Насилие в определенной мере - вполне нормальный метод эволюции. Без насилия, ( силового вмешательства в структуру девического лона), к примеру, не лишишь девственницу ее сокровища (обузы?). Собственно лоном, детородным и наслаждающим, "запечатанная" полость девушки становится только после необходимого силового воздействия. К тому же, умелого. Такова механика жизненных процессов. И т.д. И все "получается", как предопределено природой и освящено мифическими богами. Если сексуальная атака молодца не превышает "пределов" необходимой агрессивности. А партнерша не превышает своих "пределов" необходимой "защиты" (момент игры) женской "недоступности". Таковы вековые условности драматургии человеческих отношений, без которых секс, называемый по странной случайности (жеманство и ханжество) любовью, превращается в сношения, совокупление и т.д. Ну, не повезло Каравайниковой на Молодца. Приходится собственными силами отвоевывать у рассеянной Природы свои исконные права на полноценную жизнь. Ну, а пока (Часть 1) Полина выслеживает, настигает и карает маньяка. И тут же выясняется, если это и подонок, то не тот, что надругался над ней. Неизвестный, которого Каравайникова сочла убитым, даже не ранен. Пьян в дымину. Алкаш. Она "промазала". Ошибка не останавливает мстительницу на пути
  
  
  
   ЧЛЕН МОСКОВСКОГО и РОССИЙСКОГО СОЮЗов ЛИТЕРАТОРОВ
   АВТОРСКИХ ЛИСТОВ - 15,О8, СТРАНИЦ 206
  
   СУХИЕ БЕССМЕРТНИКИ
   (ПОЛИНА)
   РОМАН в 2 ЧАСТЯХ
   ЧАСТЬ 1
  
   АННОТАЦИЯ
   Старая дева, кандидат наук Полина Каравайникова, изнасилована сексуальным маньяком. Пережитое унижение склоняло к самоубийству. Духовная стойкость, человечность, обостренное чувство собственного достоинства, в итоге, помогли отразить сокрушительный для женщины удар судьбы.
   Далось это не сразу. Полина прошла сложный путь отчаяния, сомнений и надежд, мстительного жестокосердия и душевного прозрения. Несчастье не просто перевернуло вверх дном жизнь, целиком сосредоточенную на интересной работе, жизнь скромной, порядочной женщины, зацикленной на своей "непохожести" (но не ущербности). Несчастье подвигло выстроить наново свою жизненную стезю, которая привела к более глубокому, более масштабному понимаю взаимосвязей окружающего мира и уединенной частной жизни интеллигентной женщины. Стезя провела через многие искушения заглушить стон оскверненной души обычными искусственными и потому легкодоступными средствами, естественно оттесняющими слабовольную натуру на помойку жизни.
   Соприкоснувшись с убожеством разврата, Полина увидела бездну человеческих бед, взывающих о помощи, но не "язву", достойную лишь ханжеского, брезгливого презрения.
   Еще не оправившись от потрясения, на волне незаслуженной обиды, требующей Справедливого Возмездия, Каравайникова начинает розыск и преследование маньяка. Первое время видит в маньяке уголовника. Постепенно понимает, что преследует несчастного человека, пусть выродка, но человека, своего рода зомби своей сексуальной природы. Не большая радость придти к такому благому пониманию собственной трагедии. Но оно дает силы укротить ярость Возмездия и самой не скатиться до уголовщины.
   Выручил аналитический склад ума. Природа, все туже закручивая спираль эволюции, ( с наилучшими намерениями) в силу своих биологических законов, действуя прямолинейным методом проб и ошибок, не всегда чисто проводит эксперименты над нами. На долю маньяка выпал жребий стать жертвой очередной ошибки природы. А что если в потоке эволюции - случилась не ошибка? Что если это некий этап в поисках "более цивилизованных" форм сексуальных отношений и сохранения рода человеческого? Так ли уж человечен секс нормалов? Так ли уж безоблачно для человеческого самосознания (достоинства) тотальное сексрабство, основа самосохранения человеческой популяции?
   Ненависть, казавшаяся неукротимой, жажда справедливости не искорежили душу Невесты Бога. Полина сумела сохранить интерес к жизни. Вскоре обнаружила, в сердце просыпается новое, удивительное чувство, жажда стать "полноценной" женщиной. Появляется живейший интерес к интимной стороне отношений женщин и мужчин, без чего не может быть человеческая жизнь цельной и полноценной. Каравайникова понимает, как много отняла небрежная природа, лишив ее потребности в любовных отношениях с противоположным полом. Фригидность, причина ее сексуальной ущербности, - оказывается преодолимой.
   Нет фригидных женщин. (Часть 2). Есть Законы Природы, да, животные. Цивилизованное сознание мужчин ( тут и благородство, и сочувствие, и брезгливость к сырости секса) старается "смягчить" диктаторскую прямолинейность Законов Земной Природы, придать им хотя бы эстетическую иносказательность. Но применять условности морали и эстетики к сексу - нелепость. Кое-кому щепетильность сильного пола выходит боком. Там, где нужна, порой, тупая, оголтелая настойчивость, гормональное ослепление, ухажеры, почувствовав "странность" поведения женщины, отступаются.
   Какими молодцами на этом фоне выглядят гиперсексуалы (без психических отклонений), (трахать готовые все, что движется). Эти ребята свою природную функцию понимают дословно. Насилие в определенной мере - вполне нормальный метод эволюции. Без насилия, ( силового вмешательства в структуру девического лона), к примеру, не лишишь девственницу ее сокровища (обузы?). Собственно лоном, детородным и наслаждающим, "запечатанная" полость девушки становится только после необходимого силового воздействия. К тому же, умелого. Такова механика жизненных процессов. И т.д.
   И все "получается", как предопределено природой и освящено мифическими богами. Если сексуальная атака молодца не превышает "пределов" необходимой агрессивности. А партнерша не превышает своих "пределов" необходимой "защиты" (момент игры) женской "недоступности". Таковы вековые условности драматургии человеческих отношений, без которых секс, называемый по странной случайности (жеманство и ханжество) любовью, превращается в сношения, совокупление и т.д. Ну, не повезло Каравайниковой на Молодца. Приходится собственными силами отвоевывать у рассеянной Природы свои исконные права на полноценную жизнь.
   Ну, а пока (Часть 1) Полина выслеживает, настигает и карает маньяка. И тут же выясняется, если это и подонок, то не тот, что надругался над ней. Неизвестный, которого Каравайникова сочла убитым, даже не ранен. Пьян в дымину. Алкаш. Она "промазала".
   Ошибка не останавливает мстительницу на пути служения Справедливости. Полина прячет тяжелый пистолет на груди, до следующей встречи. Она не избежна, эта роковая встреча. Таков закон Справедливости. Закон житейский, неписаный. И дело тут не в популярных сказочных побасенках, мол, Справедливость побеждает Несправедливость потому что иначе быть не может, не может быть никогда, и все тут!. Иначе невозможен Воспитательный процесс подрастающего поколения. Неизбежность Возмездия Злу стала фактом генетической нашей природы. Полина верит, с ее помощью или без нее, волей других жизненных обстоятельств или волей случая, как бы ни ухитрялся носитель зла затеряться в щелях жизни, Возмездие находит и воздает должное. А в какой конкретной форме, это уже другой вопрос.
   Во второй части романа Каравайникова будет преследовать "своего" маньяка, пока не прозреет окончательно, пока не осознает, что преследует Путаную Человеческую Природу, а не ее несчастную жертву.
  
  
   ГЛАВА 1 ИСПОВЕДЬ НЕ СОСТОЯЛАСЬ
  
   - Фаддей Капитонович, ради бога... Убийца негодяя может рассчитывать на помощь экстрасенса? Жить не хочется...
   Полина Каравайникова, иронично посмеиваясь, выдавила из себя выстраданную за три недели фразу, и сжалась в комок, потрясенная собственной решимостью.
   - Минуточку, минуточку, уважаемая, а я тут причем? - всполошился бедняга экстрасенс. Бедняга с перепугу не узнал раскисший голос звонившей женщины.
   " Вот они, "старые друзья." - Полина осторожно положила трубку телефона и сдавленно всхлипнула. Она представляла в какое смятение повергнет мастера Белой Магии. И не ошиблась.
   Да что это такое! В конце-то концов! Люди мы или нелюди!? Даже исповедаться не перед кем.
   .................................................
   Глаза Шерстобитова качнулись в одну сторону, в другую. Он с облегчением вздохнул и по губам его потекла блудливая улыбочка самолюбивого насмешника, раненого глупой женщиной в самое сердце.
   - Тогда займи чирик. На неделю. Мне в Московском Комсомольце гонорар причитается, да все некогда заскочить в бухгалтерию.
   - Это запросто, - расщедрилась против обыкновения Полина.
   Ей было грустно. Жаль было и себя и поэта.
   А Тотька ждал Полину на коврике под дверью. Он так радовался, он так радовался. Ну, разве это не счастье?
   ГЛАВА 49
  
   Фаза полнолуния заканчивалась, а с нею заканчивалось и наиболее благоприятное время для охоты на маньяка. Неудачи продолжали преследовать Каравайникову. Кому-то надо было спутать все планы охотницы. "Уж не появился ли на небесах у негодяя заступник". - Подумала Каравайникова.
   Наутро у Полины поднялась температура. Разболелась ушибленная ночью грудь. Пришлось вызвать на дом врача. Окончательно испортил настроение директор института. Он рвал и метал. Каравайникова должна была немедленно подготовить докладную записку по своему вчерашнему предложению. Шеф и слышать не хотел о бюллетене.
   - Не можешь в институт придти, пиши Докладную дома. Рука болит, писать не можешь?! Это не отговорка. Пришлю Надежду Валерьяновну с машинкой. Продиктуй текст. К обеду чтобы была записка готова.
   Ну, что ж, поделом тебе, Полина Георгиевна. Не будешь высовываться.
   Надежда Валерьяновна по дороге к своей наперснице заехала домой, взяла барсучьего сала и баночку свойского меда. Еще прихватила бутылку черной как смоль настойки на семи травах, от семи болезней и от семи заговоров. В том числе и от сглаза. Рецепт этого волшебного зелья сама Надежда Валерьяновна так и не узнала. Снабжала наушницу этой чудодейственной настойкой на водочке дряхлая знахарка, Фаина Филаретовна, бывшая монахиня Троицко - Сергиевой Лавры. Ей же секрет живительной настойки достался от ее монастырской наставницы, матери Параскевы. Фаина Филаретовна для лечебных целей и пасеку держала. Восемь ульев.
   Кстати, эта удивительная эксманахиня, Фаина Филаретовна, тоже была до тридцати лет Невестой Бога. Больше не выдержала. На воле Фаина вела бурную жизнь. Имела двух ребят от разных отцов. Была любовницей отца Надежды Валерьяновны. Они познакомились на похоронах отца и подружились. Надежда Валерьяновна высказала предположение, что подкузьмила молодую монахиню Фаину Филаретовну - все та же настоечка. Слишком живительной для ее фригидного организма оказалась монастырская настоечка. Травку для настойки собирала мать Параскева в Крыму, на Большой Яйле.
   Первым делом Надежда Валерьяновна выключила телефон. Сделала Полине на грудь компресс с барсучьим салом. Настойку Полина принимала каждый час по столовой ложке, плюс столовая ложка меда. Сначала ей стало хуже, даже вырвало. Настойка была преотвратная, слишком горькая, мед и тот почти не отбивал ее жгучий вкус. Но этот казус не избавил Полину от настойки. Надежда Валерьяновна была неумолима, и сама наливала черного зелья полную ложку.
   К обеду не было написано ни строчки. Зато Полина повеселела. Температура стала спадать, ломота в груди заметно утихала. И аппетит появился. Они плотно пообедали тушеной горбушей с овощами, чуток вздремнули. Потом попили кофейку, и в течение часа Докладная записка была продиктована на машинку и отредактирована.
   Надежда Валерьяновна уехала в три часа пополудни, а в четыре Каравайникова смыла с себя в душе барсучье сало и стала собираться на охоту. Температуру она не померила. Чтобы не расстраиваться. Да если даже и есть температура, на охоту сегодня Каравайникова все равно пошла бы. Грудь еще побаливало, но духом она была бодра необыкновенно. Вот тебе и монашеская настоечка на семи травах от семи хворей.
   На свежем воздухе Каравайникову слегка покачивало. Но она не поехала трамваем до конечной остановки. С предпоследней остановки она углубилась в свои охотничьи угодья. Смеркалось. Народ, кто сумел слинять с работы пораньше, нагружался в магазинах покупками и поспешал по домам.
   У пивного павильона кучковались любители после трудового дня "побазарить за жизнь" под пару кружечек пивка с подсоленными сушками. Здесь же вертелись четыре пожеваные женщины с печеночным цветом лица. Одна, насупленная, угрюмо предлагала мужчинам костлявые, вяленые дома плотвички, размером с гулькин нос.
   Другая, разбитная, живчик-живчиком сдавала в наем пол-литровые банки мужикам, не прихватившим тару с собой из дома. Она же собирала пустые бутылки из-под водки. А водочку эту продавала из-под полы порядком захорошевшая третья дама с застуженным голосом.
   Четвертая молодка, скуластая как утюг, ярко наштукатуренная, в распахнутой дубленке, с красными от мороза коленками, строила глазки и подбирала подходящего клиента для сеанса свободной любви в ближайшем подъезде. Здесь все знали всех. Дела у всех шли бойко, все были довольны, под навесом павильона царил дух благодушного взаимопонимания на почве мелкой коммерции.
   Полина понаблюдала за местными нравами, и ей понравилось, как незатейливо простые люди проводят свой досуг. Отдых только начинался, и откровенно пьяных еще не было видно. Пожалуй, страсти разгорятся попозже. Полина решила еще раз заглянуть сюда, полюбоваться на этот островок благодушия.
   Пока молодка выбирала с кого начать свой бизнес, ее выбрали саму. Невысокий, крепкий мужик в огромной бело-рыжей шапке, породистая была собачка, уверенно взял путану за локоть и что-то прошептал ей на ухо.
   - Да пошел ты, дядя, знаешь куда! - Рявкнула молодка с красными коленками, словно ее укусили.
   К молодке подскочил молодой франтоватый парень в зеленом долгополом пальто. Возможно, это был ее сутенер.
   - Этот пидорас предлагает сделать минет за полтинник! - Возмущенно, громко пожаловалась молодка франту.
   Незадачливый клиент попятился и постарался затеряться в толпе.
   Каравайникова половину жаргона девицы не поняла, потому опасности не почувствовала. Но вот парень достал из огромного накладного кармана какую-то штуковину в виде колец с надел на руку. Что это за штучка Полина не знала, но мужики шарахнулись от парня. Вот теперь и Полина смекнула, что начинается заварушка.
   Мужчина в собачьей шапке пружиной выскочил из толпы и бросился наутек. Франт неторопливо затрусил следом. Обидчик путаны бежал прямо на Полину. Легко и умело бежал. Шапка была ему великовата, и все съезжала на глаза. Вот он на бегу обернулся на преследователя, и шапка покатилась по снегу.
   Франт устремился к шапке. Он уже считал красивую собачью шапку своей законной добычей. Обидчик его уже не интересовал. Но хозяин шапки оказался проворнее, выхватил шапку из рук франта.
   Мимо Полины пронеслось белое пятно. Разглядеть лицо убегавшего она не успела. Белое пятно на месте человеческого лица родило лишь смутное предчувствие чего-то знакомого. Страшная догадка ударила ее в сердце. Сердце екнуло. Он! Это был ОН! Маньяк! Или его двойник, точная копия. Но такое совпадение случается крайне редко. Это не совпадение. Чувство не могло ее обмануть.
   Полина была хладнокровна как никогда. Бежать за сорвавшейся с крючка добычей было бесполезно. Маньяк напуган и врасплох его не застигнешь. А в лоб атаковать этого борова - себе дороже выйдет. Если он тут пьет пиво, значит, он тут не новичок и никого не опасается. Остается продумать, пьет маньяк пиво "до того", как начать охоту или "после того". И все-таки скорее "до того". Ему приспичило, весьма приспичило... Так приспичило, что он не стал рисковать... Ведь даровую женщину он мог и не добыть сегодня, потому и решил раскошелиться на путану. Тут они куда дешевле, чем в центре города. А что если он потому и облюбовал эту окраину города, что здесь продажный секс дешевый. Тогда, вероятно, он не всегда нападает на женщин в темном местечке, а только тогда, когда не достает денег на проститутку?!
   Если это предположение верно, то маньяка не трудно будет сегодня заполучить. Проститутка его отшила, теперь он будет рыскать меж домов в поисках бесплатной жертвы. Выходит, не такой уж он и больной, если решается на волчий промысел лишь при безденежье. Трезво рассуждает, как безопаснее утолить приступ похоти в полнолуние.
   Каравайникова медленно подошла к парню, шептавшемуся с путаной.
   - Молодой человек, позвольте спросить. Вы знаете того человека, что убежал от вас.
   Парень не успел ответить. За него ответила путана.
   - А вы кто? Вы жена этого козла вонючего? А вы знаете, что раз в месяц он ошивается здесь и норовит трахнуть кого-нибудь на халяву? Вы что сами его обслужить не можете?
   Путана с парнем дружно заржали.
   - Нет, девушка, я не жена ему.
   Каравайникова была так близка к осуществлению задуманного Возмездия, что никакое хамство не могло смутить ее сейчас. Она даже понимающе улыбнулась. К счастью, у нее было с собой рублей шестьдесят. Полина молча протянула путане все, что наскребла в кошельке. Парень все понял правильно. Он не стал мешать коммерции путане. Это был побочный приработок ночной бабочки, и сутенер решил не накладывать на него свою лапу.
   - что вызнаете об этом человеке?
   - Скот это, а не человек. Ну, да ладно. Если бы вы были из ментовки, я бы вам ничего не стала рассказывать. А так мне плевать, зачем вам эта мразь. Вот только шестьдесят деревянных - маловато. Добавить нужно бабок, женщина. Я вижу, вы очень заинтересовались. Разве нет?
   - Поверьте, девушка, я бы заплатила вам и больше, но у меня нет с собой.
   - Да? - Путана пристально изучила выражение лица Каравайникова, и бесшабашно улыбнулась.
   - Я тащусь! Такая дама, а клюнула на... Ну ладно, не обижайтесь. Я шутю. Сорок рубчиков занесете другой раз. Я вам поверю.
   - Он давно здесь появился? - Начала интервью Полина
   - Да нет. Летом он объявился. Вы мне поверьте, я здешних козлов всех знаю наперечет. Раньше я его не видела. Он объявился летом. Первый раз его обслужила моя подруга Вика. Он заплатил ей ситцем. Дал кусок метров пятнадцать. А сказал, что в куске двадцать метров. Жлоб тот еще. Воще 15 метров тоже не хило. Ну, только Вика больше ему не дала. Говорит этот таракан извращенец. Вика пуганая, она уже поимела неприятности по женской части от одного такого идиота. Ну а я ничего не боюсь. Я, если что не по мне, бью прямо по яйцам и будь здоров, лечись и не кашляй.
   - Значит он, все-таки, больной человек?
   - Да кто его знает. Мне он один раз заплатил двадцать метров штапеля. Второй раз дал двести рублей. Потом его долго не было, а сегодня просил в долг дать. Получку им задержали. А я тут при чем. Я в кредит не даю.
   Девица икнула. Закрыла глаза и стала тереть виски.
   - Болт! Что-то меня сегодня рано развезло. Мужчина он сильный на это дело, но какой-то грязный он, противный, мокрый, лезет, куда не надо, когда его не просят. Нет, от него не пахнет, как от бомжа, он моется, но противно. Воще все мужики грязные в сексе, но этот особенно противно. Я уж повидала разное, но эта мразь меня достал... Ну я пошла...
   Она пошла, пошатываясь, но вернулась.
   - А все-таки, женщина, скажите, зачем вам этот паразит?
   Каравайникова хитро сощурилась. И вдруг ее осенило.
   - Это тайна, милочка. И потом, я вам за свое любопытство заплатила, теперь ваша очередь платить?
   - Чо, тетка? С баобаба упала?
   Путана так рассвирепела, что у нее посыпалась со скул штукатурка.
   - Шутка, моя золотая. Пошутила я. Видишь ли, у меня был пес, сенбернар, кличка Сенатор. Пегий такой, точно такого окраса как у твоего клиента шапка.
   - Ну, так чо!? Сенбернар у ней! Ты чо мне фуфло гонишь!? - Не поняла путана юмор Каравайниковой.
   - Вот я и подумала, а не моего ли сенбернара пустили на шапку.
   - Ё-моё! А я никак не врублюсь. Так твоего кобеля схавали что ли? Ну, блин, ты даешь! - Загоготала путана, придерживая груди.
   - Вот именно, мой сенбернар пропал месяц назад. Я и подумала...
   - Прикол! Нет, я не могу! Я тебе, тетка так скажу. У нас я всех бомжей знаю. Если бы это наши надыбали такую шкуру, они бы мне первой ее притащили. Клянусь! Моя старуха шапки шьёт, усекла, ё-мое!
   - Очень хорошо, спросите у бомжей, может быть, они видели моего Сенатора.
   - А то! Гони бабки, и я тебе найду твоего Сенатора. Я знаю и собашников, кто придерживает собак, а потом дает объявление в "Из рук в руки" и делает крутые бабки. Тарань сотню баксов и я поспрошаю. О! Давай подваливай к пивной завтра, попозже, я как работать кончу, так и пойдем смотреть твоего Сенатора. Ну, придешь?
   - А то! - В тон путане воскликнула Каравайникова.
  
   ГЛАВА 50
  
   Прежде всего, Полина поспешила к дому, где сама пережила нападение. Пистолет на боевом взводе она согревала на груди под курткой в специально пришитом кармане. Карман был сконструирован в виде муфты для рук, и вытаскивать пистолет было очень удобно.
   Дважды она различала в сумерках подходящие по комплекции силуэты. Дважды занимала боевые позиции за углом дома. Поджидала предполагаемую жертву и неожиданно возникала перед невинным мужиком, пугая беднягу насмерть. Боже! До чего же пугливый пошел мужик! Один схватился за сердце, и его пришлось поддержать под локоток, чтобы слабак не рухнул на тротуар.
   Где-то в половине девятого вечера улицы внезапно опустели. Загнали домой своих животных хозяева кошек и собак, и наступил мертвый сезон. Ни души! Продолжать охоту было бессмысленно. Настроение обрушилось, и хворь вернулась. А так хорошо все начиналось сегодня.
   Гонка за маньяком по морозу даром не прошла. Каравайникова едва дотащилась до своей постели и снова расхворалась. Снова поползла вверх температура. Полина даже не ужинала. А прекращать охоту было никак невозможно. Едва ли за этот вечер маньяк нашел себе женщину. Полина тщательно прочесала все подходящие для преступления закоулки на территории своих охотничьих угодий. Шанс встретиться с маньяком оставался. Да и где он за ночь найдет стопятьдесят рублей, чтобы купить ласки путаны. Завтра, завтра эта мразь будет добывать деньги, а не достанет денег - будет гоняться за бабами. Завтра, именно завтра или никогда все должно закончиться.
   Полина попарила ноги в горчице, повторила компресс с барсучьим салом, и удвоила дозу допинга. Теперь она пила ежечасно по две ложки горькой монастырской настойки. Господи, какие это были муки! Но надо! Надо! Надо! Хоть кровь из носа, - завтра нужно вновь устроить погоню за маньяком. Удача сама просится в руки! Нет, не появилось на небесах у негодяя заступника. Наоборот! Небеса пошли на крайность. Более нелепой подставы негодяя невозможно было придумать. Так вляпаться прожженный насильник мог только по воле Проведения!
  
   Назавтра Полина смогла привести себя в более менее боевое состояние лишь к шести часам. Луна пошла на убыль, ее магнетизм ослабевал, но остановиться Каравайникова уже не могла. Слишком близко она подошла к осуществлению своего желания.
   Три последующих часа она честно утюжила район возможного появления маньяка. Ни одной маломальской похожей фигуры не встретила. Вчера ей было жарко на морозе, сегодня она продрогла. А мороз к ночи стал усиливаться. Днем синоптики обещали до двадцати градусов ниже нуля. А завтра луна пойдет на спад и ее магическое влияние на маньяка начнет уменьшаться. Охоту следует продолжать и продолжать. Потребность в женщине у маньяка достигла высшей точки накала. Похоть разрывала его на части. Он должен был как-то разрешить свою сексуальную проблему именно сегодня! Завал.
   Чтобы погреться перед очередным обходом квартала и собраться с мыслями, панически разбегающимися в разные стороны, Полина направилась к "своему" подвалу. К тому же, этот подвал продолжал оставаться одной из наиболее вероятных ловушек. Так что времени она не теряла.
   Бог мой! Что это? Около подвала валялись толстые трубы. Рядом стоял экскаватор. Под ним еще таял снег. Его только что пригнали сюда. Здесь собирались что-то копать. Но самое неприятное, - на столбе над экскаватором горела золотая неоновая лампа.
   Полина совсем пала духом. Но рядом с громадной машиной никого не было и Полина все-таки решилась зайти в подвал погреться. Когда она открыла дверь, ее обдало горячим вонючим паром. В глубине подвала что-то шипело.
   Каравайникова присела на корточки, прислонилась к стене. Пистолет держала на коленях со взведенным курком. В тепле грудь оттаяла мгновенно, и боль стала усиливаться. Кружилась голова. Настойки, кажется, Полина перебрала. По лицу поползли капельки конденсата водяных паров. В подвале можно было не только согреться, но и попариться.
   Полина вышла на мороз. Соблюдая осторожность, выглянула из-за угла. В трех шагах от нее стояла парочка и мирно беседовала. Рядом стояла коляска и большая сумка. Сосед и соседка встретились, и что-то оживленно обсуждают.
   - Ну, мужчина, мне пора. Рада была с вами познакомиться. С мужем я фактически уже не живу, но не нужно, чтобы он видел нас вместе. Вы понимаете. Мужчины они такие дурные. Спасибо что поднесли сумки, одна я бы не дошла до дому. До свидания. Звоните.
   Женщина, такая малорослая, худенькая, наклонилась к сумке. Мужчина тоже резко наклонился и женщина, ойкнув, резко выпрямилась.
   - Что вы такое говорите! Я буду кричать. Я не хочу в подвал...
   С каждым словом голос женщина угасал, теряя уверенность.
   - Через не хочу, - тихо внушал мужчина. - Я не причиню тебе вреда. Мы быстро.
   Голос мужчины продолжал оставаться вкрадчивым, но в нем уже нарастала едва сдерживаемая ярость.
   - Я сказала, нет! - Упрямилась бедняжка.
   Женщина попыталась бежать. Но мужчина в два прыжка настиг ее и стал наотмашь хлестать по щекам. Вот он зажал ей рот и чем-то ткнул в горло.
   - Зарежу, сука! - Прошипел нападавший.
   Полина давно все поняла. Она узнала. Она была на все сто процентов уверена, что перед нею тот, кого она искала. И нашла. Белую с подпалинами собачью шапку негодяй сменил на серую кроличью, но это его не спасет. Осторожный гад.
   Каравайникова подняла пистолет и стала целиться в коренастую фигуру среднего роста. Мушки пистолета она не видела. Ствол ходил ходуном. Хладнокровия как не бывало.
   Для упора Полина прислонилась к стене, и даже ствол пистолета прижала к стене, чтобы он не вибрировал. Как ни спешила она покончить с негодяем, прежде чем выстелить она успела подумать, что шансы попасть в маньяка и в женщину - одинаковы. Они стояли к Полине боком.
   - Хорошо. Пошли. - Женщина взвесила риск погибнуть от ножа негодяя и взяла себя в руки. - Но если что, - я заору, так и знай. - Она говорила почти спокойно. Даже насмешливо.
   - Негодяй! Какой же ты негодяй! Не мог подождать пару дней. Мы же обо всем договорились. Муж будет работать в ночь, пришел бы ко мне как порядочный. Господи, какая же ты сволочь, Эдик.
   Женщина подняла сумку, покатила перед собой коляску. Насильник, упираясь ножом ей в спину, осторожно двинулся следом.
   Каравайникова отодвинулась за угол. Глубоко вздохнула и перекрестилась пистолетом, сжимая его обеими руками.
   Женщина вышла из-за угла и сразу увидела Каравайникову. Она вскрикнула. Ноги ее подкосились.
   - Молчать, лярва!
   Насильник схватил женщину за шиворот и поставил на ноги.
   - Раиса, ты меня достала!
   Собственный сдавленный шепот показался Полине громовыми раскатами.
   - На колени, мразь!
   Насильник оглянулся через плечо. Сгоряча он не сразу понял, что произошло...
   Как хорошо, что АПС был большим пистолетом. В женских руках он казался огромным. Негодяй увидел пистолет и поник. Он отпустил женщину, но на колени не стал.
   Раиса быстро пришла в себя. Она влепила Эдику звонкую оплеуху. Он покачнулся, но продолжал стоять на ногах. Он смотрел мимо Полины и не моргал. ОН отключился. Он так глубоко ушел в себя, что связь его с внешним миром прекратилась. Он ждал этой минуты. Он давно ждал этой минуты. Так или в другом раскладе, но она должна была наступить, минута расплаты.
   - На колени, - тонко взвизгнула Каравайникова. Ей стало дурно.
   Каравайникова с разгона ударила, как тараном, стволом пистолета в белое пятно, где, по идее, должно было находиться лицо этого человека, парализованного страхом расплаты. Эдик стал на колени. Голова покорно опущена, руки висят плетями.
   Ясно скрипели колесики удалявшейся коляски Раисы. Даст ли она совершить Справедливое Возмездие. Достаточно ли она возненавидела Эдика, чтобы, отбежав на безопасное расстояние, не завопить во всю глотку: Убивают! Неужели она так быстро забыла пережитое унижение и уже простила негодяя, готова простить всех, всех, только бы не трогали ее.
   Скрип колес все глуше. Вот он затих. Дребезжит трамвай, да звенит в ушах от наступившей тишины.
   Полина добилась своего, но что дальше делать не знала. Она забыла про пистолет. Она думала о себе, какая она несчастная, сколько она настрадалась из-за этого Эдика.
   "Как же он измучился. Как же его истерзала пагубная страсть к женщинам. Какие мы все несчастные. - Безвольно подумала Полина.
   Она бы бросила пистолет и ушла домой, если бы не случилось то, что могло случиться только по воле провидения. Силы небесные, как она вспоминала потом, - снова вмешались и призвали ее довести казнь до конца.
   А все дело в том, что Полина почувствовала слабо различимый запах уксуса. Мороз четко отделял этот слабый запах от сильного смрада, исходившего от остывающего экскаватора. Полина очнулась. Пелена жалости к себе, ко всем несчастным на земле спала с глаз, и она увидела перед собой Насильника, Подонка до дна перетряхнувшего ее тихую, благополучную жизнь.
   Рассмотреть шишку на опущенной голове рассмотреть было невозможно. А так хотелось взглянуть в глаза смертника, так хотелось увидеть, как к него умирает душа, как все в нем умирает, умирает, как умирает он, телесно еще невредимый, от страха.
   Полина набрала побольше воздуха, и подняла пистолет на уровень затылка негодяя. Он был таким беззащитным, этот чернявый давно не стриженый затылок. Так казнить, пожалуй, будет спокойнее. Бог с ним, пусть умрет быстро, пусть не мучается. Вот только никакой шишки на голове нет... Есть другая примета. Мочка правого уха оторвана. Или откушена... А шишки нет... Какая разница... Если я буду медлить, он придет в себя и прикончит меня... Бежать? Догонит...
   Полина закрыла глаза, чтобы не видеть солнечной вспышки выстрела, не видеть, как разлетается на куски арбуз головы негодяя. В ожидании грохота втянула голову в плечи как черепаха. Мысленно она сосредоточилась на мушке пистолета. Палец стал искать спусковую скобу. Полина стиснула зубы. Сейчас грохнет оглушительный выстрел... Сейчас... Сейчас... Если бы не этот грохот... Скоба под давлением пальца утопилась до упора. Выстрела не последовало.
   Полина вздохнула с облегчением. Замешательство, казалось, длилось мгновение. Когда Полина открыла глаза и рывком отключила у пистолета предохранитель, негодяй уже уползал на четвереньках за экскаватор. Полина вскинула пистолет и, не целясь, выстрелила. Маньяк вскочил на ноги и кинулся в кусты. Затрещала молодая поросль кленов.
   Полина поймала силуэт негодяя на мушку и выстрелила снова. Он упал, прополз несколько метров на брюхе. Полина выстрелила в третий раз. Насильник снова вскочил и побежал зигзагами. Он был без шапки... Вернулся за шапкой... Побежал, не надевая шапку... Полина нажимала, нажимала на гашетку, пистолет посылал, посылал пули... Негодяй что-то крикнул и завернул за угол дома.
   Каравайникова повернулась и, выставив перед собой пистолет, стала быстро уходить дворами в другую сторону. Никто не закричал, никто не всполошился. Лишь погасло несколько окон. Не раздался и вой си
  
   рен милицейских машин. Тихо. Оглушительно тихо... Это не кино. Это жизнь... Ученый, наш обыватель. Высовываться не будет, чтобы не попасть в свидетели...
   Каравайникова дошла до метро Щелковская, ни разу не оглянувшись. Она уже доехала до Измайловской... Вышла и села на скамейку. Она была в сомнении. Заставляла себя еще и еще раз вспомнить лицо негодяя... Сомнения множились... Что-то ей не нравилось. Что-то было не так. Все шло по плану. Удачно. И отступила она после неудавшегося покушения быстро и скрытно, тоже по плану... И предчувствия, что ей что-то сейчас угрожает - тоже не было... Тогда в чем дело"...
   Её тянуло вернуться на место неудавшейся расправы так сильно, что чувство опасности заглохло напрочь. Только там, возле экскаватора она найдет ответ на свои сомнения.
   Но вот он, этот противный мастодонт, такой запашистый. Чем только от него не пахнет. И резиной, и гарью, и краской, и керосином. Не удивительно, что и уксус тут мог присниться ошалевшей от ненависти дуре.
   Каравайникова обогнула экскаватор, нашла следы убегавшего негодяя и пошла по этим следам через ломкую поросль. Она дошла до того угла, за которым скрылся беглец. Осторожно выглянула. Перед нею открылись неосвещенные задворки. Трансформаторная будка. Вокруг нее металлические ракушки гаражей. За гаражами бетонный забор в шашечку, исписанный футбольными фанатами.
   Что это!? Точно! В двух шагах от нее валялась шапка. Значит, не все пули разминулись с негодяем. Удача снова вернулась к ней. Она заспешила.
   Не задумываясь, Полина на ходу достала карманный фонарик и двинулась к гаражам. Полина не задумывалась о последствиях возможного столкновения с раненым негодяем нос к носу. Она полна была решимости добить ублюдка. Какая тут сыскная дедукция. Ничего подобного. Дедукция молчала. Она хотела довести до конца задуманное Возмездие и все тут!
   Каравайникова отключила предохранитель пистолета. Передернула затвор и загнала патрон в ствол. Крадучись, чуть дыша, обходила гараж за гаражом. Она обшаривала фонариком каждый закоулок. Если ублюдок ранен, должна быть на снегу кровь. Но крови нигде не было.
   Внезапно взревел двигатель. Вспыхнули красные огни. Из ракушки задом вывалился маленький автомобиль. Полина присела за ракушкой и стала наблюдать.
   Автомобильчик развернулся, скользнул светом фар по гаражам. Дымя и рыдая мотором, остановился возле шапки. Водитель осмотрел трофей и взял шапку негодяя себе.
   Каравайникова уже не верила, что шапка принадлежала маньяку. Теперь, когда оставалось осмотреть каких-то три гаража, шансы найти раненого маньяка были почти нулевыми...
   Он лежал навзничь у самого забора. Куртка валялась рядом. Рубаха задрана, брюки расстегнуты. Обеими руками негодяй прижимал к животу окровавленную тряпку. Глаза закрыты. Лицо плоское. Губы тонкие, уши большие... Но мочки ушей обе целы... Шишки на виске нет ...
   Был ли он жив?..
   Полина понимала, что если не осмотрит незнакомца, если не убедится, жив он или мертв, - то всю оставшуюся жизнь будет казниться.
   Она осторожно спустила курок, поставила пистолет на предохранитель и быстро пошла к метро.
  
   КОНЕЦ РОМАНА ПОЛИНА ЧАСТЬ 1
  
  
  
  
  
  
  
   ГЛАВА 1 ИСПОВЕДЬ НЕ СОСТОЯЛАСЬ
  
   - Фаддей Капитонович, ради бога... Убийца негодяя может рассчитывать на помощь экстрасенса? Жить не хочется...
   Полина Каравайникова, иронично посмеиваясь, выдавила из себя выстраданную за три недели фразу, сжалась в комок, потрясенная собственной решимостью.
   - Минуточку, минуточку, уважаемая, а я тут причем? - всполошился экстрасенс. Бедняга с перепугу не узнал раскисший голос звонившей женщины.
   " Вот они, "старые друзья." - Полина осторожно положила трубку телефона и сдавленно всхлипнула. Она представляла в какое смятение повергнет мастера Белой Магии. И не ошиблась.
   Да что это такое! В конце-то концов! Люди мы или нелюди!? Даже исповедаться не перед кем. Ну, нет больше сил носить в себе столько ненависти. Душа извелась, исстрадалась, чистюля, вконец. И только Высшая Справедливость, обещанная людям Небесами могла успокоить ее. Душа свято верила в библейских тексты: мне отмщение и аз воздам. Как же! В Библии черным по белому обещана неминуемая кара негодяям. Но Небеса не расторопны. Небеса не спешат исполнить обещанное и зримо покарать негодяя. Господь наш, Высший Судья человеческих пороков рассуждает в категориях вечности. Он не спешит, расследуя вину какого-то смертного паразита, их тьма, а он один и приговор Его должен быть образцом Высшей Справедливости. Да уж, Метафизическая Справедливость Небес может молчать и месяц, и год, и десять лет пока обрушит на голову негодяя заслуженное возмездие... Не хватит сил дождаться этой Справедливости. Не выдержит душа.
   Три недели Каравайникова балансировала на грани выбора: проглотить обиду, забыть оскорбление или набраться решимости, самой отомстить обидчику? Три недели Полина не находила себе места от преследующего ее стыда, особо жгучего "женского" стыда. Она извелась настолько, что, казалось, глаза всего мира повернулись в ее сторону, и неотступно, сопровождают каждый ее шаг. Днем и ночью. Наяву и во сне. А она бежит, бежит от преследования... Шарахается по углам... И каждый взгляд, таит в себе осуждение, укор, перерастающий в презрение. Словно, она вывалялась в грязи и от нее дурно пахло.
   Идиотизм, но и сама она начинала презирать себя, себя оскверненную, почерневшую от горя, ни в чем не виноватую. Особенно невыносимо было смотреть в глаза алчно заинтригованным коллегам по институту. И все потому, что, кроме печати нового горя, она несла на себе старое клеймо необычности.
   К ней, старой деве, "Невесте Бога", как подшучивали тайком интеллигентные институтские дамы, приглядывались с особой требовательностью. Они были Голосом и Коллективным Разумом институтского муравейника. И понять их можно было. Они неустанно трудились, создавая препротивнейший фантом - Общественное Мнение. А она, какая-то там Каравайникова нарушила Основной неписаный закон жизни женской половины человечества, уклонилась от рутины обычной Женской Доли. Не стала ни матерью, ни женой. Даже любовника "для здоровья" не завела. По мнению женщин она неизбежно должна была "плохо кончить".
   Да, у нее не было в родном Муравейнике даже обычной подруги-наперсницы, кому можно излить любое горе. Дружила, правда, Каравайникова со своей бывшей сотрудницей Надеждой Валерьяновной Павелецкой, нынешней директорской машинисткой. Они подолгу шептались в кабинете у Каравайниковой, но разве у Надежды Валерьяновны вытянешь хоть слово. Для нее Каравайникова - заступница. В ее вдовьей жизни обожаемая Полина Георгиевна единственный свет в окошке. Надежда Валерьяновна чуть не молится на свою бывшую покровительницу, разве она предаст свою подругу. Да и едва ли Каравайникова поверяет старухе Павелецкой свои сердечные тайны. Слишком большая разница в возрасте, да и гордость в Каравайниковой та еще, не подступишься.
   Понятно, не имея интимной информации через подругу-наперсницу дамы вынуждены были домысливать подробности интимной жизни вековухи. О! Тут нужен газ, да глаз! На лице невозмутимость, а в душе!.. Конечно же в душе "невесты бога" царил мрак и тоска, иначе не была бы такая красивая баба такой скрытной, такой неприступной для женского участия..
   О! Многоопытные матроны видели насквозь свою "Железную Невесту", "Вечную Невесту", свою "Железную Леди". Господи, как только не называли они Каравайникову. Гордячка! Привереда! Чего стоит одна ее бескомпромиссная честность. Даже в мелочах эта зануда Полина Георгиевна выпячивала свою порядочность. Вызывающая порядочность.
   Понятно, интеллегентные дамы жалели свою "непутную девушку". Кандидат наук Полина Георгиевна Каравайникова была, при всех своих научных достижениях, - "несчастной" и, по большому счету, беззащитной нескладехой. Естественно, это давало право небольшому ученому коллективу института на особое покровительство "вечной девственнице". Жалели Полину, жалели, как водится, по-бабски. Матерь Божия! Как же дотошно присматривали за нею. Ну, как за сиротой. Строптивой, жесткой, но безобидной, по сути, сироткой. Не жалеет себя, ох, не жалеет себя бобылка. Через чур образованная, видать...
   Нет, духи она обожает, у нее парфюмерия самая лучшая, тут ничего не скажешь. А если не поленится, на праздники Полина Георгиевна и макияж себе сотворит высшего качества. Да! Это у нее есть! Вкус на высоте! И прическа у нее самая модная, от собственного мастера высшей художественной категории с какой-то киностудии, но... Ничего не спасает, все равно от вековухи пахнет книжками, а не здоровой, нормальной женщиной.
   Пробовали, не раз пробовали сердобольные дамы обучить женским манерам, секретам специфического обращения с лопушистыми особами мужского пола. Особы эти хоть и грубы, слишком запашисты, но без этих жеребцов - одни бабские болезни... Не жалеет себя Каравайникова, ох, не жалеет.
   Дамы были слишком заинтригованы, чтобы пропустить хотя бы малейшую перемену в "серой" (нет, это уморительная глупость!), "серой" одинокой жизни вековухи, а тут, казалось, небеса на нее обрушились... "Девушка" поникла. Почернела вся, на руках и лице, неумело скрытые косметикой, какие-то подозрительные темные пятна.
   Вот уже три недели от бедняжки прямо-таки веяло беспросветным отчаянием. От "деланной" невозмутимости и следа не осталось. Тенью пресмыкаясь по институтскому коридору, Каравайникова затравленно озиралась. Дамскую курилку на лестничной площадке между вторым и третьим этажом обходила теперь по запасной лестнице, заваленной ломаной мебелью. Едва успев поздороваться, воровато скрывалась за дверью своего убогого кабинетика и, в гордом одиночестве, стоически "зализывала раны", никому не известные раны. И, по-прежнему, - ни гу-гу! Ну ни единым словом не обмолвилась "несчастная" за три недели о причинах трагических событий, явно надломивших "Железную Леди" или "Железную старуху", как прозывали Каравайникову в зависимости от настроения. Господи, какая уж тут гордость, когда на тебе лица нет от горя.
   Не имея для "жалости" своей достоверной информации, женщины стали еще более усердно упражняться в догадках, чем невероятно раздули необъяснимую перемену в поведении старой девы. Нетрудно было представить какие гадости сочиняли про нее штатные сплетницы института.
   Чаще всего всплывала тема родословной Полина Георгиевны. Всем было известно, что Каравайникова наследница весьма не бедных родителей с "романтическим" дворянским прошлым. Когда припирали обстоятельства, она могла выкинуть на местный, институтский черный валютный рынок тройку, пяток царских золотых червонцев. Естественно, предположения институтских сыщиков, увеченных дедуктивными инсинуациями, быстро приняли уголовный уклон.
   Золото! Золотишко! Желтый греховный металл, незаменимый для нарядных зубных коронок и фикс, по предположениям жалостливых коллег, и вверг честнейшую Каравайникову в пучину уголовного преследования. Если бы эта Каравайникова не носилась бы так со своей честностью и порядочностью, может быть и переживала бы поменьше. И с коллегами была бы помягше. Посоветовалась бы как быть, как спасаться в пиковой ситуации. Все мы люди, все маленькие практичные человеки. Так нет!
   А как же! Честь - была единственным бесспорным богатством Каравайниковой, честью, достаточно высокомерная девушка, дорожила больше всего. Тут было с чего убиваться. А пятна темные?.. Ну, что тут удивляться. Милицейские костоломы известны своим хамством. К ним в руки только попади... Побили ментяры бедную женщину, побили... Надо бы написать коллективное заявление в милицию, взять на поруки неопытную дурашку, так не подступишься! Не позволит гордячка вмешаться родному коллективу.
   "Господи, праведный! - злилась Каравайникова. - И все это говорилось женщинами с жалостливой улыбчивостью. О, проклятье! Как назойливо бабы жаждали продемонстрировать свое дежурное сострадание, алчно разглядывая на шее "Невесты Бога" синяки. Эти следы позора были густо замазаны тональным кремом, прикрыты шелковым шарфиком, но разве от женского глаза скроешь что-нибудь интимное".
   Часами, как каменная, сидела Каравайникова за рабочим столом, тупо уставясь в перекрестие рамы окна сухим стеклянным взглядом. Она не чувствовала ничего. Ни рук, ни ног, ни ран на груди и животе, не говоря уже о голоде. Приносила ассистентка бисквитные пирожные, кульками теплые пончики. Полина заталкивала их в себя. С отвращением заталкивала. Лишь бы не слышать советов ассистентки Жанны. Плюнуть на переживания и поесть как следует сладенького. А лучше купить хорошего виски и надраться дома, "под одеялом".
   "Даже душа покинула свое опоганенное вместилище и, незаслуженно оскорбленная, беснуется со своими упреками где-то рядом, отдельно от бесчувственного тела". - Думала Каравайникова. Думала раскаленные мысли, томилась Полина в паутине своих безотрадных мыслей о царящей в "жизни" несправедливости.
   Одна тихоня Надежда Валерьяновна, казалось, не замечала мрачного настроения своей благодетельницы. Она приходила, рассказывала институтские новости, но Полина словно, не замечала ее. Безразличие Каравайниковой Павелецкую не обижала. Спасибо хоть не выгоняет. Надежда Валерьяновна лишь сокращала сводку внутри институтских слухов до минимума, целовала заторможенную Полину в висок и неслышно исчезала. Крепкая старушка. Ни слова комментариев для доброхотов.
   И если бы не многолетняя привычка в определенные часы дня удовлетворять естественные потребности организма, она пала бы, "как заморенная кляча", от истощения. Но дома ждали нетерпеливые домочадцы, пес Тотька и кот Тришка. Глядя на их поспешную трапезу, на их азартный аппетит Полина тоже что-то жевала, что-то пила, что-то покупала в магазине...
  
   Полина не заметила, как заснула за рабочим столом. Бессонница сказалась самым позорным образом. Никогда прежде не позволяла Каравайникова себе такую вольность.
   В дверь осторожно поскреблись.
   - Можно, Полина Георгиевна?
   Полина дернулась и не сразу разлепила слипшиеся веки. Надежда Валерьяновна села напротив и терпеливо ждала, когда одутловатая со сна приятельница придет в себя.
   В газах Надежды Валерьяновны всегда мерцала старческая слеза. Павелецкая всегда была - само участие. Вид приятельницы ее заметно расстроил. Каравайникова выглядела хуже некуда. Бедняжка кое-как причесана. Ни следа косметики. Даже на губах "съедена помада". Помотала Полина Георгиевна головой и жалко улыбнулась. Бедняжка совсем дошла до ручки.
   Надежда Валерьяновна тоже улыбнулась. Положила свою сухонькую лапку на руку Каравайниковой и зашевелила губами. Надежда Валерьяновна собиралась что-то сказать, соответствующее моменту, но Полина Георгиевна высвободили свою руку, и предостерегающе приложила к своим губам указательный палец. В сочувствии Железная Леди не нуждалась и Надежда Валерьяновна запечатала свои уста. Она молча сходила за водой, принесла из булочной пару ватрушек. Приготовила кофе, подставила чашку под нос приятельницы и неслышной тенью прошла сквозь двери.
   Свинство, так встречать заботливую наперсницу. Большое свинство.
   Эта худенькая, по старомодному опрятная, рано состарившаяся женщина напоминала мышку-норушку. У нее и повадки были мышиные, и шаг бесшумный. Порой она казалась бестелесной, так неожиданно появлялась и уходила, словно призраком проникала сквозь стены.
   Надежда Валерьяновна всегда нуждалась. Она не просила, не клянчила. Бессловесная Надежда Валерьяновна всегда стояла в профкоме в очереди на копеечную материальную помощь. Она покорно ждала своей очереди на подачку, и только глаза ее выдавали меру безысходной бедности.
   Попадая на банкет, мышка Надежда Валерьяновна ела быстро и много, виновато озираясь по сторонам. Бедненькая была так слаба, что боялась выпить глоток вина. Она всегда помнила как будет смешна, если позволит себе немного расслабиться на виду свидетелей свой непролазной нищеты.
   Надежда Валерьяновна всегда имела при себе полиэтиленовый пакет и украдкой, в конце банкета, похищала со стола что-нибудь мясное. В сумочке припрятывала несколько конфеток. Для домочадцев.
   Надежда Валерьяновна была вдовой капитана дальнего плавания, одна поднимала пятерых дочерей. Нищенские уловки ее были всем известны. Перед ней, как бы ненароком, всегда ставили блюдо с мясом и вазу с конфетами. Соседи по столу следили, чтобы тарелка мышки-норушки не пустовала. Понятно, в гостях ей пакет не требовался. Она и без пакета никогда не уходила домой с пустыми руками.
   Мозг Надежда Валерьяновны высох от постоянных забот. Она давно забыла, и то, что знала в молодости. Но, как все прищемленные жизнью женщины, была крайне обязательной и услужливой. Директора терпеть ее не могли, не раз порывались уволить по причине научной несостоятельности. Надежда Валерьяновна приходила в профком и сухими глазами смотрела Полине в душу. У мышки уже не было сил просить о милосердии. И профсоюз, под руководством Каравайниковой, вставал на дыбы, грозился обратиться в суд и директор отступал. К счастью, в прежние времена уволить человека с работы было делом нелегким. Но Каравайникова понимала, что долго так продолжаться не могло. Полина посоветовала Надежда Валерьяновне поучиться на курсах машинописи и стенографии. У мышки обнаружился подлинный талант скорописи. Она была такой скорострельной на своем Рейнметалле, что вполне заменяла двух машинисток. И директор отстал от бедняжки.
   Одним словом, благодарная Надежда Валерьяновна боготворила свою спасительницу. Но Полина сама неплохо печатала на компьютере, и быть полезной Полине мышка не могла. Тем не менее, мышка искала, как пригодиться своей заступнице, и нашла. Надежда Валерьяновна стала добровольной наушницей Каравайниковой. Через машинистку проходили все канцелярские новости. Надежда Валерьяновна была в курсе всех кадровых интриг.
   Однажды Надежда Валерьяновна поскреблась в дверь. Не предполагая, что это начало довольно странной многолетней дружбы, Полина учтиво пригласила мышку присесть, стала варить в большом лабораторном стакане кофе. Распечатала пачку печенья.
   Пока закипал кофе, Полина узнала, что в канцелярии происходит смена власти. Для начальницы отдела, а тем более для профсоюзной активистки это была очень важная новость. Альбина, прежняя секретарша директора, забеременела. Больше того, решила рожать. Ладно бы от шефа! Так нет! Подгуляла Альбина, стихаря от шефа, с главным механиком. А это уже явный подрыв авторитета руководящего работника культуры.
   В итоге, механик уволился по собственному желанию. Муж Альбины, метеоролог, пропадал где-то на Диксоне, шеф предложил изменнице три тысячи отступного, но секретарша Алька стала шантажировать шефа. Её сгоряча уволили. Нахалка обратилась в суд. Но шеф не растерялся, нанял милицейского оперативника, и тот нащелкал пачку фотографий любовных свиданий механика и Альбины. Шеф пригрозил послать мужу Альбины этот компромат на цветной пленка Кодак. Альбина ушла и на ее место заступила нынешняя стерва, секретутка скуластая Марьям, татарка. Восточная фигуристая красавица.
   Полина терпеливо слушала донос Надежды Валерьяновны. Она была поглощена своими мыслями. Перемена в канцелярии сулила определенные неудобства. К Марьям еще нужно будет притерпеться. Каравайникова не замечала по наивности своей, что поощряет добровольную наушницу на предательство. А Надежда Валерьяновна вздохнула с облегчением, вот и она пригодилась своей ревностной заступнице.
   Пришла с закулисными новостями на кофе Надежда Валерьяновна еще раз и еще раз, и Полина поборола в себе брезгливое отношение к доносчице. Не могла она обидеть бескорыстную мышку, которой более нечем было выказать свою признательность. Постепенно терпимость переросла в дружбу двух одиноких женщин.
  
   А вчера терпение женщин иссякло. Жалость женщин перешла в атаку. В кабинетик Полины, бессмысленно уставившейся в раскрытую рукопись монографии, протиснулись три делегатки от женского общества института. Мелова, Стрелкова Дарья и Пучкова Раиска. Они настроены были решительно. Метафорически выражаясь, - Добро пришло с кулаками, чтобы вернуть коллегу к жизни.
   Взглянув в лица посланцев обеспокоенных коллег, Полина сразу сообразила, что ее пришли встряхнуть, "расколоть", пришли заставить принять сочувствие коллег, и не портить своим унылым видом коллективу настроение. Делегатки пришли навязывать свою помощь. Какая помощь! Жить не хочется, а они лезут, лезут!.. Это не сочувствие! Делегатки пришли вывести на чистую воду, разоблачить свою норовистую сотрудницу! О! Эти будут действовать хирургическим путем, они уверены, что вскроют гнойник и вылечат.
   Полина вздрогнула. Как они смеют вламываться в ее жизнь в такую позорную минуту!! Ее затылок и спину окатила горячая волна. Страх разоблачения парализовал гортань. Полина хотела выкрикнуть свой протест, но из горла раздалось лишь невнятное шипение. Рука, державшая прилипшую к пальцам шариковую ручку задрожала. Полина сжалась и замкнулась на все сто запоров своей гордости.
   Женщины поняли, что сердобольная миссия их провалилась, "Железная Леди" ушла в свою раковину с головой. Но это не обескуражило ученых дам. Дамы пошептались и решили не отступаться от своего намерения добиться от Каравайниковой признания, хотя по-прежнему смутно представляли, в чем именно должна признаться Полина, и какая помощь "Невесте Бога" нужна.
   Дамы Муравейника сменили тактику. Они начали разведку издалека. Плаксиво сморщившись, женщины приставали к Полине с расспросами о здоровье. Дарья выпытывала, уж не сглазил ли кто Полину? Какая-нибудь стерва из недоброжелателей, которых у самостоятельного ученого предостаточно. Дамы льстили в три голоса, пытаясь размягчить броню отчуждения, сковавшую вековуху. Предлагали первейшее средство от бабских невзгод: выговориться в бархатную жилетку и хорошенько поплакать. Пучкова Раиска и к своей знакомой ведьме Каравайникову посылала, - купить средство против сглаза. Это были такие легкодоступные средства от стресса. Заикнулись посланницы и о таинстве церковной исповеди. Записали на листке календаря телефон дьякона Евгения, поклонника Мелковой, обещавшего устроить исповедание наилучшим образом.
   И Полина едва не потеряла бдительность, едва не проговорилась, настолько три недели душевных страданий истощили ее осторожность. Но бог миловал.
   А как просто можно было бы отделаться от навязчивых доброхотов. Соврать, ляпнуть какую-нибудь чушь, первую пришедшую на ум и вся недолга! Ну да, мол, по дороге домой попала в дорожную аварию, отсюда и синяки, и траурный цвет лица, и все остальное. Но и соврать нужно уметь. А мастерицей вранья Полина была никудышней и хорошо, что не забыла об этом. Своей неловкостью она лишь больше взбудоражила бы любопытство баб, очумевших от скуки на работе, ничего не дававшей ни их уму, ни сердцу.
   Но бог миловал. Хватило сил не забыть, что сострадали женщины вовсе не из жалости. Бабы душно страдали оттого, что старая дева не пускала это словоохотливое стадо попастись на лугах чистейшей души скрытной девственницы. Им очень хотелось обнаружить, что высокомерная "Невеста Бога" на поверку не так уж и чиста душой и телом.
   Чего уж там, зуд болтливости томил женщин, а не участие. Но они нормальные женщины, им простительны такие невинные слабости. Но старая дева с такими нормальными слабостями "на язык" и "на передок" выглядела бы смешно. А Полина твердо знала за собой: она скорее умрет, чем допустит, чтобы выглядеть в глазах посторонних смешной. Ах, как зажужжал бы институтский улей, проведав всю правду про ее гадкую тайну. Правду высочайшей концентрации, крепче серной кислоты.
  
   ГЛАВА 2 САМОУБИЙСТВО - ЕДИНСТВЕННЫЙ ВЫХОД
  
   О полной недееспособности начальницы своей сотрудники отдела донесли "наверх", директору Муравейника. Он, тоже покупал у Полины золотые монетки. Покупал через секретаршу за бесценок и был посвящен в уголовные подозрения институтских дам. Директор пригласил Каравайникову в свой кабинет, "чистилище" института, встретил на пороге, взял под ручку, трепетавший локоток Полины прижал к жирному горячему боку. Заглядывая в затуманенные очи Каравайниковой, вкрадчиво предложил помочь "хорошим" юристом "со связями".
   Полина никак не отреагировала на директорское предложение помощи. "Неблагодарная дура! - сокрушенно подумал директор и посоветовал Каравайниковой взять недельку отдыха за свой счет. Отдыха в четырех стенах квартиры Полина боялась еще больше, чем любопытных взглядов сплетниц и продолжала таскаться в институт.
   Наедине со своим несчастьем Полина дошла до ручки. Еще никто из близких не был посвящен в ее тайну, еще не прокатилась волна позорной молвы, но сердце уже готово было разорваться от переполнявшей его безысходности. Рано или поздно ее позор перестанет быть тайной. Позор вырвется наружу, чтобы погубить ее. Она этого не переживет. Жизнь остановится. Стыд не знает пощады. Институт, увлекательную работу, верную единственную опору в одиночестве, придется покинуть. А что дальше?.. Опять пытка в четырех стенах.
   Отчаяние душило, отчаяние требовало исхода, но рассказать кому-нибудь о случившемся - не расскажешь. Позор! Неслыханный позор! Но и молчание было невмоготу.
   Надо было что-то делать. Жить в таком состоянии теряла смысл. Порой она пыталась, как умела, помочь себе сама. Но опыта не было, подобной жестокости испытаний в ее жизни не случалось еще. Кажется, были применены все мыслимые средства лечения души. Применены были современные методики самовнушения. Какое там! Процедуры древней Йоги отдавали насилием, самоистязанием, только раздражали рассудок принуждением к покорности предначертанной свыше судьбе.
   Молиться перед иконой пробовала Полина. Не приняла икона запоздалого покаяния атеистки, заигрывающей с религией своих предков. Дважды напилась виски, по доброму совету ассистентки, знающей толк не только в вине, но и в наркотиках. До рвоты напилась Полина.
   И от "косячка" с "травкой" не отказалась. Они уединились в Измайловском парке. Полина выслушала краткую лекцию о предосторожностях при обращении к помощи наркоты. Но видно было, что сама ассистентка не верила ни одному своему слову о "безопасности" растительного дурмана.
   Ассистентка трясущимися ручонками долго, суетливо чиркала газовой зажигалкой. Она сразу же успокоилась, едва раскурила зеленоватый "косячок" с травкой.
   "Бедняжка не заметила, как переступила черту, из-за которой возврата нет. Да она законченная наркоманка", поежилась Полина, уныло наблюдая как у ассистентки стекленели странно заблестевшие глаза, с расширенным, бездонным зрачком. На лице девицы проступила улыбка превосходства. Она гордилась тем, что бесстрашно переживает ощущения, недоступные начальнице, прозябающей в идиотском целомудрии.
   - Полина Георгиевна, не любите вы себя. - Вальяжно заявила обычно подобострастная искательница ученой степени. - Такая красивая и такая вы пустая. Мне бы вашу красоту. Я бы шла по жизни как ледокол. Моему интеллекту только настоящей красоты не достает. А без красоты и удачи нет. Разве это справедливо?
   Девку явно "повело"... Нет, Полину не оскорбил развязный тон Жанны. Веснущатое, простоватое лицо ее вспотело. Крупные капли пота, стекая с переносицы, расквасили дешевую тушь для ресниц и оставляли на щеках черные борозды. Полине было жалко дурнушку, обиженную природой. Полиной овладела ирония. "Ах, поганка неблагодарная"!
   - По твоему, моя дорогая, карьеру я сделала за счет своей красоты? - Хохотнула Каравайникова.
   - Не-а... Я... Я... Этого не говорила, - затрясла Жанночка маленькой редковолосой головкой на тонкой детской шейке. - Вы умная, Полина Георгиевна. Слишком для женщины умная. Вы умное красивое чудовище с гипнотическим взором. Я видела, как мужики перед вами съеживаются. Вы их подавляете своим превосходством. Они вас не понимают... Никто вас не понимает... А я - понимаю и за это люблю вас, милое мое чудовище. Вы хоть и холодная, но все равно уютная. Я балдею, когда сижу в вашем кожаном кресле, посреди антикварной мебели. Вы так правильно варите кофе...
   - Хватит, хватит фантазировать, моя дорогая, - смутилась Полина от ласковых слов захорошевшей девчонки. Это не лесть. Это сермяжная правда, Полина Георгиевна лапочка вы моя. Ничего не скажешь, уютное у вас одиночество... Уютное... Но на мужика я этот уют никогда не променяю. Ни за что! Я хоть и не фигуриста, но за мной мужики ухлестывают только так. У меня сейчас целых два любовника. А было на той неделе - целых три любовника.
   Каравайникова немного опешила. Она не знала обижаться или не обижаться на похвальбу этой блеклой сучки. Никто не смел при ней говорить о мужиках так беспардонно. Даже интересно, пожалуй...
   Жанна облапила Полину и мокро чмокнула в шею, где-то под ухом. Полина оцепенела. Нежность, проявленная к ней так искренне, озадачила ее. Пропала злость, появилась жалость к Жанне, пропащей девчонке.
   - Значит вы счастливая, детка? Вам есть чем похвастаться перед старой девой. - Снисходительно улыбнулась Полина.
   Жанна встрепенулась, уловив напряжение в словах начальницы.
   - Хорошо, хорошо, о мужиках больше ни слова. Простите меня, Полина Георгиевна, душечка вы моя... Вы красивая... Да, что это я несу... Это я уже говорила. Извините, Полина Георгиевна... Говорят, красота спасет мир... Говорят?
   - Это азбучная истина, милочка, притча это. - Сказала Каравайникова покровительственно.
   - Не-а, голубушка Полина Георгиевна! Мы запутались в притчах, мы хотим жить по этим притчам, а не получается. Не спасет Мир никакая Красота. Из-за нее все неприятности. Красота разъединяет нас. Она делит нас на две неравные половины - счастливых и не счастливых, на красивых и некрасивых. А когда установили эталон красоты, разные там золотые сечения и прочие идеальные пропорции, - установили художники и добили дурнушек окончательно. Вот как жить всю жизнь с мыслью, что ты - некрасивая.
   - Не надо так, наговаривать на себя, - с энтузиазмом вскинулась Полина. - У вас столько поклонников, вы, Жанночка, симпатичная...
   "Ну и сказанула, - спохватилась Полина. - Лицемернее не придумаешь".
   - Кобели, Полина Георгиевна, а не поклонники. - Вздохнула ассистентка.
   У Жанны потекли обильные слезы. И, правда, ручьями. Она их не замечала. Носом не шмыгала. Голова ее клонилась на плечо Полины, глаза полузакрыты...
   - Бабы все несчастные, - бормотала Ассистентка. - По бюсту нас встречают, по бедрам провожают, по коленкам оценивают наш интеллект...
   Окурок в тонких длинных пальчиках, прозрачных, пальчиках, с заостренными подушечками, окурок размяк и разваливался. Полина заторопилась. Зелья на нее могло не хватить. Осторожно вынула окурок из пальцев Жанны. Руки дрожали и у нее. Это кошмар какой-то, так ей хотелось заплакать вслед за наркоманкой.
   С первой же затяжки приторным, влекущим дымом Полину едва не хватил "кандрашка". Она хотела встать и уйти, но покачнулась и брякнулась на землю. Жанна разлепила глаза. Привычка к опасности мгновенно дала себя знать. Жанна немного "протрезвела" и, покачиваясь, быстро заковыляла прочь.
   Перепуганная ассистентка вынуждена была вызвать скорую помощь. Сама она скрылась, а Полине, приведенной в чувство обычным нашатырем, пришлось нескладно врать про боли в желудке, про тошноту, головокружения. Она едва отбоярилась от подозрительного фельдшера, чуть не силой с шофером на пару тащившего Полину в санитарную машину.
   Где там! Тщетно. Нет такого лекарства! Боль, причиненная негодяем, была Большой Болью. Слишком Большой, - изощренная, несравнимая с телесной болью: с ушибом там внизу живота или даже с кровавой раной на бедре. Эта царапина, оставленная какой-то ржавой железякой, хоть и глубока была, но зажила в три дня. Как на кошке. А живот перестал болеть уже на следующее утро. Вот душа все не заживала. Душа была покалечена этой Болью. Душа просто отказывалась принимать лечение. Бедненькая все ждала, когда свершится Высший Суд, Праведный Суд и Высшая Справедливость все расставит по своим местам.
   Время текло, а боль души, хотя и метафизическая боль, не спадала. И пришла Полина к горькому выводу: не излечиваются временем страдания души. Эта мистическая особа не признавала законов земной реальности, где физическая боль физических ран, зарастает травой забвения, зарастает вместе с физическими ранами, сами по себе.
   В этой боли было нечто онкологическое. Жизнь, отравленная непреходящей болью души, лишь плодила метастазы отчаяния. Кому нужна такая жизнь, когда стыдишься самое себя?? Прозябание это, а не жизнь. Разве что подонкам нужна такая ущербная жизнь. Изгоям, привыкшим жить в грязи бесчисленных пороков. От подонков отказались не только люди, от них, поди и душа давным давно сбежала. Или зачахла вконец от слез бессилия и презрения к своему обиталищу, которое не имеет права покинуть до последней минуты жизни подлого тела.
   "Но я не подонок, чтобы презирать себя, - восставал иногда разум Полины против душевной боли. Но что проку. Что она могла изменить сама? Да ничего.
   Постепенно, незаметно закралась в голову Каравайниковой шалая мысль о самоубийстве. Абсурдная мысль. Грязная, по прилипчивая, как любая грязь. Это были те еще метастазы! Цепенящие! Страшные! Но другого выхода найти она самостоятельно не сможет никогда. С душой-чистоплюйкой никогда не помириться. Даже искусственного забвения от наркотиков не получить. Да и как смочь вылечить себя, если утрачена воля к жизни. Если внутри пустота. Такой жизни, навсегда, наедине со своим позором, - ей не вынести. Для этого нужно стать совсем другим человеком. Именно другим. Отказаться от самого дорого, - чести и достоинства, перестать уважать себя. Да и просто противно цепляться за жизнь в ее положении. Бывают моменты, когда живучесть для человека становится - унизительной. Человек не клоп, не таракан, чтобы ставить рекорды живучести. Мне это не нужно, а до других дела мне нет.
   Постепенно Каравайникова перестала отгонять мысль о самоуничтожении. Эта мысль давала уже нечто определенное, собирательное. Что-то вроде ближайшей цели. Цель начинала сосредотачивать в одной точке силы воли. Мысль о суициде становилась привычной. Как любая привычка - удобной.
   Да, да, да! Удобной! Суицизм проблемы решал легко, в одно мгновение. Можно сказать, - без боли, если как следует продумать способ самоумерщвления. Без боли и навсегда. Полина начинала смиряться с неизбежностью насильственного исхода. А насчет греховности такого поступка...
   "Греховности!? - Ненадолго споткнулась мысль Полины. - Где был Всевышний, Всеведущий и Справедливый наш Создатель? Как мог попустить Всевышний, законодатель справедливости, когда ублюдок творил свое черное дело!?"
   "Никто не имеет права осуждать женщин, - горячилась Каравайникова, - женщин, которые после подобного унижения кончали жизнь самоубийством. Каждый человек, кому Господь отказал в защите, вправе распорядиться своей жизнью по своему усмотрению. Никто не имеет права заставлять жертву терпеть проклятье унижения всю жизнь только ради того, чтобы не согрешить перед Небесным Пастырем!"
   Сначала Полина оробела от своей дерзости. Подошла к иконе Николы Угодника и посмотрела ему в глаза. Нарисованные были те глаза. И она возмутилась на свою робость. Ее прорвало, понесло.
   "А ведомы ли Ему страдания его смертной овцы? Да, да! Ведомы ли Богу человеческие ничтожные страдания, когда приходится жить на одной земле, в одном городе, дышать одним воздухом с негодяем, искалечившим твою жизнь?"
   Это были богомерзкие мысли, но они погнали кровь мощным потоком, взбодрили увядающий мозг. Богохульство только укрепило ее решимость покончить с собой в самое ближайшее время.
   Как ни странно, но именно теперь, после недель ужаса перед своим будущим, отравленным несмываемым унижением, мысль о суициде понемногу стала отрезвлять Полину. Последнюю неделю она обдумывала этот шаг почти спокойно, почти деловито и всесторонне.
   Понятно, душа не смолчала. Она негодовала на самоуправство кощунствующей женщины. Душенька грозила за самоубийство адскими карами на "Том Свете". Но душа особа вечная. Пожила с тобой, пока тело было живо, и ушла к Богу за новым назначением. Определят ей очередную роженицу, и поселится она в непорочном тельце младенца. Вечная и счастливая. Так и бродит туда-сюда. Душенька особа вечная, так что, не указ она смертной женщине.
   Показалось Полине, что в этот момент, на пике страданий, душа ее от гнева и бессилия пережила клиническую смерть. Закончилась земное дежурство души, надзирательницы, посланной Всевышним для контроля за своей овцой. Душа перешагнула границу тьмы, и увидела нездешний свет: розовый, роящийся, жемчужный.
   Нет, это был не свет надежды, которая обещала, что все наладится, что жизнь смертной грешницы-ослушницы вернется в свое прежнее русло. Это был свет прозрения. Свет жемчужный этот предназначался не душе, особе нетленной. Это был сигнал. Сигнал этот предназначался для нее, Полины Каравайниковой. Свет из другого, неземного мира, куда дорога вела через самоубийство, враз разрешающее все проблемы человека потерпевшего жизненную катастрофу.
   Женщина эта не распознала сакральное значение жемчужного свечения в ее слишком наэлектризованном воображении, но это уже не имело значения. Сигнал был. Сигнал был благоприятный. Это уже был, какой никакой, а выход из тупика отчаяния. Если решиться пойти на этот запредельный жемчужный свет, она сохранит навечно свое человеческое достоинство.
  
   ГЛАВА 3 ЗАВЕЩАНИЕ
  
   Едва решение было принято, Полина почувствовала, что между нею и людьми пролегла черта отчуждения. Она добровольно ушла от людей, хотя шаг ее никто не одобрит. Она почувствовала себя преступником. Уже осужденным преступником, заслушивающим пространный приговор. Преступником готовящем про себя для суда свое последнее слово. Это не будет слово оправдания. Ей не в чем оправдываться.
   Так закончилась самая тяжкая полоса ее жизни, полоса неопределенности, полоса телепатия между жизнью и смертью.
  
   В тот же вечер, несколько успокоившись после принятия решения о самоуничтожении, Полина почувствовала, что вновь ощущает свое отощавшее тело. К ней возвращались реальные ощущения времени, пространства и бытия. Но каким же противоестественно тяжелым было теперь ее костлявое тело. Навалилась на грудь нечеловеческая, какая-то лошадиная усталость. Верный признак, что, впервые за три недели, она заснет без страха снова, в сотый раз, увидеть на обратной стороне век фильм о своем несчастье.
   Смонтированный из обрывков вспоминаний, этот садистский фильм, тем не менее, был полон живописных подробностей. Пикантных даже подробностей. Подробности эти подтверждали, что произошедшее несчастье тоже есть неотъемлемая часть жизни человека. Только в часть эту мрачную жизни старая дева была слишком долго не посвящена.
   "Вот и высплюсь пред смертью". - Удовлетворенно зевнула Полина, по привычке взбивая перед сном пуховую подушку.
   На этой подушке так сладко спалось. Мама готовила ее в приданное дочери к свадьбе, которую ждала до своего последнего часа. Неудивительно, что подушка так долго сохраняла материнское тепло.
   Полина натянула одеяло на голову.
   "Решение о способе самоубийства можно принять и утром. На свежую голову". - Горестно запланировала Полина.
   И спугнула сон.
   В голову полезли мысли о том, как воспримут ее смерть на работе. Постыдную смерть. Ой, и зажужжат девки в институтской курилке. Вслух не скажут, а про себя дурой назовут. Наверняка. Придут ли коллеги на похороны, тоже под вопросом. Хотя бы цветы послали.
   Умирать в качестве протеста против мерзостей жизни Каравайникова просто боялась. Как представит свое бездыханное тело, как вообразит себе, что оно валяется на земле неопрятное, никому не нужное, сплошная для всех обуза, так и заколотится сердце в протесте.
   Разумеется, проще и справедливее было предать смерти насильника. Но это нужно уметь, и хорошо уметь, чтобы он сам с тобой не расправился во второй раз. Окончательно... Она не прочь была прочитать какое-нибудь пособие по умерщвлению негодяев. Можно, можно было поучиться профессиональному ремеслу убийства. Но где как достать такое пособие. А если и достанешь, - так потренироваться нужно, а на ком? Да это такая бодяга... Люди всю жизнь посвящают этому ремеслу, потому у них и получается. А женщина-любительница, - нет, нет, это блажь...
  
   Мать честная! Стыдобища-то какая. Страшно подумать, сколько хлопот обрушится на голову сестры Варвары. За рытье могилы жуть сколько сдерут землекопы. Да еще гроб, да венки. Еще оркестр. Без оркестра похоронить родную сестру Варваре престиж не позволит. Да, оркестр обязательно будет. Живые цветы Варвара обеспечит. Неужели и для меня, "неправильного" покойника будут играть, как и для всех "нормальных" жмуриков? "Умер наш дядя и жалко нам его?" По полному погребальному чину будут хоронить, пожалуй. На меньшее Варвара не согласится. Не так воспитана. Она может быть неважной сестрой, но приличия и для нее - дело святое. Вот и хорошо. Вот и прекрасно".
   " Ой, ли... Хорошо ли? Прекрасно ли? Я такую подлянку подложу Варваре... А вдруг Варвара разозлится и пойдет на поводу у ханжей? Она может психануть! Может! Все из-за тех же приличий. Ведь самоубийца бросает тень и на своих родственников! Разобидится Варвара, прямо из морга заберет позорное тело, домой не повезет. Ох, господи, пресвятая мать Орина... Искромсанную патологоанатомом, бросит меня в не строганый гроб... Ни цветочка не положит, ни слезинки не уронит... И зароют меня как безымянного бомжа на самом дальнем краю кладбища. Рядом со свалкой кладбищенского мусора".
   У Полины предательски зачесался нос. Она поежилась, едва не захлюпала от жалостливой истомы к себе, бедняжке горемычной, всеми презираемой.
   " Ну, да, там, на краю такая вонючая болотина. Б-р-р... Пиявки, лягушки, такие скользкие... Пожалуй, так и будет. В болоте закопают меня... А про крест православный и говорить нечего... Жуть смертная, да и только. Ни памятника надгробного, ни оградки. Будут пастись на безымянной могилке облезлые козы, твари бодучие, такие милые дьявольскому сердцу. Никто и не вспомнит обо мне, несчастной. Бр-р-р!"
   Сквозь стиснутые веки просочилась слабовольная слеза... Нет, это из носа потекла светлая жижица. Как никогда заревела Полина в голос, и побрела на кухню накапать себе корвалола.
   " Как быстро в несчастье портится характер. - Подумала Полина.
   Какой тут сон. Каравайникова вышла на балкон, глотнуть свежего воздуха перед очередным сеансом бессонницы. Озябшие предрассветные звезды аж звенели от злости.
   "Ночь - это маленькая смерть". - Подумала Полина.
   Мысль ей понравилась своей трагичностью. Надо же! В этой трагичности присутствовал даже некий философический пафос. Мысль была так созвучна настроению. И снова захотелось пожалеть себя, но она стиснула зубы и подавила жалость... Посмешище. Без одного дня покойник, а берется философствовать. Подумала бы, как понадежнее совершить свое черное дело.
   " Каждую ночь с нами происходит маленькая смерть".
   Истомившийся за три недели безделья, мозг жаждал настоящей работы. Мозг трепетал от подвернувшейся возможности хорошенько напрячься и отмежеваться от реальности созревающего самоубийцы. Мозг жаждал абстрактного эфира вольного воображения. Мысли хотели полетать перед мгновением Икс, насильно прерывающем связь земной мысли с вечностью Вселенной. Мозгу неважно было над чем экспериментировать. Для него тоже настоящая работа была наркотиком.
   "Засыпая, мы умираем... А сны - это послания от смерти с "того света". Увы, в никуда. Нет, они предназначены продолжающим тянуть свою жизненную лямку, ничего не знающим о вечном покое Того Света... Боже мой! А душа и рада, что мы становимся такими беспомощными, такими безопасными для нее. Вы только посмотрите на нее. Отдыхает душа от нашего земного сволочизма. Улетает в просторы Вселенной... Порхает как голубой мотылек. Наверное, жалуется мотылек Всевышнему, как трудно с нами бороться. Доносчица... "Там", поди, уже известно, что я надумала руки на себя наложить. Известно-то известно, но никто не торопится предотвратить глупость старой девы. А ведь я и вправду - "Невеста Бога". Что женщина ты, Всемогущий, не пожалеешь свою "Невесту", пребывающую в растрепанных чувствах по твой вине. Не нужна я тебе... Не нужна...
   Город гудел утробно, откуда-то из-под земли. Как зарытый в землю мощный электродвигатель. Город гудел, переливая из пустого в порожнее мертвые сны.
   "Вот и настал черный день. Утром первым делом нужно снять со сберкнижки все до копейки, что по рублику отложено на этот самый черный день. Не забыть бы написать завещание. Короткое, но толковое. Квартиру, само собой, - племяннице Карине. А то Варвара быстро промотает. А Варваре? Варваре достанется фамильное серебро и остатки прадедовского золота в царских червонцах. Господи, какая я непрактичная у тебя. Словно жить собиралась сто лет. Золото берегла. Мамины вещи, выглаженные, висят в шкафу... Папин архив сохраняю... Плюшкин в дамском платье. Даже завещания не имею. Отчего это? Эгоизм это или от обиды? Глупая я еще, господи... К смерти надо готовиться, а я делю имущество между живыми. А готовиться нужно загодя. Чтобы не суетиться в последний день. Бог с ними, с наследниками, сами разберутся. Хотя нет, не разберутся. Еще нужно тащиться к нотариусу. Завещание заверить. Чтобы никаких недоразумений ". Умереть даже по своей воле - не так-то просто. Тоже событие"...
   Каравайникова хотела было перекреститься. Вернулась в спальню, требовательно взглянула на темное безразличное лицо усталого святого, скучавшего в полумраке спальни. И не посмела кощунствовать. Контакт с родительскими образами так и не наладился. Не хорошо. Не по-христиански.
   "О, бабы, бабы! Вместо того чтобы отомстить негодяю, мы себя убиваем... - Полина набросила на икону свой ситцевый халатик. - Вот теперь я совсем одна и ни на кого более не рассчитываю. Ни к кому никаких претензий... И ничего хорошего в этом не вижу. Спятила баба. Некому поучить вожжами. Представляю, как будет ворчать Варвара: "Был бы мужик дома - не допустил бы греха".
   Полина достала их холодильника тарелочку с остатками сотового меда. Мед затвердел. Аромат выветрился, но вкус так и остался божественным. Но мед не подсластил грустные размышления. Последние размышления самоубийцы...
   "Раньше, чуть что, я сразу начинала выступать, "права качать", как выражаются приблатненные нынешние интеллигенты. Любому начальству говорила прямо в глаза, если он поступал не по совести, несправедливо... Сколько лет проработала председателем месткома... Сколько грамот, сколько подарков получила за свою честную работу на благо родного коллектива... Даже забавно, все больше часы дарили... Словно, подгоняли мое время. Сколько повоевала за права своих коллег... И все бесплатно. А когда пришел мой последний час - рядом никого. Никому ты, Полина Георгиевна, не нужна более со своей хваленой справедливостью".
   Горьковатый мед защекотал горло. Каравайникова опять захотела поплакать, но и тут обнаружился недосмотр Всевышнего, - обделил слезами.
   "Теперь, Полина Георгиевна, о справедливости ты и не вспоминаешь. Спеклась, милочка ты моя. Над тобой надругались, а ты и хвост поджала... Ах, Справедливость, Справедливость... Коварная ты штука. Другие женщины до умопомрачения требуют от жизни бабского счастья, а я, как ненормальная требовала Справедливости. И не обижалась, когда за глаза обо мне шептались: "эмансипетка"!
   Тарелочка опустела слишком быстро. Раньше этого лакомства хватило бы еще на одну покушку.
   "Я желала этой справедливости, как бабы, в самую свою знойную пору, желают мужика... О! Это самое страшное, когда в недрах женщины рождается это нестерпимое желание. Желание Справедливости. Это жгучее, стонущее от страсти чудовище пожирает мозг, женщина глупеет от своего желания. Да руки коротки настоять на своем. Увы и ах! Нормальная баба смиряется, обессиленная, беспомощная она уходит в себя, впадает в транс безразличия, как саламандра впадает в спячку... Но это обманчивое безразличие, обманчивое смирение, господа хорошие!"
   Мысленная тирада эта предназначалась мужу Варвары. С трезва безответному существу. Забитому. Но буйному спьяну. Вспомнив о зяте, Полина и ему назначила часть своего домашнего скарба. Охотничье ружье Зауер с золотой насечкой и оптическим прицелом, нормально зарегистрированное, мирно почивающее в платяном шкафу, рядом с дедовским сюртуком.
   А мысль все отвиливала от практических забот. Спешила в сферу абстракции, поэтических метафор, в виденческий мир воображения. Не очень ее там принимали грезы, слишком иронична она была. Ну да бог с ней... Не долго ей осталось...
   "А "воще" удивительно. Вот и меня, как всякую нормальную женщину, тянет поразмышлять на тему возмездия. Отвлеченная тема, но все-таки. Не нужно обижать женщин. Не нужно. Себе дороже выйдет. В дремлющем наяву, в мозгу оскорбленной женщины, ожидающей подходящий момент, мысль о возмездии змеей скручивается в спираль. В потемках окостеневшего сознания эта мысль-змея ведет себя развязно. Знает, подлая, ее не выдадут. Порой многие годы, а то и всю жизнь она шипит и требует устроить вселенский погром. И женщина ждет подходящего случая для мести. Пока не забудет, с чего взбеленилась. Справедливость... Да на кой она мужней бабе, когда вокруг тебя детишки, когда рядом надежный добытчик мужеского пола. Какая разница как он добывает корм. Но бог с ними, клушами. Я не завидую. Неужели и я обречена до конца дней своих жить со змеей в мозгу, с неосуществленной местью? Змея будет жалить, жалить, а я терпеть, терпеть? Да нет, где там! Я не настоящая женщина, я с брачком. Я не выдержала первого же серьезного испытания на прочность. Я выродок, а у выродков инстинкт самосохранения тоже подпорчен. Я спеклась. Я скорее себя убью, чем в порядке справедливого наказания лишу жизни другого человека".
   Босая Полина пошлепала в свой кабинет. Включила бронзовую настольную лампу с зеленым стеклянным абажуром. Положила перед собой белый-белый, чистый-чистый лист мелованной бумаги, отвинтила колпачок отцовского "вечного золотого пера" фирмы Паркер. Вздохнув, стала медленно, крупно выводить слово" Завещание. Перо скрипело, не оставляя следа. Чернила высохли...
   "Знамение. - Грустно улыбнулась Полина ослепительному листу бумаги. - С такого вот чистого листа нормальные люди начинают после катастрофы новую жизнь, а я заканчиваю"...
   Каравайникова набрала в баллончик авторучки черных чернил и упрямо уперлась пером в белое бумажное поле. " Завещание" - не дрогнувшей рукой вывела она черным по белому. Разделила свою жизнь на две неравные половины. Белую - "До Того" и черную - "После Того". Вот так, одним росчерком пера отделила общеизвестное, до дна изученное Бытие, от неведомого, но привлекательного своими тайнами Небытия.
   "Вот и все. Черта подведена"...
   Рука Каравайниковой все-таки дрогнула. Теперь она не сомневалась, что приняла окончательное решение. Остается достойно исполнить свое решение... Хватит нервотрепки, хватит сомнений. Сейчас нужно быть очень спокойной и рассудительной. Разделить свои вещи нужно по честному. Не дай бог обидеть кого-нибудь. Последняя воля человека должна быть в высшей степени обдуманной и справедливой. Это моя последняя обязанность на земле...
   " Вообще-то золото больше нужно внучке. Ей предстоит свадьба, белое платье с фатой серебристой, белые туфельки, крупные хризантемы. И бабушкино ожерелье из крупного розового жемчуга. Обручальные кольца лучше заказать у хорошего ювелира из фамильного золота"...
   Полина больше не думала о внучке как о родной девочке со своим именем и своим лицом. Она думала о внучке как о юридическом понятии "внучка. Так, вроде было легче соблюдать справедливость при дележе наследства. И для сердца легче. Пора привыкать к вечной разлуке.
   "Нет, правда! Варвара это тот еще фрукт. Живет одним днем. Здесь и сейчас. А что завтра - пусть муж заботится. Как сестру похоронить по-человечески, так ее нет. Ее больше заботит, что скажут люди. Православные, конечно же, будут плеваться вслед самоубийце, это так, но я все же родная кровь".
   Полина взорвалась от негодования. Она несла напраслину со зла. Что-то в глубине ее не желало умирать, даже завидовало тем, кто будет продолжать жить. Не ахти как хорошо, но жить, жить... Варвара была не такая, как она о ней подумала, но маленькая гадость, промелькнувшая в голове под занавес, ей нравилась.
   - Ну и ехидна же ты, Полина Георгиевна. - Вслух произнесла Каравайникова, и отшвырнула авторучку.
   Голова закружилась... Полина помассировала затылок, но возмущение на собственную злость не унималось. Плохо видя кончик золотого пера сквозь прилившую к глазам кровь, Полина жирно, широким размахом зачеркнула слово Завещание и поставила тучную точку. Налила себе рюмку коньяка... Ничего не почувствовала, выпила вторую. Головная боль начала отступать.
   Полина вновь присела к столу. Скомкала испорченный лист. Достала другой. На ослепительно белом листе душистой шведской бумаги крупными, уверенными в себе буквами, составила список дел на завтра. Начинался список с завещания. И осталась довольна собой. Проверила текст, нашла две описки, аккуратно забелила ошибки корректорской краской, старательно втиснула "правильные" буквы. Осталась собой довольна. Это хорошо. Наконец-то к ней возвращается интерес к обычным житейским обязанностям, которые для хорошего человека начинаются с заботы о других. Ей хотелось, ей очень нужно было оставаться на земле до конца "хорошим человеком". Пусть она как женщина, - какая никакая, но человеком она останется только "хорошим". Хотя, завтрашнему покойнику это ни к чему, но хорошо.
   Полина промокнула траурный текст малахитовым пресс-папье с серебряным орлом, распластавшимся на месте предназначенном для ручки, и пошла спать. Хорошо исполненная работа и раньше вселяла в неё чувство уверенности.
  
   ГЛАВА 4 САМОСУД
  
   Мысли о последствиях добровольной смерти более не прибавляли страданий. Пожалуй, наоборот, ледяные простыни согрелись необыкновенно быстро. Полина именно теперь, утопая в уютной пуховой перине, стала понемногу приходить в себя. Суицид не терпит суеты. Тут нельзя быть уверенным в себе наполовину. Иначе не миновать беды и вместо вечного покоя на кладбище можно "загреметь" до конца дней в койку спинальным инвалидом.
   Заснуть она не заснула, но это уже не имело принципиального значения. Главное, голова загружена серьезной позитивной работой. Она снова могла рассматривать себя и свои беды в окружении жизненного пространства как бы со стороны, объективно. Стыд более не мозолил мозги. Хорошее и плохое в ней снова были каждый на своей полочке. Сила и слабость ее по-прежнему враждовали, но эта вражда не заслоняла весь мир. Она больше не боялась в себе плохого, за что ее могли осудить ханжи.
   В полудреме даже затеялось в воображении нечто похожее на судебный процесс. Вот и хорошо! Только она могла судить себя, наказывать или прощать, приговаривать или оправдывать. Приговор самоубийцы себе самому должен быть взвешенным и честным. До сего дня она была больше в роли прокурорши и судьи, винила себя даже там, где не согрешила. Довольно самобичевания. Нужно не забыть, что не только прокуроры и судьи решают судьбу человека. Прежде чем лишить себя жизни, судья слово должен дать и Защите.
   " Конечно же, это проформа в моем положении обреченной, но все-таки". - Зевнула Полина, принимая любимую позу. Повернулась на правый бок, поджала ноги, ладошку сунула под щеку.
   И слово Защите было предоставлено. Прежде всего, Защита потребовала Справедливости. Несправедливо подзащитной уходить из жизни, оставляя ее в распоряжении негодяя. Защита объявила, что смерть Полины Каравайниковой никак не может быть добровольной. Она наложит на себя руки вынужденно. И вынудит ее к этому не стыд, не беспросветная душевная боль, но тот, кто подвергнул ее унижению. Подонок не только надругался над душой женщины. Получалось, он еще и присвоил себе право распоряжаться жизнью и смертью тела своей беззащитной добычи.
   - А это не по-божески. - Вызывающе Заявила Защита.
   - Какая разница для повешенного, на какой веревке его вздернули, на льняной или конопляной. - Отмахнулся уверенный в своей непогрешимости Прокурор и Защита разом утратила свой идеалистический задор.
   - Несправедливо лишать приговоренного права выбора. - Находчиво, но без всякого энтузиазма парировала Защита.
   - Слишком несправедливо. Для приговоренного имеет символическое значение каждая мелочь ритуала умерщвления. - Рассеянно пробормотала себе под обвиняемая, женщина средних лет миловидной наружности.
   Судья и прокурор удивленно уставились на женщину, словно на постороннюю в судебном процессе.
   - Кто это тут права качает? - Нахмурился прокурор.
   - Из потомков "бывших". Полина Георгиевна Каравайникова. - Доложила секретарь суда, как две капли воды похожая на ассистентку Жанну, стажировавшуюся у Каравайниковой. - Рост 170, вес 62, талия 50, бюст Љ 5, - бубнила Жанна, - зеленоглазая, русая, ранее не привлекалась, в порочащих связях не замечена, незамужняя, лингвист по профессии.
   - Несправедливость, однажды случившись на этом свете, продолжит преследовать свою жертву и на Том свете. - Снова подала голос подсудимая.
   - Да хватит вам Каравайникова носиться со своей Справедливостью, надоело! - отмахнулась судья. Она взглянула на часы, подаренные Каравайниковой Обкомом профсоюза в 1980 году, и заерзала в кресле, поправляя под собой изящную бархатную подушечку.
   Процесс затягивался. Защита устала от безнадежных прений. Судья устала от наивности Защиты, от занудливой обвиняемой, не соизмеряющих свое абстрактное прекраснодушие с непреложным Законодательством Человеческой Судьбы, написанным самим Всевышним.
   Воцарилось гробовое молчание. Полина почувствовала, что всхрапнула во сне и встрепенулась.
   - Попрошу не богохульствовать! - Напыщенно потребовал прокурор.
   - Свят, свят! - Перекрестилась Судья.
   - Не будет покоя мученице и Там. Не получит она райского блаженства. Адское чистилище в преисподней ждет самоубийцу. Высокий суд должен помнить, что у нас он самый гуманный в мире. Нужно пожалеть одинокую несчастную женщину. - Лишь из упрямства дерзила честолюбивая Защита.
   - Да сколько можно. В конце-то концов... Не заслужила я преисподней. Этот скот и на Том Свете будет приставать ко мне. - Дремотно обронила обвиняемая.
   - А вот оскорблять не надо! Не вам, подсудимая, решать, куда ангелы пошлют свидетеля вашего позора. - Напомнила высокомерно Судья.
   - Не много же жалости у ваших ангелов. - Философски, совсем неуместно вставила свое словечко подсудимая.
   - Забываетесь милочка, - возвысила гневный голос судья. - Жалость унижает человека! Неужели жалость важнее справедливости!?
   - Не знаю... - Потерянно обронила подсудимая.
   - Да, да! Как мы забыли! Вызовите, наконец, свидетеля! - Потребовал прокурор, как прокукарекал.
   - Да это же он! Он самый! Это он! - Вскрикнула обвиняемая, не дождавшись появления в кинозале негодяя-свидетеля. И проснулась.
   Сердце билось как загнанное. Проснулся и кот, примостившийся в ногах. Полина положила его себе на грудь. Кот свое дело знал туго. Он сообразил, что у хозяйки стресс и заурчал особым, убаюкивающим, прямо-таки колдовским урчанием.
   Вскоре Полина перестала чувствовать свое сердце.
   Унижение поколебало уверенность Полины в себе. Восстановить равновесие могло только прошлое, если оно достойное.
   Полина любила вспоминать. Больше потому, что бесконечно любила мать и отца, в течение месяца один за другим умерших во сне, тихой, чистой смертью. Так же чисто прожили родители и свою долгую жизнь.
   "А вот у дочери смерть чистой не будет" - безразлично подумала Каравайникова.
   Раньше стыдиться ей было нечего. В трудную минуту это была верная отдушина. Всю свою жизнь она стремилась жить по совести, по справедливости. Не мешать другим, не вырывать кусок из чужого горла, не подличать ради карьеры. И стремление к справедливости даже в мелочах жизни отблагодарило ее с торицей.
   Благодаря обостренному чувству справедливости, Каравайникова сознавала себя женщиной порядочной, во всех смыслах. Полина была счастлива этим скромным, неброским достижением. Достижению этому не завидовали, оно не плодило врагов. Если не кичиться. Чего не скажешь про тех несчастных пройдох, кто отдал свою порядочность за прибавку к жалованию. Часто не такую уж и большую прибавку, чтобы изо дня в день лебезить перед начальством. О, Господи! Масляно заглядывать в начальственные глаза, изучать каждую гримасу на жирной физиономии, изводя себя сомнениями: угодил или не угодил.
   Кот полчасика отдежурил свое и опять перебрался в ноги, где не так тепло, но зато спокойнее. Полина то и дело включала ночник, взглядывала на часы. С прошлым у нее все было в порядке, но сон все равно не хотел сменить гнев на милость.
   " Нет, в самом деле, несправедливо отдавать негодяю право распоряжаться твоей жизнью и смертью". - Думала Полина, постепенно раздражаясь.
   К пяти часам утра самоубийство уже не казалось лучшим выходом из тупика. Скорее самоубийство - подарок негодяю. Как хорошо, исчезает самый важный свидетель его мерзостей. Стоит ли торопиться? Скорее наоборот. Справедливость требует возмездия.
   " Я устрою этому подонку другой суд. Свой суд, где я буду свидетелем, а не он. И обвинителем буду я. И мне не потребуются ни адвокаты, ни прокурор, ни судья, ни заседатели. Я сама буду за них в одном лице". - Яростно подумала Полина и опешила.
   "Как все просто может разрешиться. Смерть подлеца решает все проблемы даже радикальнее, чем самоубийство. Если спокойно разобраться, если не травить себя упреками, мол, это самосуд, самоуправство, то возмездие, возмездие не такое уж противное дело! Оно не отменяет так приглянувшийся тебе выход через самоуничтожение. Успеется! Помоги Справедливости свершиться, а дальше - как знаешь. Можешь и не лишать себя жизни, можешь и покаяться, и принять наказание, и ратовать за правосудие... Но это потом... После того, как Справедливость восторжествует. В конце концов, - уничтожить негодяя - это мой долг перед Справедливостью".
   Нет, это еще не приговор негодяю. Скорее - сырая Идея, которую еще следовало наполнить жизнью. Прочувствовать ее во плоти, при дневном свете. В потемках яростной бессонницы эта идея была слишком хороша. Она слишком рьяно вдохновляла на подвиг самопожертвования ради торжества Справедливости, чтобы быть реальной. Возможно, утром Идея убийства обидчика распадется в первых лучах зари как демонский фантом, посеяв в душе еще больший ужас. Ужас страха за себя, в злобе докатившуюся в своем ночном бреду до роли убийцы. А, может быть, идея возмездия вовсе не бред? Пусть-ка еще посостязаются самоубийство и месть за право владеть ее сердцем, руководить и направлять её последующие действия.
   Казалось бы, появилось ощущение, что не такое уж безвыходное у нее положение, но пришла другая напасть. Стало ясно, - одной, без помощи со стороны, ей не осилить акт возмездия. Нужен технический помощник или сообщник. Позарез требовалось решать и эту проблему.
   Придется, все-таки, пропустить свою Идею через сторонние мозги. Поделиться, к кем угодно, перед кем угодно выговориться, выплеснуть зажатую в сердце правду о себе, - без пяти минут Судье и Палаче. Изреченная, Правда из намерения превратится в руководство к действию. Собственно, сообщник уже есть. Наркоманка Жанна в долгу у меня. Уж как извинялась за предательство в парке. И я не разгласила ее пристрастие к марихуане. Жанна на "крючке", из нее нетрудно сделать послушного зомби. Можно даже совершить возмездие ее руками... Какая, все-таки, это мерзость - месть. Она сделает меня палачом! Только подумала, а уже чувствую себя замаранной подлостью с ног до головы.
   "Так что же, все-таки, выбираем самоубийство" или не выбираем? - Вернулась Полина к исходной точке своих размышлений, совершив полный круг сомнений.
   "Господи, сколько же мороки! Все слова, слова, мысли, мысли, сомнения, сомнения, - никакой конкретики. Да соберитесь же вы с духом! Если Вы, мадам, брезгуете ролью палача Справедливости, если вам дороже жизни ваше чистоплюйство, так ступайте себе на балкон - перевалитесь через перила - и финита - ля - комедия".
  
   ГЛАВА 5
  
   Во дворе зашаркала метла дворника. Тоже не спится человеку.
   "Убить паразита - неблагородно? А себя угробить - благородно"? - Полина почувствовала, как от возмущения зашевелились на макушке волосы.
   "Ой, ли! Ты спятила, мать! Не такая уж я несчастная, чтобы искать спасение на том свете. Я прожила достойную жизнь и тем заслужила право иметь свой взгляд на Справедливость. Весь мир должен об этом узнать немедленно. Вот действительно пойду сейчас на балкон и закричу: не виновата я! Это будет великая Исповедь. Исповедь мстителя, преодолевшего в себе интеллигентское слюнтяйство. Больше того! Преодолевшего зов самоубийства! А то, что со мной случилось - ошибка в программе судьбы. Если Судьба запросто допускает такие ошибки, управление Судьбой нужно брать в свои руки".
   Тело Полины свела судорога. Кот спрыгнул с кровати и отправился на половичок в прихожую, под теплый бочек песика Тотьки.
   "Не давай себя дурить, девушка. - Бред, но интересно". - Усмехнулась Полина впервые за неделю.
   С замиранием сердца, Полина набрала номер сестры. Исповедь жгла язык, сушила гортань, словно хватила она красного жгучего перца. Казалось - вот выплеснется душа и жизнь начнет налаживаться. Не может родная сестра не посочувствовать и не одобрить приговор негодяю.
   Телефон не отвечал. Понятно. Отключили на ночь. Но мысль выговориться в исповеди и получить, хотя бы косвенное, одобрение своего решения только окрепла. Если с умом исповедаться, уверенности в своей правоте будет еще больше.
   Не выговорившись, она не могла поверить, что способна на столь жестокое возмездие. Она впала в какое-то мистическое безумие чувств. Она нуждалась в трезвом слове Постороннего Разума как в напутствии перед опасной акцией. В любом слове нуждалась. И немедленно, пока еще не вернулось уныние. Годится даже осуждение. Пусть над ее кровавыми планами посмеются как над фантазией. Все равно она поступит по-своему.
   Вот и кончился суд. Кончилась болтовня. Теперь Полина чувствовала себя в положении преступника, бестолково использовавшего свой последний шанс на оправдание, свое Последнее Слово. Получалось, исповедь была ее последним желанием перед казнью.
   И хорошо, что не проболталась Варваре. Какой уж у нее Разум.
   Теперь Каравайникова более не рассуждала о моральности своей кары. Не по своей воле она присоединялась к изгоям общества, попирающим Закон. Ответственность ложилась на действующую по обычаям джунглей подзаконную силу - так называемую Личную Справедливость, точнее - самосуд. Нет, правда! Самосуд был единственной возможностью постоять за свою честь для таких слабых одиночек как она. Только эта темная, варварская сила могла помочь беззащитной женщине восстановить раздавленное Собственное Достоинство. Да, да! Восстановить униженному уважение к себе хотя бы в собственном воображении.
   Весь день Каравайникова снова и снова перелопачивала знакомства, выискивая, кому бы доверить свою исповедь. Весь день она пестовала литературную форму своего зловещего признания. Оттачивала мотивы задуманного преступления.
   И весь следующий день Каравайникова прикидывала над чьей головой разразится ее гроза, на кого все-таки обрушит она свои громоподобные слова о своем праве лишить дрянного человека жизни. Даже мысленно не допускала возможности вмешивать попов в свои дела личной мести. От этого обюрократившегося учреждения за версту несло демагогией.
   В конце концов, Полина выбрала в исповедальники давнишнего, хотя и малознакомого, самого безобидного приятеля, экстрасенса Фаддея Капитоныча. Программиста, свихнувшегося на оккультных науках. Он не имел контактов с ее друзьями и не мог быть источником сплетен на работе.
   И вот дело сделано. Позор ее озвучен, блокада страха прорвана...
   Но первая попытка не удалась. Фаддей Капитонович попросту "сдрейфил". Испуг экстрасенса покоробил ее. Ей стало стыдно за себя.
   Вторую попытку она смогла сделать лишь через два дня.
   - Фаддей Капитонович, ради бога... Простите меня... Скажите честно, убийца может рассчитывать на внимание экстрасенса? - Слово в слово скороговоркой повторила Каравайникова давно заготовленную фразу.
   На этот раз Каравайникова была уверена, что не дрогнет, снова ощутив в голосе бедняги неподдельный ужас. Но уверенности ее хватило лишь на несколько секунд.
   - Вы, убийца? Не понял! Кто вы? - Выкрикнул Фаддей Капитонович и задохнулся от возмущения.
   "Трус! Какой же он все-таки трус!"
   Ноги стали ватными, Полина мешком свалилась в кресло и прижала трубку телефона к сердцу. Озвученное несчастье стало еще тяжелее.
   - Кого вы убили? За что?... Нет, нет и нет! Я не желаю с вами разговаривать!
   Закашлялся и осекся экстрасенс...
   И, как и в первую попытку, Каравайникова одеревеневшей рукой опустила трубку телефона на рычаг. Прорыв сквозь блокаду страха захлебнулся, едва начавшись. Полина чувствовала себя злоумышленником, заложившим бомбу под дверь совершенно невинного человека.
   Никогда прежде такой паники Полина не испытывала. Она гордилась тем, что знакомые считали ее волевой, рассудительной, даже суховатой женщиной. Да, действительно, она давно уже не подвластна бесчисленным житейским треволнениям, от которых семейные бабы "сходят с ума". Все обычные бабские заморочки рассудок Полины немедленно брал - под контроль, и не позволял разной чепухе портить ей жизнь.
  
   Перспективу прожить жизнь одинокой старой девой Полина приняла как должное. Приняла и запретила себе рассуждать сама с собой на эту тему. Давно приняла. Не металась по врачам, по ворожейкам, как обиняками мягко советовала мама. Зачем? Чтобы понять, - за что Господь создал ее такой ущербной. А что тут понимать? Что это даст? Ну, зачем пустые хлопоты, если мужчина не привносил в мир ее чувств ничего значительного, а тем более - интересного?
   Каравайникова не оспаривала злую волю природы, потому что в душе была глубоко верующей. Верующей, но не религиозной. На свой манер верующей была. Полина спокойно верила в себя, как иные слабовольные бабы верили в Господа Бога. Каравайникова верила, что она и со своим уродством - ничуть не лучше, и ничуть не хуже всех остальных женщин. И это закалило ее характер. Полина была со всеми ровна, хотя порой своей невозмутимостью доводила подруг и начальство до белого каления.
   Женщины чему только не завидуют. Коллеги женского пола завидовали даже тому, что Полина хорошо ужилась со своей обреченностью на одиночество. Даже солидные, семейные матроны закипали от того, что "эта" Каравайникова никого из противоположного пола не желала, никого не ревновала. Да, да, да! Она категорически не страдала из-за эгоизма мужиков, обнаруживая в женщинах чувственного эгоизма не меньше. Подумаешь, беда какая! Да сам половой инстинкт влечения - квинтэссенция эгоизма. В этом человек никогда не возвысится над животным. Полина даже гордилась, что была независима от животного эгоизма и собственной похоти.
   Подругам бесполезно было жаловаться Полине на " беспросветную женскую долю". Кухня, стирка, пудовые сумки с рынка все это было и в жизни Каравайниковой. И если не зацикливаться на этих трех китах семьи - то и повода для нытья не будет.
   Полина не скрывала, что тяготится семейными дрязгами подруг, которые с таким ожесточением выносились на всеобщее обсуждение. И все из-за вечной нехватки жалости со стороны и преизбытка собственной жалости к себе. Ну, прямо как наркотик действует на женщину дефицит жалости.
   "Ну и что!? - возмущалась Полина. - И меня никто не жалеет, не балует поблажками, разными там одолжениями, цветочками, шоколадками. Я же не стону". Намеки на противоестественное бездушие, от которых не смогли удержаться даже близкие люди, отскакивали от Каравайниковой, как шальные пули от хорошей брони.
   И все потому, что сумела Полина убедить себя: чем глубже прячешь в себе переживания, тем легче они зарастают могильной травой забвения. Никто не мешает и другим женщинам последовать ее примеру. А! Для этого надо мозги напрячь немного? Лень напрягаться? Ну, так и не скули.
   Даже в этом Каравайникова была не похожа на обычных женщин. Обычные женщины считали: лучший способ утихомирить собственные страсти - выплеснуть свое негодование в окружающий мир... "Как неряхи выплескивают помои куда ни попадя". - Иронизировала Полина.
   Нет, нельзя сказать, чтобы Каравайникова совсем не испытывала огорчений. Чего уж там, случались, случались такие минуты слабости. Но причиной этих мелких недоразумений была не странность ее сексуальной ориентации. Причиной тому были не кухонные дрязги. Донимали ее, порой, косые взгляды, шепоток за спиной дворовых сплетниц.
   Понятно, глупые люди нетерпимы к тому, что выше их понимания. Вот и подозревают "Невесту Бога" во всех сексуальных извращениях, доступных испорченному воображению. Иначе как можно обходиться без мужика? Но какие могут быть у старой девушки извращения, ежели она в сексе вообще не имела никакой ориентации. Не была нормально сориентированной на зависимость от мужика, но не была и лесбиянкой, не пользовалась мастурбатором, и не испытывала нежных чувств к овчаркам.
   Но вот и в ее жизнь по-хамски вломился мужик. Нагадил в душу и был таков...
   Как только и ее по-настоящему клюнул "жареный петух" - от знаменитой невозмутимости Полины и следа не осталось.
  
   ГЛАВА 6
  
   Сегодня, в день задержанной на два месяца получки, когда в институте царило праздничное оживление, когда быстро дряхлеющий организм полунищенского коллектива, наконец, получил в свои вены живительное вливание, Полина чувствовала себя особенно скверно. То, что она давно привыкла не замечать, все эти думские политические бури в стакане воды, бесконечное разоблачение ворья на государственном уровне, стоны пенсионеров, - все это сегодня лезло в уши, в глаза, в душу и раздражало ее несносно.
   Ее все сегодня раздражало. И счастливые лица женщин, первым делом накупивших конфет и бананов. И дорогие американские сигареты в руках кандидатов и докторов наук, давно перешедших на плебейскую овальную Приму, на Яву дукатскую в мягкой пачке.
   Люди умели жить, умели радоваться даже незначительной радости. И это жизнь? И этой жизни по доброте души желают ей нормальные женщины? Это же не жизнь, это же полу скотское выживание. За этот вот униженный мир она так цепляется? Эти вот радости удерживают ее на краю жизни и почти месяц, не дают окончательно определиться: жить или не жить?
   ВЫ только посмотрите, ожидавшая разоблачения предательница Жанна, испорченная девчонка, и та встрепенулась. Наскребла на заветный косячок, накурилась травки всласть и более не боится гнева преданной начальницы. Надо же, в ее отстраненном взгляде появилось такое умиротворение, словно счастливее ее нет девчонки во всей столице. Счастливая идиотка.
   Вот, пожалуйста, за пончиками не сходила сегодня. По всему отделу воняет растворителем для лака. Так и есть, ногти красит. Ну, почему она на работе красит ногти именно на ногах? Ну, почему?.. Ведь она собирается стать ученым...
   Полина собралась выскочить из кабинета и сделать вульгарной девице втык, но не выскочила. От ненависти она оцепенела.
   Вот, только этого не хватало. Включила радиотрансляцию... Упивается козлотоническим пением доморощенной группы с названием препарата для борьбы с тараканами. Фанерная перегородка аж ходуном ходит, хотя Полина запретила включать радио в рабочее время. Бедлам! Да в этом бедламе только идиоты и могут выжить, у них и так уже все сдвинуто набок. "Крыша поехала", как метко заметила Варвара.
   Как же она ненавидела сегодня эту трагикомедию. Ненависть стала нестерпима. Полина едва дождалась конца рабочего дня. С порога, не снимая обуви, по зеркальному паркету, протопала на кухню. Порылась в коробке со столовым серебром. В коробке не было ни одного ножа с заостренным концом. Схватила вилку и пошла переодеваться в джинсовый костюм, в котором имела обыкновение прогуливаться по городским паркам и бульварам. Теперь она знала как поступить со своей ненавистью, марающей душу липкой грязью. Ненависть нужно выплеснуть... Так учит опыт "нормальных баб".
  
   Каравайникова уже была готова к выходу на охоту за негодяем, когда сообразила, что скоро совсем стемнеет. Жаль. Завтра она может растерять свою решимость.
   Каравайникова разделась, накормила домочадцев и легла в холодную постель. Теперь даже привычный холод одинокой постели был особенным. На все наложил отпечаток мужчина, случайно мелькнувший в ее тихой, самодостаточной жизни...
   Но сон, как повелось в последние недели, не шел.
   "Ничто так не истощает, как ненависть". - Подумала Каравайникова и снова натянула шелковый халат.
   Лиловый натуральный шелк струился в ее шершавых руках как змей-искуситель. Ласковые прикосновения шелка были единственными известными ей посторонними прикосновениями к ее обнаженному телу. Когда-то она очень любила эти шаловливые, но целомудренные прикосновения. Тело с удовольствием на них отзывалось, особенно соски больших твердых грудей. Но теперь привыкла к эротическим играм шелка. Текучий шелк больше не волновал. Как не волновал вопрос, почему природа ей, явно фригидной особе, подарил такие обильные груди. Это лишь подчеркивало противоестественность ее натуры.
   Предстоящая ночь снова обещала стать ареной ее борьбы со своими заморочками. Безуспешной борьбы. Каравайникова побродила по квартире. Все четыре комнаты были полны вещей и запахов прошлого. Прошлого ее дворянского рода, так бесславно кончавшегося на ней, оказавшейся последним бесплодным побегом геральдического древа.
   Полина сознавала свою вину перед предками, но не в силах была искупить вину. Так пожелал Всевышний. Не очень-то мудрое решение. Не переломить его смутную волю слабой фригидной девственнице.
   Современность не проникала в комнаты, как не проникала пыль в старинные книжные шкафы из целикового мореного дуба. Полина осмотрела ряды кожаных корешков старинных книг. Поколебавшись, вытащила дореволюционное издание Евангелия от Луки.
   Она трепетала перед пожелтевшими текстами с "ятями". Только с ними Евангелие выглядело настоящим и его банальные теперь истины - сокровенными.
   Затаив дыхание, Полина разломила слежавшиеся страницы. Пахнуло кислой затхлостью ломкой бумаги и сафьяна. Она любила солидную древность томов больше чем их добропорядочные тексты. Вот с такой же солидностью отставший от жизни старик-профессор изрекает обветшавшие благоглупости. Может быть, уродство ей было ниспослано Небесами именно за то, что она была слишком современной для своих антикварных книг...
   Евангелие открылось на Главе пятнадцатой. Первый Стих в переложении на современный русский гласил:
   " И приходили к Нему многие мытари и грешники, чтобы послушать Его".
   "Вот тебе и пророчество. - Вздохнула с усмешкой Каравайникова. - И мне приспичило "придти". Только не к Богу"... Ха! К Фаддей Капитонычу. Это невыносимо. Каждый шаг, каждая мысль, каждое преступление мое предопределено. Что бы я ни замыслила сотворить, - все давно известно. На все даны мне ответы. Предсказаны специально для меня все последствия моих безумных намерений, но я ничего о них не знаю. Даже где искать эти откровения - не знаю. Но меня это не остановит. "Мне отмщение и аз воздам".
   Из книги выпала закладка. Костистая оберточная бумага революционных лет. Чуть дрожащим почерком, очень похожим на классическую каллиграфию отца, вылинявшими фиолетовыми чернилами было неспешно выведено. Не для потомков, для собственной ежедневной памяти:
   " Душа моя была во мне, как дитя, отнятое от груди".
   Буквами помельче, поспешнее, - приписка:
   "Псалом СХХХ".
   Полина поместила клочок памяти о деде Георгии Георгиевиче под стекло на своем рабочем столе. Евангелие, кажется, начинает открывать свои откровения. Полина устроилась в кожаном кресле отца, закрыла Евангелие и тут же снова открыла наугад, надеясь на новый сюрприз. Но ничего удивительного по своей мистической многозначительности более не случилось. Просто она слишком редко заглядывает в дедовские книги и потому преувеличила значение выпавшей из тома закладки.
  
   Захлопнув евангелие, Полина набрала номер Фаддей Капитоновича. Это получилось как-то буднично. Все-таки он экстрасенс, что-то наподобие доктора. А доктор обязан хранить тайну, распирающую душу занемогшего пациента.
   - Фаддей Капитонович, это снова я...
   - Да что же это такое! Ночь на дворе! Мочи моей нет! Что вам от меня надо!? Звоните в милицию! Немедленно позвоните 09 и честно сознайтесь в своем преступлении!
   Экстрасенс замер, соображая в панике, чем рискует, ввязываясь в неуместную дискуссию с убийцей.
   Полина надеялась, что собеседник психанет, бросит трубку и тем возьмет на себя вину за несостоявшуюся исповедь будущего душегуба. Дыхание перехватило. Полина с трудом сделала несколько глотательных движений. Еще секунда и последний шанс избежать смертоубийства будет утрачен.
   - Женщина, вы меня слышите? - Часто дыша, проговорил экстрасенс шепотом.
   Полина все не могла проглотить комок, закупоривший горло.
   - Учтите, явка с повинной смягчает наказание... Вы слышите меня?
   Полина почувствовала свое превосходство. Она наслаждается чужой паникой. Фаддей Капитонович лопотал как нашкодивший мальчишка. Разве это мужчина?
   Полина покосилась на антикварную зеркальную горку с золоченым сервизом на двенадцать персон, на правах старинного друга дома, высокомерно наблюдавшую за хозяйкой. Сквозь изморозь наследственного хрусталя в зеркале задней стенки маячило расчлененное отражение ее съежившегося от ехидства лица...
   " Как плохо я себя знала. Не зря меня подозревают в извращенности. Это уже попахивает садизмом. Значит, я не такая уж хлипкая, как себе казалась... Стало быть, и на убийство я гожусь".
   Полина знала, со слов подруги детства Клариссы Закревской, что Фаддей Капитонович - сентиментальный влюбленный тюфяк, а теперь выяснилось, - он еще и трус. Позвонив трусу, она совершила непростительную ошибку... А может быть, она позвонила, чтобы насладиться страхом Мужчины? Покрасоваться своей жестокостью перед Особью Сильного Пола? Стало быть, не такой уж этот Пол и Сильный"?
   "И я дрянь порядочная?" - Бросила Полина своему отражению в зеркале.
   - Уважаемая, ну что ж вы молчите? Поймите меня правильно! Я понимаю, вам тяжело, но я не обслуживаю уголовников, пожелавших облегчить душу.
   - Я понимаю, я не одна такая. - Вдумчиво заговорила Полина, с трудом преодолевая отвращение к трусу.
   - Вот и славно, - вкрадчиво вставил экстрасенс, надеясь, что к звонившей идиотке начало возвращаться благоразумие.
   - Я не первая и не последняя... Каждая женщина должна быть готова однажды нарваться... Но...
  
   ГЛАВА 7 И Я УБЬЮ ЕГО
  
   "Какой же, все-таки, скрипучий голос у меня. - Подумала Полина. - Настоящая мегера, притворившаяся голубкой сизокрылой. Если сейчас резко порвать отношения, колдун может пустить в ход свою магию и все испортит. Нужно притвориться смиренной овечкой, поддакивать колдуну".
   - Но дело не во мне... - мягко заметила Полина. - Я растерялась, я не вижу, кто, кроме меня, может наказать негодяя...
   - Абсурд! Человеку не дано право казнить и миловать. Это право принадлежит Космическому Разуму, который мы по простоте своей называем Господом Богом. Не сомневайтесь, негодяй от возмездия не уйдет и без вашего вмешательства в дела Вселенной.
   - Это я слыхала. Но что мне делать, если я не верю в потусторонние силы и в потустороннюю справедливость. Вернее, я боюсь, что жизни моей не хватит. Не увижу я как осуществится возмездие. - Просительным голосом пробубнила Каравайникова. - Да и есть ли та Гиена огненная, обязанная устрашать грешников при жизни. Чтобы ее бояться. Надо быть хоть чуточку верующим, чтобы бояться небесной кары на Том свете. А какие из негодяев верующие...
   - Но это уж слишком. Слишком по-женски. Но мы с вами не на торжище: утром деньги, - вечером стулья.
   - От немилости Бога так легко откупиться... Да тем же покаянием. Вы предлагаете мне представить, как негодяй отправится в церковь, хорошенько покается, может быть, что-то пожертвует, и получит отпущение грехов?
   - А как же иначе!? Конечно же, получит отпущение. Такова высшая тайна христианского милосердия. - Невозмутимо парировал Фаддей Капитонович доводы Каравайниковой.
   - Да как так можно! Фаддей Капитонович! Разве может быть всепрощение справедливым!? Вы почитайте Библию повнимательнее! По божьим заповедям простить раскаявшегося грешника, точнее - раскаявшегося преступника может только тот кто от преступника пострадал. Жертва только может простить, а не Закон, не люди!
   - Даже так!? - Опешил экстрасенс.
   - Да, именно так! - Все больше горячилась Каравайникова. - Да, Иисус просил Господа простить своих мучителей. Только своих мучителей. Он не просил Господа простить всех других негодяев, мучавших других невинных людей. Или мы больше знаем, чем знал Иисус? Мы же своим несправедливым милосердием заменяем Господа, претендуем на роль Господа на земле! Хорошо ли это? Получается, что мы прощаем негодяев, только потому, что нам приятно быть милосердными, так нам спокойнее.
   - Господи! Полина Георгиевна! Вы меня совсем запутали! Обязательно еще раз перечту Библию. Понятно, карая, отнимая жизнь у негодяя, мы берем на себя слишком большой груз ответственности. Эту ношу мы будем чувствовать на своих плечах, вернее - на своей душе всю оставшуюся жизнь. А кому хочется иметь столько беспокойства?
   - Я понимаю вас. Человек слаб. Но я хочу взять на себя ответственность возмездия. Я, кажется, вынесу этот груз...
   - Да полно вам, душечка Полина Георгиевна! - Засмеялся невесело экстрасенс. - Давайте не будем углубляться в теологию. А вы помните притчу о 12 разбойниках и атамане Кудеяре? Чудно поет эту притчу Шаляпин.
   - О! Чудесное исполнение. - Поддакнула поспешно Каравайникова. - У меня есть восемь граммофонных пластинок Шаляпина.
   - Вот и прекрасно. Вы изнемогаете от вашей ненависти. Ненависть вас погубит. Учтите! Никакой вы не мститель. Вы - палач!
   - А я вовсе не мщу, - успокаиваясь, проговорила Полина, - я именно караю по праву, данному мне Господом - наказывать или миловать негодяя. А вы прощайте своих обидчиков, если так вам спокойнее. Своих негодяев, а не моих. Кара - дело святое... Святое, но хлопотное уж больно. Послушайте на сон грядущий еще раз притчу о 12 разбойниках и ложитесь-ка вы спать. А утром идите в милицию и расскажите, что вы там натворили. Чужую беду рукой отведу?
   - Господи. Какая же вы дерзкая, однако. Прощайте, не звоните мне больше. Я выключу аппарат.
   - Минуточку! Я... Я... Если бы я была Богом, я бы не суетилась. Я спокойно, и год, и два, и десять лет ждала бы, когда Судьба накажет мерзавца. Но я не Бог, я простая одинокая, слабая женщина. Я не вынесу ожидания. Под моей ответственностью только моя собственная жизнь. И я защищаю ее так, как по силам слабой женщине. Пусть я рассуждаю как примитивная дура, но у меня нет такого могущества, как у вашего Высшего Разума, чтобы расточать свою щедрость подонкам. Я хочу своими глазами увидеть как Возмездие совершится. В моем конкретном случае. В обозримом будущем и полной мерой. И оставите мне мою ненависть, без нее я как пустой воздушный шарик. Да и не ненависть это. Это жажда справедливости.
   - Ну, хорошо, хорошо. - Почти выкрикнул экстрасенс раздраженным голоском. - В крайнем случае, сходите в церковь, пусть они вас исповедуют. И вам тоже отпустят грех душегубства... Я же просто экстрасенс! Поймите меня правильно и не обижайтесь! Справедливость в наше время такая роскошь, что о ней лучше не мечтать. Всего вам наилучшего!
   - Фаддей Капитоныч... Не бросайте трубку... - Взмолилась Полина, с хрустом ломая свое гордое превосходство над мужчиной, заметно полинявшее за последнюю неделю.
   На третью попытку обратиться к окружающим людям за помощью ее уже не хватит.
   - Нет, вы скажите! Имеет женщина право на Справедливость?
   - Имеет, имеет, - отмахнулся экстрасенс. - Только вот хлопот с этим слишком много...
   - Я не пожалею ни сил, ни времени...
   - Все, все, уважаемая, прощайте!! Ради всего святого, не впутывайте вы меня! Да, а кто вам дал мой телефон?
   - Фаддей Капитонович, 09 это справочная. - Заметила Полина не без иронии.
   Господи, вот так всегда! Ну, что ж я за ехидна! Погибаю, а ехидство все при мне.
   И опять Фаддей Капитонович побоялся показаться черствым. Сквозь испуг в его голосе проступило мучительное сочувствие.
   - Хватит, уважаемая, надсмехаться. Не хочу вас знать! Я экстрасенс, а не поп! Кладу трубку...
   - Я Полина Каравайникова, подруга Клары Закревской.
   В трубке что-то булькнуло.
   - Господи! Полиночка! - Вскрикнул экстрасенс. - Виноват, - не узнал! Так можно свихнуться... Кого же вы грохнули, несчастная вы моя?
   "Ну, что за мужики пошли. Хуже бабы". - Поежилась Полина Каравайникова.
   - Увы, еще не грохнула. - Саркастически ухмыльнулась Полина.
   - Ангел мой, так вы, в самом деле, еще никого не убили!? Слава тебе, Господи! Да что, собственно, случилось-то, душечка?
   - Сегодня, наконец, вот, решила пойти и расправиться с ублюдком, но не чувствую, что от этого мне будет легче.
   - Наоборот, будет еще противнее. Кровь можно смыть с рук, но не с души... Умничка, что позвонила. Лапочка моя, не надо на себя наговаривать. Какой из тебя убийца. Ты же - сама кротость. Я-то знаю.
   - Я тоже ошибалась на свой счет.
   - Полиночка! Перестань меня разыгрывать. Захотелось пощекотать нервы? В конце концов, если душа горит, дай своему обидчику по морде и дело с концом.
   Полина рассмеялась горьким смехом
   - Вам легко увещевать, Фаддей Капитонович. Вы не знаете подробностей.
   - И не хочу знать, моя хорошая. Пройдет минута слабости, ты пожалеешь о своей откровенности и возненавидишь меня за то, что доверила мне свою тайну... Давай лучше останемся друзьями. Сейчас мы что-нибудь придумаем... Э-э-э. Так сказать, все разложим по полочкам... Возможно, выяснится, что убивать-то вашего недруга и не надо. Себе дороже выйдет.
   Каравайникова поймала себя на том, что речи экстрасенса целительным бальзамом проливаются на смятенную душу. Полина начинала опасаться, что рациональные доводы увещевателя обезоружат ее. Экстрасенс размягчит ее ожесточившееся сердце, и тогда пропадет решимость совершить возмездие. Она не хотела расстаться со своей решимостью. Она выстрадала свою жестокую решимость. Теперь она нужна была ей как воздух. Возмездие одно теперь ставило реальную цель, одно наполняло жизнь смыслом.
   - Вы забываете, что у каждого человека есть долг перед Справедливостью! - Сердито выпалила Полина.
   - Милая! Вы умная, славная женщина! Существо милосердное! И потом, хватит этих расхожих баек про Справедливость. А то вы не понимаете, что ваша Справедливость - это махровый самосуд. Это американские ковбои придумали Справедливость Расправы. Им нужен повод, чтобы показать себя крутыми парнями.
   Это был удар, как говорится, ниже пояса.
   - Я не смотрю вестерны. - Напомнила озадаченная Полина.
   - А я их изучаю как патологическое явление нашей цивилизации. Цезари предавались оргиям распутства, а эти мордовороты предаются более изощренным оргиям, оргиям произвола под видом борьбы за Справедливость.
   Каравайникова потеряла выдержку. Ей захотелось накричать, обозвать болтуна. Получалось, что экстрасенс намеренно упрекал ее в жестокости, хотя она хотела только Справедливости.
   "Конкретное человеческое несчастье экстрасенс использовал, чтобы продемонстрировать гуманизм своих моральных убеждений. - Кричал возмущенный рассудок Полины. - Опять этот призрак, опять этот бесхребетный гуманизм, заболтанный краснобаями-теоретиками жизни! Они витают в прекраснодушных грезах, их Справедливость милосердная, но теоретическая, и это прекрасно, когда ты не являешься потерпевшей стороной! Это позволяет бесконечно обольщать себя надеждами на лучшее будущее, на смягчение человеческой натуры. Я сама витала, пока меня не опустили на грешную землю. Жестко опустили. Не по своей воле я потеряла прекраснодушие, меня насильно превратили в практика жизни и Справедливость моя стала практической Справедливостью. Справедливость взывает к моему сердцу здесь, на земле, загаженной негодяями".
   - Вот уже почти месяц брожу по городу как... грязная мразь. Я стала бояться людей. Я больше не чувствую себя порядочной женщиной! Каждый может схватить за руку, затащить куда-то... Это невыносимо! Если я не найду этого мужчину, я сойду с ума. Я должна его выследить! Не могу и не хочу терпеть унижение всю оставшуюся жизнь. Но самое тяжелое, нет во мне прежнего равновесия. Меня раздирает борьба души и сердца. Душа плачет, умоляет смириться, а сердце требует действовать, действовать, действовать...
   - Я вас понимаю. Душа живое существо, в нас она как плод в чреве беременной женщины. Мы навечно беременны душой.
   - Душа во мне как нечто постороннее. Она только осуждает, осуждает... Не знаю кого слушать... Вы помните Тиля Уленшпигеля? "Пепел Клааса стучит в мое сердце"?
   - Это же средневековье, дикари! Предрассветные Сумерки Цивилизации. Возмутительно, понимаешь ли! Это же надо! Кровь проливается ради торжества Справедливости кулачного права. Вы хотите вернуться в джунгли, к приматам!? Хватит шуток! Хватит крови!
   С каждым словом экстрасенс взвинчивал голос. В нем прорезался мальчишеский дискант. Его удивляло, как это умная женщина не может понять таких простых истин. Ему было невдомек, что отчаявшаяся женщина своенравно не желала понимать этих прописных истин, что несчастная и жила только благодаря подпитки энергией ненависти.
   - Я не шучу, уважаемый доброхот! - Заорала Каравайникова - Начните вашу проповедь с подонка!
   Экстрасенс понял, что увлекся. Он помолчал немного, и голос его снова стал вкрадчиво проникновенным.
   - Лапочка вы моя! С ее суровым требованием - пускать кровь негодяев, ваша метафизическая Справедливость жестока до крайности. Ваша Справедливость насилия не порождает мира. Это жалкий способ оправдать мордобой на экране. Не переносите самосуд прерий с экрана в реальность.
   - Не забудьте сказать, что моя Справедливость порождает ответную волну жестокости. И простите мой истерический крик.
   - Не огорчайтесь, я сам виноват. Я хочу сказать, - вы, Полиночка, не победите, если не будете сражаться с негодяем на равных, не будете использовать его подлые приемы и методы борьбы. Вам придется слишком многое перешагнуть в душе, чтобы стать на одну доску со своем обидчиком. Вы не сможете бороться, находясь с негодяем по разные стороны баррикады. Вам придется бороться на одной стороне, на его стороне, бороться без благородных правил дуэли, применять самое гнусное оружие - коварство и притворство.
   - Я не боюсь. Мое дело правое. - Перебила Каравайникова досадующего собеседника.
   - Вранье, моя дорогая. Вы боитесь и будете бояться своей Справедливости до самой смерти. Справедливость вам не помощница, она использует вас и бросит в самую трудную минуту. В минуту раскаяния.
   - Ну и пусть! - Отчаянно храбрилась Каравайникова.
   - Глупо! Глупо! После убийства человек не может оставаться человеком. Это выше человеческих сил. Нельзя стать убийцей на время, на время мести, а потом вернуть себе самоуважение, снова стать нормальным человеком. Кровопролитие заразительно. Убийство - болезнь. Вы никогда не выздоровеете.
   Фаддей Капитонович был до отвращения прав. Правота его была такой очевидной, что только кретин мог оспаривать ее. Это обижало. Полина молчала. Молчал и экстрасенс, видимо, наслаждаясь разрушительным процессом его увещаний, ломающих волю женщины.
   - Ладно. - Устало проговорила Полина. - Вы правы. Я сдаюсь. Выбора у меня нет. Своим вегетарианским чистоплюйством вы толкаете меня на самоубийство... Это более гуманный способ решить мои затруднения. Не так ли? - Невнятно пробормотала Полина свой последний козырь.
   Фаддей Капитонович пропустил мимо ушей бормотание Полины. Мало ли что скажет кровожадная идиотка, чтобы оправдать свою свирепую страсть к насилию. Пожалуй, он считал, что лучше бы его знакомая идиотка совершила самоубийство, вместо того, чтобы унижать свое человеческое достоинство, пресекая чужую жизнь. Неважно в какой по качеству оболочке эта ничтожная жизнь теплится.
   Каравайникова закусила губу. Убийство действительно изменит всю ее жизнь. Но иного способа утешить разбитое сердце - не было. Да что там темнить! Бедное сердце жаждало крови негодяя. Меньшим утешиться оно уже не могло. Так велико было причиненное негодяем горе, так велико было отчаяние.
   " И я убью его". - Спокойно подумала Полина.
   Пора заканчивать пустые препирательства с идеалистом.
  
   ГЛАВА 8
  
   Все, на что рассчитывала Полина, она получила. Она ожидала возражений, она желала возражений, она их получила. Уверенность в своей правоте, кажется, только окрепла. Хорошо бы Фаддей переломил ее упрямство, но он слабак. Расхожие возражения бедняги экстрасенса лишь закалили ее мяконькую решимость. Теперь она обладала стальной уверенностью: появился шанс взять себя в руки, покончить с колебаниями, самоубийства она не допустит. Придется смириться и послужить Справедливости в последний раз.
   Полина собиралась проститься с тюфяком-моралистом, умиравшим от жалости к человечеству на другом конце провода, но трубка ожила.
   - Душечка, если хотите, я приеду. Побуду с вами, а то не дай бог натворите вы беды. Где вы живете?
   - Нет, нет! - Спохватилась Каравайникова.
   - Тогда поезжайте к сестре. Пообщайтесь с племянницей. Это выдающееся по красоте созданьице. Пообщайтесь и красота смягчит вас. В такую минуту вам опасно оставаться в одиночестве. Может случиться непоправимое.
   - Не смешите мои косички, дорогой мэтр. Я не сумасшедшая, чтобы надзирать за мной. Может быть, вам хочется вызвать для меня психушку? Извините, шучу. Спасибо вам на добром слове. Вы настоящий друг. Ваша проповедь укрепили мой дух. Дальше я пойду сама, одна, без духовного поводыря. Пойду до конца. Вы хорошо исполнили свой долг, я исполню свой.
   - Бедная вы моя! Сколько в вас ярости. Кларочка считала вас созданием с другой планеты... Кстати, куда пропала Клара? Клара уехала на море и обещала ко мне вернуться... Она клялась мне... - Снова заволновался Фаддей Капитонович, вспомнив о своем неудавшемся романе с Закревской.
   - А Клара вышла замуж...
   - Бог мой! Как же так! Невероятно!
   Судя по быстро увядающему голосу, удивление на том конце провода мучительно перерождалось в ужас прозрения.
   - Фаддей Капитонович, так вы не знали? Простите, что огорчила вас...
   - Полиночка, ради бога, не бросайте трубку. Дайте высморкаюсь... Что ж это такое, я плачу. Старый пень... Вы же знаете, как я любил Кларочку... Я плачу...
   Голос Фаддей Капитоновича начинал слабонервно подрагивать. Какой все-таки, Фаддей Капитонович эгоист... Ему самому нужно утешение.
   - Извините. Нашелся, наконец, платок... Я сейчас. - Бормотал Фаддей Капитонович, успокаиваясь так же быстро, как и рассопливелся.
   Полина, поспешила положить трубку на телефонный аппарат.
   Что? Ну, что оставалось делать красивой ядреной бабе? Что Клара могла обещать бедному и совсем немолодому любовнику, не способному по современному использовать даже свой редкий природный дар ясновидения? Да, он добрый мужчина, внимательный и ласковый в постели, ну, и что? А жить с ним как? Ютиться на птичьих правах в чужой квартире Кларе не позволяет женская гордость? Она же слишком красивая, чтобы жить в однокомнатной квартире! После пятнадцати лет барской жизни за спиной секретаря обкома, такая жизнь Кларе казалась слишком. Убогой!
   Ах, Кларка, Кларка... Шлындала по заграницам только так, якшалась с фарцовщиками и докатилась до того что стала приторговывать наркотой. Что эта засранка может обещать слабохарактерному, но порядочному мужику, живущему на зарплату рядового инженера, да к тому же лишенного коммерческого дара? Да и в любовницы, дура, пошла из одной благодарности. На радостях. Экстрасенс, избавил ее от заразы, подхваченной в тюрьме от скотоподобного контролера.
   Надо что-то предпринимать. Если до разговора с экстрасенсом Полина еще подумывала сообщить о нападении в милицию, то теперь этот, законопослушный, вариант возмездия был для нее совершенно не приемлем.
   Если мумукания Фаддей Капитоновича были противны, то можно себе представить что придется пережить, когда мильтоны возьмутся ворошить ее грязное белье. Эти гады потребуют рассказать со всеми подробностями как все происходило. Они будут смаковать мое унижение, нарочно переспрашивать, уточнять. А когда эти кобели узнают, что я была девственницей... Представляю, как они будут ржать. Нет! Ни за что не пойду к этим, как их в народе называют, к ментам... Сама виновата, что растерялась, не дала отпор, даже не заорала от стыда, сама виновата, сама и покараю ублюдка.
   После разговора с экстрасенсом, заснула Полина на удивление быстро. Выспалась, впервые за три бессонных недели, - на славу. Даже приободрилась. Но стоило придти в институт, страх снова вернулся.
   На работе Каравайникова долго ломала голову, есть или нет у Фаддей Капитоновича ее служебный или домашний телефон. Содрогаясь от возмущения, поднимала трубку при каждом звонке. Но пронесло. На работу заинтригованный экстрасенс не позвонил.
   План на вечер был рассчитан по минутам. Домой Каравайникова чуть ли не бежала. Полина отменила обычную вечернюю пешеходную прогулку. Страшась, что Фаддей Капитонович позвонит домой и перехватит ее на пороге, Каравайникова схватила ветровку, косынку и выбежала из квартиры. Оделась на лестничной площадке, прислонила ухо к двери. Фаддей Капитонович не позвонил и домой. А Кларка расхваливала экстрасенса за удивительную сердечность. Ну, и эгоисты же эти мужики. Баба идет на убийство, а ему плевать, плачет об этой лживой, пресыщенной Кларке...
  
   Это был первый день ее охоты. Для начала Каравайникова решила еще раз побывать в том самом месте, где все "это" случилось.
   Как ни страшны были воспоминания, место трагедии манило Полину все определеннее. Крепла ненависть, а с нею крепла и притягательность места преступления. Получалось, известное по детективным романам притяжение к месту преступления испытывают не одни преступники, но их жертвы тоже.
   Что-то не слыхала она прежде об этой мании жертвы... Может быть, это говорило о том, что в ней действительно, открылось некое извращение... Ну, да начхать! Вдруг, посмотрев на роковое место, я просто успокоюсь, выкину свои переживания из головы и буду жить себе дальше, как жила. Одинокой, никому не нужной, но спокойной.
  
   Нападение ублюдка произошло недалеко от дома Каравайниковой. На краю Измайловского лесного массива. На 16 - й Парковой. Одна остановка метро и три остановки трамваем. Сходя с трамвая на конечной остановке, Полина почувствовала головокружение. Ноги не желали повиноваться напору ее ненависти. Она запнулась на ступеньке, упала, порвала джинсы, расшибла коленку.
   Каравайникову подняли, предложили вызвать неотложку... Полина мычала в ответ что-то бессвязное. Она тупо отказывалась от последней возможности на машине скорой помощи бежать, бежать с проклятого места и никогда больше сюда не возвращаться.
   Ненависть уже была сильнее пережитого на этом месте унижения. Раз уж решилась на первый шаг и приехала на разведку, то нужно хотя бы спокойно все обследовать. И улицу, и "тот" дом. Спокойно осмотреть место преступления и окончательно примириться с тем, чего не исправишь. Может быть, паразит живет поблизости. Не будет же он охотиться в чужом районе, где не знает заранее куда тащить свою жертву...
   Да нет, наоборот, он приезжает издалека. Даже волк знает, что охотиться нужно подальше от собственного логова. Хорошо изучил окраинный район 16-й Парковой и пасется. Только вот пасется ли и теперь? Если маньяк не совсем свихнулся, он сменит место охоты... Обязательно сменит, хотя бы на какое-то время. Поэтому мне нужно торопиться. Как жалко, что потеряно три с лишним недели.
   Полина, сильно хромая, доковыляла до скамейки под навесом конечной трамвайной остановки. Засучила порчину, осмотрела рану. Ссадина серьезная. Кровь промочила джинсы насквозь. Какая тут охота. Домой нужно возвращаться, промыть рану марганцовкой и забинтовать. Она поплевала на носовой платок, протерла рану... Боль терпимая. Обмотала тем же платком коленку. Прошлась взад-вперед. Сойдет. Нельзя тянуть резину. И двинулась по тропе войны в глубь темного квартала.
   Так появится тут маньяк или не появится? Вообще-то, чтобы хорошо ориентироваться в чужом районе, ему пришлось потратить немало времени, на доскональное изучение дворов, проходов и проездов. Так что, часто менять место охоты - дело хлопотное. Стало быть, скорее всего охотник пока продолжает возвращаться сюда. На свою беду... Разве что, есть у него на примете и другие подвалы.
  
   Через полчаса Полина в точности повторила свой маршрут в тот злополучный день 18 августа. До конца дней своих она будет помнить этот мрачный квартал. Каждая тропинка врезалась в память намертво.
   Вернувшись на трамвайную остановку, Каравайникова перевела дух. Слава тебе, господи, на первый раз пронесло. Какая же она, все-таки, трусиха. Сердце-то как колотится...
   Господи, как же хорошо стало на душе у Полины. Первый блин, против обыкновения, не вышел комом. Страх отступал и все четче становились ожидающие трудности. Трудностей тоже не надо бояться, трудности нужно разрешать. НЕ суетясь, обстоятельно.
  
   "Пожалуй, первым делом нужно вспомнить морду негодяя" - подумала Полина и поморщилась. - И вот что еще, милочка. Довольно про себя оскорблять словами своего противника. Не морду тебе следует вспомнить, а лицо противника. Грубостью делу не поможешь. Грубость лишь ненадолго снимает стресс. Злость будет только пережигать сталь моей решимости. И сталь размягчится. Поменьше, дорогуша, эмоций. К врагу нужно относиться по-деловому, спокойно, разумно, и тогда рука не дрогнет. Чем сто раз поклясться задушить гада своими руками, лучше один раз это сделать.
   "Фоторобот врага нужно сегодня же подробно описать на бумаге. А то память слишком торопится стереть эту образину. Виновата, это лицо".
   Когда снова нахлынули воспоминания, Каравайникова уже не трепетала так, как в первые дни, она уже не боялась и почти не стыдилась безобразных подробностей нападения маньяка.
   Лучше всего запомнилось произошедшее " до того". Несколько последних минут цепенящего ужаса полной беззащитности... Что-то острое... Жало, проникающее сквозь куртку... Наверное, шило... Лицо не уродливое, скорее симпатичное, изуродованное страдальческой гримасой какой-то внутренней боли... Что его грызло изнутри? Страх? Нет, что-то еще более страшное, страшнее страха. Да, Он тоже боялся. Он боялся своей жертвы. Наверное, из робкого десятка. Но жертву Он боялся, похоже, меньше, чем то Нечто, что грызло его изнутри. Ха! Он же маньяк! Он зомби своей болезни...
   " Так недолго и посочувствовать негодяю. Т.е бедняге. Еще чего не хватало". - Подумала, Полина.
   Так и не удалось вспомнить, какая нелегкая занесла ее в это гиблое место на 16 парковой. Что она искала тут в магазинах, которые обошла в день нападения? Почему пошла по магазинам, не с предыдущей, скажем, остановки в сторону конечной, а, наоборот, с конечной в сторону своего дома?
   Если хотела прогуляться в Измайловском парке, почему не поехала в Детский городок, с его знаменитыми деревянными скульптурами, куда так любила ездить по выходным. Да и понедельник был 18 августа. На работу почему-то не пошла. Хотя нет, ушла пораньше из института... Но с какой целью? Какое-то наваждение...
   Вдоль улицы тянулась окраина парка. Не ухоженная как следует окраина. Сзади старого дома жалкий сквер, тоже запущенный. Не сквер, - так, беспорядочные заросли клена и жимолости. Утрамбованная до каменной твердости черная земля. Вроде бы, тут где-то стояла зардевшаяся рябина, а теперь нет рябины... Или рябину она видела где-то в другом месте? Чертовщина какая-то.
   Подъезды дома выходят на улицу. Тоже странно. Первый этаж какой-то мрачный, окна забраны решетками. Наверное, не жилой... И номер у дома подозрительный - 7.
   А с внутренней стороны дома номер семь, куда не то что люди, солнце не заглядывает - "та самая", обитая ржавым железом дверь. А за дверью - преисподняя... Душная, зловонная темнота и ужас, ужас, ужас...
   Полина собралась с духом и завернула за угол мрачного дома. Уговорила себя только издали взглянуть на дверь в преисподнюю, но неведомая сила поманила, повела...
   Вот она, выщербленная лестница... Семь ступенек в "Тот" подвал... Вот она "та" темнота, "та" тишина, " то" удушье...
   Ноги Полины снова подкосились. Она схватилась за осклизлую стену... От омерзения воспрянула духом, резко развернулась и, вихляя на каблуках, побежала на трамвайную остановку.
  
   "Никогда, никогда больше ноги моей здесь не будет". - Барабанило сердце в тесной для него груди.
   - Будь ты проклят, негодяй! - Яростно прошептала Каравайникова себе под нос и плюхнулась в пластмассовое сиденье.
   Сзади сильная рука стиснула плечо Полины.
   - Ты чо, бочку катишь, коза? А ну, кошелка, повтори свой базар!
   Хорошо, двери трамвая еще не схлопнулись. Полина рванулась из рук хама и пулей вылетела из вагона...
  
   ГЛАВА 9 СНЫ МОИ НЕ ОТНЯТЬ НИКОМУ
  
   До метро шла пешком, уговаривая сердце сбросить бешеные обороты. Остановка была пуста. В десяти метрах от остановки, у дверей ресторана, двое стриженых парней что-то требовали от раскрашенных проституток. Ночные бабочки угрожали парням. Какой-то сутенер Радик должен был с минуты на минуту нарисоваться в ресторане и тогда парням поотрывают "бошки".
   Окончательно чувство безопасности вернулось к Полине, когда она прошмыгнула в пустой вагон, и гремучий трамвай тронулся. Водителем вагона была молоденькая девица. Лихачка. Высекая колесами снопы искр, вагон завизжал на крутом повороте и помчал охотницу к дому. А дома ее ждала большая кружка крепкого, горячего кофе со сливками.
   Полина проехала свою остановку. Спохватилась. Помахала перед глазами, словно мошек отгоняла. Она так резко вскочила с сиденья, что стоявший рядом пьянющий мужик отшатнулся и повалился на колени пожилой даме с огромным букетом черных бархатных роз. Дама охнула, но не стала блажить. Отодвинулась к окну, погрузила тонкий острый носик в букет и без остатка ушла в свои ощущения, не досягаемая для хамства. Руки Полины так тряслись, что, открывая замок квартиры, она надломила ключ. Раздевшись в прихожей донога, словно боясь занести какую-то заразу, Полина скользнула в ванную, открыла краны на всю мощь.
   Горячая вода еле сочилась из душа. Сотрясаясь от нервного озноба, Полина смотрела, как наполняется ванна, и не без иронии отмечала, что во второй раз пережитый в подвале страх был заметно слабее. Страх уже подчинялся ее воле. Лишь на короткое время поколебал страх ее решимость отомстить мерзавцу. Само собой, она все равно будет бояться того нечистого. Будет бояться, и готовить свою месть.
   Согревшись в горячей ванне, замочив для внеплановой стирки ветровку, блузку, джинсы и нижнее белье, Полина снова позвонила Фаддей Капитоновичу. Хотелось рассказать какая она смелая, но экстрасенс повел разговор совсем в другом русле.
   - Полина!? Наконец-то! У меня же нет вашего телефона. Перерыл все свои записные книжки, - нет и все тут, ни домашнего, ни служебного. А ведь был... Я хорошо помню, что был... Сижу, как прикованный, у телефона, жду, жду. Где вы пропадали целые сутки?
  
   "Боже, как это редко бывает, что о тебе кто-то беспокоится. Как это приятно". - Подумала Каравайникова.
   - Вы не поверите, но я приступила к осуществлению своего плана Возмездия. - Не без вызова сообщила Полина.
   - Голубушка, да вы с ума сошли! Расскажите же, наконец, немедленно расскажите, кого же вы собрались отправить на тот свет. И за что?
   - Я... Поздно меня останавливать... - Прерывисто выдохнула Каравайникова в трубку. - Я, правда, боролась с собой. Ей богу, я долго боролась с ненавистью. Но никто не захотел мне помочь. Даже вы не пожелали выслушать меня... А я так нуждалась в ваших советах. Но теперь поздно. Это какое-то наваждение. Я не свихнулась, нет... Но мне постоянно хочется плакать... И жаловаться, и жаловаться на эту проклятую жизнь, которая одних превращает в негодяев, а других вынуждает стать убийцей негодяев. Нет больше моих сил... Меня раздирают противоречия. Душа ненавидит во мне жажду мести, а сердце все настойчивее жаждет крови. И нет больше слез, чтобы выплакаться.
   Полина быстро зажала носик платочком. Стыдно! Ах, как стыдно! Бабе под сорок, а подружки для слезливых чувство излияний - не завела. Дожила. К мужику кинулась выговориться.
   "Все! Не услышит мужик моих слез! Бросаю трубку"! - Психанула Полина.
   Прохладный сентябрьский вечер разогнал по домам собачьи и кошачьи компании. Первым в дверь поскребся кот Тришка. На минуту опоздал Тотька. Он сразу же шмыгнул на кухню и ревниво заворчал на более сообразительного кота, уже сидевшего в выжидательной привилегированной позе на стуле у стола. Пора было задергивать ночные шторы и кормить нагулявшихся домочадцев.
   Полина подошла к окну на кухне, чтобы закрыть створку и засмотрелась на оранжевое зарево картинно умирающего заката. Не надо было этого делать. Ее сразу же заметил сосед сверху, поэт Николай Шерстобитов, Колян на дворовом сленге.
   - Привет! - Помахал рукой Шерстобитов. - Полина Георгиевна, мамочка моя, сейчас забегу "по очень смешному делу". Знакомство никчемное, да и человек Коля какой-то растрепанный, не интересный. Если она проверила однажды орфографию в его рукописи, то это не значило, что они друзья. А вот Колян считал иначе и запросто заявлялся занять на похмелку, когда он был "с бодуна" и у него "горели какие-то трубы".
   Шерстобитов сидел в кругу дворовых алкашей и врал что-то забавное. Мужики хором ржали. На столе для любителей домино стояла пустая бутылка. Одна на четверых выпивох. Ох-хо-хо... Коля на этом не остановится.
   И точно.
   Смешное дело - это пять, десять шуршунчиков, "на два-три дня". По широте своей заводной натуры, смешной должок Шерстобитов возвращал крайне не аккуратно, если совсем не забывал. Полина понимала, что зря балует пьяницу, нашел, у кого занимать, - у нищей интеллигентки. Чуял пьянчужка, что одинокой бабе самолюбие не позволяет напомнить о должках, и пользовался. Понимала Полина нелепость своей щедрости... и продолжала благоволить к шумному поэту. Это было единственное украшение их двора, вытоптанного до самых корней старых кленов. Да и нельзя же так, чтобы тебя никто никогда не смог обмануть. Неприлично доводить себя до такого остервенения.
   Полина насыпала обоим любимчикам в миски сухой патентованный корм и обнаружила, что на этот раз ждет визита поэта-пьяницы не без интереса. Как-никак, но Колян - мужчина, и, судя по небрежному обращению с кредиторшей, пользуется у женщин повышенным вниманием.
   А интересно было на этот раз Каравайниковой, почему на нее мужская магия веселого Каляна - не действовала совершенно. Ведь что, что, а поболтать с ним от скуки можно было, а вот поди ж ты, - мужик своим запашистым присутствием еще больше нагонял этой самой скуки. Тут явно не хватало какого-то жизненного фермента, ответственного за чувственное брожение в крови. Какого же именно фермента, черт возьми? Неужто фермента похоти?
   "О! Боже! До чего же, девушка, стерильна ваша кровушка". - Вздохнула притворно Каравайникова, и пошла к зеркалу поправить прическу перед приходом гостя.
   А ведь раньше никогда этого не делала.
   Но Коля в этот вечер не заскочил. Перехватил шуршунчиков у кого-то еще, поближе...
   Обычно спать Полина ложилась рано. В десять часов вечера ею овладевала опустошающая истома. Она брела в постель, как бредет пилигрим на богомолье. Только не читала Полина на сон грядущий молитв-берегинь.
   Раззолоченный образ Николы Угодника Строгановского письма прилажен был в углу еще матерью. Ему мать перед смертью поручила заботу о нескладной своей доченьке. И необходимым в женском обиходе молитвам обучила мать. Обучить обучила, но регулярным для Полины этот обряд так и не стал.
   Образ заботливого старца всегда был перед глазами Полины, даже при ночнике сиял в сумерках позолотой, мягко укоряя нестойкую в вере христианку. Никола всегда был готов исполнить просьбу матери, поспособствовать, похлопотать за ее дщерь перед Всемогущим Владыкой неба и земли. Но не досаждала Полина святых просьбами о маленьких, но бесчисленных женских нуждах. Поклонялась же Полина своим живописным снам. Сны давали больше, чем молитва перед иконой Николы Угодника.
   Постель для Каравайниковой была больше, чем ложе для ночного отдыха. Постель была больше чем награда за дневные труды. Постель была ее отдельным личным миром, где отменены были правильные, полезные, но обезличенные законы окружающей реальности. То были Законы общего пользования, заболтанные до бездушия, безжалостные ко всему, что не вписывается в границы, очерченных ими стереотипов.
   Ах, сны! Без них не выжить "не настоящей" женщине. Во снах царили домашние Законы, личные законы Тихой Радости и Высокой Гармонии. Ничто во снах не напоминало о фригидной ее ущербности. Сюда не проникала Грязь половых отношений. Здесь не властвовали мужчины, поголовно помешанные на сексе. Только здесь Полина была сама собой, настоящей.
   Но самое главное - Постель была тихой заводью, благодатным метафизическим нерестилищем и колыбелью. Многоцветные сновидения плодились здесь и произрастали без мук и страданий, легко и приятно, не то, что в реальности. Жизнь этих чудных эфемеров была недолгой, от нескольких минут до часа. Но радостью Сновидения были насыщены так богато, что восполняли вечную нехватку радости лучше, чем даже самые любимые праздники наяву. Тот же Новый год и День рождения. Во снах Полина жила своей собственной жизнью и только для себя. Человеческому телу Каравайниковой дано было воображение птицы. И летала Полина ночами, бестелесная, ласточкой над цветущими лугами пока хрустящий шестеренками будильник не прерывал счастливый бреющий полет.
  
   Да и сами сны были не просто непознанными наукой ночными причудами мозга. Сны были для Полины второй, виденческой формой существования. Более желанной, даже более достоверной, чем первая, чем жизнь в реальности. Сны - это единственное, чего человека невозможно лишить. Припрятанные денежки, жену, работу, самое жизнь - все, все можно отнять, а сны - были, есть будут с человеком навечно. Потому что здесь она жила чище, благороднее, здесь легче было чувствовать солидарность с остальными женщинами, чувствовать их своими сестрами. Здесь никто не тыкал ей в глаза, что она "неправильная". По этой же причине жизнь правильных женщин, агрессивно озабоченных вечной погоней за исполнением своих через чур прихотливых желаний, Полине казалась куда менее полной, менее содержательной. Для Полины феерические Сны исполняли самое неисполнимое для "правильных" сестер желание, желание счастья. Чего лишены были "правильные" сестры. А форма, в которой исполнялось счастье, мистическая или реалистическая, для культурного человека - значения не имела.
   Вот если бы еще не бессонница. Эта пожирательница снов была местью реальности. Увы, хорошего понемножку.
   Полина погасила ночник. Но от дворовых неоновых фонарей в спальне стало еще светлее. Робкий Сон маялся где-то близко, у самого виска. Бессонница и его замордовала. Бедняжка.
   Полина посмотрела на стрелки будильника. Этот пижон только с виду казался безучастным. О, пресвятая мать Орина! Будильник был самым ревностным клевретом бессонницы. Он замедлял ход ночного времени. Он как живодер жилы, медлительно вытягивал из сумерек минуты, до невозможности удлиняя их, словно в стрелках было по пуду веса.
   Полина перевернулась на спину и стала думать о своей душе. Действительно душенька-голубушка вела себя как привередливая квартирантка. И уйти не могла, и посочувствовать "арендодателю" не хотела. Она была слишком стерильна, чтобы ужиться с человеческой реальностью. Душа кичилась своим виденческим происхождением. Приживалка эта мнила себя посланницей небес и вела себя как брюзгливый ревизор. И чего выделывается. Рожденная человеческим воображением душенька на удивление неблагодарна. Вечно она толкает на идеалистические авантюры, а как настает время расхлебываться, она мигом самоустранится, как будто она тут ни при чем.
   Мысли Полины, довольно скоро, от несостоявшегося визита Николая перепорхнули к Фаддей Капитоновичу. Это означало, что Полина стала понемногу проявлять интерес к существованию рядом с нею, женщиной, существом высшего порядка, прямоходящих существ иного пола. Больше того, для своих исследований Каравайникова стала выделять из толпы особей мужеского рода одну конкретную особь. Фаддей Капитоновича, незадачливого заклинателя ее жгучей ненависти.
   Какая неожиданность, однако. Каравайникова стала испытывать, пока еще смутную, потребность в препирательствах с экстрасенсом. Он пытался повелевать ее мыслями, и в этом повелевании была какая-то заманчивая магия. Нет, в самом деле, ежели под чужим руководством тебе будет лучше, почему не подчиниться? Зачем тебе свобода и самостоятельность, если с ними тебе плохо?
   "Неужели я тоже стала нуждаться в повелителе? - Своенравно вспыхнула Полина. - Вот это номер! Я нуждаюсь в сильном повелителе!? Как всякая нормальная женщина!? Нормально страдающая от трусливой нерешительности, когда нужно принять жесткое решение и приступать к его исполнению? Да не может быть! Кому я нужна со своей покорностью? Смех, да и только".
   Оказывается, она совершенно не знает мужчин - "как мужчин". В половом смысле это большое белое пятно на живописной картине бесполой для нее окружающей жизни. К чему бы ни прикасались Мужчины, всему они обязательно придавали ярко выраженный сексуальный колорит. Это же надо! Сами помешаны на сексе и женщин вовлекают в этот вечный круговорот чувств в природе. Навязывают нам эмансипацию, а потом, чуть что, обзывают шлюхами.
   А в институте!? Наши самцы и в академической науке проявляют свой похотливый нрав. Уж до чего платоническая, отвлеченная наука лингвистика! Казалось бы, она кого угодно заживо засушит своим педантизмом написания той же безударной гласной в корне слова. Так эти несчастные - нет! Толкует тебе какой-нибудь кандидат наук о происхождении какого-нибудь синонима, а сам так и пасется у тебя в запазухе. А стоит повернуться к нему попой, так сквозь сукно даже чувствуешь, как ползает по твоим ягодицам его блудливый взгляд. Обезьян, а не ученый!
   Как это отвратительно! Словно для другого женщина не годится. Будь ты хоть семи пядей во лбу, говори ты хоть самые гениальные речи, а твой оппонент даже на ученом совете все равно думает об одном, темпераментна или холодна ты в постели. И совсем нелепо чувствуешь себя, когда понимаешь умом, что чем талантливее мужик, тем он сексапильнее.
   Собственный опыт у фригидной девственницы, понятно, не великий, но, как рассказывают нормальные женщины, ну, не могут мужчины иначе. Эти рабы собственной чувственности, даже к выдающейся Красоте материальных вещей относятся потребительски, без священного трепета в сердце.
   О! Стоит, стоит понаблюдать за мужчинами на выставках, да в том же в Цветаевском музее. Взять хотя бы египетскую мумию в золотых украшениях. В глазах у зрителя-мужчины, считающего себя ценителем, появляется противная влага. Умора, у него учащается дыхание! Вот тут его сердце трепещет. Мумия сохраняет женскую магию и подчиняет себе страсти мужика даже через тысячу лет. Бедолажка потеет, как будто он объясняется в любви не красоте художественных ценностей, а спеленатой мумии! Безумец, он требует ответного чувства.
   А если перед мужиком молодая, красивая женщина - "завал", да и только. Ну не могут особи сильного пола относиться к женщине бескорыстно, как к прекрасному явлению природы, созданному Всевышним для украшения жизни. Им не понять, что это слишком редкое явление. Где там! Им все нужно полапать... Попробуй, объясни им, что женщина символ, светоч Земной Красоты! Да, да! Светоч! И дарован он Небесами для созерцания гармонии выпуклостей и впадин изящной женской фигуры, для платонического любования Земной Красотой.
   Увы, если уж не дано свыше, то не дано. Мужчина Даже Светочу Красоты придает эротический смысл. Ему бы только переспать с красивой женщиной, только бы сделать ее своей наложницей. Ах, какие они эгоисты! Какая эстетическая убогость! Словно, женщина не человек, а бесчувственная машина сладострастия.
   Как ни печально, но Секс, оказывается, действительно является главной краской на палитре мужчины, а уж он постарался, чтобы и на палитре бытия чувственность человека была самой расхожей краской.
   О! Половой интерес - это Демон всех человеческих страстей. И нужно быть упорливым дальтоником, чтобы так долго не видеть, что главный цвет жизни не зеленый, как утверждает Гринпис, а - ярко красный. Пунцовый! Цвета любовной страсти, цвета крови. И если тебя угнетает красный цвет страсти, - то это объясняет, по какой причине с тобой, девушка, не все в порядке.
   Заскулил под дверью спальни Тотька. Как часы этот паршивец. Шесть пятнадцать. Тотьке пора на прогулку.
   - Сегодня ты гуляешь без меня. - Проворчала устало Полина.
   Не надевая халат, она выпустила пса на лестничную площадку. Кот уже сидел возле нержавеющей патентованной миски, вылизанной до блеска. Чего греха таить, Полина любила в институте прихвастнуть гурманскими замашками своих домочадцев. Они у нее не ели ничего заграничного, даже Вискас и Педигри, ничего мороженого. Все с рынка. Парное мясцо, живую рыбку. А все остальное у домочадцев было патентованным и заграничным. От ошейника Тотьки до шерстяной попонки для кота. Правда, он эту попонку презирал.
   Судачили на эту тему в основном семейные дамы-собашницы. Дамы-кошатницы, вот пример печальной закономерности, были, как одна, разведенками и молчуньями. Собашниц они сторонились. Почему? И клубы у них разные и характеры. Не понятно.
   Если заходила речь о домашних собаках, тут эмоции выплескивали через край. Если другие дамы хватались чистотой кровей своих питомцев, числом заработанных на выставках медалей, ценой случки, то Полина похвалялась прожорливостью своих метисов. А как же! Аппетит признак отменного здоровья. Ни кот, ни пес никогда не поносили, не хандрили, всегда были прожорливы и лоснились, как будто их покрыли лаком для волос. Понятно, не знали ограничения в прогулках. А этим не многие собашницы могли похвалиться. Их больше заботил контролируемый собачий секс, основа доходов собошниц.
  
   ГЛАВА 10 ДЕМОН СЛАДОСТРАСТИЯ
  
   Поводив Тотьку, Полина снова нырнула в постель. Простыня успела остыть, по животу, по внутренней стороне сухощавых бедер проскочил озноб. Ни с того, ни с сего пришло желание прогулять денек. К черту этот институт. Все равно башка ни черта не варит. А там, глядишь, и вовсе отпадет нужда вставать по будильнику. Придется покидать тюремную койку по звонку. Если ублюдок все-таки подвернется под горячую руку. Повременил бы он пока с охотой на женщин... Вот опять грублю. Господи, не думала, что во мне столько грязных слов...
   "А ведь этот с... субъект - тоже мужчина. - Спокойно подумала Полина. - Что в нем такого? Странно. Обыкновенный. Ничего примечательного. Отличается лишь тем, что мозгами его управляет Демон сладострастия, а нормальный мужик своим умом живет. Ничем, Казалось бы, думаю о мужчинах "вообще", а, выходит, думаю только о нем. Не Он растворился в толпе мужиков, а все они растворились в Нем. Вот это новость! Сильный пол я начинаю постигать не с лучшей стороны, не на лучших примерах. Подонка я знаю лучше всех других мужчин вместе взятых".
   Каравайникова сознавала, что Мир мужского сообщества знала лишь с внешней, казальной стороны. И это ее вполне устраивало. До поры, до времени. Мир этот не отличается эстетической глубиной. Скорее он плоский, в культурном смысле примитивный, одноцветный, мир насилия.
   Боже мой, не слишком ли часто я стала думать о мужиках. Зачем прибавлять своей жизни разочарования и скорби от лишнего знания.
   Да, в неглубоких недрах мужского сообщества происходят вулканические процессы. Дурной силы - хоть отбавляй. Это могло бы гораздо раньше вызвать у меня прилив чисто интеллектуальной любознательности, если бы эти "мужские" процессы имели творческое направление. Никак нет, бурлят в том вулкане любовные страсти. Женщины и только женщины подогревают кровь меньшей половины человечества. Обладать как можно большим числом особ прекрасного пола - вот все чем озабочен мир мужчин, этих пожирателей красоты. Что в этом поучительного для неглупой женщины? Нет, кое-какие их повадки нам знакомы по рассказам обабившихся женщин-сослуживцев, но внутренний механизм мужских побуждений такой незатейливый, что просто не интересен.
   Теперь Полина меньше опасалась вдумываться в смрадную половину быта мужиков. Жизнь заставляла получше узнать мужскую натуру. Она была просто безграмотна в обращении с мужиками более глубокими, чем служебные. Уже первый опыт преследования врага показал: без этих знаний добраться до Негодяя и прикончить его будет проблематично. Внутренние движущие силы мужчины потому кажутся примитивными, что она не удостоила достаточного внимания тайные пружинки этих живых механизмов. Но если почувствовать чем дышит мужик, понять ход его мыслей, логику поступков, тогда появится шанс вычислить зону охоты мерзавца, ах, ты, боже мой, врага, врага, в самое ближайшее время.
   Боже ж ты мой! Что ж это будет!? Неужели поиски могут затянуться на недели, а может быть, и на месяцы? Выдержит ли сердце такую длительную гонку? Не окажется ли мера ненависти чрезмерной?
  
   Во дворе зарычал первый мотор. Как ни странно, автомобилисты уезжали на работу раньше, чем остальной трудящийся люд, хотя были в транспортном смысле не обременены расписанием и передвигались быстрее общественного транспорта. Полина натянула одеяло на голову. Никто не заставит ее сегодня пойти на работу. Разве что после обеда.
   Зашаркал метлой дворник, молодой парень. Он напрочь смел с ресниц остатки благословенной утренней дремоты. В позапрошлом году такой вот молодой парнишка повесился в дворницкой. Милиция обнаружила у него в чемодане под кроватью кипу исписанных пачек амбарных бланков. Исписаны листы были с обеих сторон мелким убористым почерком от корки до корки. Никто не подумал, что это были романы... И этот новичок тоже, поди, в тайне кропает нечто завиральное.
   Полина выбралась из теплой постели, чтобы взглянуть, нет ли чего общего в облике юного дворника, с обликом прошлогоднего самоубийцы. Она почувствовала, что теперь будет внимательно наблюдать за дворником, не повторит ли он судьбу прежнего непризнанного гения из дворницкой.
   "Ох, эти мущинки! - Зевнула Полина. - Себе покоя не дают и других страдать заставляют. Какие-то они все слишком резкие, бесцеремонные. Понятно, они тоже люди, тоже человеки, но... Сплошное увы и ах!
   Забавно, но и старая, и новая литература Каравайниковой казались более живой, более красивой, чем личности мужчин-писателей и поэтов, писавших эту литературу. Это же честолюбцы, маньяки воображения. Недаром они прячут своих жен, даже домашнее интервью дают, ни словом не обмолвившись о своей спутнице жизни. Стыдятся за их серость? А может быть, это жены стесняются своих знаменитых, но неказистых мужей? Эти Интеллектуальные Титаны до смешного не похожи на Прекрасного Принца Женской Мечты, навсегда завладевшего каждым женским сердцем. Ведь и я переболела этой бабской дурью. К счастью, в легкой форме. А может быть, эти Титаны еще и в любовном смысле не ахти? Оставляет ли писательская мания достаточно сил для утоления любимой женщины?
   Наши пииты только о бабах и умеют хорошо писать. Не слишком ли в их крови женских гормонов? Живость и живописность их писаниям придают исключительно их похотливые чувства к женщине, сдобренные льстивым сиропчиком комплиментов. О чем бы еще могли писать мужчины, если бы не вдохновляющее присутствие на грешной, грубой, грязной Земле Милых дам. Таких изящных, поэтических созданий, милых чаровниц, фей мужских грез о Прекрасном, о Подлинной Красоте.
   У Полины зачесалась правая бровь. Густая, не выщипанная по моде, изящно изогнутая бровь. Она покосилась на зеркало, и зеркало с готовностью подтвердило: Ты Красивая! Ты очень красивая!
   "А что бы осталось от мой красоты, если бы ее облапали мужики? - Каравайникова кокетливо изогнула бровь и подмигнула своему отражению. Нет, нет, увольте, господа! Мой священный долг оставаться непорочной Весталкой Красоты. Вечной Весталкой Красоты. А не замученной семейным бытом утолительницей презренной мужской похоти. И надо еще посмотреть, кто более важен для эстетики я, девственная Невеста Бога или "нормальная" женщина, порабощенная мужчиной и своими материнскими инстинктами. Много ли радости в этой пресловутой "нормальности", если женщина так выматывается за день, что теряет всякий интерес даже к сексу. Ну, чем отличается такая женщина от меня, не познавшей нормального оргазма? Ну, чем!?"
   Нет, нет и нет! Если на то пошло, сами мужики не способны творить произведения в полном смысле совершенные. Без женского руководства они - слабаки. Женщины - это пища их таланта. Мы даем мужчинам эстетические ориентиры в их поэтическом бреду. Женщина - кладезь вдохновения мужчин. Куда бы их завела поэтическая мания, если бы не путеводный образ Прекрасной Дамы, мреющий сквозь туманы и хляби заумных метафор. О, Господи!
   Так-то, господа! Куда вы денетесь? А как перестали после 17 года боготворить Прекрасных Дам, так и полез в изящную словесность физиологический натурализм, жестокость, прелюбодеяния и мозглявая абстрактность. Но на сексе далеко не продвинешься, на поклонении Прекрасной Даме замешаны все современные сюжеты. Этот образ слишком прекрасен, чтобы олицетворять "нормальную" женщину. Это символ. А символом не должны повелевать низменные страсти. Разве я не больше подхожу на роль Символа? Не больше "нормальной" женщины, задерганной прозой жизни? Да эти бабы больше думают о любовных утехах с мужиками, чем о Красоте. Это же очевидно.
   И с этим зеркало было согласно. Сейчас оно особенно мягко передавало черты прекрасного лица хозяйки своей. Тонкий, почти "римский" нос так изящно окрыляли тончайшие, чудно прорисованные, чуть ли не прозрачные ноздри. Они так трогательно напоминали хрупкие крылышки голубой бабочки. Да, да! Бабочки, собравшейся изящно взлететь на высокий лоб, на чистый, как лепестки ромашки, лоб. Бабочка собиралась полюбоваться этим благородным лбом, любовно вылепленном Создателем на радость человеческого глаза. Создатель не мог не постараться, создавая себе земную Невесту.
   Впрочем, и наши дамы хороши. Идут на поводу у мужчин. Потакают их разнузданности. Верят им, когда половую распущенность мужчины трактуют как веяние эпохи демократии, открытости и равенства. Нет, какие мы, женщины, все-таки, дурочки. К эмансипации рвемся. Осмеиваем ханжество, а получается, что проповедуем половую вседозволенность, от которой сами страдаем в первую очередь.
   Вот и допрыгались. Послеперестроечные авторы не способны написать ни одного правдивого романа о чистой, возвышенной любви юноши и девушки. А о беднягах поэтах и говорить нечего. Вместо того чтобы создавать Вечные, нетленные стихотворения, поэты унижают свое дарование, рифмуя для торгашей, для их бесчестной рекламы предметы интимного женского туалета и прочую дребедень. Эти хлюсты-бумагомараки способны лишь копировать в своих слащавых опусах прелестные женские образы из классических романов романтической поры. Но как они ни румянят своих современных эмансипированных героинь, от них, все равно, разит распущенностью и плебейством.
   Слово эмансипация было для Полины - почти ругательным. Оно свидетельствовало об утрате женщинами главного качества их очарования - самостоятельности, гордой независимости, без которой не сохранить и женственности. Теперь дамы завоевывают свое "женское счастье" так оголтело, с такой коварной, улыбчивой агрессивностью, словно выступают на корриде в качестве матадоров. Их не смущает кровь поверженных конкурентов. Для них жертвы любовного коварства - всего лишь быки, мясо. Фу, как это противно. Зачем оно нужно, такое грязное счастье.
   " Я же вот не воюю за свое "женское счастье. Что дала мать-природа и на том спасибо". - Привела Полина зеркалу самый убедительный для нее довод.
   - Я никому не изменяю, не отбиваю богатых мужей, не толкаю супругов на преступление ради того, чтобы осыпать себя брильянтами или, на худой конец, купить норковую шубу. Я не подсиживаю коллег, чтобы хоть на ступеньку продвинуться по службе, не продаю свое тело боссу за прибавку жалования... И счастлива, черт меня побери! Счастлива! И счастье мое чистое, как постель девственницы".
   Это была очень удачная мысль для начала дня.
   "И начнем мы его с двойной чашки кофею". - Фыркнула Полина.
   Полина повернулась перед зеркалом одним боком, другим, и, весьма собой довольная, прощально помахала услужливому отражению ручкой.
   "Как же много я потеряла, мало общаясь через зеркало со своим прекрасным двойником... Вот уж он врать мне не будет".
   олина решила еще немного побаловать себя нежным бездельем и нырнула в постель.
   Выпрыгнула из теплой постели, босиком прошлепала на кухню. В ручную мельницу насыпала кофейных зерен сорта Арабика, и стала глубоко вдыхать распространившийся по кухне волнующий аромат кафе.
   "Впрочем, чему тут удивляться. - Философски рассуждала Каравайникова, пригубливая обжигающий божественный напиток. Прежде всего - я женщина. С большой, между прочим, буквы. Если бы я не верила в это, где бы я сейчас была после того, что надо мной учинили. На дне Москвы-реки или болталась бы в петле на березе где-нибудь в Измайловском парке.
   Да что там говорить! Даже милашка Пушкин не сумел показать миру всей прелести, всего многообразия женских чувств. Он подражал моде на бледные эфемерные создания, с их страстью к обморокам. Бедняжки верили, что слабость здоровья в глазах грубых мужчин свидетельствует об особой тонкости чувств, об особой поэтичности образа Прекрасной Дамы. Увы, Пушкину были неведомы глубины женского скрытного ума. Блеск его - блеск отполированной модой поверхности. Но сколько магии в этом блеске. Посмотрела бы я на его героинь, если окунуть их в помойку нашего быта. А я вот, хоть и унижена, хоть и брошена на колени, но - жива и не просто надеюсь снова стать с колен на ноги, я надеюсь своими руками покарать плохого человека. А на это не каждый мужчина способен.
   Нет, все-таки, какие мы женщины молодцы. Есть в нас, есть неподдающаяся описанию тайная сила. Мы, вроде, и не лидеры в этом мире, но мир вертится вокруг нас, вглядывается нам в глаза, вслушивается в наши речи, старается угодить. Наша сила - магического свойства. Женщина - движущая сила цивилизации. А если взять наш сермяжный быт? Именно классические литературные образы прекрасных дам остаются единственным украшением серой, жестокой, безнравственной действительности, где царят законы мужской логики и животные их страсти. Жаль, нет спроса на женский своеобразный ум. Ревнуют мужчины, ревнуют...
   Вот Чехов Антон Павлович, вот это совсем другое. Чехов хоть и позволял себе говаривать в том смысле, что бабы - дуры, но это всего лишь, дань моде того времени.
   А Фаддей Капитонович... Да, Фаддей Капитонович... Он хоть и слабовольный мужчина, но более открытый и понятный чем другие. Послушаешь его жалобы, поразмышляешь о его безответной любви к легкомысленной Клариске и начинаешь кое-что понимать. Начинаешь немного чувствовать, что эти мужчины не какие-то чужеродные существа, не совсем примитивные и грубые, похотливые монстры, но, кое в чем, пожалуй, даже потоньше, поосновательнее женщин.
   Чудак этот ясновидец Фаддей. Имя и то чудное. Видит Кларку насквозь, но попался "как кур во щи". Ну что он такого нашел в Кларисске? Ну, с чего тут беситься? Эта взбалмошная материалистка только и заботится о своих удобствах в жизни. Эксплуатирует своих несчастных любовников только так, а в постель ложится, как одолжение делает. Или платит натурой за услуги.
   И, в тоже время, эта Кларисска ни дня прожить не может без мужика. Бред какой-то! Уж какие-такие особые ласки ей оказывают мужчины? Да после тюрьмы в ней нежности женской не осталось ни капли. Как не понимают этого ее хахали. Пустая, красивая сладкоежка, а на нее мужики бросаются как мухи на варенье. И не глупые мужики...
   А бабы? А бабы завидуют Кларисске. Называют "настоящей женщиной". "Настоящая" потому, что ей достаются красавцы. Нет, бабы, действительно ненормальные какие-то, иногда. Живут с мужьями, а мечтают о смазливых, избалованных женщинами красавцах. И, правда - мозги куриные...
  
   ГЛАВА 11 ВТОРАЯ ОХОТА НА НЕГОДЯЯ
  
   Назавтра, после работы, усталая Полина еще раз наведалась на 16-ю Парковую улицу. На этот раз место преступления выглядело не зловещим, но жалким. Она уже смелее заглянула в "тот самый" подвал
   Дверь по-прежнему была не заперта. За дверью, в трех шагах, была все такая же темнота. Полина съежилась, но тут же взяла себя в руки и стала произносить импровизированные заклинания. Молодец. Девушка! Вперед, умница моя! Не так уж темнота и опасна. У нее только цвет мрачный. А сама она безвредная. Я тоже могу здесь спрятаться, и тогда роли наши поменяются. Посмотрим, каково будет маньяку, когда он почувствует, что началась охота на него самого. Посмотрим, как он завибрирует.
   Однако осторожность не помешает. Без спичек или фонарика соваться в эту тихую преисподнюю не стоило. Но Полина вошла в подвал и простояла пару минуток, держась рукой за гремучее сердце. И первый экзамен на храбрость был с грехом пополам выдержан.
   На этот раз Каравайникова была более деловитой. Она обстоятельно покружила по прилегающим улицам и дворам, прикидывая, как мог придти сюда объект возмездия и как ретировался после совершения очередного преступления. Где мог негодяй устраивать засады, откуда выслеживать очередную жертву.
   Условия для охоты на женщин в старых тесных кварталах были отличными. Ох уж эти зажатые кирпичными пятиэтажками захламленные дворики... А как зловеще выглядят вкривь и вкось натыканные облезлые панельные корпуса с бесчисленными углами, неожиданными поворотами и тупиками. А бесхозные незапертые подвалы с изолированным входом-выходом. Эта бестолковщина прямо-таки искушали на преступление, обещая безнаказанность.
   Пространство для маневра негодяя было слишком велико, чтобы обольщаться скорым успехом. Оставалось надеяться лишь на счастливую случайность. Не может, ну не может, гад, хоть раз не вернуться в подвал. Воспоминания слишком остры, чтобы не потянуть маньяка на место своего преступления. Такова природа этих чудовищ. Это зомби своей гибельной страсти к насилию. Да маньяк просто запрограммирован возвращаться в исходную точку преступления, если основное его наслаждение в том, чтобы утолять похоть именно неестественным, преступным, именно силовым способом.
   Обнаружены были Каравайниковой еще три подвала, пригодных для грязных дел. И эти филиалы Ада на земле, по небрежению жилищной конторы, вполне могли служить убежищем для развратных действий маньяка. Подвалы эти Полина взяла на особый учет и решила начинать последующие обходы именно с них.
   На этот раз Каравайникова была уже совершенно уверена, что стала не случайной, но очередной жертвой маньяка. Чутье уверенно твердило, что и район этот был не случайным в выборе маньяка. Так хотелось верить, что именно где-то здесь его постоянные охотничьи угодья и, возможно, не первый год он тут промышляет.
   Никаких объективных данных для такой уверенности у Полины не было. При серьезном анализе обстановки, можно было с не меньшим успехом доказать и обратное, полную ошибочность "сыскного чутья" очумевшей от горя женщины. Полина, естественно, не догадывалась, что ее спонтанная уверенность объяснялась полным отсутствием криминального и сыскного опыта. Именно поэтому каждое маломальское сомнение в своей правоте ею немедленно отметались. Она уже привыкла к району, где подверглась нападению маньяка, ей было удобно считать этот район охотничьими угодьями маньяка. Ей вполне хватало правдоподобия ее уверенности. Ей важнее было вдохновение, возбуждаемое уверенностью, чем истинность собственных убеждений насчет привычек маньяка. Очень хотелось верить, и уверенность, что она на правильном пути к Полине пришла. А вместе с нею и прилив сил пришел. Вперед, девушка!
   В процессе рекогносцировки Каравайникова набрела на промтоварный магазинчик. Весьма кстати. Ведь она тоже была теперь охотником. Было положено начало экипировки для охоты на мерзавца. Полина купила маленький пластмассовый фонарик. Такой не выдает своего присутствия в рукаве преследователя.
  
   Поужинав в компании с Тотькой и Тришкой, Полина посмотрела по телевизору в программе Вести последние новости. Чуть не через слово и ведущий, и персоны из репортажей повторяли: в наше трудное время, в наше нелегкое время... Какая чушь! Эти паникеры просто не умеют поставить перед собой реальную, вдохновляющую цель и мобилизоваться для ее достижения.
   Взять хотя бы ее частный случай. Вот когда она обрела уверенность в своих силах, в своих способностях выследить и наказать маньяка - жизнь сразу заиграла всеми своими мажорными красками. Прошло, ну, скажем, почти прошло уныние, разброд и шатание в ее мозгах и сердце. И снова захотелось жить дальше, жить и бороться за свое право на достойное существование в ладу с собой, в гармонии с окружающим миром.
   "Что-то хочет возразить, господин скептик? Ну, это мы проходили еще в школе. Что может сказать "мудрость", рожденная трусостью? Что, я вас спрашиваю? Господи, ну, что? Что я фантазерка? Увлеклась и переживаю всплеск эйфории? Нет, уважаемый зануда, я полностью контролирую себя. Согласна, еще возможны рецидивы отчаяния и трусости, но теперь я знаю, что им можно противопоставить. Стоит мне выйти на тропу войны, стоит лишь приблизиться к поганой двери, ведущей в ад унижения, - и конец колебаниям. Раз в жизни человек должен отбросить мещанскую иронию по поводу Высоких слов о Долге. Отбросить и послужить Высшей Ценности Нашей Цивилизации - Справедливости и пройти путь самоотречения, например, совершить Возмездие".
   Из кипарисового, инкрустированного перламутром "шкапчика", как называл отец бар, единственную современную вещь в квартире, Полина достала бутылку номерного краснодарского кагора. Со скромной этикеткой, но превосходным насыщенным вкусом.
   Гулко охнула пробка из натурального пробкового дуба. Повеяло терпкой сладостью разгоряченного солнцем винограда. Полина зажмурилась и осторожно потянула носом. Пресвятая мать Орина! Какое блаженство.
   Каравайникова набулькала чуток в большую хрустальную рюмку, полюбовалась игрой вина и света, и мелкими вкрадчивыми глоточками стала отпивать из рюмки багровое густое вино. Господи, какое блаженство, какое вдохновение. Истинное наслаждение дарами благодатной южной земли.
   "Старо, скажет обыватель, подражание камикадзе? - Задиристо обрушилась Полина на своих воображаемых критиков. - Ну, так и обыватель в своей местечковой философии - не оригинален. Премудрый пескарь еще когда предостерег своих сограждан от героических поступков. Но на Руси отважные люди так и не перевелись. Я пью за отважных, кому честь важнее всего на свете".
   Полина чокнулась с темно-зеленой, прямо-таки изумрудной бутылкой и покосилась краем глаза в зеркало серванта. Она была хороша необыкновенно. На бледном, обострившемся лице загоралась заря девического румянца. Как она была хороша в своем безрассудстве.
   По спине пробежала волна горячей дрожи. Пробежала и рассыпалась где-то в затылке. Вино удалило в голову. Отражение в зеркале чуть качнулось.
   "Вот вам, пожалуйста, и землетрясение началось", - ахнула Полина. - Боже, как мне хорошо. И почему я раньше не вспомнила о кагоре. У меня же его целая бутылка. Страдаю, страдаю, а исцеление вот оно, рядом".
   Полина налила себе еще, побольше и села в кресло.
   - И эта дура, еще вчера мумукала о самоубийстве! - С вызовом бросила Полина своему отражению в зеркале. - Не выйдет, господа!
   Увы, вино второй рюмки оказалось попроще и покрепче. Полина выпила его с трудом и... протрезвела.
  
   Выключив нудный "ящик", Полина полюбовалась флаконом нового французского крема Синержи. Купила она его сегодня, мимоходом. А свежих булочек захватить забыла. А ведь сделала порядочный крюк, чтобы попасть в хороший парфюмерный магазин.
   Старательно прочитала, а идеальная память запомнила навечно инструкцию по применению этого модного крема от морщин. Сделала ночную маску, и пошла в ванную, обмыть перед сном ноги и груди.
   Последнее время она вынуждена была уделять своим грудям повышенное внимание. Они всегда были нежно-розовые, как молочные поросятки, по определению Клариссы. Еще тугие и хорошего размера, такие всегда благополучные, теперь груди выглядели жалкими. Они распухли. Правда, их не били, умышленно не терзали, но что толку. Одиннадцать засосов, шесть со следами зубов, наиболее зримо выражали меру пережитых ею унижений.
   Последние три недели десять раз на дню принимала она ванну, мочалкой с остервенением соскребая грязь внесенную на ее тело маньяком. Делала компрессы, в панике терла груди бодягой, умащала разными заграничными кремами, но позорные клейма засосов и укусов не исчезали. Как бы не остались шрамы на всю оставшуюся жизнь.
   Нет, она не преувеличивала эстетическую роль своей груди в ее симпатичной внешности. А о сексуальном их значении в ее женской судьбе не задумывалась до последнего времени вообще. Не то, что другие бабы, во все тяжкие рекламирующие содержание своей запазухи с кокетливой целью заинтриговать глазастых мужиков. Бедняжки. Но их можно понять. А что остается женщине, если кроме как телесами блеснуть ей более нечем?
   Хотя, что это я. Блеснуть. Какой там блеск. Содержание женской запазухи, скорее, банально, до убогости. Если бы не их магическое действие на подкорку мужчин, женщины, наверное, больше тяготились бы этой отвисающей, болтающейся как гири обузой. Они же ни минуты не полежат спокойно. Лифчик им не указ. Своими шалостями эти бесстыдницы отвлекают от работы. Господи, да что же это такое! Как же они конфузят! Как сбивают с мысли, когда собеседник больше внимания уделяет твоей запазухе, чем твоим словам. Если бы эти охальники знали, как летом, даже после душа, уже к концу рабочего дня под грудями мокнет и чешется, они бы пощадили женщин.
   И воще! Эти прелестные с виду довески к изящному стану женщины живут отдельной, бесстыдной жизнью. Они так и рвутся наружу, так к кричат каждому встречному-поперечному: а вот и мы! Оп-ля! Посмотрите, какая мы прелесть! И чем они крупнее, тем нахальнее... И опаснее, в смысле болезней.
   Обнажив груди и живот, Полина жалостливо осмотрела желто-зеленые синяки укусов, знаками зодиака рассеянные от русого лобка до ключиц. Даже смазанные в "тот" же день йодом, укусы заживали медленно. Один, над правым соском, саднил до сих пор. Не пришлось бы идти к гинекологу. Можно себе представить, как будут потешаться санитарки над художественной росписью на ее грудях.
   Визитов к гинекологу она вообще боялась панически. Нет, нарваться на мужчину она не боялась. Даже заразы боялась меньше, чем эстетического конфуза. Особенно, когда заставляли в гинекологическом кресле задирать ноги выше головы.
   Морщась, Полина стала медленно отдирать сухой струп на незаживающей ранке, имеющей правильную форму короны. Так и есть, не обошлось без нагноения. Скотина, так ведь он и СПИДом мог заразить.
   Может, все же сходить сделать анализы на вич-инфекцию? Нет уж, увидят такое позорище на груди, ржать врачи будут. Скажут еще - проститутка, залетела спьяну в переделку. Да и сифилисом негодяй мог наградить. Ничего нет смешнее старой девы, подхватившей нечто венерическое...
   Сняв гной тампоном, смоченным перекисью водорода, Каравайникова смазала ранку еще и йодом. Защипало сильно, но приятно. Было что-то возбуждающее в этой щиплющей боли. Но не понятно, что именно возбуждалось.
   В очередной раз продезинфицировала Полина йодом и остальные укусы. Пресвятая мать Орина! Какое жалкое зрелище... Пятнистая пантера.
   Проходя мимо туалетного столика, Полина подумала: не покропить ли груди духами. Почему бы нет? Когда-то она не забывала о такой важной детали дамской выразительности.
   Причуда, конечно... Кому это нужно... Девки на работе сразу обратят внимание. Мало что удивятся, так еще и сплетничать будут: наша девушка наконец-то завела роман и приготовила запазуху для свидания.
   Не стала Каравайникова "душить" груди. Купленные еще вчера, по рекомендации, швейцарские духи Вумен уже разонравились. Она сунула их в сумочку. Кому же я их подарю?
  
   ГЛАВА 12 ГИПНОТИЗЕР ЗА РАБОТОЙ
  
   День кончился. Одиннадцатый час вечера. Пора разбирать постель.
   Но, проходя в спальню, Полина задержалась у телефона. Поколебалась немного... Треп с экстрасенсом, похоже, входил в привычку... Ни к чему это... И все же набрала номер Фаддей Капитоновича.
   Бедняга обрадовался. Тоже один кукует... Стал рассыпать комплименты.
   - Какая вы, Полиночка, умничка, какая молодец, что позвонили. Надеюсь, вы отложили казнь вашего недруга?
   - О чем вы, Фаддей Капитонович? Я пошутила. - Непринужденным тоном соврала Каравайникова.
   - Вы серьезно? - Опешил экстрасенс. - Оригинальные у вас шуточки, душа моя.
   - Не хочу марать руки. - Усмехнулась Полина.
   Розыгрыш удался на славу.
   С минуту трубка молчала. Проповедник прописных истин не готов был к такому тривиальному разрешению проблем обиженной женщины.
   "Господи, как же он будет разочарован, если убийство не состоится". - Внезапно озарило Каравайникову.
   - Между нами, голубушка, установился телепатический мост. - Пробормотал сбитый с толку экстрасенс.
   - Да что вы говорите.
   - Я теперь чувствую каждое ваше перемещение в пространстве. Я, например, знаю, что вчера вы ходили "куда-то"...
   Фаддей Капитонович перешел на заговорщицкий шепот.
   - Это что, телепатический контроль? - Всполошилась Каравайникова.
   - И это "куда-то" имеет отношение к вашим страданиям. Я был уверен, что вы позвоните сегодня. Только вот не ожидал, что вы все превратите в шутку.
   - Да вы не просто экстрасенс, вы колдун! - С натугой польстила Каравайникова непрошеному контролеру.
   - Точнее, - ясновидец, - самодовольно поправил Полину экстрасенс.
   Фаддей Капитонович сделал многозначительную паузу. Понимай, как хочешь. Но Полина не купилась. Она не собиралась играть с колдуном в мистические игры.
   - Фаддей Капитонович, если вы, благодаря вашему ясновидению, будете подсматривать за мной, я обижусь.
   " Какая же я дура! Еще не совершив возмездия, я обзавелась свидетелем своего преступления. Если я убью негодяя, и Фаддей Капитоновичу станет известно о моем злодействе, - он же меня просто на просто "заложит" милиционерам, как говорят блатные. Боже, как далеко я зашла в своей болтливости! Надо немедленно порвать с колдуном отношения"!
   - Ваше молчание сейчас такое враждебное. Вы жалеете, что доверили мне свою горькую тайну... Разве не так? А если честно, что-то я не очень верю вашей шутке. Она только что пришла вам на ум.
   В голосе экстрасенса снова появились вкрадчивые нотки. Он снова раскидывал свою сеть "душеведа".
   - Да нет, мне как-то все равно. Можете верить мне, а можете и не верить. - Промямлила Полина, чувствуя, что запутывается в сетях колдуна.
   - Я стал невольным свидетелем. Естественно, вам уже пришла мысль как от меня отделаться? Так не беспокойтесь, милая, вам не придется сожалеть о своей откровенности. Я не доносчик. Я много думал о вас и пришел к выводу, что отговорить вас от безрассудного поступка мне не дано. Зато я могу помочь вам поглубже изучить вашу проблему и предостеречь от поспешных действий. Я хочу смягчить последствия вашей акции.
   - Бог мой! Да прошла, прошла моя злость. - Взмолилась Полина. - Перебесилась баба и смирилась со своей участью.
   - Ой, ли? Так я вам и поверил. Рассчитываете испытать пикантное удовольствие? Многие мнили себя мстителями, но никому убийство не облегчило душу.
   В своей банальной демагогии Фаддей Капитонович был непобедим. Пора кончать треп!
   - Вот вслушиваюсь в ваш печальный голос и понемногу начинаю чувствовать, что вам еще можно помочь. - Проговорил Фаддей Капитонович со вздохом облегчения. - А за Клару извините, ради бога. Клара заслоняла для меня собою весь белый свет... Я так сильно ее желал, что мои целительные силы утроились.
   - Неудивительно. Кларисса та еще соблазнительница.
   - Простите, не подумайте, что я такое животное, и помогаю только тем, кто вызывает во мне сексуальное влечение. Боже упаси! Вы случайно так не подумали? Честно?
   - Ну... Вроде того что-то мелькнуло.
   - Как хорошо! Вы искренний человек. Я скажу, что вам надо делать... Вот только сосредоточусь... Потерпите. Вот я уже погружаюсь в ваш зрительный образ... Давненько не видел я вас, но помню вас отлично. Все-таки нам бы надо как-нибудь встретиться и пообщаться глаза в глаза... Вы чувствуете что-нибудь неприятное?
   - Немного тревожно мне. - Прошептала Полина, усиленно скрывая раздражение.
   Роль смиренной овечки давалась ей трудно.
   - Так и должно быть. Я проникаю вашу материальную оболочку... Спасибо, вы достаточно легко впускаете меня в ваш духовный, виденческий мир...
   - Зубы заговариваете!?
   Полина не сдержала усмешку.
   Фаддей Капитоныч на мгновение замялся от неожиданности, но не обиделся.
   - А вы юмористка, лапочка моя. Не напрягайте свою волю по пустякам... Я уже вижу черные вихри в вашей мятущейся душе...
   Бог мой! У Фаддей Капитоновича даже голос изменился! Ну, артист, старикан.
   Тембр колдовского голоса набухал. Из телефонной трубки закурился обволакивающий сердце баритон неотразимого соблазнителя. Женщина ушам доверяет больше чем собственным мозгам, - на это в основном и упирал экстрасенс. Но дело не в приемчиках, главное - тревога улетучивалась. Полина почувствовала, как жилы ее напряженного тела расслабляются, тело расплывается, как сливочное масло на горячей сковороде...
   " Да он еще и гипнотизер... Вот тебе и размазня... - Мелькнула у Полины паническая мысль. - Похоже, Заклинатель отринул от нее реальность. Он бесконтрольно орудует там, где она бессильна ему противостоять... Неужели этот тюфяк способен подавить ее волю и заставить своими чарами отказаться от возмездия!? Так и есть! Фаддей Капитонович действительно способен ужом проползти в мою душу и вызнать самое потаенное. Он узнает - какая же я жестокая дрянь... Он поймет, что я лгунья. Что никогда не пойду у него на поводу. Нет! Ни за что! Мне не нужна правда о себе из чужих уст. Добрый ли колдун Фаддей Капитонович? Бог весть, как он использует свое открытие! К черту смирение. Нужно остановить колдуна"!
   Отчаяние, стыд, отвращение женщины достигло высшего предела. Опережая неминуемое разоблачение, Полина с вызовом воскликнула:
   - Да изнасиловали, изнасиловали меня! Как вы не поймете! Хватит во мне копаться. Я сама знаю, что внутри меня грязь и чернота! Вы унижаете женщину, копаясь в ее душе, как в навозной куче!
   - Спокойно, моя лапочка! Я сразу догадался о причинах вашего психоза, - буднично сознался колдун. - Едва ли у женщины случается более серьезный повод для совершения возмездия, вплоть до убийства. Это интересно и печально. И, тем не менее, дорогая моя, прошу расслабиться... Я еще не закончил сеанс... Сначала помогу вам избавиться от агрессивного состояния. А потом мы встретимся и обсудим ваше горе со всех сторон... Жаль, вы - слишком для женщины ироничный человек. Это мешает мне. Постарайтесь понять: мне не тайны ваши нужны, но ваша спокойная рассудительность...
   - Все равно, вы не имеете права применять запрещенные приемы! Вы ведете себя не как друг, а как милицейский следователь. Вы напускаете на свои речи таинственность, запугиваете, нет, вы зомбируете меня! Вы хотите сделать из меня робот! Так не честно! - запричитала Полина, впадая в истерику.
   - Осторожно, дорогуша с обвинениями. Попы сказали бы, что в вас вселился дьявол, и посоветовали бы пройти обряд очищения, так называемый экзорцизм. Но я-то знаю, что вас не дьявол сокрушает, а обычная женская гордыня.
   - Не смейте так говорить со мной. Я женщина! Да когда же кончится это издевательство!
   - Женщин так часто подводит подсознательное чувство собственной исключительности. Вы хотели поиграть со мной в смирение. Не выйдет. Вы же боитесь смирения, вам представляется, что оно унижает ваше женское достоинство. Гордыня, а не Справедливость толкает вас на смертоубийство!
   - Да бросьте вы молоть чепуху, Фаддей Капитонович! - Коршуном взвилась Полина над своим лекарем. - Мракобесие какое-то!
   - Лапочка моя, спокойствие! Я исцелю вас! - Воскликнул настырно колдун.
   - Все это может сделать гораздо проще и без всякой таинственности любой простой мужик... Стоит только приласкать бабу... Вы колдун, колдун, но до сих пор не поняли, что вся моя проблема в том, что нет и не было у меня мужика и мне его не нужно! Потребности нет! Вот все вы думаете, что природа обделила меня! Да нет же! Природа наградила меня спокойствием. Независимостью от мужчин. Мной не может повелевать похоть, от которой вы все страдаете как от чумы!
   - Отлично! Вы вплотную приблизились к осознанию вашей главной проблемы. Затянувшееся одиночество...
   Но Полина не слышала больше колдуна. Рыдающим голосом, мало что соображая, Каравайникова стала выкрикивать все более оскорбительные упреки...
   Но экстрасенс окаменел. Оскорбления тонули в нем, как тонет в болоте камень. Ровным, тоном, Фаддей Капитоныч методично гнул свое. Он твердил о том, какое это счастье, победить в себе гордыню. Дар провидца превратил Фаддея Капитоныча в робота, действующего по программе смутного колдовского подсознания.
   Проникновенный Голос Робота-ведуна распространялся в раскисшем теле Полины как гул далекого колокола, призывающего отказаться от себя, отдаться этому завораживающему гулу внушения... Этот таинственный гул призывал следовать за колдуном, перешагивая самою себя, обессиленную недавно пережитым унижением. Призывал приподыматься над собой, раздавленной горем. Оставлять собственное горе где-то внизу, в реальности, утратившей покой и благожелательность к обиженной женщине и возвыситься над позором... Конечно же - до смирения.
   Но Полина не желала расставаться со своим горем и подчиниться чужому приказу: смириться! Как ни странно, но Горе наполнило ее неким важным содержанием. Горе напоминает, если ты чувствуешь боль - значит ты жива. Горе это особая форма жизни, а не смерти. Непривычная, но необходимая. Благодаря тяжким переживаниям она рассталась с некоей мистической пустотой в своем сердце, где за долгие годы никто из реальных людей так и не смог найти приюта и отклика на свои чувства.
   Бедняжка теперь боялась в себе пустоты неполноценности. Этого раньше не было. Потому так яростно препятствовала она гулу-призыву колдуна, разоблачающему ее Гордость. Да, гордость ненормальной девственности, с которой она так мирно уживалась до сих пор.
   - Полина Георгиевна, прошу вас, не сопротивляйтесь же. - Настаивал Фаддей Капитонович. - У меня даже голова разболелась от вашего упрямства. Вы посылаете на меня слишком сильный поток отрицательных эмоций. Но я согласен принять на себя весь ваш отрицательный заряд, если вы не будете мне мешать.
   - Легко вам размазывать меня по стенке! - Выкрикнула Полина Георгиевна. - Я никогда не прощу этого негодяя!
   - Он же больной человек, поймите. Скорее всего, это сексуальный маньяк, он не властен над своими страстями. Его извращенная природа затмила его разум... Это сексуальная форма невменяемости...
   - Это не мои проблемы!
   - Разве можно воспринимать оскорбление от больного, так же сильно как от здорового человека. Возможно, вы встретили маньяка в день полнолуния. Даже нормальные мужчины в эти шесть дней психуют беспричинно, как одержимые.
   - Причем тут луна! - Рассмеялась сквозь слезы Полина.
   - Если ты не животное, - ты обязан сдерживать свою похоть!
   - Возможно, маньяк был пьян. Вред алкоголя для психики в полнолуние возрастает во много раз. В эти дни вообще резко возрастает число тяжких преступлений. Что же вы хотите от больного человека?
   - Не называйте его человеком! Поймите, не могу с ним дышать одним воздухом! Я не успокоюсь, пока он ходит по одной со мной земле. Я найду и убью этого подонка. Если хотите знать, я чувствовала страх в его глазах. Он измывался надо мной, но страх не покидал этого мерзавца. Я ощущала страх его, но была слишком подавлена своим страхом. Если сама не смогу убить, - найму детектива, найду килера!
   Полина прикрыла рукой трубку и громко высморкалась в лазоревый батистовый платочек. Действительно, слезы это великое дело очищения. К черту смирение! Вперед, моя милая! И будь что будет!
   Полина почувствовала, что окончательно преодолела зомбирующую магию дружелюбного колдуна и к ней стала возвращаться ее ирония, самое острое оружие одинокой женщины.
   - Простите, Фаддей Капитонович, что наполнила свою душу не тем, чем вы советуете. Я получила страшную встряску. Моя ненависть осветила самые тайные, самые противные углы моей натуры. Вы можете не поверить, но я подспудно за последние дни сделала переоценку своей тусклой одинокой жизни. Я почувствовала, что в ней слишком много серого цвета. Я должна добавить ярких, теплых тонов.
   - Я рад за вас! - С одышкой проговорил ведун. Он обессилел в сражении с решимостью женщины.
   - Спасибо. Я только и делала, что созерцала, как жизнь катилась мимо меня. Я даже не умела "правильно" плыть по течению. Я плотно сидела на мели, и мне казалось - это и есть мой жизненный удел. Без радости, без гнева. Как голубая прозрачная медуза, выброшенная прибоем жизни на обочину...
   - Полина Георгиевна! - Воскликнул Фаддей Капитонович. - Сжальтесь над собой!
   - Хватит жалости. Пора назвать вещи своими именами. Я была слишком равнодушна к своей "неудавшейся" женской доле, чтобы быть готовой к подвоху со стороны людей. Меня так часто пытались обидеть. В конце концов, я должна была разозлиться на свою бесхребетность. Зря отвергала я народную мудрость: с волками жить, - по волчьи выть. У меня не было опыта отчаяния такой сокрушительной силы, чтобы встряхнуться... Я жалела собственную душевную лень... Меня убедили, что я в сексуальном плане - выродок, и я не оказала сопротивления. Поймите. Я - поверила, что я - выродок.
   - Жалости никогда не бывает много! Что вы говорите, опомнитесь! - Проблеял потрясенный экстрасенс.
   - Смешно да? Даже противно. Я была согласна со своим жалким прозябанием посреди бурлящей реки жизни. Я была даже благодарна окружающим за то, что они деликатно скрывали свое презрение ко мне. Вы понимаете, о чем я говорю так пространно? Хочется, чтобы вы все поняли и не ругали меня за мою душевную лень, не по моей воле переродившуюся в ненависть.
   Фаддей Капитонович молчал. Слышалось только его тяжелое, "загнанное" дыхание. Полина усмехнулась. А что, она брала верх. С мужчинами, видимо только так и надо. Не давать спуску. А то взялся поучать...
   - Мне хоть и стыдно за свое поражение, но понимать я вас понимаю... - Без настроения заговорил душевед Фаддей Капитонович.
   - Если вы не можете принять мой совет сердцем, - пораскиньте умом. Вас ждут разборки с милицией. Вы окажетесь в одной грязной камере с растленными тварями. Вас продолжат насиловать, но уже отпетые бандитки, на свой мерзкий манер, с особым, женским изуверством. Месть настолько грязное дело, что не всякий выдержит испытание этой грязью.
   - Это если менты докажут мою вину. Я постараюсь не оставлять следов.
   - Не бывает стопроцентно "чистых" убийств. Улики найдутся, не сомневайтесь. Я повторяю, подготавливая убийство, вам придется на это время принять беспринципные законы уголовников. Стыд, совесть, жалость вам придется забыть. Но сможете ли вы потом отмыться, когда добьетесь своей кровавой справедливости? Не слишком ли большую цену вам придется заплатить за гнусную жизнь какого-то подонка? А страдания ваши будут только множиться...
   - Спасибо за ваши переживания. Я не достойна их. Я больше не злюсь на вас. - Давно уже по серьезному никто не обращал на меня внимания и не беспокоил меня.
   Было притихший Фаддей Капитонович счел, что у его еще есть шансы достучаться до мозгов озверевшей женщины, рванулся перехватить инициативу, упущенную в разговоре.
   - Да бросьте, вы! Я на вас всегда заглядывался!
   - Что-то я не заметила. Люди, если честно, были мне просто безразличны. Я же видела, все живут так же серо как я, а мне своей серости хватало... По самые ноздри... Но вот свалилось на меня несчастье и я чувствую, что течение сорвало меня с мели, меня куда-то понесло...
   - Бедная, бедная моя! Что вы говорите! - Взмолился Фаддей Капитонович.
   - Никакая я теперь не бедная, дорогой учитель. Хотя какой вы учитель. Вы, скорее, прокурор.
   - Вот уж неправда.
   - Правда, правда. У вас и приговор по моему делу готов. Представляю, что вы запоете, когда возмездие свершится.
   - Вы не посмеете.
   - Посмею. Я теперь много чего посмею. Меня лучше было не будить в моей спячке. Меня стало привлекать то, что мелькает по сторонам. Во мне стали возникать сильные переживания, которых раньше просто не было и не могло быть в моем одиноком житье-бытье. Вот и к мужчинам я стала присматриваться со странным интересом. Мне хочется понять, сравнить... Неужели все вы, мужчины, такие негодяи?..
   Неожиданно Полина замолчала.
   "Что я делаю? Это не исповедь. Это признание. Еще месть не совершена, а я уже признаюсь в преступлении"...
   - У меня такое ощущение, что вам более не нужна моя помощь, - грустно признался экстрасенс.
   - Возможно. - Беспощадно согласилась Полина.
   - Без моей ненависти я бы, просто "перестала быть". Сначала духовно, а потом... Я бы повесилась в тот же самый день... Поехала дурочка на Москву-3, по Ярославской дороге. Смотрю вниз, электрички проносятся как сумасшедшие, за ними вихрь мусора несется... Какие-то бумажки... Нет, нет, смерть моя не может быть такой грязной... А вы говорите - Смирение, Великодушие, Всепрощение... Увы, я слабая и слишком одинокая женщина. Защитить меня некому. Я уж сама разберусь, как мне поступить с негодяем. Разберусь, как умею...
   - Хорошо. Я сдаюсь. - Проговорил Фаддей Капитонович тихим хриплым голосом пораженца. - Вы, в своей ненависти, сильнее меня, в моем стремлении удержать вас от роковой ошибки... Ваше безумие настолько же прекрасно, насколько и губительно.
   - Безумие прекрасно? - Живо переспросила Полина.
   - Прекрасна любая страсть. Даже разрушительная... Когда вы добьетесь своего и обнаружите, что выдохлись, вы опять потеряете смысл жизни. Невозможно ненавистью долго поддерживать в себе огонь жизни. А когда это станет очевидным и для вас, - пожалуйста, вспомните свет вашего чистого детства...
   - Снова пытаетесь меня разжалобить? Какой же вы хитрец!
   - Женщина! - Строго прикрикнул ведун. - Не перебивайте, пожалуйста. Попытайтесь вернуться из грязного болота мести в светлое пространство своего детства... В воспоминаниях ничто не меняется, как бы ни изменились вы сами. Там вас ждет былая любовь окружающего мира. Еще не оскверненная несправедливостью любовь... И тогда вам не потребуются снова посторонние утешители... Оставайтесь в светах чистых воспоминаний начала вашей судьбы столько, сколько потребуется душе, чтобы примириться с неизбежным отвращением к себе за содеянное зло...
   - Меня не коснется грязь, - самонадеянно выпалила Полина и осеклась...
   Если бы колдун напомнил о детстве в самом начале своей проповеди, все могло бы развиваться по его "душещипательному" сценарию. Значит, он хоть и ясновидец, но женщин знает плохо. Напрасно Фаддей Капитонович сразу бросился изничтожать женское упрямство и забыл о сентиментальности плаксивых дурех. Но теперь поздно. Фаддей Капитонович слишком разозлил свою пациентку, очнувшуюся от фригидной спячки.
   Каравайникова "выкричалась", но облегчения не испытывала, как не испытывала и угрызений совести за выплеснутую в смятении жестокость...
   - Полина Георгиевна, можете положить трубку. Прилягте, закройте глаза и вспоминайте прикосновения мамы, когда она гладила вас по головке...
   Полина замерла от ласковых рекомендаций колдуна. В трубке слышалось затрудненное дыхание изнуренного тяжким трудом человека.
   Фаддей Капитоныч ждал, когда Полина отсоединится. Он боялся покинуть ее по свое воле. Не хотел, чтобы гордая женщина вычеркнула его из круга своих искренних доброжелателей, и боялся резких движений. Он предоставлял женщине, слишком ранимой в своем бесперспективном упрямстве, самой поставить точку в их затянувшейся заполночь беседе.
   Как бы ни иронизировала Полина, но между ними, все-таки, установилась странная, хрупкая связь двух страдающих, не примирившихся сердец. Опытного сердца ясновидца, открытого всем ветрам жизни и неопытного сердца окоченевшей от одиночества фригидной эгоистки, зажавшейся в тесной раковине страха перед мерзостями жизни.
   - Не пропадайте, голубушка. - Заискивающе попросил экстрасенс-размазня.
   - Не надейтесь, что сердце мое примет вас такой, какой вам теперь хочется казаться в чужих глазах. Что бы вы ни совершали во зло самой себе, Милосердие всегда будет у вас за спиной. Милосердие будет ждать, когда вы повернетесь к нему лицом.
   Настал удобный момент распрощаться с занудным проповедником навсегда. Каравайникова уже набрала в грудь побольше воздуха, чтобы произнести свое жестокое "Прощай".
   - Я хочу видеть вас. Мне нужно дотронуться до вас. - Заискивающе молвил совсем оробевший Фаддей Капитонович.
   "Он или полоумный, или совсем дурак"... Вот все что, что пришло Полине на ум, когда она опомнилась, и отшвырнула трубку телефона.
  
   ГЛАВА 13 СЕКРЕТ МАНЬЯКА
  
   Полина как слепая, натыкаясь на стулья, побрела на кухню. Открывая одну за другой дверцы кухонных шкафов и шкафчиков, она что-то искала. Но что она искала с идиотской сосредоточенностью - не понимала.
   Взгромоздилась на банкетку и переставила с места на место годами копившиеся банки-склянки. На глаза попалась пачка болгарских сигарет Опал. В пачке всего одна сигарета. Так вот чего так жаждет сейчас ее растревоженная душа.
   Каравайникова курила с последнего курса университета. Бросила семь лет назад. Точно помнила - 28 апреля, в день рождения. Роковая дата - стукнуло 33 года. Это был первый ее самый главный праздник, когда не были приглашены на пир гости. Не любила она больше этот день, напоминающий о неудержимо нарастающем возрасте.
   Да и с чего веселиться? Нормальный человек к 33 годам должен успеть уже исполнить главный свой жизненный долг. Родить детей, дом для них построить, сад, опять же для детей своих, посадить. А что успела она... Пустоцвет - он есть пустоцвет.
   Покурить Полина вышла на лестничную площадку. На площадке темно. В доме ни звука. Голова закружилась... Отвыкла от табака... Оделась, пошла по ночному городу за сигаретами. Давно она так поздно не высовывалась из квартиры. Редкий прохожий напряженно вглядится в лицо гуляющей женщины и сделает шаг в сторону, без приключений норовит обойти шальную женщину. Ну и мужики пошли, ё-к-л-м-н...
  
   Вернувшись домой, Полина стала рассматривать отрывной календарь. Так и есть. Нападение произошло 27 августа, как раз в полнолуние. Вот и весь секрет маньяка. Вот когда болезнь выгоняет его в город. Следовательно, искать его нужно по этим дням. И, скорее всего, на конечной остановке трамвая. В ближайших домах он едва ли живет. Приезжает на трамвае и начинает высматривать жертву неподалеку от дома с подвалом.
   Каравайникова сейчас так хорошо чувствовала состояние маньяка. Казалось, она видела местность, где произошло нападение, его глазами. Его мозгами думала об опасности. Его чутьем вычисляла среди прохожих доступную жертву. Вот только почему маньяк охотился днем, в толк взять не могла. Она бы на его месте выходила на охоту только по ночам. Но она не была маньяком...
   Следующее полнолуние через десять дней. Это уже кое-что определенное. Начать методичное выслеживание негодяя мешала только боязнь, что ненависть ее долго не проживет. За эти десять дней сойдет волна гнева и махнет она рукой на свое возмездие, как на лишнюю обузу в жизни. На многое в своей жизни уже махнула рукой. Устала сопротивляться упрекам души.
  
   Телефон отключился, но связь не прервалась. На следующий день противоречивые желания, - позвонить, или не позвонить еще разок, последний разок экстрасенсу, так утомили Полину, что она, сказавшись больной, отпросилась у директора домой с обеда.
   Приняв таблетку цитрамона, Полина прилегла на диван. В сотый раз магнитофон внутри ее стал прогонять запись назидательных монологов Фаддей Капитоновича. Да что ж это такое! Он продолжал злить ее.
   С кресла пришел кот Тришка, на левый глаз окривевший прошлой весной в потасовке на чердаке. Не скакнул как обычно на грудь. Сел в изголовье, уставился истуканом на свою хозяйку единственным глазом.
   Она ее помнила, чтобы Тришка когда-нибудь резвился. Он лени или от избытка кошачьей степенности Тришка ни разу не нашкодил, даже еще когда был котенком.
   "А может быть, ему скушно со мной" - Подумала Полина. - Он и на руки не просится. Не лебезит"...
   Полина пристально осмотрела гостиную. Не современное, антикварное жилье наследницы довольно чопорных, интеллигентов в третьем поколении с нерушимыми сословными предрассудками. Они и выжили во времена сталинщины благодаря своим предрассудкам.
   Замкнутый быт, почти полное отсутствие контактов с полуграмотными коллегами, скоро испеченными инженерами из крестьян и рабочих, вне рабочей обстановки. Уважительность к власти, независимо от ее политической окраски, как к гаранту державной мощи России - отвели от семьи Каравайникова Георгия Аполинарьевича око ЧК и его наследников.
   В квартире из мебели не было ни одной новомодной вещи. Даже от шелкового абажура не отказалась Полина в пользу стеклянных люстр. На стенах три приличных, без претензий пейзажа маслом неизвестных художников 19 века. Много фиолетового оттенка старинных фотографий в изящных бронзовых и деревянных рамкам. И повсюду, в фарфоровых саксонских вазах, за портретами, в книжных шкафах, и по всем стенам просто пучочками, перехваченными шелковыми красными и васильковыми ленточками, - сухие цветы бессмертники.
   Составление букетиков из бессмертников было семейной традицией. Их специально выращивали на даче, покупали на рынке, привозили из командировок и поездок в Крым на отдых. Старший брат Полины Аркадий, привозил бессмертники даже из Египта и Сирии... Где и погиб на войне египтян с израильтянами.
   Как же уютно было среди долговечных цветов, пока не пришла беда. Полина чувствовала себя виновной в том, что ощущение уюта и безопасности ее дома теперь нарушены. Она принесла сюда свое горе, она лишила былого покоя свой старый дом и его память. Даже родные лица с фотографий смотрели со скорбной укоризной.
   " Я сама как сухой бессмертник". - Подумала Полина. - Я буду жить долго, долго, как бессмертие вещи моего дома, но покоя мне не будет никогда".
   Сухие, горячие глаза Полины прикрыли шуршащие веки... И в голове шуршала крыльями стая стрекоз... Но думала Полина не о детстве и прикосновениях матери. Думы потекли в подвал, куда, средь бела дня, тыкая ножом в спину, загнал ее маньяк.
   Перед дверью подвала, прощаясь с белым светом жизни, она, заупрямилась было. Остановилась, из последних сил преодолевая проникающую под лопатку боль от холодного, острого металла. Оглянулась с последней надеждой на помилование, попыталась поймать взгляд насильник и схлопотала тяжелую пощечину...
   Теперь она была уверена: во взгляде мерзавца метнулась неуверенность... Он показал лицо, его могли опознать... Он боялся своей добычи, как будущего свидетеля... Если бы она поняла это тогда же - наверное, не сдалась бы без сопротивления.
   Сквозь слезы проступила на двери вещая надпись желтым мелом, сделанная детской рукой: любовь всегда... Наверное, не успели дописать слово "права".
   - Не надо подвала. Я приглашаю вас к себе домой. У меня чистые простыни. Есть водка.
   Маньяк на мгновение растерялся. Он явно был удивлен легкости добычи.
   - Ты проститутка? - Всхрапнул он, замахнулся кулаком и оскалился.
   - Нет, нет, клянусь, я домашняя женщина!
   Жалким лепетом выиграла целых полминуты, но никого не послала судьба появиться во дворе в образе счастливой случайности...
   Увидев, что угодила маньяку и он замешкался, хотела Полина разжалобить насильника, хотела признаться, что девственница, что не может дать ожидаемого удовольствия... Но дверь подвала уже распахнулась и наступил мрак унизительной сексуальной неволи...
   Не побоялась бы теперь Полина подробностей измывательства, но вспомнить особо было не чего. Мыслей не было, одни ощущения... Обрывки небывалых ощущений... Боль, боль, боль по всему телу. Взрывалось болью каждое прикосновение изверга. А потом последовал прорыв через боль, что-то лопнуло, потекла по телу блаженная истома и страх исчез, и боль исчезла... Душа вырвалась из опоганенного тела на волю...
   Все исчезло, наступило бесчувствие, нечто похожее на обморок, но не настоящий обморок. Она видела в полутьме копошащуюся над ней чью-то фигуру, но тело у нее отняли, тело было чужим и было безразлично, что происходит с этим отторгнутым душой телом.
   Если бы сейчас кто осмелился спросить, какой самый страшный момент в переживаниях изнасилованной женщины... Если бы она осмелилась вразумительно ответить на этот вопрос, ответ был бы таким: самый страшный момент, когда у тела твоего отнимают душу. А потом уже все безразлично...
   Боль не помнится. Повезло... Через три дня от пережитой боли "там, внизу" почти ничего не осталось... Вот глаза насильника то и дело выплывают из тумана... Сквозь боль и страх, сквозь свет фонарика, висевшего где-то вверху, - затравленные глаза маньяка... Большие глазища, одни зрачки... Такие неестественные на простонародном лице блином...
   Теперь Полина понимала страх в глазах насильника. Он боялся смелости, возбужденной в нем неукротимым пороком. Он понимал неизбежность наказания за содеянное, но это понимание не могло включить необходимые ограничения. Он летел в пропасть неукротимого желания, как машина без тормозов...
   Невзрачный на вид мужичек... Затрапезная дермантиновая курточка... Вельветовая кепченка. Трехцветные турецкие шаровары из синтетики... Стоптанные кроссовки...
   Именно эта простонародная невзрачность и обманывает неопытных женщин.
   А этот выглядел скорее мучеником страсти, чем беспощадным демоном похоти...
   Как часто в столкновении с новым нюансом жизни Полину подводили литературные представления о типах физиономий. Казалось бы, художественные клише словно для того и создавались писателями, чтобы в критическую минуту подсказывать женскому чутью об опасных качествах человека. Негодяй и лицом должен быть - противен. А благородный герой должен иметь лицо красивое, без всяких изъянов. Роковая внешность сексуального маньяка должна издалека бросаться в глаза, настораживать с первого взгляда, отпугивать за версту каким-то зловещим, специфическим выражением. Просто ассоциироваться с хищным животным...
   Она ошиблась и на этот раз. Природа обязана была создавать физиономии мужчин по литературным шаблонам, а она не соблюдала эти шаблоны.
   Милый лепет романтических бытописателей обезоруживал комплиментами простонародью. Этот жеманный лепет умаслил и ее душу, превратил душеньку в сентиментальную сострадательницу невежеству простолюдина. Классики прошлого века убеждают, что простонародье не виновато в своем невежестве. Что их широкие плоские лица выражают лишь покорность тяжкой судьбе, но не злодейство.
   Классики литературы и не могли иначе. Им было немного неловко жить за счет темного народа. Вот и ей было немного стыдно, за свою образованность, за свою начитанность, за свою неспособность, при всех ее гуманитарных трудах, смягчить проявления невежества в среде простых людей.
   Полина боялась думать о действительной жесткости нравов народной среды, буйной, неделикатной. А как же! Ведь кощунственные попытки некоторых ученых объективно взглянуть исследовательским взглядом на невежество народа обижают мало просвещенного человека из низов.
   Вот сатирики и юмористы без стеснения делают свою популярность на невежестве и бытовом хамстве так называемых "народных масс". Эти кривляки казались Полине безответственными злопыхателями, утратившими чувство патриотизма.
   Но напрасно они щеголяли своей злой "объективностью". Вся современная интеллигенция вышла из народа. Так что нечего заноситься... А если честно, она боялась отягощать душу неизбежными при объективности разочарованиями. Чем меньше о негодяйстве задумываешься, тем меньше негодяев различаешь в толпе жизни... Вот и поплатилась. Лица литературных простолюдинов, описанные благодушными классиками, были даже милы своей незатейливостью, а поди ж ты, под незатейливостью в кепочке скрывается законченная гадина.
  
   Полина заснула незаметно. Проспала до утра, не раздеваясь. День прошел в каком-то дурмане. Еще день и еще несколько однообразных дней как в бездну провалились.
   Вечером, в непонятном изнеможении, Полина ложилась на любимый отцом кожаный диван. Раньше она его недолюбливала, а теперь вот чувствует себя почему-то уютно.
   О Фаддей Капитоновиче - не вспоминалось. Зато не угасал болезненный интерес к тому ужасному дню... Хотелось почетче выявить из перепуганной памяти лицо-блин. Там таилось некое откровение.
   Еще неделя-другая и может быть она вообще не будет испытывать ненависти лично к обидчику, как и она, несчастному, выродку по прихоти собственной природы.
   Теперь это постепенно становилось возможным. Полина обольщала себя надеждой, что у нее хватает мозгов, чтобы стремиться несколько отстраниться от своего несчастья, посмотреть на свою трагедию шире. Со стороны, сверху... Трагедия бедной женщины наверняка не вселенского масштаба. Хотя поучительна...
   Раньше Полина уклонялась от объективности в отношениях с внешним миром. Он был так груб, что выносить его долго можно было лишь создав о нем в своей душе какую-то безликую метафизическую копию. Гораздо спокойнее живется, когда окружающие все на одно лицо. Теперь следовало смотреть правде в глаза, не моргая от брезгливости... И тщательно всматриваться в лица...
   Да, она потихоньку выкарабкивалась из-под обломков несчастья. Вот и потребовалось избавиться от мистики в отношениях с подлой реальностью. Хватит прятаться от жестокостей правды о жизни реальных людей... Как же плохо она их знала. Как это не умно... Привыкнуть к горькой правде изнасилованной женщины, вынужденной жить наедине со своим позором среди людей, было трудно, но необходимо... Надо во имя одной ей известной цели...
  
   ГЛАВА 14 ОБНАЖЕННАЯ ПЕРЕД ЗЕРКАЛОМ
  
   Время шло и, одно за другим, приносило маленькие открытия. Через месяц "после Того" Полина поняла: корень ее несчастья вовсе не в самом насильнике... Корень в природе человеческой натуры. Богу было угодно дать похоти человека слишком большую власть над ним. Половое влечение бог нам назначил в качестве самого сладкого удовольствия. Мало того, - чуть ли не единственным стимулом развития человека назначил. А коли мы бессильны перед божественным даром - и вины на нас нет за свои страсти-мордасти. На Создателя ложится вина за наши преступления.
   Похоже, человек изощряется в развитии вовсе не потому, что это богу угодно. Потому человек стремится к развитию, что у развитого человека больше шансов с минимальным трудом решать свои сексуальные проблемы, да еще оформлять их разными художествами, так похожими на извращение. И, попутно, - все качественнее, все осмысленнее осуществлять свою миссию размножения себе подобных. Да что там говорить, секс стал видом пластического искусства.
   Ничего не поделаешь, далеко не у всех это получается гармонично и в достаточном количестве и это приводит к раздору меж "нормальных" людей обоего пола. А ведь есть выход, есть способ примирить всех нас. Девственницы по свое природе - самые миролюбивые из людей. Но Пример Невест Бога, избравших подвижнический путь безбрачия - люди осмеивают. Для них именно девственность является самым ярким извращением. Глупые люди считают старых дев исчадьем порока. Тихим, но исчадьем. И мы терпим это нелепое подозрение, мы прощаем непонимание. Поучиться бы людям терпению у нас. Нет, не хотят, предпочитают бесконечные драчки, часто кровавые драчки из-за своей похоти. Вот и Пушкин пал жертвой похоти, ослепившей его, спровоцировавшей ревность и скандал с Дантесом. Боже! Что делается! Что делается!
   Нет, Господи, не все ладно в твоем царстве. Не пора ли тебе вмешаться. Помоги тем, кому природа не дала достаточно тормозов. Помоги им, милостивый, согласовать тягостные претензии похоти на руководящую роль с достоинством культурного члена общества. По твоей воле, щедрый мой, не всем из нас дано достаточно умственных и нравственных сил, чтобы защитить свое сознание, свою духовность от сексуальных потребностей и держать вожделение в узде. Мне вот дал ты силы, но таких как я - мало и считается у нас - это хорошо, что Невест у Господа - не так много.
  
   Полину удивляли семейные женщины, живущие с грубыми, неверными, жестокими мужьями. Полина считала, если она умеет сдерживать себя и обходится без мужика довольно много лет, так почему бы не поступать также и тем женщинам, которых мужчины унижают и даже бьют, когда бедняжки плохо удовлетворяют их эгоистические запросы. Напрасно женщины забывают о своей гордости ради секса. Да и что это за секс, если мужчина тебя не любит и ты его не любишь и липнешь к нему только по материальным соображениям.
   А может быть, Господь создает таких как я в качестве предостережения? Предвещает какую-то неведомую, но глобальную кару за сексуальную разнузданность современной культуры? Если да, - то это насмешка, а не кара...
   Открыла Полина и еще кое-что удивительное. Нападение маньяка не только оскорбило ее женскую гордость. Появилась в ее взглядах и некое бесстыдство. Она стала внимательнее относиться к половым особенностям мужчин. Ее меньше коробило хамство в очередях и в транспорте. Когда видела плачущую женщину - сердце уже так не сжималось, как раньше. Появлялось подозрение, что и женщина могла быть виновата в своем несчастье. Да и это несчастье может быть не заслуживающим слез. Слезливость больше не была показателем особой тонкости женской натуры.
   Пересматривая свою скромную жизнь глазами униженной и оскорбленной, снова и снова приходила Полина к мысли: тягостное влечение маньяка к сексуальному насилию, - все-таки, - на совести матушки природы нашей... Но раз Всевышний Пастырь допустил такое упущение, значит зачем-то ему это нужно. И есть в этом упущении сокровенный смысла, но нам не доступный. Мудро. Ох, мудро, да только за горнее упущение расплачиваться своими муками приходится твоей пастве, Великий и всемогущий Боже.
   Несправедливо получается. Подарили Боги человеку душу, напустили туману грез духовности, а защитить от произвола природы не побеспокоились... И чем духовнее человек, тем доверчивее он исполнят духовные наущения, духовные заповеди богов, тем тяжелее ему переносить диктаторские замашки вожделения. Не говоря уже про насилие от своего ближнего, сородича, измученного сексуальной манией и не только этой манией.
  
   Зашла как-то Каравайникова и в церковь. Она любила этот храм в Хамовниках за его жизнеутверждающую живописность. Наружную живописность. А внутри храма было темно и уныло. Не весело богомольцам чувствовать себя рабами Отца нашего небесного. Ой, не весело. Сначала их было терпимо, не много, но вскоре набежало полным-полно. В храме не протолкнешься к выходу. И Полина решила остаться до конца вечерней службы.
   Каравайникова была крещеной по всем канонам православия. Еще во младенческом беспамятстве. Как положено, Омыта в Купели, помазана освященным растительным маслом. Она всегда и стойко сознавала себя христианкой. Знала от матери "Отче Наш" и другие прекрасные по слогу молитвы... С удовольствием переживала очарование грудного материнского голоса, бормочущего эти молитвы по-старинному, на старославянском. Чуть хуже помнила молитву Серафиму Саровскому...
   Каравайникова верила в необходимость молитвы. Но не любила многолюдья у аналоя со священными атрибутами, многолюдья просящих у Господа, авансом возносящих хвалы за ожидаемые поблажки. Не нуждалась Полина в поблажках и не признавала права людей на поблажки.
   Вообще не признавала Полина моления принародно, да еще в голос. Слишком интимное это действо. Прибегать к нему нужно в крайнем случае жизни. Зачем отягощать Всевышнего просьбами, пока все свои земные проблемы решаешь сама, без всяких скидок на женскую слабость и прочие слабости... Да и неприятно видеть себя в толпе, видеть, спиной, боками, грудью в тесноте ощущать, что ты далеко не единственная дщерь у Господа. А хотелось бы знаков внимания со стороны Господа. Разве плохо она исполняет свой жизненный урок. Одна, без мужней поддержки и заступничества...
   Потому в толпе молящихся чувствовала себя Полина лишней. Когда находишься в толпе прихожан, есть опасность, что не рассмотрит тебя Всевышний среди прочих и тебя примет за несчастную, за грешницу, вымаливающую прощения. А вины за собой Каравайникова не чувствовала никакой.
   Но сказано: Не зарекайся... До поры, до времени не чувствовала Полина себя ни грешницей, ни несчастной, - потому не часто заходила в храм. Хотелось иметь своего собственного Бога, только для себя, и без всяких посредников. А таких Церковь не любит... Не уважает личности верующего человека...
   Чувствовала эту нелюбовь к гордыне своей Полина и сейчас. Острее обычного чувствовала. Но была уже не так высокомерна, не так раздражали толпившиеся у подсвечников туристы, развлекавшиеся возжжением тонких свечек. Она то поставила за упокой родителей толстую свечу. Самую толстую из тех, что разложены были на прилавке у церковного старосты. Вот за толстую свечу староста одарил елейной улыбкой и словом похвалы. Да уж, свечой угодила...
   Долго в этот раз наблюдала Полина за манипуляциями лоснящегося, пузатого попа и, красиво певшего, тощего дьякона с длинной, но жидкой бороденкой, за которую хотелось дернуть невзначай. Уж очень бороденка казалась приклеенной по случаю службы. Все было словно скопировано с повестей Гоголя. Нет, красиво тут, очень красиво и степенно, но не серьезно это...
   Послушав немного писклявый хор старушек, Полина поставила еще и свечку "во здравие" Внучки и сестры Варвары. Немного, трогательно повспоминала родителей. Но настроение испортила юркая служка во всем черном, выдергивавшая из подсвечников не только куцые огарки...
   Выдернула служка и ее свечку, не догоревшую и до половины. Потом пришла дикая мысль. Может быть, и насильник приходит в храм, и ставит свечки за упокой своих родителей. Духота многолюдья стала невыносима... Пришлось прервать воспоминания, прервать самые отрадные минуты жизни.
  
   Полина споткнулась на пороге и едва не спикировала с паперти. Девушка! Что это с вами!? Второй раз за неделю... К чему бы такое предзнаменование?
   Колокола отбивали конец утрени. Они взбудоражили ворон. Черная кисея шумных птиц задернула зеленое небо раннего осеннего заката. Нелепо. Утреню служат вечером. Так же нелепо, что и насильник имеет право не постыдиться, покаяться и просить у Господа милости. Не пожелали ветхозаветные старцы записать в Библию такое запрещение. А было бы очень Справедливо.
   Из храма повалил народ и потащил Полину за собой к остановке трамвая...
   "Господи! - Без всякого почтения подумала Каравайникова. - Все же, что-то ты не додумал, сотворяя нас для служения тебе... Мне-то еще повезло. Повезло, что не очень жестокий садист, не озверевший еще половой извращенец позарился на мою ссохшуюся плоть. И на том спасибо".
  
   После посещения храма в Хамовниках, Полина особенно остро почувствовала, что ее отношения с Богом заметно испортились. Она ощущала себя более плотским созданием, более грешным, чем была до случившегося несчастья. До "Того" была все-таки, в ее теле некая чистота, прибранность что ли, некая святость. Теперь ничего священного в теле бывшей Невесты Бога не осталось. Наверное, так и должно быть. Если Всевышний пожелал отказаться от своей невесты, стало быть, он в ней больше не нуждается. Не то выросло, что он посеял, чего-то другого ожидал Отец небесный. Не уродилась Невеста. Не очень-то деликатно расстался Всевышней со своей целомудренной голубкой.
   Или провинилась божья голубка? Но в чем моя вина? В том, что не уберегла свое тело от осквернения? Тело, посвященное Богу? А душа? Душу осквернить невозможно. Постороннему осквернить невозможно. Душа осталась непорочной, страдает она, но чистоты ее никто не нарушил. Осквернить душу свою можешь только ты сам. Так что же это такое получается? Тело мое нужно Господу? Тело или все-таки душа? Выходит тело, если из-за него я приняла такие страдания. Грустно...
   Ответа на этот суровый вопрос сейчас лучше было не придумывать. Ответ может снова ослабить ее уверенность в своей правоте, помешать совершить возмездие. Полина ловила себя на мысли, что больше думает о своем теле, чем о своей душе. Понятно, думает о менее достойном Всевышнего внимания.
   Эти размышления последнего времени были похожи на ропот против божественного устройства жизни на земле. Понятно, для равновесия бытия равно нужны и добро, и зло, печаль и радость. И с этой данностью нужно смириться раз и навсегда. Угодно, угодно было зачем-то Всевышнему сделать меня отличной от большинства женщин. Может быть, я, по недалекости своей не смогла оценить по достоинству, какое это счастье быть отмеченной Господом...
   Одному Богу известно зачем это нужно, но раз нужно, значит нужно. А раз Господу нашему нужно - стало быть, это нормально. Нормально, что тридцать процентов женщин явные или скрытые лесбиянки. Нормально что все больше мужчин ощущают себя голубыми или трансвеститами.
   Возможно, Всемогущий все еще экспериментирует... А что? Имеет право. И это нормально. Только вот не надо бы экспериментировать на моей судьбе...
   Теперь вот, - здрасьте, я ваша тетя... Оказывается, не такая уж я и фригидная, если стала проявлять необычный интерес к своему телу. Да, пожалуй, и к мужикам - тоже...
  
   Под дверью затявкал Тотька, щенком нареченный мушкетерским имячком - Д` Артаньян. С годами вычурное имя обмялось и приняло более складный домашний вид - Тотька.
   Полина впустила пса. Тотька прошмыгнул между ног и юркнул в ванную. Так он выражал крайнюю степень неудовольствия... Подрался бродяга...
   Полина плавно подплыла к старинному платяному шкафу. Недра дубового великана благородно пропахли воском и лавандой. Семейное Прошлое родного дома удачно выбрало резной шкаф для сохранения своих стародавних ароматов...
   Отворила Полина дверцу с потускневшим зеркалом на обратной стороне, и с любопытством стала неторопливо раздевать себя... Сколько раз она представала перед своим отражением, перед своим стеклянным двойником, но все как-то мимоходом, мельком, без интереса.
   Следует признаться, она явно не уважала нелицеприятную, бесстыдную честность двойника. Недооценивала откровенность его. Ух, и въедливая эта хрустальная особа. Так и следит, так и подмечает. Ни одно похищение времени не пропустит, ни одну новую морщинку не оставит без пристального внимания, все тебе выложит. Все покажет без прикрас, как оно есть. Не заботится, - нравится тебе или нет столь прямолинейно понятая честность. И честность отражения часто воспринимала за укор. Хотя, по сути, откровенность отражения является признаком его верности, преданности даже, дружеским предупреждением о коварстве времени и человеческой кожи. Это же первые враги Красоты.
   Да, плохо ухожено тело. Лицо и шея лучше, - но и это не простительно для красивой женщины. Бесценный свой природный дар нужно холить. Холить при любом раскладе судьбы, при любом настроении, в любую жизненную пору, как и в любую погоду.
   "Прости, голубчик, - повинилась Полина перед верным стеклянным двойником. - Я все поняла. Все, все. Я больше не буду...
   С готовностью соскользнул с плечей шелковый халатик. Комбинашку тоже упрашивать не пришлось... Лифчик оробел, оробел, чудачек... Трусики Полина лихо швырнула через левое плечо.
   Смотри-ка, и в этом рутинном процессе есть нечто волнующее, если совершать раздевание ответственно, со вкусом...
   А вот зеркало на створке шкафа не мешало бы поменять. Не тот блеск, не тот. Старит желтизна амальгамы цвет кожи... Хотя нет, верных друзей не меняют... Интересно, вот что зеркало посоветует? Как двойник смотрит на свой оскверненный оригинал. Как? Пожалуй, не брезгует...
   Давненько, давненько же, милая девушка, мы не обращались к зеркалу за советом. Давненько не беседовала дамочка со своим бесстыжим отражением по душам. Прежде было убеждение, что никакое унижение не может поколебать любовь дамы к своему телу. Теперь приходится это выяснять. Глупа та женщина, что забывает - тело ее - произведение самого искусного Ваятеля, - Всевышнего и никому не дано осквернить святость произведения Всемогущего мастера. И я так думаю... Правда, чтобы уверовать в эту святость нужно довольно много нахальства.
   Когда улеглось первое волнение встречи со своим взыскательным двойником, с глаз словно пелена спала. "Конечно же, я самая красивая, самая стройная, самая грудастая, вздохнула Каравайникова, и все-таки, нужно быть поосторожнее с самохвальством...
   Стоило заставить себя честно взглянуть правде в глаза - и настроение стало портиться. Отражение словно полиняло от неудовольствия. Двойник несколько заблуждался относительно безукоризненности красоты госпожи Каравайниковой, но это было честное заблуждение. Чего уж там...
   Глазам Каравайниковой предстало тусклое Неухоженное воплощение бабского одиночества... Согласна, бельецо нашенское - так себе. Чистое, но равнодушное к телу, понятно женщину не красит такое бельишко... Однако, неча на зеркало пенять коли рожи крива...
  
   ГЛАВА 15
  
   Да, тело... Сплошное увы... Какая уж тут святость, дражайшая Полина Георгиевна ... Сухопарое, вроде, даже желтоватое нечто, заляпанное мазками йода на царапинах и зловещими пятнами укусов на самых срамных местах. Вроде, нормальная человеческая плоть, но далеко не Женское Тело в высоком значении этого слова. Может показаться даже, что маньяк нанес Красоте непоправимые разрушения. Можно сказать, - перед нашим взором довольно морщинистая, кое-где, приготовленная к вечности мумия.
   - Ах, ах, ах, прямо-таки и мумия!.. - Своенравно фыркнула Каравайникова и вильнула бедрами. - Критикуют нас пущай другие, а мы будем себя любить, любить какие есть!
   Выражение собственной физии особенно удручало. Зажатое, какое-то скомканное, - лицо покинутости. Ну, прямо, - монашка и монашка, какая-то древняя ключница, посвятившая себя не богу, но равнодушию к себе.
   "А что вы хотите, девушка? Нет спроса, - нет предложения. А подбородок? Этот уныло вытянутый, как кукиш подбородок!? Да это же - мыс Отчаяния. А некогда миловидный овал скул? Да это же сплошное безобразие! Как мало осталось от их наивной миловидности. Довела себя, засранка! И не надо, не надо сваливать все на маньяка! Сама хороша, в этом году не выписала ни одного женского журнала. Нужен тебе этот аскетический зауженный тоской абрис? Позор! Куда ни глянь, всюду не хватает женственной пышности. Ем, вроде, нормально... До чего довела себя! Хватит спать на ходу, баба ты или не баба. Ну-ка, где твоя косметика?"
   Каравайникова осмотрела пустые флаконы на туалетном столике в спальне, порылась в туалетной тумбочке. Косметичка, - давно пора выбросить, не могла предложить ничего интересного. Серебряная пудреница с жалкими остатками жирной пудры... Потрескавшиеся тени, несколько патрончиков с яркой, старомодной помадой... Приторный запах натуральной розы... Какое убожество! Я не потерплю такого безобразия!
   Провела Полина и ревизию повседневной сумочки. Это был единственный предмет ее туалета, которому она не забывала уделять внимания. Как и обуви.
   Кожаная, элегантная французская сумочка, умеренно отделанная блестящим металлом под золото, стазу подняла настроение. Это же прелесть. Но Пудра слишком розовая, - немедля сменить. Губная помада - на уровне...
   Полина подкрасила губы, напудрила носик... Нет, все-таки, лучше купить губную помаду потемнее.
   - Итак, праздник обнаженного тела считаю открытым! Музыка, туш! Бурные аплодисменты, переходящие в овацию! На подиум выходит Мисс Вселенная Караффайникофа Полин Джорджия!
   Пошлепала Полина себя по ляжкам, подбоченилась.
   - Ну-ка, ну-ка, повернись, повернись бочком, моя тростиночка, мое сокровище.
   Полина встряхнула руками груди
   - Здесь и здесь, дорогая, - дело поправимое. Вот только расправимся с негодяем, ликвидируем главную причину переживаний... Короче, - устраним главного сжигателя женского жира, основного компонента телесной красоты. Мы вас подкормим, дорогуша, Полина Георгиевна, мы вас приоденем. Подмалюем на все сто... Вы у нас еще залоснитесь, еще заблестите как новенькая... Гнется тростиночка, да не ломается... Женское достоинство останется при вас, мадам, если вы, в обозримом будущем, станете чуть-чуть поярче, помолодежнее.
   Полина перебрала в шкафу скромные одноцветные платья и строгого английского покроя костюмы. Подходящего под разыгравшееся настроение ничего не нашлось.
   - И дело вовсе не в привлекательности. - Игриво поделилась Полина задумками со своим отражением.
   - Яркость внешности поднимает жизненный тонус прежде всего у самой женщины. Честь женская мое личное дело, а не общественное достояние. Случилось и случилось. Если что во мне и оскорбили так это гордость. Но она тоже - моя. Какая, никакая, а моя и оскорблена она будет лишь когда я признаю налет больного мужика за оскорбление.
   - Одним словом, девушка, имейте в виду: с этой минуты, со старой жизнью такой же старой девы по-кон-че-но. - С вызовом сообщила Полина зеркалу.
   "Я теперь достаточно бесстыдная, чтобы не стесняться появившихся после нападения изъянов своего тела. Они устранимы. Что во мне от природы, то вполне нормально, но запущено. И надо смело признать достаточно удивительным тот факт, что грязный налетчик сделал то, что не смогли сделать все ухажеры моей молодости. И при этом, кажется, не наградил гадкими болезнями.
   - Мур-мур, - проурчал Тришка, обвивая ноги.
   Каравайникова взяла кота на руки.
   - И ты, мой золотой, пришел полюбоваться своей любимой хозяйкой. Ну, и что скажешь?
   Тришка полез лизаться.
   - Не правда ли, у нас шикарная фигурка? Как я могла раньше не любить эту роскошь!? Эх, мущинки, струсили слабаки. Такую бабу упустили из рук. Недотепы! Перевелись настоящие кавалеры. Ты согласен, дружок?
   - Мур-р- р, му-р-р-р, - понятливо проурчал кот, льстиво растягивая урчание.
   Полина прижала Тришку к груди, сочно чмокнула а розовую холодную кнопку носа.
   - Ты всегда меня понимаешь правильно, мой умница! Не то что другие... А знаешь, некогда наши прелести были весьма привлекательны. Были и у нас ухажеры, жених даже имелся и не какое-нибудь отребье, порядочные, приятные ребята.
   - Мур-р-р, - согласился Трифон.
   - Эх, пушистик ты мой! Ирония судьбы. Для кого я берегла свое целомудрие? Негодяй сделал все, чтобы осквернить эту прелесть, уж он постарался вызвать у своей жертвы презрение к собственному телу. На некоторое время? Я правильно говорю, Трифон? Но мы не поддаемся на провокации подонков.
   - Мой подлый первенец мигом доказал чего не хватило в ухажерах, чтобы неопытной девчонке стать нормальной женщиной. Всего-то требовалось чуть больше мужской настойчивости, которое хоть чем-то и напоминает насилие, но это насилие во благо женщине... Специфическое насилие. Но чистые, порядочные парни не решились на это. Они переложили свою работу на плечи негодяя. И этот мерзавец мигом меня распечатал.
   И Тотька явился на праздник. Он ел хозяйку преданными глазами и барабанил хвостом по паркету.
   - И что мы видим, господа моралисты? Баба снова стала замечать присутствие вокруг нее лиц противоположного пола? Вам смешно? Ну и что!? Думаете из меня на волю вырвался демон распущенности, дремлющий в крови каждой женщины?
   Тотька поднялся на задние лапы и стал вглядываться в зеркало. Стекло продолжало сохранять бесчувственный нейтралитет.
   - По вашему с отчаяния баба пойдет по рукам? А что если Господь, наконец-то, снизошел, оказал старой деве милость и набрался мужества исправить одно из своих многочисленных упущений? Разве Вседержитель не в долгу перед вековухой, обманутой собственной природой? Кто, кроме Господа, может ободрить на новом, совершенно неизвестном пути неполовозрелую особу? Да, да, да! - недоделанную, по мнению благополучных окружающих?
   Не сводя с зеркала блестящего от возбуждения взгляда, Полина вольно раскинулась в кресле. Спокойно расставила ноги. Теперь она могла себе это позволить. Тришка свернулся на бедрах клубком, заслонив курчавый лобок. Пушистый тигровый мех кота очень шел обнаженному телу.
   - Что дальше? Что делать, чтобы новая жизнь этого неухоженного тела действительно началась? Какими будут теперь мои поступки, как я должна держаться с мужчинами, как должна выглядеть внешне? Кто подскажет обновленный образ, новое выражение лица, новую манеру говорить и смеяться? Удастся ли прогнать с физиономии затвердевшую маску невозмутимости, так похожую на унылую не улыбчивость кладбищенской статуи?
   Заскулил Тотька, ревнуя привилегии кота. Полина спустила Тришку на пол. Тотька успокоился, добившись справедливости.
   - Решение новых проблем придет, конечно же, придет... - Вздохнула Каравайникова. - Или не придет, - обратила Полина взор к своему стеклянному двойнику.
   - Нужно заставить себя поверить в возможность перемен. Превратить перемены в увлекательную игру. Но не надо ставить никаких новых целей в отношении мужиков.
   Все слова для праздника были сказаны. Зрители устроились в ногах и стали задремывать.
   "Теперь я понимаю что томило меня в последние годы. Я так и не заставила себя, как ни старалась, смириться с собственной ущербностью. Впрочем, что за чушь! Не чувствовала я себя ущербной. Это жизнь близких людей смущала и наводила на мысль: со мной не все в порядке, если я не живу как все женщины живут. Не столько живут, между прочим, сколько терпят свой самообман. Да мне и не интересна была жизнь умученных замужних баб. Присосались к добытчику и тянут волынку...
   Зеркало ничего нового сказать более не могло. Теперь Полина заставила себя подойти к окну. Как есть, обнаженной. Чтобы уверовать в свою нормальность, тоже потребовалось некоторое насилие над собой.
   "Как много насилия нужно проявлять и терпеть в нормальной жизни"... - Подумала Полина.
   Доступность собственной наготы постороннему взгляду, даже взгляду незнакомой женщины, было наиболее страшным в ее прежней жизни запретом.
   "А почему? Я же неплохо сложена. Значит, страх нагнали в мое сердце мои "нормальные" знакомцы. Сами-то они выставляли свои прелести так нагло, словно их заветной мечтой было шлындать по улицам в костюме Адама и Евы".
   Полина потянулась к форточке и открыла пошире. Как приятно чувствовать эластичность своего гибкого еще тела. С какой жадностью на него набросились прохладные струи уличного ветра. Ах, шалун!
   "Что, что, а грациозности я не потеряла, не сутулилась, не шаркаю по-старушечьи ногами. Хотя и не для кого хранить стройную, изящную даже осанку, а все равно сохранила. Просто, мне так нравится"...
   "И ветерок по-особому ко мне относится, когда я обнажена. Зря не оценила эту его деликатность раньше. Вот стою голая на виду целого дома напротив - и ничего не случилось зазорного. Ну и дура же я, однако. Обнаженность освобождает мой дух от заповедей дурацкой тайны девственного женского тела. Если мужик тебя захочет, он это сделает, - будешь ты или не будешь соблюдать эту ханжескую тайну".
   Как ни храбрилась Полина, а мурашки, все-таки, поползли по бедрам. Низ живота просто вопил, чтобы беззащитный лобок прикрыли теплыми ладонями.
   - Ага, боишься, чудо в перьях! Боишься! - Проговорила Полина вслух напряженным голосом.
   И тут же за спиной раздался мягкий таинственный стук. Полина вздрогнула, обернулась. Тотька, оказывается, по случаю праздника у хозяйки позволил себе запретное: полежал в кресле. Теперь он спрыгнул на пол, лениво потянулся и стал тереться о голую щиколотку Полины. В его бесстыжих глазах - ни тени раскаяния. Давненько не позволял себе Тотька запретное блаженство, давненько. Псу следовало сделать внушение... Хотя зачем портить Тотьке настроение. Все равно, когда меня нет, он валяется в кресле как фон-барон. Господи, как уютно сегодня у меня в доме...
  
   Однако испытание было не закончено. Полина отдернула кисейную штору. Последнее препятствие к полному овладению своей наготой, достаточно призрачное, но и последнее препятствие было преодолено.
   И опять не случилось ничего выдающегося.
   - Леший меня побери! Да пусть все видят, если кому интересно, - я не упырь какой-нибудь, не ведьма, я ничуть не хуже других женщин, гордящихся своей нормальностью.
   Почему-то зачесались соски. Особенно надкусанный маньяком. Она их раньше почти не замечала, а теперь посмотрела и бедра охватил озноб. Полине почудилось, - она линяет как змея. Линяет, остро переживая, чудесное, легкое прощание с фригидной шкурой старой девы.
   - Мяу, - удивленно спросил кот, вспрыгнул на подоконник и тоже стал рассматривать просторный двор.
   Полина уже с ног до головы покрылась гусиной кожей. Ничего примечательного за окном не случилось. Мир равнодушно наблюдал ее наготу. И только ворона на верхушке засыхающего великовозрастного саженца клена переложила мудрую голову со стороны на сторону. Вечно наблюдавшей мир сверху вниз, ей приспичило удостовериться, что снизу вверх мир смотрится таким же пресным.
  
   ГЛАВА 16 ПРИКЛЮЧЕНИЕ НА ВАЛДАЕ
  
   В субботу Полину пригласила в гости хирургическая медсестра Виолетта, Веточка, как прозвала ее насмешливая Поля, веснущатая дурнушка, маленькая и полненькая. Несколько лет назад они познакомились в турпоездке по Пушкинским местам на Валдае.
   Была осень в группе преобладали в прямом и переносном смысле колхозники: до безобразия красномордые, рукастые и вечно пьяные. Полина прекрасно переносила одиночество в шумной, многопьющей разношерстной компании. Это было не трудно: ее волновали пейзажи, церковки, кладбища деревенские, остального она не замечала.
   А Виолетте было не до пейзажей. Это теперь она раздобрела, а в момент знакомства с Полиной Виолетта была тощенькой. Нет, - хорошенькой, но слишком худой. Виолетта прямо-таки рвалась замуж, а хамовитый контингент ее прямо-таки убивал своей "матримониальной индифферентностью" - как посмеивалась про себя Каравайникова. Бедняжка Веточка открыто страдала оттого, что ее никто не "кадрил" по - серьезному". Приглашали ее на прогулку под луной после танцев исключительно для "этого" дела.
   "Почему такая несправедливость к молодой, темпераментной женщине? - Задумывалась порой Каравайникова. - Не понятно. И вправду хорошенькая, наделенная хрупкой красотой мотылька-однодневки, большеглазая, какая-то игрушечная, Виолетта казалась в свои двадцать шесть лет совсем девочкой. Красивой девочкой. Это же мечта поэта! Никакого вкуса у мужланов... Правда эта крохотуля успела уже дважды выскочить замуж и оба раза развестись. Но этого никто не знал, а по ее виду и строгому поведению вполне можно было предположить, что она еще совершенно невинна.
   Этот казус, явная аберрация зрения, и привлек к Виолетте внимание Каравайниковой. Полина надеялась, что уж эта недотрога не будет целыми ночами трещать о мужиках, сравнивая их достоинства и недостатки, которых у мужчин, конечно же, гораздо больше. И речь у Веточки была почти интеллигентной. Во всяком случае, она не спешила "ляпнуть" "знаю", когда ни черта не смыслила в разговоре.
   Веточке, неразборчивость мужиков была оскорбительна. В первый же вечер после знакомства с Полиной, такой умной, такой рассудительной, Виолетта бурно вышла из образа скромницы и разразилась рыданиями.
   - Ну, скажите, скажите вы мне, наконец! - Причитала Веточка, молитвенно складывая на груди прелестные ручонки. - Ну, почему наши мужчины предпочитают не в меру упитанных горластых крестьянок, пьющих и громко поющих наравне с мужским контингентом турбазы. Они же потрясающе безвкусны, эти полеводы и доярки. Даже зачатки природной красоты они сумели погубить своим кричащим шутовским макияжем. А я городская обаятельная женщина, я модно одеваюсь, у меня врожденное чувство стиля, я выписываю журнал Бурда!
   Нет, в самом деле! Веточка была в этой толпе первой красавицей! Как эти здоровенные выпивохи могли заниматься сексом с женщинами лишенными не только красоты, но и элементарного вкуса... Нет, правда! Какие слепые эти мужчинки! Дебелые мужики не зарились на эфемерную, потому поэтичную красоту и скромный ум Виолетты. Эти мужланы с ходу, едва явившись на турбазу, " снимали" грузных "телок", что попроще, да "по-сисястей", без претензий на ухаживание.
  
   Дружба началась с забавной промашки Полины. Обнаружив, что Веточка любит спать совершенно голой, Полина заподозрила, что Веточка хорошо замаскировавшаяся лесбиянка. Именно поэтому и пошла так охотно на дружбу с женщиной гораздо старше ее по возрасту. Ночами бедняжка вскрикивала, металась, а по утрам конфузливо застирывала простыни. Успокоилась Полина, когда Веточка откровенно призналась, что сходит с ума, если долго остается без мужика. Господи! Пресвятая мать Орина! Кто бы мог подумать, что эта тихоня ищет мужа только потому, что мучается без своевременного совокупления. Что от этой заботы у нее кромешные головные боли и затяжная преждевременная менструация, так опасная для женского здоровья.
   Сначала Полина сочувствовала бедняжке. Сама волновалась, уверяла, что и Виолетте повезет. Такие красавицы на дороге не валяются. Но скоро успокоилась. Не пропадет Веточка. Стало ясно, что истерика с Веточкой случилась из-за того, что Веточка вынуждена была удовольствоваться неполноценной дружбой с однополой с ней наперсницей-вековухой. Но как быстро она почувствовала, что Полина вековуха! Вот чутье! Настоящее женское чутье на то, что ей в будущей жизни не пригодится!
  
   Полина не понимала страданий молодого тела новоиспеченной подруги. ЕЕ забавляли переживания претенциозной крохотулечки. Ее раздирало возмущение на несправедливое отношение особ мужского пола к женщинам с тонкой чувственной натурой. Каждый вечер Веточке нужно было сбросить пары возмущения, накопившиеся за день, проведенный так бездарно. Полина сжалилась и предоставила Виолетте возможность развлекать себя художественно выразительными рассказами о эротических снах и едкими жалобами на примитивный вкус вечно "датых" "козлов" туристической группы.
   Неделю это было действительно интересно. Грубоватые комментарии о мужчинах были для Полины внове. Но больше недели выдержать миленькую болтушку Полина не смогла бы. И не избежать бы Веточке очередного разочарования, если бы однажды они вдвоем не отбились от группы и немного не заблудились.
   Полина и Веточка шли под ручку в хвосте вереницы туристов и ахали, озираясь по сторонам, запрокидывая голову к голубым просветам в облачном небе. Ненадолго выглянуло солнце и нанесло последний, завершающий штрих в очаровательную панораму ближних и дальних, на самом на горизонте, лесистых, позолоченных роскошно холмов.
   Подружки не могли нарадоваться отчаянно веселому настроению, царившему в чудной березовой роще на берегу озерка с каменистыми высокими берегами. Они задержались в окружении этого чуда осени, напитываясь безотчетным весельем студеной бездонной воды и погибающей березовой листвы. Посидели с полчасика на бережку у камышей, на бревенчатой скамье, топорно сооруженной местными лесниками. Полюбовались из остатка сил франтоватыми султанами камыша, нашли в них очень много гусарского и смеялись, смеялись, смеялись до икоты... Впервые наперсницы достигли полной душевной гармонии друг с другом и вместе - с природой. Не догадывались какой же это добрый знак более важного, "судьбоносного" для Веточки события...
   Но пошел холодненький дождичек. Сначала шустренький такой, шутливый, как бы, как бы, игривый... Потом угрожающе хрястнул над головами очарованных женщин короткий гром. Молния не пробилась сквозь низкие северные, особенно нелюдимые тучи, потемнело, позолота на березах выцвела, вода в озерке насупилась недовольно. И нити восхищения, связавшие, казалось, восторженных подруг с озерком навеки, оборвались...
   И все перевернулось вверх дном, хлынул тяжелый ливень... Ветер вздыбил в озерке лохматые волны, скрутил и пригнул к земле прибрежные стройные березы. Быстро похолодало. А у подруг ни плащика, ни зонтика... Тропинка, по которой они пришли к озеру, - как сквозь землю провалилась. Ни назад не вернуться, ни вперед побежать, надеясь на авось. И сразу начались лесные наваждения...
   - Вот мы и пропали, - съязвила Полина с плохо скрываемой тревогой. - Посмотри Веточка...
   - Где? Где? - трепещущим от ужаса голоском откликнулась Веточка шепотом.
   - Левее, мой друг, левее... - Обреченно вздохнула Полина. - Узнаешь? Кикимора нас поджидает... Нет, ты на орешник посмотри, ей богу там лешаки кривляются...
   - Где, где!? - Чуть не плача пискнула мышкой Веточка.
   - Ого-го! Получилось! Получилось! - Закричала густым голосом Каравайникова, сияя от радости.
   - Да ну тебя! Нашла время развлекаться! - захныкала Веточка.
   Виолетта сгорбилась, села под осинку и стала причитать. Она проклинала ливень, проклинала себя, за то, что поленилась тащить с собой сумку с зонтиком и свитером.
   Полина попробовала вспомнить направление, откуда они пришли к озеру, куда удалась остальная группа. Но запуталась окончательно. Попыталась определить хотя бы где север, где юг - тоже не смогла и пошла наугад. Она так увлеклась своей ролью лидера, столь редко случавшейся ролью, что не поинтересовалась, поверила ли ее чутью вконец расклеившаяся подруга. Она отмахала уже шагов двадцать, уж и озеро скрылось за кустами, когда она оглянулась. Веточки сзади не было. Сердце ёкнуло. За Веточку придется отвечать...
   - Вета! - Прокричала Полина визгливо во все четыре стороны, поворачиваясь на каблуках вокруг своей оси.
   Один каблук подвихнулся, скривился набок. На нем была нанизана спрессованная пачка красных осиновых листьев. Вот когда она, наконец, оценила несомненную пользу кроссовок, которые из принципа не признавала достойными женской ножки. Эти лапти лишали ногу всякого изящества.
   Прижав сломанную туфлю к груди, Полина повторила призыв. Еще более визгливо. Не отозвалась бедная Веточка. Как лось, шарахнулась Полина назад, к озеру. И не нашла даже озера.
   Тяжело дыша, Полина запрокинула голову. Подставила пылающее жаром лицо хлещущим водяным бичам ливня. Падая на лоб, на скулы, на губы, грубые бичи смирялись и шелковыми живчиками скользили по шее на грудь. Размокший лифчик натер правую подмышку. Полина сняла промокший насквозь пиджак, расстегнула кофту, стала стаскивать с грудей лифчик. Кружева или каркас царапались. На пальцах появилась кровь...
   Полина задрала кофточку... Нет, это она оцарапала живот о кусты можжевельника. И кофточку порвала...
   В этом положении, полураздетой на нее набрела почерневшая от холода Веточка. Она не плакала, глаза ее лихорадочно блестели. Страх заблудиться она перебоялась и выглядела отчаянно смелой.
   - Ты с ума сошла! - Ахнула наперсница. - Сейчас же надень пиджак!
   А Полине нравился лесной холод. Нравилось неприкрытой тряпками грудью принимать жгучие ласки ливня. Это было нечто... Никто еще не ласкал ее груди так нетерпеливо и сильно... Впервые она ощущала, не понимала, а именно ощущала значение ласки, обращенной к ее грудям. Это было нечто...
   - Что ты понимаешь, девонька. - Засмеялась Полина.
   - Нет. Ты совсем спятила, мать! - Вскричала Веточка.
   Виолетта натянула на Полину пиджак, схватила за руку и потащила в чащу леса. Прямо и прямо...
   - Прекрасное приключение! - жизнерадостно лепетала нисколько не унывавшая подруга Веточка, тащившаяся следом на буксире.
   - Боже! И правда спятила Каравайникова. - Бормотнула Виолетта.
   - Наконец-то хоть что-то случилось в этой нудной поездке с деревенскими жлобами.
  
   Дальше все развивалось по сказочному сюжету. Случилось, как по заказу, чудо. Сквозь заросли мелькнул тусклый огонек. Виолетта переполошилась. Она уперлась и отказалась идти к неизвестному жилью... Инициативу перехватила Полина.
   - Стой тут. А я пойду на разведку... - Каравайникова отдала туфли Виолетте и на цыпочках двинулась на далекий огонек.
   А буря ревела как дикий зверь. Рядом обрушилась с неба корявая береза и похоронила Виолетту в своей золотой кроне.
   - Мама! Спасите! - Вопила она, барахтаясь меж ветвей. Но ее никто не услышал.
   Выбравшись из завала, Веточка бросилась следом за подругой. Трещали обломанные бурей сучья. Хлестались струи ливня и ветви. Непрерывный истошный крик рвался из груди Веточки, подстегивая ее ноги.
   Полина подхватила с земли тяжеленную кривулину и повернула навстречу подруге. Уж очень страшно вопила Виолетта. Не иначе как на нее кто-то напал. Но кто? Человеку тут взяться неоткуда. Стало быть, - напал дикий зверь. Повеселились...
   От страха сразу стало нестерпимо холодно. Полина задыхалась, ноги заплетались. Она прощалась с жизнью... Погибать в двух шагах от жилья, - какая же это нелепость...
   А огонек еще раз мелькнул, и снова пропал. Опять мелькнул... И Веточка с визгом обняла окоченевшую наперсницу.
   - Нет уж, погибать так вместе. - Простучали зубы озябшей Полины.
  
   Первой озябших, промокших бедняжек приветствовала натужным блеянием коза. Потом звонко затявкала собачонка. Потом из темноты проступило еще более темное пятно... Нет два пятна... И еще чуть в стороне. И все такое мокрое, грозное, зловещее.
   Это была избушка лесника. Рядом стожок сена. Колодезный журавель. Под навесом перевернутые вверх полозьями сани... Телега, набитая соломой...
   Следом за непрошеными гостями под навес примчался рослый белый щенок. Ослепительно белый в потемках. Он поскулил обиженно и, не дожидаясь приглашения, прыгнул к женщинам, затаившимся на телеге в ворохе соломы. Прижавшись к теплому щенку, женщины держали военный совет.
   - Сплошная романтика. - Хмыкнула Полина. - Как чудно пахнет настоящим деревенским хлебом. Сейчас бы маленькую горбушку с солью и на печку...
   - Не дури! - Одернула Полину Виолетта. - Иди первой, если хочешь есть. Я останусь тут со щенком до утра.
   В избе затопили печь. Отдающий дегтем дым березовых дров по крыше скользнул к земле. Потянулся под навес.
   - А я п-п-пойду на п-п- ечку, - отбили морзянку зубы Каравайниковой.
   - А я не п-п-пущу, - передразнила Виолетта Полину. Она чуть согрелась от щенка, примостившегося на ее груди, и в ней взыграла веселость. - Добрые люди по лесам не живут.
   - Плохие люди печку не топят, ужинают ворованным и водку хлещут. - Неуверенно предположила Полина. - И коз не держат, - добавила она, спохватившись, что забыла, пожалуй, самый верный довод.
   Тепла от щенка ей почти не оставалось, так что выбора не было. Рискнуть или погибнуть.
  
   ГЛАВА 17
  
   Полина подкралась к низкому, подслеповатому окошку, занавешенному газетой. Стала на цыпочки.
   На простецком деревянном столе, увенчанном ведерным самоваром, горела керосиновая лампа. Молодой еще мужик сам только что ввалился в избу с обхода, но в первую очередь растопил печь. Теперь он стаскивал размокшие яловые сапожища. Развешивал на шестке почти чистые портянки.
   Мужик почувствовал присутствие под окном постороннего. Обернулся, заслоняя ладонью глаза от света лампы. Ничего не увидел и босиком вышел на крыльцо. Нет, он не удивился видению женщины, прижимавшей к груди туфли со сломанными каблуками.
   - Здравствуйте, заходите, уважаемая.
   Полина мигом скользнула в душистое тепло избы. Разгораясь, низкорослая русская печь слегка надымила в избе. Голубой туман был сладок до умопомрачения.
   - Щенка моего не видали, - солидным баском спросил хозяин.
   Полина ответить не смогла. Только громко постучала зубами.
   - Что-то он притих, балбес. А где ваша подруга? Я слышал два голоса. Зовите, и ее.
   Полина глупо кивала головой и продолжала стучать зубами. Пока хозяин ходил в галошах под навес приглашать Виолетту, Полина осмотрела голые стены. Календарь. Карта местного леса. Охотничья карта Тверской области. По обеим ее сторонам два ружья, патронташ. Под самым потолком - трофеи хозяина. Тяжелые, литые рога. Пожалуй, это - лосиные. Рога позатейливее, - может быть, и оленьи. Совсем миниатюрные - косуля? Или не косуля?
   А вот и знаковые вещи. Три книжные полки. Набиты до отказа. Специальные книги по лесному хозяйству. Поменьше - хорошей прозы, еще меньше - поэзия. Совсем неожиданно - томик Рильке и Анненкова. С вами, лесник, все ясно.
  
   Прежде всего, мужик позаботился о женщинах. Зажег еще одну лампу. Обеспечил туристок сухой одежкой, валенками. На печь не пустил: еще холодная. Только потом снял с себя за занавеской промокшую рубаху и джинсы. Вышел в меховой безрукавке и синих офицерских галифе с красным кантом. В таком виде лесник стал совсем домашним.
   Посмотрев гостям в настороженные глаза, достал литровую бутылку самогонки. До половины изрезал буханку черного хлеба. Из чугунка со щами достал кусок светлого мяса. Два граненых стакана наполнил наполовину. Себе не налил.
   Виолетта отшатнулась от самогона первой. Полина усмехнулась. Жест тонко рассчитанный. На турбазе в первый же вечер Веточка предложила Полине отметить знакомство дешевым портвейном Љ 13.
   Тягучей походкой светской львицей Виолетта подплыла к зеву печи и стала сушить развившиеся кудряшки, легонько их встряхивая. До смешного жалкие, реденькие кудряшки. Полина хотела бы уважить заботливого хозяина. Но из солидарности с вновь закокетничавшей Веточкой, растерянная, столбом осталась стоять посреди избы, не зная куда девать красные, распухающие от тепла руки.
   - Напрасно стесняетесь, девочки. Будьте попроще. Напиток домашний, не однажды проверенный. Экологически чистый. Сделан по науке. Выпейте, дорогие гости, выпейте, - согреетесь в два счета. А я пока Дарью подою. Если умеете - вздуйте самовар. Труба за печью.
   Вот тут уж Веточка не растерялась. Она уже почуяла: подвернулся последний в этом сезоне шанс и не упустила его. С блеском начала подружка компанию обольщения. Полина впервые так близко и так подробно наблюдала как работает настоящая, нормальная женщина на свое пока еще проблематичное счастье. Она присела к столу и открыла рот. Ни к чему ей был этот суетливый опыт, но мастерство Виолетты заворожило даже ее черствое сердце. Что уж тут говорить о лесном мужике. А что он холостой, даже Полина поняла сразу, едва увидела на окошке занавеску из пожелтевшей газеты.
   - Нет, нет, дорогой хозяин, не мужское это дело, доить козочку. Я это сделаю лучше и быстрее. Вы лучше самоваром займитесь. Воды принесите, а то ведра пустые.
   - Я схожу за водой, - метнулась в сенцы Полина.
   - Полина Георгиевна, остановитесь, голубушка. Вы лучше щи разогрейте. Да близко к огню не ставьте.
   Полина только диву давалась. Как же преобразилась хрупкая, такая с виду беззащитная пигалица, почуяв добычу. Между прочим, очень видную добычу. Но по зубам ли ей этот верзила лесник. Не ахти какой плечистый, но рослый.
   Лесник не отказался от такой чести, лесник только растроганно ухмылялся в дремучие усы.
   - А как вас зовут, дорогой, вы скажете или нам самим гадать? А? Неужели дамы должны первыми представляться мужчине?
   Лесник, кажется, покраснел.
   - Я - Алеша... Алексей, - совсем смутившись, поправился он.
   Полина чуть не захлопала в ладоши от восхищения. Вот как надо! Господи! Вот как надо ковать свое счастье!
   И козочку подоила Веточка, и собаку накормила, и картошки сварила. Она успевала все. Усмешливый, рослый лесник слонялся но избе и своими попытками помочь Ветке только мешал кипучей деятельности искательницы женихов.
   Наконец, хозяин нашел себе занятия. Почистил по очереди фигуристые ламповые стекла, в знак особой торжественности происходящих в избе метаморфоз зажег третью лампу, висевшую на стене. Ого! Из темного угла проступила маленькая иконка Параскевы Пятницы в темном деревянной футляре.
   Гулять так гулять. Надел, Алеша моднейшую джинсовую рубаху, расчесал бороду, придал усам бравый вид. Сияя счастливыми очами, лесник поставил на стол третий стаканище, угнездился в красном углу под иконой, жарко пылавшей золотым окладом. Как же он был хорош в своей скромной простоте и хозяйском довольстве. Такой большой, и такой безопасный!
   "Слава тебе, Господи, дождалась Ветка своего счастья".
   Покосилась на икону Полина и мысленно перекрестилась.
   Вот когда Полина по-настоящему оценила свою наперсницу. Проворная, домовитая, на все руки мастерица... Она в два счета затмила свою высокую, грудастую, ослепительно красивую подругу "брунетку" с густыми естественными кудрями, не уступившими своей кудрявости даже лесной буре и ливню. Несомненно, это была настоящая "домашняя" женщина, щедро одаренная талантом создавать вокруг себя уют и праздник.
   Нет Каравайникова и не думала ревновать. С какой стати! Пускай ее таким даром природа не одарила, зато дала другие таланты, например, талант ученого. Нет, не ревновала Полина... И все-таки.
   Самогон был не ахти, но согрел случайную компанию превосходно. Вычурности у Веточки поубавилась. Теперь она разыгрывала манящую доступность. И это у не получалось прекрасно. Алеша сидел как немного пришибленный. Он даже не хмелел от удивления. Все его желания не только предугадывались, но и претворялись в жизнь самым искусным образом. Он не сводил глаз с Веточки.
   Полина чувствовала себя третьей лишней и захмелела с первой же дозы самопального пойла. А Веточка трещала над ухом, не умолкая. Она очень выразительно рассказала свою правильно скорректированную биографию. Не забыла по несколько раз подчеркнуть свои достоинства, свою пригодность к серьезной семейной жизни.
   Весьма твердо изложила Веточка свое кредо - " кто в доме хозяин". Леснику было наплевать на этот вопрос. Холостяцкая жизнь закончилась так удачно и без всяких хлопот. Да он готов был за жизненные удобства под крылом бедовой супруги хоть под каблуком ходить.
   Александр ценил в семейных отношениях безмятежность и стабильность. Как любил то же самое у леса, в лучшую его пору, в знойный погожий день середины июля. Только - только начинает поспевать малина. По сути, закончены хлопоты лесного живья. Выкормлено и покинуло гнезда и норы новое поколение. Когда разливаются по чащам и полянам лесные мёды всеобщего лесного благоденствия. Когда все цепенеет от полноты счастья и нет желания поскорее вернуться домой. Когда, после обхода, прикорнув с обеда у комля сосны на хвойном ковре, с радостным удивлением просыпаешься на жарком закате омоложенный. Благолепие. И нет нужды ничего не загадывать на завтра, потому, как на завтра всё давно известно, и все повторится в лучшем виде.
   Алексей постарался свою позицию по семейному вопросу сформулировать, но никого не заинтересовало его тягучее, пространное мнение. Выписав старательно пару фраз, он замолк, предоставив править течением дальнейших событий мудрой женщине, свалившейся в бурю прямо с небес.
   Виолетта, меж тем, настаивала на своем. В доме, в семье хозяином должен быть Мужик с большой буквы. Добытчик и защитник.
   Алексей добродушно кивнул, когда Веточка полностью обрисовала будущее устройство Вселенной нарождавшейся семьи. И Веточка положила его большое благодарное сердце себе в карман.
   Сначала тараторка сидела напротив хозяина избушки, потом как-то незаметно очутилась рядом с ним.
   Вот тут у мужика язык, наконец, развязался. И оказался он совсем не темным, совершенно не дремучим отшельником, как показалось Полине. Алексей родился в Питере. Женился сразу после школьного выпускного бала. Закончил Питерскую лесотехническую академию, работал лесничим в Карелии, где бухгалтерша сделала его своим любовником. А когда лопух спохватился и стал увиливать от тайных лесных встреч, бухгалтерша подрисовала отчетность и лесничего осудили условно на полтора года. Так навсегда отбили добрые люди у Алексея охоту начальствовать в лесу.
   - Все правильно, - подытожил Алексей флегматично. - В лесу нет начальников. Здесь каждый сам за себя, потому что предельно свободен. Иначе свобода не будет свободой.
   - А жена? - С опаской напомнила Веточка.
   У бедняжки округлились глаза. Она была потрясенная тем, как просто и честно выложил о себе голую правду этот, простоватый на первый взгляд, мужичина. Она не знала нужно ли ей было знать подробности жизни человека так стремительно назначенного себе в мужья. Не таким она представляла себе этого великана. Кристально чистым виделась его прошлое, если заглянуть в серо-голубые усмешливые очи.
   - А что жена? - Удивился Алексей. - Разве я не сказал? Само собой, как только меня стали вызывать в район на дознание, так жена вернулась в Питер и подала на развод. Кажется, за развод она заплатила. Да все некогда в паспорте сделать отметку. Но если нужно...
   Виолетта, наконец, оправилась от потрясения, схватила руку Алексея и сильно сжала. Он понял, этот жест означал: а вот я совсем не такая женщина, я верная до гробовой доски. Алексей доверчива кивнул в знак согласия.
   Захотелось и Полине щегольнуть образованностью, но ее меткий, но ироничный юмор успеха у лесника не имел. Хозяин слышал и понимал одну Виолетту. У них быстро складывался свой, отдельный "птичий язык". Язык взглядов, интонаций голоса и целомудренных прикосновений. Полина заскучала и засобиралась спать.
   Полина намекала, намекала, что пора ложиться, но на нее уже никакого внимания не обращали. Залезла она, не спрашиваясь хозяина, на горячую печь, послушала немного ревущий от негодования лес, и быстро погрузилась в свою стихию. Видения пришли, но совсем не похожие на городские сны. Пожалуй, впервые в ее снах участвовали существа, похожие на мужчин. Не совсем мужчины, но и не какие-нибудь драконы или там гориллы.
   Вот гориллы, те, нет-нет да и посещали ее целомудренные сны. Скорее это были мужские особи. Но это случалось после скандалов с начальством. Такие сны были скорее кошмарами. Они приносили ощущение незащищенности и надвигающейся опасности. Вспоминать их было противно.
   А голубки погасили обе лампы и прошептались, активно чем-то шурша, и целуясь, до подслеповатой зари.
  
   ГЛАВА 18
  
   Разбудил Полину ржавый скрип железной койки. Полина слушала эти простые звуки недоступной жизни полного сил мужчины и нормальной женщины, слушала и радовалась, продолжающемуся чуду обретения. На ее глазах, особо не таясь, рождалась любовь. Не совсем так, как она теоретически представляла себе этот "процесс". Без долгих ухаживаний, без испытательного срока для чувств... Шиворот навыворот. А жаль, что не было настоящей прелюдии, с положенными реверансами и розами... Как было бы красиво... Ну, да ладно...
   Глянула Полина "одним глазком" с печи... Глянула... Но ничего такого выдающегося не увидела. Кроме волосатых ног лесника, упиравшегося в согнутые прутья спинки кровати... Да еще сгорбившейся над ним голой спины Веточки с трогательно торчащими лопатками... Недоразвитыми атавизмами крылышек.
   И по утру блеснула Веточка. В порыве вдохновения Веточка мигом, с еще большим блеском повторила хозяйский набор своих талантов. Козу подоила, завтрак собрала, сделала бутерброды хозяину с собой, на работу.
   Сидит Полина с огромной кружкой парного молока, блаженствует, а Веточка ерзает рядом, стреляет счастливыми глазищами, и все не решается высказать какую-то тайну. Жгучую нестерпимо.
   Едва лесник - за порог, - бросается Веточка на шею подруге, ударяется в слезы и такое понесла... Полина рот открыла и в толк не возьмет, что случилось с бабой. Глазища после бессонной ночи огромные, прозрачные, обведенными синими радугами и ревет, и ревет...
   Предложил лесник Алексей Веточке выходить за него замуж, а она придумать не может, что ответить. Ну, не удержалась, полюбила мужика одну ночку, но сразу замуж... Завал, да и только. Сомневалась она в себе. Выдержит ли накал чувств. Отвыкла она от хороших мужиков. Страшно поверить в столь неправдоподобно счастливый случай. Выдержит ли обет верности. Ведь это на всю жизнь. А она знает как быстро вянут чувства.
   Вот беда так беда. Ха!
   - Этот Алексей прямо как колдун. - Всхлипывая, жаловалась Виолетта. - Взгляд прямой и чистый прямо до печенок проникает. Взгляд прямо требует ответной верности. Ну не смогу я его обмануть, не смогу изменить. А мужики, если ты при них безвылазно - приедаются так быстро. Будь мужик хоть золотой, хоть брильянтовый, но быт это такая зараза, такая нудная истома, что сильнее любых чувств. А тут еще даже привычки нет. Это паразиту изменить легко. Даже приятно. Отомстила чуток и снова успокоилась девушка... Страшно мне, ой как страшно...
   Рыдает Веточка, вроде, от страха перед неизвестностью, но чует в ее завываниях Полина нечто такое, от чего у нее самой от счастья сжимается сердце. И хочется девке, и колется... Но не упустит своего - как пить дать!
   И говорит тогда Полина вещие слова.
   - Виолетта, не будь дурой. Я же вижу. Ты сегодня на седьмом небе. Ты этого хочешь, но признаться себе боишься. А, может быть, ты просто кокетничаешь передо мной? Боишься - я позавидую твоему счастью, сглазить могу?
   - Ты так думаешь?
   - Неужели у меня такой плохой глаз?
   - Не знаю. Я не совсем тебя понимаю. В тебе как будто есть что-то цыганское. Ты кудрявая брюнетка. Не обижайся, пожалуйста, ты красивая... Но какая-то не такая. У тебя все разложено по полочкам. Ты все сама знаешь, все понимаешь и ничего не боишься. Тебя даже одиночества не пугает. Все понимаешь, а вот женщину не понимаешь. Умом-то и я понимаю, что нужно радоваться. А вот женское чутье что-то шепчет непонятное. Ты не поймешь. Тебе смешно смотреть на бабские заморочки, а мне так страшно... От мужика можно ожидать все, что угодно. Разве им угодишь... А может быть, ты завидуешь, откуда я знаю. Может обижаешься, что не тебя полюбил Алеша.
   - Перестань ныть, девонька. Какая я тебе цыганка. В нашем роду есть немного испанской крови. Да, есть немного горячей испанской крови, испанской, но не цыганской. Наши женщины сильные, крупные, породистые. На фотографиях это особенно заметно. Однако все наши женщины были верными женами, любящими матерями.
   - Ты тоже породистая. Сразу видно. Ты очень хорошая, но немножко высокомерная. Ты вот умеешь обходиться без мужика, а я слабая, мне это дело нужно постоянно. Из-за слабости своей и страдаю, вот снова хомут собралась повесить себе на шею.
   - Ну и чушь ты, девонька несешь. Ты рассуждаешь как мужчина. Это они дня без секса прожить не могут. Вот и мой прадедушка стрелялся с одним французом из-за прабабушки. У нее поклонников было - тьма. Но все-таки своего добился прадедушка. Хотя был помолвлен уже на дочери соседского помещика. С первого взгляда влюбился и добился своего.
   - Господи, как это красиво? Раньше умели любить по-настоящему. Прадедушка был гусаром, поди?
   - Зачем же, он был военным инженером. Строил Порт-Артур. Так что я думаю, - если и позволил кто из моих предков себе шалость с таборными девицами, так сделал это так изящно, тонко так, что никому это горя не принесло. Никого из них господь не наказал за грешки молодости ни бесплодием, ни разорением, ни болезнями. А я никакая не странная. Просто меня господь пощадил. И я от мужчин совершенно независима. Совершенно. Вот ты трепещешь перед Алексеем, а мне, если честно, - кажется примитивным. Мне сексуальный позыв глаза не туманит и я вижу мужиков такими какие они есть, без всяких прикрас. Ничего особенного в них нет, чтобы трепетать всеми фибрами души. Варвара, сестра моя, постоянно повторяет: мужчинки, они как дети, дай ему сиську в рот и он счастлив. Ну, что за идиотизм!
   - Ага... - Прерывисто вздохнула Виолетта. - Они такие...
   Веточка, внимательно вбиравшая слова Полины опустила глаза и Полина осеклась. "Она тоже, наверняка, считает свою советчицу женщиной неполноценной, убогой, - подумала Полина, - поэтому не стала защищать мужиков от резких высказываний вековухи.
   Полина смешалась на секунду, но тут же воспрянула и мужественно внесла коррективы в свои дифирамбы своему роду по женской линии.
   - Да, я исключение. И мне кажется это первое проклятье, наложенное на нас Господом. На всех дворян наложенное. Любили пожить в свое удовольствие и не обременяли себя науками, хозяйствованием. Прадед вот дослужился только для полковника, хотя был большим умницей. В тридцать лет уехал в поместье, да так и прожил в деревне до самой смерти. А ему прочили блестящую карьеру. Предлагали возглавить в военном министерстве департамент фортификации. Не польстился. В карты проиграл заезжему шулеру и поместье и жену. Напоследок поставил на кон обручальное кольцо и отыграл назад жену. А половину поместья так и не вернул. Отсюда вырождение. Промотали Россию вместе с царем. Брезговали стать штольцами, коммерсантами и заводчиками. Гончаров один верно предсказал причину краха нашей империи.
   Веточка робко улыбнулась.
   - Ну, что ты, Плюшка наговариваешь на себя. При чем тут Россия, дворянство и ты. НЕ надо брать на себя грехи твоих родственников. Они пожили. Нам бы так пожить хоть бы в молодости. Ты лучше скажи, смогу ли я выдержать новое испытание? Не разонравлюсь ли я Алеше, когда переедем в город, где столько красивых, богачек...
   - Я аб-со-лют-но уверена. - Отчеканила Полина. - Ты заарканила Алексея на всю оставшуюся жизнь. Он же тюфяк, по сути. Извини за прямолинейность, но что это за мужчина, если раз переспал с совершенно незнакомой женщиной и уже готов идти под венец. Никакой гордости. Он не уважает себя. В Москве такого натурального лопуха тебе не найти. Это точно.
   - Это верно. Это хорошо. Когда мужик попроще и с ним обращаться попроще.
   - Не думаю, голубка, что с Алешкой тебе будет проще, чем с московским хлыщем. Да, он домашний, без выкрутасов. Но учти, тюфяки народец прилипчивый, все отдадут за свое спокойствие, но они же и верные по причине своей лени. А верные супруги - требовательны, они думают, что и все остальные люди должны быть такими как они однолюбами. У них и с юмором туговато. Им невдомек, что женщина любит время от времени почистить перышки, поиграть, пококетничать. А им эта игривость кажется распутством.
   - Полина Георгиевна, - удивилась Веточка, - вы вот мужчин недолюбливаете, а все про них так хорошо знаете.
   - Господи, это все Варвара меня просвещает. Ей неймется, Варвара все надеется выдать меня замуж.
   - А я это все знаю по собственному опыту. Так что ничего нового вы не сказали. Куда денешься, тут я должна буду постоянно стоять на ушах. Ходи да оглядывайся. Говори да откусывай. Я лучше вас знаю, что Алеша только с виду безопасный. На самом деле порядочные мужчины очень требовательны. Знаешь как трудно постоянно быть начеку.
   - А я думала, я одна знаю тайну порядочных мужчин. - Удивилась и Полина. - Да, трудно тебе будет, милочка. Зато такой мужик не будет бегать за юбками.
   - Не это страшно. Пусть бегает, лишь бы заразу в дом не приносил. Виноватый мужик и добрее, и снисходительнее к женским слабостям. С мужчинами так быстро устаешь. С ними не пооткровенничаешь. Все приходится таить, носишь все в себе молча. Да они же ничего не понимают правильно.
   - Ох, бедная, бедная Виолеточка. Действительно натерпелась ты, общаясь с разной швалью. - Рубанула Полина, возмущенная чужими заморочками.
   Этих постыдных заморочек она сама не имела, и не допускала, что они есть неотъемлемая часть проблем нормальных женщин. Такая нормальность ей и на дух была бы не нужна, если бы природа все же не уберегла ее от них заранее. Выходит, что она, действительно, не совсем баба, мужик наполовину она. Слишком много мужского тестостерона в крови.
   - Нет, ты мне надоела, своими причитаниями. Смотри, голубушка, рассержусь и стану тебя отговаривать. И, правда, зачем тебе портить жизнь такому славному мужчине. Алексей и так уже пострадал от баб. Раз-другой вот так получишь от любимой женщины оплеуху ни за что, ни про что, - поневоле озвереешь. Прекрати сей час же, слышишь!
   - Полюшка, прости, милая, я так страдаю...
   Веточка зарыдала пуще прежнего. Щенок вспрыгнул ей на колени и с испуганным видом стал лизать ей руки, мокрые от слез.
   "И откуда в этой тощей пигалице столько мокроты". - Вздохнула Каравайникова, кривя губы от непрошеной и вовсе не нужной сейчас жалости. Не заслужила это дуреха Веточка жалости.
   - Ну, ладно. Хватит мокнуть, девушка. Вот что я тебе скажу на прощанье.
   Полина помедлила мгновение, затаив дыхание, словно против воли, досадуя, вынуждена произнести смертный приговор. Приговор слабому человечку, которому достаточно было бы одного грозного взгляда прокурора, чтобы испугаться и заречься на всю оставшуюся жизнь.
   - Отлично! Возьму я, мой ангел, все-таки, на себя грех совета в таком несуразном моем положении. Не возвращайся, детка моя, в группу. Оставайся с Алексеем, начинай новую жизнь прямо сегодня. На турбазе я с администрацией разберусь сама. Может быть, выхлопочу тебе сухой паек за оставшиеся дни. Не искушай, мать, судьбу. Держись за Алексея. Авось, что и склеится у вас, если не будешь через чур кокетливой.
   - Ой, Поля, - просияла Виолетта. - Ты как в воду глядела. Точно так же сказал мне и Алеша. Начинать нужно сегодня или никогда. Ведь на примете у Алешки уже есть невеста. Тут повариха с турбазы на него глаз положила, говорит, - беременная от него. Но Алешка клянется, что это брехня. Я ему верю.
   - А куда ты денешься, лапочка.
   Рев прекратился. Платок Виолетты давно промок насквозь. Веточка шумно высморкалась в полотенце. Она послюнявила палец и стала стаскивать неказистый серебряный перстенек с тремя глазками граната вдоль ободка.
   - Возьми, Полюшка, на память перстень. Его еще бабушка носила. Ей купчиха подарила на свадьбу. Ты такая добрая и такая везучая, с тобой так хорошо мне, а больше нечем отблагодарить тебя. Бери, бери.
   - Спасибо, подруга, большое. Да только не налезет мне твой перстень даже на мизинец. Да и не дарят фамильные реликвии посторонним людям. Может быть, этот перстень и принес тебе счастье, а не моя везучесть.
   - Нет, нет! Если бы не ты, - уехала бы я ни с чем. Ты приносишь людям добро, а с виду такая правильная, неприступная. Я сначала боялась тебя, как Алешку теперь боюсь. Алешка тоже правильный...
   - Неужели боялась, глупышка? И когда ты поняла, что я вековуха?
   - Да сразу, я же сказала: ты вся из себя правильная. И хочешь, чтобы и другие были правильные. И не думаешь, а нужно ли это женщине. Женщины такими не бывают.
   - Ты меня рассмешила. - Строго насупившись, сказала Каравайникова куда-то в пол. - Я самая обыкновенная женщина. Только свободная.
   Заявление Каравайниковой было совершенно не убедительным. Чтобы не соврать еще раз, Веточка поспешила уклониться от неприятного разговора.
   - Значит, ты не завидуешь мне? Полюшка, милая, скажи честно.
   Виолетта обняла подругу, прижалась к плечу маленькими грудями, опустевшими за блудную ночь. Полина представила эти неказистые пупырышки в огромных лапах Алексея и ей стало по-настоящему жаль Веточку. Не долго будет очарованный лесник заблуждаться о правильности своего матримониального фортеля. Если он настоящий самец. Ведь самочка Виолетта хлипкая. Мелкие бабенки, они шустрые, похотливые, но как она будет рожать детей с такой пигалистой задницей.
   - Ты мне надоела, подруга, - проворчала Полина. - Принимайся за заботу. К вечеру изба должна сиять от чистоты.
   Каравайникова саркастически осмотрела свои туфли, заботливо высушенные новой хозяйкой избушки лесника. Туфли заметно скукожились. Нечего было и думать напялить их на ногу.
   Виолетта принесла из чулана новенькие кроссовки.
   - Алеша велел тебе отдать эти кроссовки. Их оставила повариха еще весной. А вечером Алексей за ними придет и вернет их поварихе.
  
   Допила Каравайникова душистое козье молоко, шлепнула Веточку по костистой заднице и ушла на турбазу одна.
   Все у Веточки с Алексеем получилось. Перетащила она лесника в Москву, родила две двойни и ничего с ней не случилось. Вот тебе и хрупкая Веточка с торчащими, как у подростка лопатками. Остатками крылышек...
   Теперь утомленная матрона Виолетта Максимовна Гречишникова восседала за обильным столом и руководила кипевшей вокруг нее жизнью большой семьи. Полина чувствовала себя в роли крестной брака хозяев, и горделиво приминала от домочадцев подруги всевозможные знаки почтения.
   Не сказать, чтобы Каравайникова очень уж любила участвовать в торжествах чужой семьи. Интересы подруги-домохозяки были ей - "до лампочки". От живого ума искательницы женихов мало что осталось. Даже болтала Валетта Максимовна меньше, и все о детях, о ценах на картошку, о нерасторопности своего добытчика. Но сегодня Полина сгорала от любопытства.
   Отмечали Гречишниковы пятилетний юбилей свадьбы. Как разительно поменялись роли Виолетты и Алексея. Теперь он метался как заведенный от стола на кухню и обратно, а располневшая матрона Виолетта рассказывала немногочисленным родичам, какой хороший человек ее Алеша, какой у него поварской талант.
   Виолетта гордилась вышколенностью супруга. У нее даже старшие сыновья шуровали на кухне, как поварята, на подхвате у отца. А девочки-двойняшки, нарядные как принцессы, играли для гостей на пианино и пели про Чебурашку и крокодила Гену.
   Алексей по-прежнему избегал смотреть Полине в глаза. Его лишили казацких длинных усов и дремучей бороды. Вот он не располнел. Вроде даже усох. И стал плешиветь. Плохо приживался в городе лесник. Потому избегал смотреть в проницательные глаза стройной, подтянутой, слишком ироничной "культурной" даме, нескладно строившей из себя подругу обабившейся жены. Словно, боялся разоблачения.
   Полину потешала скованность Алексея. Она давно поняла, что нравится Алексею. Пелена влюбленности спала сего глаз, он мог объективно сравнить красоту жирной жены и холеной красавицы. Но это ее не занимало. Раньше. Сегодня Полина проявляла живейший интерес к леснику. Скрытая симпатия подкаблучника была приятна. Но щекотало это внимание не сердце, а самолюбие. Приятно было чувствовать свое превосходство над "нормальной" самкой. К сожалению, радоваться вниманию мужчины мешала ирония. Ведь она была выше чувства приятности, от которого давно бы растаяла полноценная баба. Растаяла бы и задурила бы голову бедняге Алеше. Ему, поди, давно осточертели студенистые телеса квохтливой Веточка.
   "Тянет природа мужика на сторону, тянет к свежачку. - Ехидно подумала Полина. Она нахально спросила по-английски, любит ли Алексей жену. Он зарделся и только пожал плечами. Больше за все время пирушки он не взглянул на Каравайникову ни разу. Лесник был разоблачен.
   Такие вот дела. Выходит, - счастье бабы находится в зависимости от мужчины лишь на стадии поиска. Замужние матроны гордятся мужской любовью исключительно потому, что приохотили, сумели приохотить мужика заботиться, прежде всего, о своей благоверной. А Веточка, оказалось и была благоверной. Ни разу не изменила Алексею и признавалась, что после тяжелых родов у нее вовсе пропал интерес к сношениям с мужчиной. Дети давали куда более острые минуты счастья, чем "траханье".
   "А я сама себя обслуживаю, и не нужно мне унижаться, хитрить, заставляя мужика работать на себя, под видом заботы о семье". - Мельком вспомнила Каравайникова, что думала о Гречишниковых прежде, пять лет назад. В ту бурную ночь в избе лесника она представляла, что отношения Веточки и Алексея будут более романтичными.
   Сидя за обильным винегретами столом, обласканная, в роли свадебного генерала, Полина впервые пожалела, что не присмотрелась к семье подруги. Семья - это же энциклопедия мужской жизни. Как много открыл бы ей мужских тайн Алешка, если бы она, хотя бы шутя, строила ему глазки. Жаль, поленилась раскрыть эту энциклопедию.
   Потом Виолетта, переваливаясь из с ноги на ногу уткой, провожала свою "крестную" до метро и жаловалась как ей тяжело тянуть семейный воз.
   "И ни слова о безропотном своем леснике, - грустно отметила Полина про себя. - Достанься Алексей другой, более умной и более образованной женщине, это была бы идеальная пара супругов-любовников".
   Впрочем, кое-какой сердечный опыт появился. Полина теперь знала, как ведет себя ее сердце, когда она начинает понимать, что симпатизирующий ей втайне кавалер в жизни - хороший любовник.
  
   ГЛАВА 19 А ПОЛНОЛУНИЕ ПРИБЛИЖАЛОСЬ
  
   А, ложась пораньше спать, чтобы пораньше завести в воскресенье отложенную с субботу стирку, Каравайникова вспомнила о Фаддей Капитоновиче. Вот бы удивился экстрасенс, узнав, что она с честью выдержала испытание на бесстыдство. Она же почти десять минут промаячила перед окном, абсолютно голая, средь бела дня. И это при том, что стыдливость девственниц особенно мучительна. Ведь девственнице приходится скрывать не только срам половых органов, но и свой сексуальный изъян. А этот изъян под чужим взглядом ощущаешь как маркое пятно на теле.
   А как он будет нахваливать, когда услышит, что его мстительная пациентка набила новую, парчовую косметичку изысканной французской косметикой. А сколько духов, дезодорантов накупила! Да он остолбенел бы, узнав, что Полина вдруг обрела дар предчувствия. Она уже знает, как выглядит, как ведет себя, как улыбается и хмурится настоящий любовник. Когда стремится скрыть свое увлечение. И какая это приятность видеть, что скрывать свои чувства ему удается плохо... И сознавать что ты, такая неправильная, списанная в отвал человеческих страстей, и есть виновница смятения приятного тебе самой мужчины.
   Понятно, сегодня случилось маленькое предательство. Она, как бы, посягнула на собственность единственной "настоящей" подруги. У нее в семье Веточки появилась корысть. Впервые она не стыдилась своей корысти, не отсекает мысли об Алексее, наоборот ей приятно вспоминать его смущенное лицо, его унылое пожатие плечами, означающее, что сердце его свободно. Подлые это мысли. Подлые, но такие естественные. Господи! Чем это все кончится! Как же это интересно.
   Полина вьюном вилась в постели. Вино еще не выветрилось и гнало сон прочь. Она места себе не находила, так жаждала услышать заторможенный голос простодушного ясновидца. Услышать и выговорить все свои открытия, произошедшие днем с такой милой приятностью. Ведь раньше она не представляла, каким богатым становится сердце женщины, когда она с удовольствием думает о мужчине. Просто вспоминает и не строит никаких планов...
   "Впрочем, так уж и не строите, дорогая Полина Георгиевна?"
   О, нет! На этот раз она больше не позволит экстрасенсу гипнотизировать себя. Она будет осторожнее, потому что еще плохо знает мужчин, не испытав их превосходства на себе. Ей не нужна эта туманная абракадабра о Высшем Разуме, о Милосердии ей нужен рассудительный совет доброго к женщинам мужика и все. И пусть господин колдун объяснит, почему порядочная женщина должна стыдиться своих мыслей о чужом мужчине, даже если он увлечен этой женщиной. Почему Милосердие и Порядочность так и норовят запретить женщине думать о приятном мужчине, ангажированном другой, менее достойной женщиной.
   Пожалуй, даже не совет нужен от колдуна. Хорошо бы, со мной просто поговорили, как с нормальной бабой, которой так приятно из кокетства двусмысленно польстить мужчине, пошалить невинно в мыслях. Пусть и мой Учитель отколет что-нибудь этакое, пикантное и расскажет, как мужики соблазняют нас дурех. Может быть, Алексей знает, как действовать, чтобы мне понравиться и завалить меня в койку. Я, практически, почти ничего не знаю о яде обольщения, применяемом мужчинами. А ведь этот яд так быстро парализует мозги баб и воспламеняет их чувственность. Пусть, пусть всезнайка, этот душевед прояснит поведение лесника. Вдруг он коварный изменщик!? Вдруг, хитрец метит просто поиметь меня. "Поиметь", как говорят женщины. Слово мерзкое, но, увы, - точное. Поиметь, так сказать, ради экзотики. Ишь ты, прохиндей, девственность мою проверить задумал. А потом посмеется с другими мужиками, когда обнаружится, что как женщина я - никакая. А может быть, он и Веточке расскажет, как облапошил меня?..
   В конце концов, почему и мне не разобраться, что это такое, чем это грозит, что это значит в моей жизни, когда тебя хотят поиметь в натуре и отбросить как использаванную одноразовую вещь. Хотели же парни и меня когда-то, даже наперекор моей черствости меня хотели, хотя это вызывало во мне непонятную досаду... А теперь досада выросла до ненависти к мужчинам...
  
   Последние мысли Полину обескуражили. Оказывается, и приятного тебе человека так просто заподозрить в гадком, в коварстве. А подозрение это первый шаг к ненависти. Она и раньше считала, что ненависть наиболее унизительное состояние чувств человека. Она и раньше не давала волю негативным чувствам, когда мужчины разочаровывали ее. Она всегда стремилась рассматривать свои взаимоотношения с мужиками всесторонне, объективно, без примешивания эмоций и настроения.
   Да, маньяк преподал хороший урок ее прекраснодушной "объективности" в отношениях с особами противоположного пола. Она имеет полное право, из чувства самосохранения возненавидеть всех мужиков без разбора и это будет наиболее надежный способ избежать унижений в дальнейшем.
   Но зачем сейчас скатываться на какие-то глупости, зачем травить себя ненавистью сейчас, когда она сумела посмотреть хотя бы на одного мужчину, на Алешу, неравнодушно, может быть, даже заинтересованно. Значит, она выздоравливает не только от боли унижения, но и от своей "прошлой" ущербности. Значит, возможно, и полное выздоровление. Стоит ли губить первые просветы в ее беспросветном отчаянии? Поддерживать сейчас в себе огонь праведной ненависти негодяю - себе дороже. Выходит, нужно наоборот, как можно внимательнее приглядываться к окружающему миру мужчин, чтобы убедиться, что они далеко не все негодяи, что они интересные и полезные, что внимание к ним обогащает жизнь одинокой женщины.
   "Бойся, мать, своего гнева, скинь с глаз пелену ненависти и обид, и ты возродишься". - Приказала себе Полина и рывком свесила с кровати ноги, чтобы встать и сделать что-нибудь выдающееся. Например, поставить на проигрыватель пластинку с оперой Грига Пергюнт. Ну, конечно же - Пергюнт. Найти песню Сольвейг и насладиться самым тонким в мире удовольствием.... И дать по телефону послушать музыку Фаддей Капитоновичу. Пресвятая Богородица! Как же будет потрясен ведун происходящим со мной переменами.
  
   Полина выпрыгнула из постели. Приблизилась к зеркалу. Ничего нового. Бог мой! Как трудно быть честной в откровенности даже с самой собой, даже перед верным зеркалом.
   - Признаться вынуждена, мой друг. - Сказала Полина, прижавшись лбом к безмолвному стеклу. - Теперь я не кажусь себе такой уродиной. Я не желтая, не сморщенная вековуха, невостребованная жизнью для плодоношения. Я цветущая женщина! А синяки и царапины - сгинут как дурной сон.
   - Боюсь, теперь мне хочется подразнить Фаддей Капитоновича... Попробовать на нем свои коготки... Хочется потому, что и он, представляется мне, начал ко мне, "втихаря", "прикалываться", как "базарит" теперешняя молодежь. Такая вот я мартышка!
   - Чудеса, девушка! Я еще надеюсь понравиться! Хотя бы размазне Фаддею Капитонычу. А что! По телефону это так просто. Ну, ты даешь, старая кляча! Да ты же забыла, как вести себя, когда мужик начинает обхаживать женщину. Может быть, тебе только показалось, что тюфяк зашевелил усами... И у Алексея ты вызываешь досаду, своей яркой, навязчивой красотой. А начхать! Нам ничто не мешает сблизиться, так сказать, на почве одиночества... И скуки ради, конечно же... Нет, Алешу кадрить мы не будем. Преданность друзьям - дело святое. А вот экстрасенс...
   - Ого, девушка! И вы считаете, что способны даже сблизиться! - Проворковала играючи плечами Полина.
   Она осторожно сняла трубку телефона. Угнездилась в кресле. Подобрала под себя ноги. Полюбовалась вынырнувшими из-под полы халата лаково отсвечивающими прелестными коленями. А ведь это мировой раритет! Этих чудных коленок не коснулись еще губы ни одного из мужчин.
   - А если ваш кавалер начнет распускать руки? Вы и на это готовы? - Поинтересовалась Полина у зеркала.
   Зеркало невозмутимо безмолвствовало. Но было ясно, что его бесстрастное молчание - лишь дань своему долгу быть всегда беспристрастным поверенным женских прихотей.
   Полина медленно набрала первую цифру номера телефона экстрасенса.
   "Вот какая стала я шалунья! Просто прелесть! Ну, ладно, скажем более обтекаемо, - для начала можно сделать вид, что я "готова", так сказать, "сблизиться". Без расширительного толкования этого пикантного понятия. Я, скажем, наведу слегка марафет... Пожалуй, побываю у парикмахерши, кудельки свои приведу в порядок".
   " А что! Седины не много. Волос живой, не сечется, будет очень даже красиво. А там, глядишь, расхрабрится кавалер, предложит встретиться. А я ему: "Не-а"... На нейтральной, само собой, территории, - будет настаивать кавалер. А я: "Не-а"...
   "Неужели он хотя бы в мыслях не захочет меня? Ишь, какай засранец, трижды пытался телефончик выведать. А я: "Не-а... О, Господи, спаси и помилуй! Какая чушь приходит в голову пьяной женщине. Но это так ново. Чушь, а приятно".
   Нет, не позвонила в тот вечер Полина ясновидцу.
   И в понедельник не позвонила. И во вторник. И Алеша-лесник как-то потускнел. Нет, все же не хотелось менять устоявшийся стиль жизни. Так не хотелось, что едва стресс немного ослабил свои тиски, снова потянуло в родное болото одиночества. Порисовалась немного, препираясь с экстрасенсом, поиздевалась над бедным Алешей, - и довольно.
  
   А полнолуние приближалось. Не мешало бы подготовиться к охоте.
   "Да, нужно бы". - Рассуждала Каравайникова. И ничего не предпринимала. Конец месяца, отчет, бумажки, бумажки... Охотничий азарт поубавился.
   Вернувшись из института, Полина без аппетита поужинала яичницей с докторской колбасой и черными гренками. Запланировано было помыть и покрасить волосы, но она рассеянно открыла крышку рояля. Пальцы неуверенно перебирали клавиши, вспоминая полонез Огинского. Домочадцы гуляли во дворе, в доме тихо, голова пустая, пустая. И ни малейшего желания шевельнуть хотя бы пальцем. Предоставленные сами себе, пальцы вместо полонеза взяли первый аккорд Собачьего вальса.
   Полина не любила, когда ей надоедали. Особенно если это были мысли о неизбежности предпринять какие-нибудь физические усилия. Сходить в химчистку, починить утюг или, скажем, как вот сегодня, покрасить голову. Слишком резво она взялась за переустройство своей пустопорожней жизни.
   Привычка к размеренному течению времени, к отсутствию острых ощущений научили ее находить десятки доводов и отговорок, чтобы бесконечно, без всякого смущения, откладывать "на потом" дела и делишки, выходившие за круг ее профессиональных интересов.
   Привычка эта, оказывается, уже наложила свою печать и на охоту за негодяем. Время текло, и возмездие негодяю все более становилось намерением, вроде бы, и не обязательным. Нет слов, хорошо бы пойти, разыскать ублюдка, вонзить в его поганую рожу кинжал... Но еще не было не то что кинжала, кухонного ножа подходящего не было... Это же надо шарахаться по магазинам, искать что-нибудь подходящее, острое, мямлить что-нибудь продавцам о цели неженской покупки, тратиться... А потом орудие убийства нужно еще наточить... А для нее наточить свой столовый нож - эпохальная напасть... Приходилось приглашать Колю Шерстобитова, а он не умел ничего из мужских ремесел. Попивая кофей, мог протрепаться целый вечер, пока нож станет хоть немного острее.
   Две клавиши упорно фальшивили... Вот еще настройщика пора приглашать... А нужно ли это женщине, докатившейся до мыслей о самоубийстве.
   По квартире все настойчивее распространялся запах паленой шерсти. Заскулил под дверью Тотька. Полина выглянула на лестничную площадку. Тотька отчаянно зализывал рыжую подпалину на боку. Так и есть. Опять этот маленький живодер с последнего этажа экспериментировал на доверчивом Тотьке со спичками.
   Тотька виновато повизгивал. Вот еще один страдалец. Сквозь буйные лохмы просительно блестели слезящиеся гагатовые глазки. Выращенные собачьими селекционерами космы отравляли жизнь скай-терьера. То чем люди любовались, было псу в тягость. Пес невероятно убедительно страдал от своей породистой красоты, рассчитанной на сентиментальную публику. Красота - это был его пожизненный крест. Это же была живая метла. Тотька невольно подметал тротуары и вынужден был терпеть чуть ли не ежедневные помывки.
   Полина сознавала, что несколько перебарщивает в чистоплотности, но ничего не могла с собой поделать. Это был пунктик самый из самых. Она вынуждена была смирять в себе жалость, слыша скандальные протесты Тотьки, подвергнутого шампуневой экзекуции.
   Никуда не денешься, придется как следует выгулять несчастного, чтобы выветрился противный дух собачьего несчастья...
   И Тришка засобирался на прогулку.
   Полина тщательно осмотрела свой небогатый безвкусный гардероб. Здесь в дубовых недрах особенно убого проглядывало ее равнодушие к себе. Какое тут царит уныние и заброшенность. Ничего модного. Все - вчерашний день. Для мужчин - годится, но женщина-то не проведешь. Пора тотально обновлять гардероб.
   Заставила себя выбрать лучшее, но не броское. Джинсы, голубые лакированные босоножки, шифоновую в акварельных разводах распашонку.
   Август догуливал последние денечки. Только календарь еще грезил летом. В грязной черной листве берез еще вчера проявились первые рыжие пряди.
   Тришка проводил их до последнего подъезда, забрался под машину и смотрел вслед, пока Полина мужчина Тотькой не пересекли дворовый скверик. Кот благоразумно ограничивал свои интересы пространством двора. Здесь наперечет были известны все возможные опасности и неудобства. Никаких неожиданностей... Это помогало ему неизменно сохранять невозмутимость, которой он с лихвой набрался у своей хозяйки.
   Непонятное душевное смятение делало нынче для Полины невыносимо тесными и стены квартиры и вытоптанный сквер стесненный разномастными домами. Смятение выталкивало ее из привычного мирка прошлой жизни, а Госпожа Привычка бесцеремонно тянула обратно. Уж, не признак ли это того, что она готовится отменить слишком хлопотную, как, оказывается, казнь негодяя.
   То, в чем она прежде черпала уверенность в благополучии своего существования, теперь не справлялись с обязанностями привносить в ее одинокий быт уверенность в завтрашний день. Всего одна тарелка, одна чашка и одна кастрюлька грязной посуды за день, мизерная стирка раз в месяц, ежедневно повторяемый путь на работу и с работы, такое несложное благополучие и нарушить было несложно.
   Смерч перемен последних дней не оставлял надежды, что завтра все наладится и нетребовательная, спокойная жизнь ее вернется в свое обычное русло. Но Госпожа Привычка уверяла в обратном и убеждала не поддаваться нововведениям. Так что приходилось отбиваться и от новой душевной тревоги и от Госпожи Привычки.
  
   ГЛАВА 20 ГРЕХ БЕЗДЕТНОСТИ
  
   В воскресенье Полина повезла Тотьку в Измайловский парк. Под столетними липами было слишком тихо. Тишина томила сердце. Все не слава богу...
   Когда-то ей легко думалось на прогулках с Тотькой, но сейчас прогулка лишь увеличивала ощущение неприкаянности. Она ушла от мира людей, но к себе не пришла. Вот в этом привычки не было. Волны новых осточертевших переживаний, сомкнулись за последние недели в круг. Они, как бешеные, все повторяли и повторяли свой бесконечный бег вокруг своей оси. Сегодня они сорвались с орбиты и окончательно разрушали Привычку к обломовскому образу жизни. Волны били, трепали ее как хотели. Разве это жизнь?
   Да наступавшие перемены это вовсе и не новая жизнь. Они только привлекали по-новому. Как привлекает новая покраска старого здания. Никогда еще жизнь с ее страстями не достигала тех глубин натуры Каравайниковой, где таятся по-настоящему серьезные чувства. Где впечатления из благодушного созерцания преображаются в нечто более горячее - в чувства настоящей любви, в чувства настоящего горя, настоящей ненависти... Все страсти жизни теперь стремилась пройти сквозь нее, не как свет проходит прозрачное стекло, но зацепиться за что-нибудь, и поселиться надолго, если не навсегда.
  
   Полина остановила такси и направилась в центр. На Тверском бульваре воздух звенел от детских голосов. Глухой напор шума машин, суетливо обтекавших бульвар со всех сторон, и тот уступал резвому звону малышни. Песика то и дело окружали восхищенные ребятишки. Каждый норовил взять на руки и потискать красивую добродушную собачку. Потом принесли сразу два фотоаппарата. Тотька был не прочь попозировать перед фотоаппаратом на чужих руках, но молниеносный блеск фотовспышек действовал ему на нервы. Тотька с терпеливым упреком оглядывался на Полину и мученически повизгивал. Не без труда отбила Полина Тотьку у детей. Тотька спрятался под лавку и принялся вылизывать подпаленный живодером бок. Вот еще ветеринару нужно показаться.
   Да, она чувствовала, что Судьба выделила ей в этом мире место необычное. Полина чувствовала себя едва ли не космическим пришельцем. В каком-то смысле, - видением, призраком в женском обличье. Здесь и не здесь. Судьба слишком долго скрывала от нее тайну ее предназначения в окружающей жизни. Смысл ее жизни был от нее скрыт с какой-то запредельной целью. С какой целью? Не мученицу же лепили из нее в небесной гончарной мастерской. А если мученицу, то за какие прегрешения или за какие такие особые подвиги, и на каком поприще? А вдруг я просто гончарный брак Всевышнего лепилы, бремя, от которого и пользы нет и выкинуть жалко? Лишняя в коллекции нормальных людей?
   Господи, какая муть! Какая дрянь лезет в башку!
   Бездомная дворняга, озабоченно пробегавшая редкими, плохо выметенными кусточками, резко изменила свои бродяжьи планы, и сунула побитую, в запекшихся струпьях голову под лавку, к Тотькиному хвосту.
   Тотька еще крепче поджал свой роскошный хвост и приветствовал шалопая извиняющимся всхлипыванием. Они попыхтели, обнюхали друг дружке морды и дворняга, поделившись блохами, отправилась по своим делам...
   Тотька, беспомощно оглядываясь, было затрусил из вежливости следом за новым знакомцем. Полина осуждающе покачала головой, и Тотька вернулся в тень лавки. Всеобщее обожание так утомило Тотьку, что притупило собачью обязательность при соблюдении неписаных песьих законов вежливости.
   "Тотька тоже нелюбопытен, как и его хозяйка" - взгрустнула ни с того, ни с сего Полина.
   - Может быть, я не дозрела принять обычную участь божьей твари женского пола? Что скажешь, дружочек? - Наклонилась Полина к любимцу.
   Тотька потешно наморщил лоб, будто силился проникнуть в смысл хозяйкиных слов.
   - А я думаю, что на моем примере Всевышний демонстрирует, мол, человек может полноценно существовать и без сексуальных заморочек. Я же хоть и равнодушна к мужчинам, но не шарахаюсь от них, и они меня воспринимают как равноправного коллегу. Мужчины, пожалуй, меня больше уважают, чем других наших женщин. Со мной они не боятся откровенничать, даже на пикантные темы. Радоваться этому надо или в этом есть нечто оскорбительное?
   Каравайникова запустила пальцы в светло-каштановые шелковистые пряди, лоснившиеся на холке Тотьки под лучами заходящего солнца. Тотька вылез из-под лавки, положил кудлатую головёшку Полине на колени и томно вздохнул. Ему не хотелось ввязываться в рассуждения хозяйки. Но и не выразить хотя бы дежурного сочувствия позволить себе Тотька не мог...
   "Нет, не случайно жизнь пошла наперекосяк еще в раннем девичестве. Судьба, куда-то метила, исподволь подталкивая отказаться от нормальной семейной жизни, увлеченной сексуальными игрищами по ночам более чем духовным совершенствованием. Судьба целенаправленно готовила из меня непорочную Невесту Господа? Тогда почему не разразилась кара небесная насильнику, когда осквернили божью Невесту? Уж, не в монастырь ли мне готовилась участь? А я нарушаю волю богов, не верую, не обиваю порога церкви, да и богохульствую нередко. Крещена во младенчестве и с тех пор ни разу не опустилась на колени перед святым распятием"...
   "Да нет, я не чувствую себя монашкой... Не быть мне затворницей. Себе на уме через чур... Не от большого ума отказывают себе монахини в мирских радостях. Кощунство, воще-то, считать бедняжек в черных рясах недалекими. Знать, за это и нравственные терзания посланы мне"?
   "Душа, а ты почему молчишь"?..
   "Не довольна мной моя молчальница. Что с дурной бабы возьмешь... Не призывает исповедаться перед небесами в грехах ненормальной жизни без любви, без семьи, без детей. Бесполезно коптить мне мозги. Я хорошо знаю цену себе".
   " Да уж... Грех если и есть на мне, так лишь один - грех бездетности. Но я не чувствую на себе вины. Куда смотрела природа, главный мой воспитатель и руководитель, почему не надавила на нужные желёзки и органы, когда я стала еще в юности уклоняться от женских обязанностей перед женской Долей"?
   Тотька зарычал, но без энтузиазма. Ради проформы. Полина вскинула голову. Молодая цыганка в старушечьей юбке до пят протягивала набор разноцветных патрончиков губной помады...
   - Купи красавица, твой мужчина крепче любить будет...
   Нет, посидеть спокойно тут не дадут. Тотька сообразил, что пора вступиться за свою хозяйку, залаял звонко, скандально. Он долго оглядывался на пеструю молодицу, и все добавлял в ее адрес какую-то поносную чепуху.
   "Безалаберный у меня кавалер. - Недовольно подумала Полина про Тотьку. - Как и я сама".
   Закрыла Полина быстро отсыревающие очи, уткнулась в ладони и плечи ее дрогнули.
   "Вот еще новости. Чуть что - в слезы"...
   "Вообще-то, и я не умею быть искренней перед кем-нибудь кроме себя самой. Даже перед Создателем. Потому и не испытываю потребности покаяться в своей окаянной судьбе, что боюсь сфальшивить"...
   " Вообще-то, я, так мне видится, больше всего обижена своей матушкой-природой в потребностях. Слишком скромны мои желания в этом мире. Слишком мало у меня прихотей и капризов, количество которых отличают настоящую женщину от ненастоящей. Скромная женщина презираема бабами, - сбивает цену на бабские "достоинства". За это и терплю участь урода? Нет, не уродка с лица, просто не уродилась девка и все тут"...
   "Господи, а если, вдруг, забеременею от маньяка? Смотри, принесу тебе в подоле какого-нибудь выродка... Небось, заставишь больше жизни любить своего кровного ублюдка. Плоховато, понимаешь ли, ты смотришь за своими баранами на земле. Душенька-то, твоя главнейшая надзирательница, вон не очень-то разоряется, отступилась от меня, непутной... Надулась и помалкивает"...
   "Господи, понимаю - на все твоя воля... Да вот не совладал ты, господи, с моим разумом, если не даешь до сих пор смирения перед несправедливой ко мне природой... Если она не в силах укротить похоть маньяка, то не попрекай гордыней моего разума... Ты не наделил свою овцу утешительным даром смирения и вот я сама, как умею, вынуждена искать утешения. Хотя бы через кровопролитие. Ведь я на полном серьезе буду искать, и убивать негодяя. Хлопотное это дело, не по нутру мне, но есть вещи посильнее моей лени"...
   Приволоклись две бабули в панамках. Заставили лавку хозяйскими сумками и затараторили о дороговизне на Центральном рынке.
   "Обиженной я себя чувствую, Господи, но несчастной - нет. - Уверенно заявила Полина своему виденческому собеседнику, ни слова не пожелавшему произнести. - По твоему я такая дура, что не понимаю в чем наше земное счастье? Даже расхожей бабской иллюзии о счастье не понимаю? И тебя не понимаю, Господи! Как же тогда я жила и жива до сих пор? А если бы знала, что такое бабское счастье, то и не жила бы после нанесенного негодяем оскорбления"...
   Болтавшие рядом бабули затихли, стали присматриваться к Полине. Называется погуляли. Подхватила Полина Тотьку на руки, зашагала широким мужским шагом прочь из сквера.
   - А если не мудрить, - мой дорогой Д^Артаньян, - прошептала Полина хлюпающим голосом на ухо довольного пса, - если быть попроще, то придется признать: уготована была мне Судьбой самая заурядная бабская доля. Да я строптивой оказалась. И было бы у меня все как у всех, - с пеленками, истериками от безденежья, с вонючим неблагодарным мужиком. Бы да кабы! Да только я ловко увильнула от такого, извините меня, счастья.
  
   ГЛАВА 21 ПРОГРОХОТАЛА АВТОМАТНАЯ ОЧЕРЕДЬ
  
   Полина перенесла Тотьку через Пушкинскую площадь. На Страстном бульваре детей было не видно. Тотька, вывалив язык до земли, печально тащился сзади. Пасмурно, солнце затянула сизая дымка, духота - спасу нет.
   На задах заброшенной забегаловки кучковались бомжи. Мужчины и женщины. Пара на пару. Женщина помоложе, одутловатая и рыжая, расчесывала короткие редкие волосы, любуясь своим отражением в стеклянной стене. Она то и дело кокетливо вскидывала голову, поворачивала к стеклу то одну ошпаренную солнцем щеку, то другую... И хрипло смеялась, довольное отражением в пыльном стекле.
   Женщину постарше, бывшую жгучую брюнетку, мужики не спеша, раздевали. Дама легкого поведения, разметалась на загаженной земле, готовая утолить любую человеческую печаль. Кавалерам лень было расстегнуть линялую кофтенку, они задрали ее до подбородка алкоголички.
   Одна опустошенная грудь, закопченная городской копотью, вывалилась из розового драного лифчика и растеклась по животу. Другую все никак не мог выпустить на свободу бомж ростом повыше. Другой кавалер без определенного места жительства совал в болявый рот любвеобильной старухи дымящийся окурок... Он что-то гнусаво напевал, широко раззявливая редкозубую пасть отчаянного гуляки...
   Тотька, поджав фост, обежал веселую компашку стороной. Полина не последовала, как обычно, примеру щепетильного пса. Замедлив шаг, она во все глаза рассматривала женщин. Мужчины не заинтересовали ее и на этот раз.
   Бомжи были упиты до предела. Видимо, заезжие, непуганые. Сцена была грустная и нелепая. Но Полина многое черпала в этой нелепице. И здесь жизнь не упустила случая уязвить ее.
   Она давно поняла, что обделена чувственностью, притерпелась к своему изъяну, приучила себя не находить в этом повода для обиды. Но сейчас к ее обидам добавилась еще одна. Эти вольные тетки были нормальны, совершенно естественны в своих желаниях. Они настолько уверенно пользовались правом распоряжаться своим телом по своей воле, что даже в полном одурении испытывали потребность в мужчине.
   Может быть, это были всего лишь отголоски былой полнокровной потребности, но это были живые отголоски, и женщина оставалась женщиной, не смотря ни на какие удары судьбы. Чего не могла сказать о себе Полина. Сексуальностью до предела использованные путаны были наделены природой так щедро, так щедро! До обиды щедро! Эти твари словно издевались над старой девой. Живучестью своей похоти грязные твари, доказывая чистенькой целке, что она не живет, что она прозябает под маской женщины...
   - Эй, женщина, ты чо зыришь!? Иди к нам! - Позвала Полину рыжая потаскуха, уперев багровые шелушащиеся руки в бока.
   "Невозможно в один день вывернуть свою жизнь шиворот на выворот. Не нарушит ли крутой поворот устои ее души и совести? Почему, задумываясь о новой жизни, я постоянно обращаюсь к своей совести, словно с ее стороны ожидаю непонимания и упрека. При чем тут совесть? Почему я, по большому счету, стыжусь наступивших перемен? Ведь я порядочная женщина, я ни в чем не виновата". - Подумала Каравайникова, ускоряя шаг.
   " Что ж это такое!? Бомжихи выглядят вполне довольными. Им хорошо, потому что им важен не стыд, а удовольствие. А я готова отказаться от чего угодно, если почувствую стыд. Получается, - я обкрадывала себя. Вот дура, столько приятного прошло мимо меня. Да я нескладеха. Настоящая женщина умеет извлекать если не радость, то хотя бы маленькую приятность из любого житейского пустяка. Похвалил мужик щи, - и баба счастлива. Хлопнул по заднице, проходя мимо - и женщина снова счастлива, значит любит.
   А я бегала за приятным ощущением по театрам, по выставкам. Вычитывала свое счастье в умных книгах. Но книги научили только обманывать себя, учили обходиться без счастья, потому что они выдуманы. Если бы в этих лукавых книгах писали правду о женском счастье - пропала бы их иллюзорная красота, их противно было бы читать".
   " И я научилась прятаться от своей земной судьбы в грезах воображения. Я лакомилась суррогатами книжных чувств, искусственной нежностью переживаний. Умилялась на "правильную" любовь персонажей, разыгранную по всем гипнотическим канонам романтики. Я была счастлива, когда меня гипнотизировали умело, со вкусом. Я ждала эстетического удовольствия от игры фигляров в чужую жизнь, а нормальные женщины извлекали радость из своей собственной жизни. И не очень задумывались насколько эстетичны подробности половых контактов мужчины и женщины. Даже путаны самого низкого пошиба только что дали мне понять, что я пользовалась эрзацами удовольствий. А я считаю их извращенцами, предавшими святое таинство любви. Да нет, это я извращенка, если предпочитаю слащавые выжимки писательского ума "натуральным, естественным телесным удовольствиям" данным человеку от Бога".
   " А женское счастье деторождения? Странно, я не хочу рожать, но ребенка иметь, вроде, не против. Но как все это хлопотно... Боже мой, если бы не племянница, не ее младенческая аура, я бы вовсе засохла на корню своего эгоизма. И в этом все мои заморочки. Нельзя жить, как живут нормальные женщины, и любить только себя, свой высокомерный покой, свою грозную независимость".
  
   На Цветном бульваре Тотька познакомился с бело-кремовой болонкой, повязанной муаровым бантом, профессионально подстриженной и кичливой. Красотка достаточно долго игнорировала Тотьку, демоном вившегося вокруг нее. Паршивец преобразился. Куда девалась его томная пресыщенность любимца публика. Боже! Д-Артаньян фонтанировал обожанием и самоуничижительным восхищением достоинствами расфуфыренной сучки... Нет каков прохвост!
   - Здравствуйте, женщина.
   К Полине подсела одышливая хозяйка болонки.
   - Здравствуйте. - Откликнулась без радушия Каравайникова. - Славная у вас девочка.
   - Выставочный экземпляр. Призерша. Не проходит выставки, чтобы мы не получили одну или две медали.
   - Да что вы говорите, - Полина сделала удивленные глазки.
   Сердце приятно ойкнуло. Тонкая насмешливая лесть - получилась!
   - В том-то все и дело. Мы имеем четырнадцать наград за экстерьер. У нас знаменитая родословная. Наши предки выступали в театре зверей имени Дурова. Нас фотографируют для открыток и на обложки журналов. Нас знают в Англии и Швеции. Так что, поймите нас правильно, возьмите, пожалуйста, вашего кобелька на поводок.
   - Да? - Ласково улыбнулась Полина, задетая похвальбой матерой собашницы. - Может быть, посадить нас на цепь?
   - Нет, что вы, достаточно взять кобелька на поводок.
   Собашница не поняла юмора Полины. Тем для нее хуже
   - Мы не приучены к поводку, любезная. Мы обожаем свободу, и друзей выбираем по симпатии, а не по родословной.
   - Это ваши проблемы, дорогая. Мы же должны постоянно заботиться о чистоте кровей нашего помета, а ваш красавец беззастенчиво склоняет нашу девочку к кровосмесительному адюльтеру. Кстати, вам сделали прививки? Когда?
   Собашница все еще не чувствовала подвоха, настолько была самодовольна.
   - Да что вы беспокоитесь, дорогая. Нас никакая хвороба не берет. У Тотьки чисто платоническое обожание. Он галантный кавалер, а истинная галантность обязывает оказывать любезность всем дамам, независимо от их родовитости. Не надейтесь, нас не так просто склонить к прелюбодеянию.
   - Не говорите, женщина, чепухи. Я-то знаю этих кобелей. Какая безответственность! Они готовы, не задумываясь, покрыть первую встречную псину. А что будет с пометом их не интересует. Мне приходится топить щенят, если случается брак. Я не могу этого допустить. Мы все предусмотрели. У Нонны начинается течка, она правильно подготовлена и у нее уже есть чистопородный жених. Медалист, со столетней английской родословной... А у вас сколько медалей?...
   Полина оскорбилась за своего простофилю...
   - Двадцать семь, - с вызовом соврала Полина и покровительственно улыбнулась слишком заносчивой собачнице.
   - И документы оформлены по международным стандартам? - Подозрительно прищурилась меркантильная зануда.
   - Мой дуралей ведет свою родословную от любимого пса аж самого Александра Дюма, сочинителя всемирно-известных романов!
   - Врете вы все. Не было у Дюма своей псарни.
   Хозяйка знатной девочки вскочила со скамьи, раздраженно покликала Нонну. Где там! Нонна уже вошла во вкус, и чхать хотела на племенные условности. Она увела кобеля за огромный зеленый ящик для мусора, и Тотька не растерялся. Болонка исчезла в его лохматых объятьях. Качество запланированного на продажу помета было испорчено на корню.
   Что тут началось!
   Честолюбивая собашница взвыла трубным голосом, как раненая корова. Каравайникова всплеснула руками, захохотала. Сердце Полины наполнялось гордостью за своего пострела, продемонстрировавшего высочайший кобелиный класс. Знай наших...
   По-ковбойски размахивая поводком как арканом, торговка бросилась к обалдевшим от страсти любовникам. Она угрожала и проклинала. Но Тотька топтал ветреную сучку, пока не получил поводком вдоль хребта. Удар поводка что-то нарушил в процессе собачьего спаривания. Произошла роковая сцепка, и парочка не смогла разбежаться. Тотька метнулся в сторону и поволок сучку за собой.
   - Негодяй! Ублюдок паршивый! - хлестала собачница Тотьку. Любовника рвались в разные стороны. Поводок полосовал пса вдоль и поперек.
   Нона скандально взвизгивала, призывая всех святых в свидетели: Не виновата я! Тотька, лишенный маневра, жалобно скулил под ударами. Рыдающая собашница готова была разорвать удачливого пса на части.
   - Но, но! Попрошу без рук! - Поспешила Каравайникова на помощь любимчику.
   Каравайникова перестала хохотать, схватила собашницу за руки. Тетка ударила ее в низ живота. Полина ответила звонкой пощечиной. Ладошка ее испачкалась чем-то слизистым... Полина отскочила и замахнулась сумочкой. До чего же она была сейчас свирепой! Действительно она способна убить человека...
   - Вот тебе, гадина!
   Сумочка раскрылась, и на землю вывалилось все ее содержимое.
   Тетка наступила каблуком на пудреницу. Послышался жалкий треск... По очереди уничтожению подверглись последовательно патрон губной помады, коробочка с тенями, футляр с карандашом для бровей, прославленный голливудский Макс-фактор для ресниц. Правда, погибли эти изысканные вещицы с более скромным звуковым эффектом.
   Полина опомнилась и снова захохотала.
   Собачки расцепились, наконец, и брызнули в разные стороны. Торговка бегала вокруг смеющейся Полины, не рискуя более прикасаться к этой бешеной нахалке. Мат собашницы был отборным. Полина, вращая сумочку над головой как палицу, стала наступать и тетка, виляя толстым задом, побежала...
   А Тотька пропал. Полина, срывающимся голосом стала звать Тотьку. И собашница затрубила, вслед обретшей свободу чемпионке. Галопом шарахалась сабашница по скверу, взывая к нравственности блудливой девочки, со звонким торжествующим лаем носившейся по аллее.
   Толпа перед входом на центральный рынок вдруг заволновалась и бросилась врассыпную. Проезд перед Цирком закупорил автобус. Из него выкатилось с десяток пятнистых спецназовцев в черных масках. Они окружили две белые иномарки, нагло выбросившиеся на тротуар перед подъездом Цирка. Бойцы наставили автоматы и стали срывающимися голосами орать.
   - Вылазь, черная сволочь!... Ложись! Грабли на затылок!...
   Прогрохотала автоматная очередь. Завыли женщины...
   Владелица Ноны метнулась поближе к центру криминальных событий. Она распласталась на решетке сквера, в приступе любопытства забыв о своей Нонне.
   Надо было бежать прочь, со всех ног удирать от шальной пули. Но не бросать же Тотьку... Полина охрипла. Тотька улепетывал в сторону моста, в самую гущу осатаневших машин. Там мигом образовалась грандиозная пробка. В растерянности бросила Полина взгляд вдоль сквера, мысленно прощаясь со своим любимчиком навсегда...
   Это был удар ниже пояса. Полина не слышала выстрелов, ее не пугал более рев толпы, сметающей все на своем пути к спасению. Ноги оцепенели. Она опустилась на скамейку. Закрыла лицо ладонями.
   Пробегавший мимо парень, грубо ухватил ее за руку и, ни слова не говоря, потащил было прочь из сквера. Полина возмутилась и вырвала руку.
   - Трус! - Запальчиво выкрикнула она в отчаянии.
   - Дура! - Ответил обиженный спасатель.
   Каравайникова погрозила вслед убегающему сумочкой, и... возле зеленого ящика для мусора увидела Тотьку, снова сгорбившегося над Нонной, замершей в блаженном оцепенении.
   Не нашла Полина в себе сил, прервать вороватый роман самозабвенно увлеченного Тотьки. Будь что будет... Она легла на скамейку ничком, и накрыла голову сумочкой.
  
   ГЛАВА 22 БОЛЬШОЙ И ЧЕРНЫЙ ИЗ ЯЩИКА С МУСОРОМ
  
   Снова зарокотали гулкие выстрелы. Сначала одиночные, затем очередями. Полина пыталась рассмотреть что-нибудь сквозь щели между брусками скамейки. Ничего не увидела...
   Вдруг послышался неровный топот бегущего человека. Совсем рядом. Хромой, длинный кавказец в красных шароварах и кожаной куртке, перебежал улицу, неуклюже перевалился через чугунную ограду и побежал в сторону Садового кольца.
   Вот бандит отшвырнул ногой любившихся Тотьку и Нонну, присел за мусорным ящиком и стал что-то вырывать из кармана, что из кармана выходить не хотело. Вырвал это "что-то" с карманом и выкинул в мусорный ящик.
   Над головой Полины просвистели пули, потом разразилась длинная, оглушительная автоматная очередь. Непонятная сила подбросила болонку вверх... Тотька упал на бок... Глаза Полины закатились под лоб... Навалился тягостный мрак... "Это", все-таки, случилось.
   Это был обморок. Первый в жизни Полины настоящий обморок. Очнулась она от удушливого запаха нашатырного спирта. Низкорослый спецназовец тыкал ей в ноздри тампоном. Полина вяло пошевелилась и с трудом села на скамейке.
   - Женщина жива и не ранена, - доложил санитар по мобильному телефону и убежал к автобусу.
   - Женщина, быстро уходите отсюда, - крикнул долговязый пятнистый автоматчик в черной маске с прорезями для глаз, стоявший рядом за оградой.
   Он выдернул из маленького автомата пустой магазин, вставил другой и стал целиться.
   Полина едва поняла, о чем кричал автоматчик. Она оглохла и, тем не менее, ожидая новой порции выстрелов над самой головой, зажала руками уши. Теперь она совсем ничего не слышала, но отчетливо видела сидящего перед нею Тотьку с высунутым из пасти, дрожащим языком. Он дрожал и повизгивал, умоляя взять его на руки.
   Нона, беленьким лоскутком валялась в луже крови возле мусорного ящика. Рядом, прижав руки к животу, скорчился в позе зародыша кавказец в красных шароварах. Он выкрикивал проклятья на гортанном языке. Он пытался ползти в кусты, отталкиваясь одними ногами. Бесполезные усилия. Он лишь крутился на месте, совершенно открытый для долговязого спецназовца. А тот не спешил. Долговязый закуривал, не сводя остекленевшего взгляда с умирающего. Пальцы его не дрожали. Огонек зажигалки вспыхнул сразу. Он сразу же придавил огромным ботинком руку раненого, едва она сделала движение в запазуху.
   - Лежать! Козел! - Рявкнул автоматчик повелительно.
   У долговязого все получалось сразу.
   Он отвернулся, словно, собирался уйти и вдруг с пол-оборота размахнулся ногой и ударил тяжелым армейским ботинком кавказца в подбородок.
   Полина явственно слышала, как что-то чавкнуло, хрястнули, ломаясь, кости.
   - Зубы тебе больше не пригодятся, - деловито произнес спецназовец, оглянулся на автобус и быстро передернул затвор автомата.
   Из автобуса спецназа прозвучала резкая команда, усиленная портативным мегафоном.
   - Савчеко! Не стрелять. Я все вижу! Брать живьем эту сволоту!
   И тут со стороны кинотеатра загрохотали частые выстрелы. Автоматчик послал командира на три буквы, присел за скамейкой, упираясь в спинку ее локтями... Полина видели, как красные фонтанчики битого кирпича пробежали у самых ее ног.
   - Женщина! На землю! - Гаркнул долговязый и за ногу стащил Полину под скамейку.
   Он зажал сигарету в уголке рта и делал частые затяжки, выпуская едкий дым, а лицо Полины. Они лежали бок о бок, но Полину солдат, словно, не замечал. Он, прищурясь, следил за копошившимся на дорожке кавказцем в красных штанах. Что-то ему явно не нравилось. Он морщил лоб, он что-то соображал. Очень для него важное.
   Рука бандита медленно потянулась в за пазуху. И он решился.
   - Ты сам напросился. - Негромко произнес свое решение долговязый.
   Он выстрелил короткую очередь.
   Плечи Полины заходили ходуном. Дыхание перехватило. Она зажмурилась, собралась завизжать, но голосовые связки присохли к гортани.
   Бандит задергался, принимая грудью пули, но руку успел из запазухи вытащить... Ладонь разжалась, из нее выкатилось что-то яйцевидное, с рубчатой поверхностью.
   - Ах, падаль! - Выдохнул, замирая, долговязый спецназовец. - Кранты!
   Голос спецназовца был испуганным. Он накрыл голову автоматом. В животе его урчало.
   Подбежал Тотька и стал лизать Полине ухо...
   Граната продолжала лежать перед бандитом. Рыча в агонии, он тянулся к гранате. Вот до гранаты осталось сантиметров двадцать... Тело раненого вытягивалось в направлении гранаты словно резиновое. Между дрожащими пальцами и гранатой осталось всего ничего... Сантиметров десять... Пять сантиметров... Пальцы коснулись гранаты...
   Не повезло бандиту. От прикосновения дрожащих пальцев, граната откатилась от его руки...
   - Чеку нужно выдернуть... - Прошипел долговязый свой дьявольский совет.
   Нервы спецназовца не выдержали, он сделал одиночный прицельный выстрел...
   Последняя пуля попала бандиту в голову. Она срезала затылок, обнажив белую кашу перемешанных с кровью мозгов, и воткнулась в деревянную стенку мусорного ящика.
   Спецназовец, пригнувшись, широкими прыжками подскочил к трупу бандита, носком ботинка осторожно откатил гранату в сторону... Что-то сказал по рации и стал обыскивать труп...
   "Растяпа, - как-то легко подумала Полина, - раньше нужно было обыскивать бандита".
   Легко подумала Каравайникова и пришла в себя. Она села на скамейку, взяла на руки Тотьку прикрыла его сумочкой. Она отбоялась. Клин страха вышибло клином еще большего страха.
   - Что это? Я такая смелая? Или очумела и просто ничего не чувствую? - Спросила себя Каравайникова. - Пожалуй, я не почувствую и пулю, если бы та сейчас вонзилась в меня. Вот как становятся смельчаками... А потом героями... В этом есть что-то ненормальное. Все-таки, трусость более естественное состояние...
   Снова появился пятнистый санитар. За ним бежали двое в белых халатах... Эти были с носилками. Они подобрали под оградой рыдающую собашницу, стали взваливать на носилки, но тучная собашница брыкалась. Хозяйка Ноны не хотела, чтобы ее уносили в автомашину скорой помощи одну, без любимицы. Собашница требовала, чтобы ей принесли труп болонки.
   С асфальта, заученно закладывая на затылок руки, стали подниматься шоколадные юноши. Им сковали руки наручниками за спиной и, опасливо подталкивая дулами автоматов, погнали к зеленому фургону с маленькими зарешеченными окошками.
   Стало так тихо, что различался звон крови под черепом. Но на этом бойня не закончилась.
   За спиной спецназовцев, окруживших пленников, приоткрылась дверца Жигулей. Ужом выполз еще один шоколадный южанин и на четвереньках стал удаляться в сторону кинотеатра, прикрываясь припаркованными машинами...
   О! Вот он красиво взметнулся на ноги, полоснул из игрушечного автоматика длинной очередью по спинам бойцов спецназа и вскочил на ходу в разворачивавшуюся черную Волгу.
   Бойцы посыпались на землю. Арестованные бандиты скачками помчались брызгами в разные стороны. Разгоряченные спецназовцы без предупреждения открыли огонь на поражение по убегающим пленникам. Двое были срезаны пулями, не сделав с пяти скачков. Вслед за двумя другими кинологи спустили овчарок и те с разгона, ударом корпуса в спину, завалили бандитов и стали врать их клыками.
   Так лихо начавшийся побег не состоялся.
   И черная Волжанка далеко не ушла. Вслед ей, из-под спецназовского автобуса потянулись розовые струйки огня. Стреляли сразу четыре ствола.
   Волга метнулась в одну сторону, в другую, круто повернула влево и врезалась в ограду сквера. Открылась передняя дверь, из нее попытался вылезти седой водитель, тоже кавказец. Полине хорошо было видно, как пули рвали на спине старика зеленый кашемировый пиджак.
   Спецназовцы поливали Волгу свинцом до тех пор, пока она не вспыхнула.
   Все?
   Нет, и это не все. Второй бандит из Волги, превращенной пулями в решето, оказался на редкость живучим. Едва прекратили стрельбу спецназовские стрелки, шоколадный автоматчик выскочил из горящей машины. Голова его дымилась. Он набросил на голову куртку и, петляя, побежал в сторону Бульварного кольца.
   Бойцы почему-то более не стреляли. Автобус спецназа зарычал коробкой скоростей и рванулся следом за бандитом. Тот бежал все медленнее. Автобус быстро настигал бандита...
   Когда до бегущего оставалось метра два, бандит схватился за грудь, упал на колени, потом покатился на асфальту в сторону... Автобус экстренно затормозил, его занесло и задние, сдвоенные колеса слегка подпрыгнули, сплющивая курчавую голову отчаянного парня.
   Все, наконец-то?
   Теперь все.
   Полина поднялась со скамейки. Очумело осмотрела место побоища. Автобус с бойцами укатил. Санитарка увезла трупы бандитов. Пожарники в два ствола мигом погасили горящую Волгу. Спецавтобуксировщик вздернул ее за передок себе на плечи и укатил. Гаишники сняли оцепление, - по улице двинулся транспорт.
   И все забылось.
   Это был сон. Кровавая битва кавказской банды со спецназовцами в центре Москвы, перед Цирком, перед Центральным рынком, где народ валит валом!? Нет, нет, это невозможно!
  
   Смелость как быстро пришла, так же быстро и улетучивалась. На смену смелости пришла тупая головная боль.
   "Грубиян этот долговязый. - Поморщилась Полина, ощупывая левый висок. - Падая на землю, я, кажется, ушибла голову".
   Каравайникова, пошатываясь, направилась к убитой болонке. Бедняжку должно похоронить. Маленькая лужица ее крови слилась с большой лужей бандитской крови. Двумя пальчиками взяла Полина белоснежный трупик за муаровый бант и бросила в мусорный ящик. Очень ей хотелось подтереть лужу крови, такую неуместную в красоте сквера, но чем? Она заглянула в ящик...
   О, Боже! "Он" был черный и большой. Сразу видно - настоящий... Но очень тяжелый даже по виду. На длинной рукоятке - щечка рубчатая под цвет дерева. Как новенький. Если бы не раскалывалась от боли голова, Полина удивилась бы, поостереглась находки и прошла мимо. А так, - просто завернула находку в шелковый платок и втиснула в сумочку. "Он" едва-едва уместился в дамской сумочке.
   Грохот выстрелов, лужи крови, рычание овчарок, - проза боя была непосильна мирному женскому рассудку. Сознание Полины было подавлено не столько пережитым страхом, сколько пережитым приступом смелости. Бог весть, что могла бы она натворить в эти минуты героической очумелости.
   Не удивительно, что на какое-то время смелость отключила древние, просыпающиеся в экстремальных условиях инстинкты самосохранения. Иначе, зачем бы она припрятала в сумочке такую опасную вещь, выброшенную перед смертью бандитом. И это инстинктивное движение, спровоцировала накатившая смелость. Её в два счета очаровал магической притягательной силой, попавшееся на глаза боевое оружие.
   Все произошло так быстро... Едва за пистолетом защелкнулся замок сумочки, последние остатки смелости, ничем не отличимые от безрассудства, сгинула как наваждение. Нужно быстро уносить находку... Но Тотька отказывался уходить. Тотька жался к ногам Полины, его колотила дрожь. Он жалобно повизгивал. На морде пса запеклась кровь.
   "Господи, царица небесная! Да он же ранен! Тотька ранен! Тотька ранен"! - Заревела на весь белый свет в ушах Полины сирена!
   Каравайникова сделала глубокий вдох, собрала нервы в комок и стала ощупывать тельце пса.
   Пуля вырвала у Тотьки кусочек уха. Кровотечение уже прекратилось, на ранке запекся струп крови, и капитальное лечение боевого ранения Тотьки Полина отложила до возвращения домой
   - Вы видели? Вы видели? Как они их! Молодчаги! Распустились чурки! Я бы им...
   Дородная дворничиха с метлой присела рядом и тоже стала заглядывать Тотьке в ухо.
   - Паразиты! Вот зачем ящик издырявили. Чем помешал им ящик? Краски мне никто не даст. - Убивалась дворничиха.
   Полина достала кошелек и отдала дворничихе последние тридцать рублей. А ведь дома кончается кофе.
   - Несите срочно собачку в уголок Дурова, - благодарно посочувствовала дворничиха, - там есть ветеринар, пусть сделает укол, а то собачка со страху ночью выть будет, спать не даст. У нас овчарка чуть не сгорела на даче. Так выла целую неделю. Весь двор загадила поносом.
   Полина взяла Тотьку на руки и по Садово-Сухаревской пошла прочь от места боевого крещения Тотьки... За спиной ворчала дворничиха, метлой размазывая кровавую лужу по дорожке.
   Дрожь впечатлительного песика передалась и Полине.
   "А ведь могли домой и не вернуться", - дошло, наконец-то, до неё.
   Когда возле кинотеатра Форум молодая женщина с разодетой девчушкой спросила, как найти уголок Дурова, Полина, чтобы ответить, не смогла расцепить стиснутые зубы. Она промычала на ходу невразумительное и припустилась, сломя голову, чтобы затеряться в толпе прохожих...
  
   Картинку смертоубийства возле Центрального рынка Полина носила под сердцем весь остаток проклятого дня. Душа ее забеременела все разраставшимся ужасом. Душа съёжилась и безмолвствовала. Оказывается, страх "после того как" куда сильнее...
   Судьба продолжала наваливать на ее плечи испытание за испытанием. Судьба постаралась, как можно гаже извратить ее робкую попытку после наставлений Фаддей Капитоныча собраться с духом и переломить свою ненависть к оскорбившему ее маньяку и всем мужикам подряд. Судьба в лоб, открытым текстом, по хамски тыкала: ты хотела заглянуть в подноготную "нормальной жизни? Так получи ее во всей своей откровенности и по полной программе...
   Но за что так безжалостно мстила Планида? Мало ей, что сделала меня уродом? Мало?
   Находка в мусорном ящике отрезала пути не только к отказу от Возмездия. Не получится и сделка с экстрасенсом. Не снять ему своим колдовством груз порчи с ее плеч, груз хлопотной мести и переложить исполнение Возмездия на плечи Всевышнего. Находка была слишком многозначительна, чтобы не понять намек: "Там", "наверху", где вершатся человеческие судьбы, приняли решение помочь жестоко оскорбленной женщине совершить свое Возмездие. И подложили пистолет в минуту невменяемости, спровоцированной "смелостью. Отныне, она была обречена на убийство.
  
   ГЛАВА 23
  
   Перед рассветом Полина, растворила окно... Прислушалась к дыханию Тотьки. Пес дрых без задних ног и без укола. Приоткрыл один глаз, недовольно зевнул и закрылся лапой.
   Салатовое небо еще не созрело для нового дня. Сверху черно-синее, небо было странным. Как нарисованное на стекле... Как будто солнце своей чередой всходило совсем в другом месте, открывая совсем другой день, в котором ее, Полины Каравайниковой не ожидали... А она пришла, выспавшаяся, бодрая, уверенная в себе, но совершенно прежняя...
   Полина решила не поддаваться воле стечения обстоятельств. Она никому не позволит сотворить из нее покорную зомби-убийцу. Даже Всевышнему и Всемогущему не позволит Полина Георгиевна Каравайникова толкать ее на преступление, противное ее чистому естеству. Если перемены в ее одинокой жизни требуют кровавой жертвы, то пусть не будет никаких перемен! Пусть Всевышний сам разбирается с негодяем.
   Теперь Каравайникова не чувствовала себя обреченной на "справедливое" кровопролитие. Да пусть хоть сто раз шепчет кровожадная Справедливость: ты права, ты права, начав месть - иди до конца! Грязную работу за Всевышнего она, Полина Георгиевна Каравайникова делать не будет! Пусть сам уничтожит выродка!
   Полина уже знала, куда выбросит свою вчерашнюю черную находку. Спецназ продемонстрировал ей, как выглядит в жизни та грязная работа, которую и ее хочет заставить проделать жажда мести, чтобы убить маньяка.
   Боже! Я понимаю код, под который Всевышний зомбирует нас, дураков, чтобы нашими руками сделать его работу. Нас кодируют Жаждой Мести. Чем примитивнее менталитет человека, тем легче его закодировать на кровную месть. Но я не чурка! Я никому не позволю превратить меня в злобного, беспощадного кровника! Слышите!? Никому!
   Полина украдкой взглянула на черное небо и захлопнула окно. Сердце билось как у кролика, выхваченного из клетки для заклания... Кто, кто, а она знала подлинную цену приступам женской храбрости. Второй раз она на мякине не попадется.
   К счастью природа подарила женщине Забывчивость, так что женщина не обязана помнить такие пустяки. Не на ту напали...
   На вторую чашку зерен кофе не хватило. Полина вынесла мусор, скопившийся за два дня в пакете из-под апельсинового сока.
   Позвонила Варвара. Хриплым спросонок голосом поведала только что окончившийся вещий сон. Страшный сон. Мясо видела Варвара во сне, груды мяса. Свежие, красивые окорока лежали и трепетали по всей квартире, на шкафу, на стульях, на подушке.
   - К чему бы это? - Тревожно допытывалась сестра.
   Полина знала к чему был зловещий сон, только он запоздал почему-то на целю ночь. Не стала она огорчать Варвару рассказом о приключении на Цветочном бульваре. Стало совсем грустно.
   Что ж это такое делается!? Даже Белый Маг Фаддей Капитоныч не помог ей своими милосердными заклинаниями. Она проснулась сегодня хоть и бодрой, хоть и самонадеянной, но такой же, как была "до того", равнодушной к себе затхлой старой девой. Не хочется идти на работу, не хочется принимать душ, противно намазываться косметикой. Все противно.
   Даже насильственные изменения, внесенные против ее воли насильником в ее реальное тело, - ничего не изменили в ее внутренним мире. Слишком кратковременным оказалось оживление ее любопытства по отношению к противоположному полу. Ничего сексуального в этом любопытстве не было. Она оставалась " кошкой гуляющей сама по себе". Необыкновенной, ущербной, ненормальной и эта ненормальность порядком ей поднадоела.
   Полина прошла в ванную, заставила себя расчесать волосы. Под мерный шорох металлической массажной щетки лениво ласкавшей тугие кудри, Полина вспомнила: в 11 часов заседание ученого совета. На работу идти придется.
   Всплыло перед глазами круглое, багровое "рыло" директора с толстыми брылами и сильно зауженным жирным лбом. Дядька добрый, но прохвост, каких поискать. Увы, он благоволил, почему-то, к старой деве. Сплетницы шептались: шеф "клеит" "Невесту Бога". Но он не обращал на сплетни внимания и не упускал случая сделать одинокой женщине поблажку. Впрочем, не бескорыстно. Взамен подкидывал срочную, сверхурочную работенку, которую, наверняка, замужняя дама отказалась бы выполнять. Матроны после звонка не задерживались в институте ни минуты. Приходилось укрощать свою патологическую неприязнь к такого типа людям из деревни, к месту и не к месту называющими себя интеллигентами.
   Сразу же вспомнился плакат, красиво набранный стилизованной славянской вязью, с "буквицей" и "ятями". Это была по духу укромная молитва Оптинских старцев. Нет, правда, - шикарно была отпечатать молитва. Особенно умиляли Полину библейские арабески... Произведение смиренного духа было профессионально превращено в ходовое произведение коммерческого искусства.
   Этот рекламный плакат навязчиво был приклеен скотчем на стене за спиной директора. Эта демонстративная вольность была единственной демократической переменой и в помпезном кабинете, и зачерствевших мозгах чинуши, бывшего, да нет, не бывшего, в нутре так и оставшегося большевиком, приверженцем уравниловки. Поместив чуть пониже портрета седого президента, чинуша так и тыкал подчиненным молитвой в нос, так и тыкал, полинявший бюрократ... Как же, - и мы пахали...
   Год как появилась в директорском кабинете Оптинская молитва. Полина придумывала разные поводы для визита в кабинет шефа, чтобы выучить молитву наизусть. Но шеф владел молитвой безраздельно... Этот делец умел присваивать себе чужое. И не только чужие труды, чужие идеи. Вот и молитву присвоил, заставил работать на свой "демократический" имидж.
   Как же начинается молитва? Ах, да!... "Дай мне"... Господи, прости меня такую зловредную за богохульство. За тебя, Господи, обидно. И тут - Дай! Всем Дай, Дай! Ага, вспомнила!
   "Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступающий день. Дай мне всецело отдаться воле твоей святой"...
   В горле запершило от волнения. Чудные слова. Просто и точно до гениальности.
   Жаль, что, дойдя до слова "отдаться воле твоей святой", она обычно чувствовала в сердце некий ропот. Дальше текст был не виден за спиной шефа. То и дело, ворочаясь в кресле, чинуша заслонял тучной спиной текст молитвы ниже этих слов.
   Можно было бы пробраться в кабинет шефа в его отсутствие и спокойно списать текст, можно было бы найти текст и по первоисточникам в библиотеке, но что-то останавливало Полину. Всегда ли нужно потакать любопытству до конца? Молитва могла и закончиться словом "Дай". Нет уж, пусть останется тайной окончание молитвы. Так красивее.
   Полина представила, как трясущиеся энергично мясистые брыла болтливого директора извергают слова молитвы, и стала раздражаться. Воображение не пожалело черных красок для образа "благодетеля". Раздражать начинало все, и приказной тон тупой, невежественной речи верхогляда директора, и призывы к смирению молитвы за его спиной.
   Как только черное видение шефа, втиснувшись в овальное зеркало ванной, открывало слюнявый рот, Полина переставала воспринимать христианский смысл молитвы. Молитва словно совершала предательство, красуясь за спиной беззастенчивого демагога. Может быть, в силу этого предательства молитва неотступно призывала к смирению и кротости, что облегчало шефу миссию управления беспокойным коллективом ученых.
   " Слово "духовность" шеф дискредитировал окончательно. Он ввертывал его через слово своей напыщенной демагогии", - кипела про себя Каравайникова. - Но что он понимает в духовности!? Духовность, - она не в смирении, не в подчинении себя чужой воле, даже если это воля сверхъестественная. Это же ясно, как божий день! Духовность в крепости нравственных, человеческих устоев личности. Помоги себе сам, а не рыскай по обителям, в поисках кому бы всучить свою несостоятельную волю и взамен получить прощение своей ничтожности"...
   " Я - женщина самостоятельная". - Козыряла Полина. - Худо-бедно, но сама построила свою жизнь. Без помощи посюсторонней и помощи сил потусторонних, Не по шаблону. Даже сделала кое-какую карьеру. Защитила кандидатскую диссертацию. На три четверти написала докторскую. И авторитетом пользуюсь среди коллег обоего пола. И не потому пользуюсь, что меня выдвигает "мохнатая" лапа любовника или родича, которую можно использовать себе на благо, если умело льстить мне".
   Полина считала свой крупнейшей заслугой, что пережила пятерых директоров и не счесть промежуточного начальства. А сколько они успели вылить на нее невежества, сколько несправедливости. Да что там говорить! Все было - но выстояла, и не жалуется на жизнь!
   Полина открыла кран холодной воды. Пора было начинать ежедневную утреннюю процедуру закалки. Холодный, а потом горячий душ быстро успокоит, но она не желала успокаиваться, пока не выскажет видению шефа все, все, все!
   "Тут двух мнений быть не может! - Даже в молчании оставалась категоричной Каравайникова. - Выжила - значит, была права, и правильно действовала, отстаивая свои убеждения. Не смотря, что женщина и тоже подвержена приступам скандальной паники. Подвержена, но научилась себя обуздывать, понимаешь ли! А тут мумукают о смирении. Да это же явное, возмутительное посягательство на духовную свободу моей личности"!
   Ох, как хотелось Полине сцепиться с кем-нибудь поумнее Фаддей Капитоновича, и спорить, спорить! И чтобы ее при этом понимали, уважали, хотя она теперь чуть не каждый день меняет свои решения по важнейшему вопросу ее женской гордости. Как курица на яйцах квохчет и не может поставить точку: мстить маньяку за поруганную честь, или проглотить оскорбление, заслониться от стыда трусливым смирением.
  
   Проверив свой кошелек, Полина и вовсе приуныла. Мелочи набралось лишь на пару марципанов к вечернему кофе. А у Тотьки кончились мясные консервы... пришлось слазить в заначку под кровать. Сдвинуть решетку вентиляционной отдушины в углу, достать кожаный мешочек. "Мешечек", как сказала бы старая Никитична, всю жизнь, прожившая у Каравайниковых, нянька, кухарка, горничная в одном лице. "Мешечек" с остатками золотого запаса рода Каравайниковых.
  
   Уже с порога Полину затребовал к себе директор. Он долго юлил вокруг да около и так и не высказал откровенно причину своих маневров. А дело-то всем известное: шеф готовил почву для своего очередного протеже, Касынкина Мишки, сына зам. начальника Мосводоканала. Своим прихвостням он приказал без обиняков: пропеть диссертации Мишки на ученом совете института дифирамбы. Полине шеф приказать не посмел. Он действовал обиняками. Своим журчанием о том, как он ценит, как он уважает принципиальность Каравайниковой, лис директор дал понять, что Полина по состоянию здоровья может сегодня взять отгул. За будущую переработку. Полина уклонилась от предложения, но про себя решила гусей не дразнить сегодня. Отмолчаться на совете. Своих проблем было по горло.
   Всего две строчки молитвы Оптиных старцев, больше Полина за спиной шефа не рассмотрела и сегодня. Не до того было. Она не столько вникала в осторожные намеки шефа, сколько вслушивалась в себя. Сегодня, впервые льстивые маневры старого чинодрала ее не утомляли. Она с удовольствием впитывала неприкрытую лесть. НЕ мозгами, но сердцем впитывала с тихим, слабовольным удовольствием. Так истосковалась она за последнее время по теплым интонациям человеческого голоса, что они обезоружили ее.
   Каравайникова почувствовала не благодарность, что было бы в ее ужасном положении вполне закономерно, она почувствовала безмерную усталость. Молитва за спиной директора, начинавшаяся с дерзкого слова "Дай", более не беспокоила ее самолюбие. Сегодня и двух строчек оптинской молитвы хватило, чтобы без раздражения выслушать очередное известие о задержке зарплаты. Это не трудно было предвидеть. Золотишко дедовское у нее еще не перевелось, а сегодня удалось в курилке особенно выгодно продать пару золотых червонцев.
   Вообще-то, обычно, золотишко скупала секретарша шефа-борова, его давнишняя любовница и доносчица. Все знали, что скупала не для себя, для шефа. Но сегодня Полина не предложила золото секретарше. Давно Полину томило предчувствие, что ее по крупному надувает директор, что на ее золоте секретарша "наваривает" неплохие комиссионные. Сегодня решила проверить предчувствие, - и точно! Продала доценту Хрюмову монетки чуть не на половину дороже...
   Так что было принято решение слинять со службы сразу после обеда и шикануть. На Арбате отхватить любимый торт - Пражский. Ананас присовокупить. Киви. Двести грамм малосольного лосося, самую маленькую баночку кетовой икры и оливки...
   В самый разгар пира завалился занять четвертной поэт Шерстобитов. Полина уже приняла рюмашку коньяка и была настроена благодушно. Ни за что бы прежде не пригласила бы пьянчужку покалякать с ней под коньячок за праздничным столом, а тут, широко распахнула двери.
   - Входи, дорогой Николай Егорович, гостем будешь.
   - По какому случаю сабантуй?
   Шерстобитов поспешно объял голодным взором шикарно сервированный стол: так бы все сразу, в момент и смел бы шикарные деликатесы. Горло поэта перехватило от волнения. Он помотал головой. С трудом выдавил:
   - Рад бы в рай, да грешки не пускают. Приглашен в генеральский дом побаловаться преферансом. Но это лишь предлог. Я знаю, о чем пойдет речь. Генерал хочет, чтобы я написал за него мемуары о его подвигах на Кавказе. Хороший куш ожидается. Не имею права отказываться, поскольку с весны на мели. А без четвертного на первую ставку хотя бы, идти не прилично. Так что выручай, лапочка Полина Георгиевна! Я в эти игрища большой мастак. Завтра притараню должок, клянусь!
   Полина налила поэту коньячную рюмку по самые края. Даже пальцы свои облила коньяком от полноты чувств, но Шерстобитов с таким презрением посмотрел на эту пижонистую малютку...
   Полина живо принесла хрустальный стакан чуть не на пол-литра емкостью и под одобрительное нетерпеливое кряхтение гостя налила половину, взглянула в горящие зверским блеском глаза. Коля облизнул сухие обветренные губы и промолчал. Он смотрел не на стакан, он прикидывал, сколько осталось вина в большой бутылке с армянским текстом. Полина наполнила стакан по самую бровку и опять взглянула в глаза поэту, не скрывая своей насмешки.
   Каля пожевал губами, сглотнул комок в горле, посмотрел протяжно в глаза Полины. Понял, что женщина уверена: такой слоновой дозы коньяка гость не выдержит, и приготовился достойно принять угощение. Коля чихать хотел на насмешку. Что понимают эти бабы в деле пития. С катушек он не посыпится. Вся проблема в том, чтобы опорожнить обалденный стакан красиво, со вкусом, не охнув, не поморщившись. Это молодецкое зрелище было единственное, чем мог он отблагодарить лукавую щедрость соседки.
   Наконец-то Шерстобитов успокоился. На лбу обильно выступил пот. Он снял свою засаленную замшевую кепчонку. Незаметно выдохнул как можно глубже из груди воздух. С полупоклоном галантно принял в свои лапы из ухоженных ручек дамы тяжелый стакан... Прищурился... Прицелился, зловеще разъяряясь к искристым отблескам на поверхности дорогого вина...
   Героически заглотив коньяк одним махом, Шерстобитов поскучнел. Отмахнулся от протянутого бутерброда с толстым слоем искрящейся красной икры и сердито вышел. Настоящий мужчина.
   Пожалуй, именно красивый, мужественный поступок поэта положил конец долгим колебаниям Каравайниковой. Настоящий мужчина знает, как нужно действовать в быстроменяющейся обстановке. Главное - решительность и натиск! Полина не любила уступать мужчинам в работе и многих обошла в науке. Настоящий мужчина подал пример, вдохновил, и охота на негодяя возобновилась с еще большей настойчивостью.
   Перед сном Каравайникова положила перед собой подобранный на Цветном бульваре пистолет и внимательно рассмотрела каждую детальку, каждый винтик-шпунтик. Эта черная машинка умела хранить свои тайны от непосвященных дилетантов. Чтобы Полина не трогала, чтобы ни дергала со всеми предосторожностями у загадочной находки, - ничто не сдвинулось, не щелкнуло. Казалось бы, всем знакомый крючочек, так и называемый "спусковой крючок" - и тот лишь едва шевельнулся. Вердикт, вынесенный после поверхностного изучения стреляющего смертью предмета - был неутешительным. Без посторонней помощи женщине в тайны боевого оружия не проникнуть. Черный предмет так и не стал для Каравайниковой пистолетом, так и остался - тяжелым, потенциально грозным, но неподвластным предметом боевого вооружения воинов-мужчин.
   Вольно или невольно, но получалось так, что в самой идее оружия мужчины-конструкторы уже заложили постыдный для женщины элемент дискриминации. Тем хуже для мужчин. Ради справедливости, как минимум ради равноправия с мужчинами женщина совершала и не такие подвиги. Пусть даже в ущерб главному своему достоинству, - мягкости и женственности.
  
   ГЛАВА 24 ПИСТОЛЕТ, УДОСТОЕННЫЙ СТАЛИНСКОЙ ПРЕМИИ
  
   На следующий день, по дороге с работы в свою "келью", Каравайникова прошлась по книжным магазинам и развалам. Она приобрела шикарное подарочное издание " Ручное оружие всего мира и всех народов". Тут было все: оружие холодное и "гор-р-ячее", охотничье и спортивное.
   Изощренные средства убийства людей и животных красовались на цветных фотографиях, затмевая своё бездушие высокими художественными достоинствами драгоценных украшений. Начиналась энциклопедия кровопускания с кремневого боевого топора неандертальца и заканчивалась бесшумным лазерным оружием ХХI-го века.
   Больше всего Каравайникову восхитили на старинном оружии бриллианты, рубины, сапфиры, оправленные в благородные металлы. Золото, серебро с чернью, перламутр и драгоценные камни играли декоративную роль на эфесах мечей, сабель и палашей с не меньшим изяществом, чем в ювелирных украшениях на груди знатной и красивой дамы.
   Просветительское качество энциклопедии свидетельствовало, - мелкое оружие есть любимые игрушки мужчин, а обычное душегубство возведено мужиками в ранг Высокого Искусства. Красота, изящество линий продуманного дизайна спортивного оружия, даже эта скромная красота и та стремилась примирить искусность оружейников и убойную силу их произведений...
   На страницах энциклопедии приводилась история развития каждого вида оружия. Сообщалась родословная знаменитых образцов парадного оружия королей, прилагались краткие жития выдающихся оружейников и мастеров, украшателей оружия.
   Любовно описаны были не только убойные и баллистические характеристики карманных средств поражения живой силы врага, но и приведены подробные схемы устройства старинного огнестрельного оружия и боеприпасов для него. Между прочим, сообщалось, что изобретатель Стечкин за свой знаменитый АПС удостоен был Сталинской премии.
   Не без тревоги узнала Каравайникова из роскошного пособия для убийц, что на Цветном бульваре Бог послал ей именно боевой АПС, 9-ти миллиметровый автоматический пистолет выдающегося оружейника Стечкина.
   Но о современном оружии в роскошной энциклопедии говорилось слишком обзорно. Чертежей устройства пистолета АПС, хотя бы схематичных - не было. Не было и правил обращения с этим пистолетом. Это было еще одно проявление мужского шовинизма. Авторы энциклопедии как бы самодовольно подчеркивали, для женщин их труд не предназначался. По причине бестолковости слабого пола.
   Полина расстроилась и на следующий день снова побрела по магазинам и развалам. Ее уже заприметили. Продавцы, в подавляющем большинстве - хамского вида бабы, выразительно ухмылялись, небрежно подавая мужской по назначению товар в изящные женские руки. Глаза их нахально выражали все, что о ней думали торговки: " Шла бы ты, тётка, откуда пришла. Ты же ничего не смыслишь в железках, ты же ничего не купишь, только время у нас отрываешь".
   На кузнецком мосту все-таки нашелся достаточно проницательный молодой человек в темных очках, стриженый под ноль, массивный, с такой же массивным золотым браслетом на правом запястье. Еще и с платиновой печаткой, больше похожей размерами на кастет. Он присматривался, как перелистывала Полина на соседнем развале книгу Телохранитель. Перелистывала с досадой.
   - Я давно за вами наблюдаю, мадам. - Стараясь быть вежливым, прохрипел колоритный парень.
   Полина испуганно вскинула глазки на продавца. Парень вполне вписывался в расхожий образ "нового русского". Пожалуй, с бандитским оттенком "нового русского". Полина обеспокоено попятилась, но парень был готов и к такому повороту.
   Он протянул Полине малоформатную неказистую книжицу на паршивой остистой бумаге, какая годится лишь кульки вертеть для селедки и то лишь снова. А книжка пожелтела от старости и была заметно потрепана.
   - Вот что вам нужно, мадам. Букинистический раритет, мадам. У меня нюх на коллекционеров, сам такой.
   Потрясенная Полина, не дотрагиваясь до подозрительной, какой-то безродной книжонки, прочла по слогам, медленно шевеля заледеневшими от страха губами.
   Министерство обороны Союза ССР. Наставление по стрелковому делу. 9-мм автоматический пистолет Стечкина. (АПС). Полина осторожно перевернула несколько ломких страниц. Он. Он самый! Наконец-то. И чертежи есть и как стрелять - написано.
   - Впервые вижу даму-коллекционера оружия. - Не скупился на похвалы подозрительный продавец. - Современные женщины с ума посходили. Моя так с подругой научились ковать настоящие кольчуги и панцири. И находятся шизики, кидают бешеные бабки за эту дребедень.
   - Кольчуги? - Пробормотала из вежливости.
   Парень умело набивал цену своей задрипанной книжонке. Он ловко выяснял, насколько пугливая баба фанатка коллекционировала.
   - Но вы не покупаете новодела. Я сразу понял, вы приобретаете вещи только подлинные. В подарочных изданиях вы не найдете таких подробных инструкций по обращению с пистолетом. Может быть, вы и наставление по ТТ купите? На заказ я могу достать вам наставления хоть на гаубицу.
   - Да же так? - Постаралась Полина усмехнуться усмешкой бывалого собирателя древностей.
   - Не верите? А на Катюшу не желаете купить наставление?
   - Не сейчас, - буркнула Полина. - Успеется.
   Она уже немного отошла от потрясения неслыханной удачей с Наставлением на АПС. Она уже могла себе позволить подсказанную случайно роль дамы-коллекционера, просвещенной насчет повадок ушлых продавцов. Она демонстрировала, что бандитского вида парень может не мечтать о том, чтобы подцепить чудачку-бабу на живом интересе к товару и мигом взвинтить цену.
   Домой Каравайникова припорхала на крыльях. Удача за удачей. Если ее планами устранения негодяя взялись руководить Небесные Специалисты, - в медлительности их не упрекнешь. Как ненавязчиво они направляют свою овечку по криминальному пути к Справедливости. Ловкачи, ничего не скажешь.
   Может быть, и парня в золоте именно они подставили. Раздобыли где-нибудь в недрах военных архивов древнее Наставление на отвоевавшее оружие, переодели своего лазутчика под продавца на развале... И обвели бедную доверчивую овечку вокруг пальца! Всучили бабе-дуре инструкции по уничтожению другой, заблудшей овцы, точнее барана заблудшего. Ай, ловкачи! Ай, молодцы.
   Полина открыла энциклопедию. Здесь АПС выглядел более выразительно. "Как живой". Рядом положила скромное Наставление Министерства обороны. Так, так. Что называется: в тихом омуте черти водятся... Водятся, водятся, Господи.
   "Вот он, черный громила, бликует на плотной глянцевой бумаге. И женский глаз радуется" совершенству его мужественных очертаний. Чары оружия не разбирают, мужчина ты, для которого изготовлено огнестрельное продолжение его руки, или пугливая баба, нестойкая перед магией красоты совершенной вещи. Настоящая ловушка для женщины. Для нас красота вещи важнее ее назначения. Ну, девушка, держись".
   А ведь эта стреляющая машинка была, в свое время, мощнейшим личным войсковым оружием боевого русского офицера. АПС сочетал в себе боевые свойства собственно пистолета и пистолета-пулемета. Он был прародителем разных Узи, Скорпионов, Берет.
   Прицельный огонь, с примкнутой деревянной кобурой-прикладом, при стрельбе очередями, между прочим, - 100 метров! Ни фига себе! При стрельбе одиночными выстрелами - аж 150 метров. Закачаешься!
   Господи! Боевая скорострельность АПС очередями 90 выстрелов в минуту, одиночными - 40. Убойность сохраняется до 350 метров. Начальная скорость полета шести граммовой пули - 340 метров в секунду.
   Полина просвещалась достоинствами своего найденыша с восхищением. Эта штучка сделана без дураков. Она проникалась все большим уважением к "своему" уже пистолету. В нем теоретически все было понятно даже для женщины. Полина начинала проникаться к себе особым уважением. Она все, все понимала. Наставление читалось как захватывающий триллер. Наставление доступными словами, без всякого пижонства посвящала в святое святых мужской популяции Земли. Через толковое наставление по оружию, если поразмыслить, как следует, лежал самый прямой, короткий путь к подлинной эмансипации, подлинному равноправию мужчин и женщин. И когда женщины научатся так же умело обращаться с оружием, как и мужики - эти задаваки не посмеют смотреть на дам снисходительно. Как интересно! Поистине общение с оружием обогощает женщину совершенно новыми чувствами. Умеют наши мужчины окружать себя не просто красивыми вещами, но красивыми вещами со смыслом, волнующим содержанием. Это мы, тряпишницы, упиваемся безделушками. Красавец пистолет хоть и сделан из простого железа, но куда интереснее какой-нибудь золотой побрякушки, брошки там, серёжек. Вообще общение не со всякой красивой вещицей обогащает женщину, падкую на блеск и дороговизну. Золото вообще сушит мозги прекрасных дам. Даже смешно, какие же мы все-таки неразборчивые.
   Полина откинулась в кресле, зажмурилась, потрясла головой.
   "Погоди, погоди, милочка, - пронеслось в мозгу, - эк, куда тебя занесло в мечтах. Да ты спятила. Оружие и равноправие! Да у тебя крыша поехала, душечка. Давай поскорее расправляйся с ублюдком и неси свою игрушку куда-нибудь на свалку. Нет, лучше выброси в реку, где-нибудь за городом. Пусть заржавеет хорошенько и никому более не пригодится. Не всю жизнь тебе воевать.
   Полина позволила себе еще чашечку кофею. На этот раз со сливками. И вафелькой. Вкуснятина!..
   Она вернулась к изучению своей находки. Красавец, какой красавец! Ну, прямо, душка!
   Значит, так. Стреляет машинка ого-го! Подстрелить негодяя можно издалека. Ну да, из засады его... И никакой тебе моральной накладки. Ни вида крови, ни стонов умирающего. И разжалобить мольбами о пощаде негодяй не сможет. З50 метров убойности! Колоссально! Это как раз то, что надо для чувствительной на кровь женщины. Ба-бах! И ты снова возвращаешься к нормальной жизни. Как в сказке. Нужно будет только уши поплотнее заткнуть.
   Ха! Разогналась, девка. А вес пистолета какой!? Пресвятая мать Орина! Вес этого страшилища с 20 патронами переваливает за кило двести! Жуть да и только. Да как его удержишь у руках... А он еще и дергается, когда пуляет на свои 350 метров.
   "Ну, девушка, кажется достаточно теории". Полина достала пистолет со дна фарфоровой китайской вазы с бессмертниками. Поднять на уровень глаз, чтобы более-менее прицелиться, она смогла лишь двумя руками. А руки трясутся, пупырышек на кончике пистолета, мушка называется, - ходуном ходит, и вверх-вниз, и слева направо.
   "Ну и стрелок! Бог мой, попасть в человека из этой тяжеленной штуковины можно лишь, если стрелять в упор. Нет, нет! Выходить на охоту за маньяком с такой пушкой - дело безнадежное. Пока его вытащишь из сумочки, пока прицелишься, ублюдок сто раз успеет смыться. А то еще накинется на тебя, трахнет по башке чем-нибудь тяжеленьким и отберет оружие, и убьет твоим же оружием. Очень оно ему пригодится на охоте за бедными женщинами. Пистолет куда страшнее ножика. От ножика можно убежать".
   Полина поспешно завернула пистолет в полиэтиленовый пакет, в старую наволочку и пошла на лестничную площадку к мусоропроводу, чтобы избавиться от бесполезной для ее планов находки. Для наказания маньяка следовало придумать средство попроще и понадежнее.
   На лестничной площадке, немного не дойдя до своей квартиры, храпел в "дребодан" пьяный Шерстобитов. Кто-то его уже пытался тащить восвояси волоком. Голова всклокочена, рубаха задрана, выглядывает сиротливо бледный тощий живот. Не дошел Николай Егорович до генерала. И четвертной вековухи сыграл ему дурную службу. Добавил поэт в ближайшей же распивочной на этот четвертной и пал жертвой сердобольной женщины.
   Не стала будить поэта Каравайникова. И пистолет сбрасывать в мусоропровод остереглась. Снова стала перелистывать энциклопедию, подбирая более подходящее для ее силенок средство умерщвления подонка. Этих средств было полным полно, но где купишь, вот тот же крохотный дамский браунинг. Пока ищешь оружие полегче - запросто можно загреметь в милицию. А как поставят на учет любительницу острых ощущений, так и крахнут все планы. АПС же, хоть и громаден, но он вот он, под рукой. Остается только научиться с ним обращаться. Пришлось вернуться к Наставлению по АПС. Вчиталась второй раз без романтического ажиотажа, деловито вчиталась и смирилась волей Небесных Специалистов, подкинувших для совершения Возмездия именно АПС.
   Впервые испытывала Полина такое сильное впечатление от чтения черствой технической книги. Впечатление было с сильным философским оттенком. Между строк руководства для мужиков по оружию, проглядывала самая главная черта мужского характера, задумываться о которой она себя раньше не утруждала.
   Традиционно мужчина считался существом самоотверженным. Так это или не совсем так, - испытать на себе ей не довелось. Полина принимала миф о самоотверженности мужчин как аксиому, на веру. Но сейчас, потратив более четырех часов на изучение оружейной энциклопедии и Наставления, она открыла для себя, что характер мужиков более сложный, чем его описывали замужние бабы в своих эгоистических жалобах.
   "Что ж это такое получалось? Самоотверженный человек - это же, одновременно, и - смелый человек. Но такие ли уж смельчаки сильная часть человечества если они тратят столько своего ума, таланта, изобретая все новое и новое вооружение. А сколько денег отнимается у нас, у стариков и детей, лишь ради того, чтобы, по сути, удлинить в сражении руку мужчины. Чтобы он мог доставать врага своего издалека, не видя его, за много километров. Слишком расточительными стали средства убийства. Не пора ли мужчинам вернуться к более благородному и экономичному оружию, к шпаге, например, или к тому же мечу. И не потому ли так тянутся мужики к оружию, что испытывают в глубине души неизбывный страх за свою драгоценную жизнь? Страх более изощренный, сильный и дремучий чем у женщины, отданной природой во "власть" сильного пола. Женщины не скрывают и не стыдятся, что они "слабый пол". А мужчины боятся показаться "слабаками" и тужатся, бросают на ветер миллиарды, изобретая новое оружие. Такая вот самоотверженность"...
   "Тут надо еще разобраться, такие ли уж самоотверженные мужчинки. Есть более простые примеры обратного. Мужчины так жалеют себя, что не могут потерпеть, когда назревает потребность в совокуплении. Или хотя бы поискать подругу для полюбовного, добровольного секса. В конце, концов - есть для этого продажные женщины и можно обойтись без насилия, без нападение на женщину из-за угла. Или денег жалко на проститутку. Эти мужчинки еще и скряги. И конец блефа о мужской самоотверженности.
  
   Кончился вечер Каравайниковой тем, что не стала Каравайникова смотреть по ящику мыльный художественный фильм "Зимняя вишня". Проворочалась в постели до рассвета и еще раз, "окончательно", раздумала выбрасывать пистолет. Раз Судьба подкинула оружие возмездия, раз на то была воля божья, надо не мудрить, и нести свой крест по указанному Всевышним пути.
   Полина снова спрятала пистолет под цветы-бессмертники на дно китайской вазы.
  
   ГЛАВА 25 ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ
  
   Еще почти месяц Полина принимала "окончательное" решение по судьбе негодяя. Таких "окончательных" решений было еще несколько. Каждый раз, через день-два, в очередном "окончательном" решении обнаруживались недоработки. Не было стабильной уверенности, что учтены все возможные случайности при атаке на маньяка и при последующем отходе с места расправы. Перед выходом на охоту Полину охватывала или паника, или нездоровый ажиотаж. Начинали мурыжить душу какие-то мрачные предчувствия и выход на охоту за негодяем откладывался. К сожалению, отмена операции приносила очень приятные ощущения. Возможно, дело было вовсе не в том, что выявлялись раз за разом мелкие упущения в плане Возмездия. Нужно было очень хорошо вжиться в новую роль кровавого мстителя, чтобы приступить к выполнению Возмездия хладнокровно и не менять уже планы в зависимости от настроения. Полина все еще не чувствовала себя убийцей. Справедливым мстителем - чувствовала себя, а убийцей - ну ни как.
   И тогда пришла мысль перечитать наиболее кровавые романы Федора Достоевского. И подзарядиться убежденностью, что зло обязательно должно быть наказано. Обязательно. Но читались романы с трудом. Не давали они практического руководства к действию.
   Негодяи у Достоевского выглядели как бы и не совсем негодяями. Романическим убийцам было легче решиться на крайнюю меру. Эти люди были чуть-чуть "со сдвигом по фазе", если выражаться блатным жаргоном. Полина же чувствовала, что, не смотря ни на что, она остается в здравом уме и памяти. Слишком трезвой она оставалась даже в приступе гнева. Временное помрачение требовалось, чтобы действовать без оглядки на последствия убийства. В состоянии аффекта совершить Возмездие - пара пустяков. Но затмение своему разуму навязать она была не в состоянии. Да и длится аффект - считанные минуты. А преследование негодяя может длится неделями. А не надоест ли эта затяжная погоня до того, как маньяк будет обнаружен.
   Очень хотелось поспорить с классиком. Но как поспоришь если каждое его слово увековечено в качестве непреложной истины. Приходила мысль обсудить свое недовольство Достоевским с экстрасенсом. Но едва ли Фаддей Капитонович компетентен в вопросах подготовки кровавого преступления. Не позвонила Каравайникова Фаддею Капитоновичу.
   Спор с Достоевским не прошел бесследно. Полина не могла опровергнуть классика в его романтическом отношении к негодяям. Но и ее жесткости никто не мог опровергнуть. Она пережила все свои сомнения, она честно искала возможности совершить Возмездие бескровно. Но не нашлось в окружающем мире мудреца, который сказал бы оскорбленной женщине такие Слова, такую Правду, от которой стало бы возможно достойно дожить свою жизнь без отмщения. В жизни людей продолжал действовать в закамуфлированном виде простейший закон Природы: все что имеет признаки вырождения, все что ухудшает природу - должно погибнуть. Маньяк - выродок. Вывод напрашивается сам собой.
   Убеждение в своей правоте зрело и зрело К Каравайниковой, при мысли о негодяе приходило мало-помалу столь необходимое хладнокровие. С высоты этого достижения ей были теперь смешны ее истерические метания первых недель после нападения. Первая ее охота со столовым ножом в руках ну просто умиляла своей спонтанной наивностью.
   Почти месяц Полина присматривалась, обживала свой АПС, прежде чем состоялось последнее, самое, самое последнее "окончательное", расстрельное решение: Маньяку не жить.
   Теперь она была уверена в своей непоколебимости. Эта уверенность соблазняла желанием блеснуть перед мужчиной своей несокрушимой волей, своим умением преодолевать самые страшные испытания. Полина решилась все-таки еще раз пообщаться со своим необычным лекарем. Забавно будет понаблюдать как будет разбиваться его филантропическая демагогия о броню женской решимости послужить делу Справедливости. Фаддей Капитонович человек душевный, но слишком мягкий. Он боится плохих людей, он боится и хороших людей, уверенных в своей правоте. Глядишь, мой пример и ему поможет избавиться беззубой мягкотелости, от которой бедняга наверняка настрадался. Как-никак, а я ему обязана, он не побоялся общаться с истеричкой в самые трудные мои дни. А ведь он был уверен, что общается потенциальной убийцей.
   Теперь уже не отчаянное любопытство, не дерганая надежда на чудеса водили ее рукой, крутившей диск телефона... Трижды набирала Каравайникова номер телефона Фаддей Капитоныча, но никто не взял трубку.
  
   Полина более не шарахалась от людей. Ненависть поулеглась, её сменило хладнокровная уверенность в своей правоте. Во всяком случае, она более не набрасывалась на сослуживцев, по-прежнему уделявших ей повышенное внимание. Зачем идти против течения. Всяк, когда приспичит, имеет право высказать свое сочувствие одинокой девушке. Это же обычная бабскую сентиментальность...
   По зырканью институтских сплетниц, Полина определила, что бабье чутье на бабское несчастье делает прозорливой даже последнюю дуру. Честное лицо ее не могло врать не то что при обычном разговоре, но даже когда решался вопрос жизни и смерти.
   Ее анонимный позор, коллеги вычислили на свой манер. Они приняли перемены в ее поведении, ее необычную нервозность, за небывалый приступ тоски одиночества. У девушки начался климакс. Таков был общественный диагноз. Их можно понять и Полина поняла. Не важно, достоверный диагноз или нет. Важно, чтобы он просто был, просто заполнял пустоту неведения.
   Бабы суеверны, у них была семья, муж, благополучная жизнь. Матроны институтские не могли, как Полина, все свое свободное время посвящать себе лично, своей красоте, отдыху, развлечениям. Естественно, что всегда тщательно начипуреннная старая дева была для них чем-то вроде укора. Но... Вот бедняжка и одета превосходно, и причесана шикарно, рублей на двести, но все равно настоящего женского счастья Бог ей не дал. И не надо удивляться, что кумушки стремились хоть как-нибудь загладить свою суеверную вину перед неполноценностью фригидной подруги. А, может быть, сердобольные женщины просто боялись сглаза. Одинокий человек - злой человек, может и порчу наслать. Такого не лишнее и задобрить...
   Полина принимала участие женщин с прежней величавостью. Легче стало улыбаться, здороваясь. Теперь она без напряжения отнекивалась, отвергая приглашение в гости на семейные праздники, куда снова ее стали зазывать, с целью познакомить с очередным холостяком. Не раздражали ее больше завуалированные предложения женщин поплакаться в жилетку. Даже перестала дуться, когда за спиной произносили жалостливым шепотом: наш Железный Феликс оттаивает...
  
   Надвигалась зима. Вот уже третий театральный сезон Полина Каравайникова посещала театры от случая к случаю. А рецензии на просмотренные спектакли, чтобы сравнить свои впечатления с "официальными", вообще перестала искать по воскресным газетам.
   А тут как-то появилась озорная мысль: раз, другой появиться на спектакле с мужчиной и посмотреть, оказывает ли мужское присутствие на восприятие игры актеров. Если верить подругам, они не представляют себе: как это пойти в театр без мужчины. Сиротство какое-то...
   Почему бы не разобраться, в чем тут дело. Или мужик нужен, чтобы вовремя помчаться после спектакля в раздевалку и занять в числе первых очередь? Или чтобы угостил в буфете? Или присутствие мужчины обостряет вялые чувства матроны? Поднимает настроение, без которого даже хороший спектакль - не спектакль, а пустая трата времени и денег.
   Солнечной, но холодноватой, ветреной субботой конца октября, Каравайникова предприняла еще один шаг навстречу своей грядущей новой жизни, в которой мужчине следовало, наконец, отвести небольшой уголок. Полина решила позвонить экстрасенсу и, как бы, невзначай, пригласить Фаддей Капитоновича пройтись по Измайловскому парку. Заодно и Тотьку выгулять...
   Она так суетилась в это утро, что не стала прибирать постель. Хотелось иметь побольше времени для макияжа. Ну, как же! Предстояло отправиться на особенное рандеву, первое за многие годы рандеву с мужчиной, рандеву без всякого дела, настоящее рандеву одинокой женщины с одиноким мужчиной.
   Очень не терпелось сравнить то, что было предъявлено зеркалу два месяца назад, и то что имелось в наличии сегодня. Зеркало уже не демонстрировало прежней холодности. Зеркало с удовольствием демонстрировало Тотьке и Тришке разрумянившееся личико похорошевшей хозяйки.
   Вечерняя маска с кремом Синержи, дала поразительно оживляющий лицо эффект. Если это не от лихорадки перед свиданием, то Синержи превзошел все другие маски, сделанные в течение последнего месяца по рецептам подруг и знакомых. Даже любимая маска матери на меду и яйцах не давала подобного результата.
   - Да что такое! - Полина всплеснула руками, шлепнула себя по жилистым бедрам.
   - Это кто же сказал - я мумия? Какая симпатичная у меня мордашка, когда морщины немного разгладятся после здорового сна и маски подходящей для моей капризной, сухой кожи. Вот если бы где достать крокодильего помета, киновари и сурьмы, да учудить маску на личико по рецепту египетской царицы Клеопатры. Или по примеру жен римских патрициев искупаться в молоке ослиц. Но крокодилы у нас не водятся. Зато водятся юноши и молодые бычки на фермах, чье семя, по заверению американских богатых старух дает эффект не хуже помета крокодила. Эх, если бы подцепить богатенького разиню, да разжиться деньжатами на молодильные средства...
   Развеселившись, при воспоминании об экзотической косметике древности, Полина скинула ночную рубашку. И тут заметны перемены. О, такой груди пока еще не требуется молоко ослиц и сперма юноши!
   - Девушка, нет, вы обратите особое внимание на вашу роскошную грудь! Это ваша визитка. Вот сойдут последние следы укусов и вашим глазам предстанет не просто женская грудь, но произведение высокого искусства! Рано вы хотели похоронить свою красоту. И пусть себе она никем не востребована, - все равно это нисколько ее не умаляет. Ну, был момент, подзапустили вы себя малость, подзапустили. Но, боже мой! Я не зря сказала, что это поправимо!
   - А что же мы предъявим колдуну для опознания на студеном ветру? - Вздохнула Каравайникова, поворачивая к старинному зеркалу профиль, затем анфас лица и пристально рассматривая свою визитку сверху вниз.
   - Несомненно, сразу же бросится в глаза миловидный когда-то подбородок. Теперь он излишне выдавался вперед, придавая лицу воинственность. Удлинив правильный овал лица, подбородок и худобу физиономии подчеркивал. Выходит, худоба наш враг номер 1. За месяц прибавилось всего девятьсот пятьдесят граммчиков... Да и то в талии...
   Вот лоб, высокий, строгих, даже классических очертаний, сохранял свою умственную прелесть, не взирая на равнодушие хозяйки к своему внешнему облику. Сразу видно - умница. Фаддей Капитонович должен оценить...
   Да, да, агатовые глаза чуть-чуть, самую малость, поблекли. Но ничего удивительного в этом нет, даже камень, даже бирюза с годами блекнет, если к ней не прикасаться, не ухаживать за нею. Так в чем же загвоздка, моя дорогая? Вот хотя бы для оживляжа этого и заведите кавалера. Попробуйте свои чары на тюфяке, а там, бог даст, подвернется нечто попривлекательнее...
   - А подтяжку кожи надо делать беспременно. Эту проблему и обсуждать до получки не будем. И, наконец, милая девушка, наш носик. Пардон, для "носика" длинноват. Хороший, породистый, как говорится - "римский" нос с тонкими лепестками ноздрей... Минуточку? Что же он мне напоминает... Не пойму... Нечто из мира флоры, пожалуй... Нарцис? Скорее всего, нарцисс...
   - Вот мы и познакомились... До встречи вечером!
   Полина послала зеркалу воздушный поцелуй, накинула халат и стала подбирать из четырех расцветок губной помады, наиболее подходящую сегодня к настроению. Выбор пал на темную, коричнево-вишневую, как сказала продавщица - "роковую"...
  
   ...
  
   ГЛАВА 40
  
   Сегодня Мальвина заглянула лишь на минутку, чтобы схватить коньки. Улизнула Карина и дом опустел, Полина почувствовала острую боль в сердце. Не могла она больше оставаться в доме одна. Не удержалась и позвонила Марии сама.
   Через два часа Мария деловито сновала по квартире, готовя пиршество.
   Уже с первого, затяжного поцелуя холодных губ Марии, Полина почувствовала странное, очень приятное головокружение. Сердце ее едва не растаяло от нежности. Сегодня должно было случиться, наконец, нечто необыкновенное. Сегодня Мария могла добиться своего...
   Мария привезла на такси много шампанского, белые розы и немного тропических фруктов. На старинном столе красного дерева, на льняной скатерти еще царских времен, в теплом свете трех стройных розовых свечей, сверкал всеми цветами радуги бабушкин хрусталь.
   Подружки пили бардовое и янтарное вино, под гусарские тосты Марии. Полина играла на рояле, дуэтом они пели романсы серебряного века русской поэзии. Много, все более пьяно, легко, беззаботно, до счастливых слез смеялись, смеялись, смеялись.
   Вечеринка удалась.
   О себе сегодняшних, о чувствах, соединивших так стремительно две совершенно разные натуры, рассказывать тщательно избегали. Вспоминали детство, проказливые студенческие годы и родителей...
   Мария осталась у Полины ночевать.
   Полина постелила Марии в родительской спальне.
   Приняв торопливо душ, Мария без стука вошла в спальню Полины. Стала перед кроватью на колени, нежно поцеловала правое запястье Полины. Посмотрела пристально в глаза и вкрадчиво присела на край ее постели. Трепетная, восхищенная...
   - Радость моя, я такая счастливая с тобой.
   Так вот как женщина делает из другой женщины любовницу. Это противоестественно, это недопустимо, но только для рассудка. Для сердца все было допустимо, что приносит радостные ощущения...
   Полина хотела приподняться на локте, что-то сказать приятное, но предостерегающее от ошибок. Мария положила свою невесомую горячую руку ей на грудь. На этом не остановилась, проникла - под ситцевую ночную сорочку.
   Полина почувствовала, что начинает что-то понимать в ласках. Рука, преодолевшая сопротивление ткани, была более желанна, чем если бы грудь была обнажена.
   Мария сделала рукой под сорочкой круговое движение, щекоча сосок внутренним углублением горячей ладони... Приятные открытия хлынули лавиной... И Полина подчинилась.
  
   Поулыбавшись каким-то своим приятным мыслям, поцеловала Мария плечико Полины. Спустив с плеча ночную сорочку, полюбовалась заострившейся левой грудью подруги с едва заметной белой коронкой зажившего укуса.
   И опять хотела Мария взглянуть в глаза Полине, но Полина уже целиком отдалась бесподобным ощущениям, закрыла очи и затаила дыхание.
   Мария откинула легкое пуховое одеяло, поцеловала щиколотки. Летучие поцелуи неспешно достигли коленей Полины.
   Полина почувствовала, как внизу живота что-то отозвалось на ласку, сначала легким болезненным покалыванием, потом благодарно. Чудным ожиданием наполнилась и стали твердеть соски. Они жили теперь своей отдельной жизнью. Все тело распалось на части и у каждой части были свои ощущения, как у каждой струны рояля свое звучание.
   О, Мария была гениальной пианисткой...
   Прежде чем поцеловать бедра, глубоко вдохнув, словно перед погружением в морскую пучину, мягкой нежной ладошкой Мария раздвинула бедра. Помедлила, проникаясь одной ей известным чувством. Ожила. Провела пальчиком по розовой чуть приоткрывшейся расщелине... Снова стала целовать и гладить ноги подруги.
   Сначала Полина хорошо ощущала по ладоням Марии частое биение ее сердца. Потом учащенный ритм собственного сердца слился с ритмом Марии и чувствовать сердце ласкательницы она перестала. Вот их сердца слились воедино...
   Мария спустила с плеча Полины бретельку комбинации и вернулась к соскам. На одно мгновение. Затем ее пересохшие от возбуждения губы рассыпали медлительные поцелуи вокруг сосков... Она уже определила наиболее податливые эрогенные зоны на теле подруги и действовала все более успешно.
   Поцелуи сменили круговые прикосновения трепетного языка... И время остановилось. Полина то погружалась вслед за Марией в темную пучину обожания своего тела, то взмывала к свету дня, и чувства ее отдавались целиком ласковой Марии.
   Оказывается, чудо возможно. Реальность исчезла, вместо реальности открылся мир "неземных" ощущений... Тело еще не доверилось ласкам Марии целиком, но сердце чувствовало, может произойти что-то еще, может быть, то известное лишь по рассказам развязных женщин, ради чего, в конце концов, и соединяют свои тела любовники. Как это ново, как это привлекательно. Боль до конца не исчезла, но она лишь оттеняла приятность новых ощущений.
   Это не правда, что новые ощущения "неземные". Это фальшивая метафора, она годится, когда женщина лжет о своем восхищении партнером. "Неземные" ощущения самые земные, но их не с чем сравнить. А метафор можно сочинить о "неземном блаженстве сколько угодно". Все настоящее трудно сравнить. Легко сравнить только ненастоящее... Так вот оно, вот как начинается святое блаженство полноценной женщины.
   И все-таки, эти предощущения были еще плодом сорвавшегося с привязи воображения Каравайниковой. Воплощались в земную форму его виденческие откровения. Сладость их не нуждалась в описании, не нуждалась распространении, не нуждалась в том, чтобы ее разделили с кем-то еще. Сладость эта была неделима, сладость эта предназначалась только для переживания наедине с самой собой. Потому что ты, одна ты была для твоего воображения конечной самоцелью.
   Но почему не спешит блаженство наступить? Ласки Марии стали повторяться все чаще. Тело все требовательнее...
   На какое-то мгновение Полина отстранилась от своей радости ожидания знаменитого блаженства оргазма. Вынырнула к свету, отвела руки Марии. Открыла набухшие веки.
   Мария взглянула Полине в глаза и снова стала самозабвенно возиться с ее телом. Но проходили минуты, но ничего более не менялось. А голубка так увлеклась, что не обращала внимания на ответную реакцию партнерши. Мария получала радость, лаская чужое тело. Она была альтруисткой. Она не замечала что Полина эгоистически готовится воспользоваться своей радостью одна.
   Полина подумала: Мария могла обидеться. Она указала путь своей подруге к радости, но ее к этой радости не присоединили. Это было нечестно.
   "Нечестно, нечестно, нечестно"... - Звучало в затылке, удаляясь, эхо. Полина ничего не сделала, чтобы укротить свой эгоизм.
   Полина снова закрыла глаза и ничто более не потревожило ее восторженного состояния. Да, она эгоистка и это прекрасно...
   Эгоистическое наслаждение было не бессмысленным. Оно позволяло управлять своими ощущениями. Сосредотачиваться то на одном, но на другом краю или выступе разомлевшего тела. Теперь Полина могла внутренним взором обозревать мистическое проистекание сексуального удовольствия. Отдавалась она этому удовольствию до конца и это её ничуть не беспокоило.
   Она еще не знала, что только утром начнет понимать, что с ней в эту ночь случилось. Понимать ту глубину, на какую оказались способны ее чувства, так долго законсервированные в девственном теле.
   "Да, иначе быть не могло. - Будет думать Каравайникова. - Я, мое телесное Я - самоцель для моего воображения в его поисках радости. Иначе человеческий разум давно бы придумал, а лживый, косный язык давно бы изрек расхожий словесный суррогат особой женской радости. К счастью, мужчинам женские ощущения не доступны, они не могут их опошлить своей грубой прямолинейностью. Иначе чудо блаженства исчезло бы даже из высоких сфер воображения. Зарифмованный, растиражированный профессиональной поэзией Суррогат "блаженства" извратил бы окончательно смысл наслаждения человеческого тела. И мужского тела тоже. Мужчины так никогда и не поймут, что к радости направляют нас не посулы материального мира, не наше вожделение, но грезы твоей души, вдохновляющей сладострастное воображение".
   Мария царапнула бедро перстнем. Полина вздрогнула и сжалась в комок. Совершенно трезвая. Наваждение кончилось. Блаженство не состоялось. Она чувствовала, что тело ее начинает тяготиться неутомимыми руками и губами Марии. Даже грудь Марии, такая нежная, и та стала не желанной. Но мешать подруге нежиться Полина не стала.
   Головка работала четко. Когда-то ее мозговитость раздражала не только коллег. Жесткая рассудочность, непоколебимая рациональность ее рассуждений порой раздражала и ее саму. Ей говорили, ты компьютер, а не человек, и она делала вид, что ее не обижает такая явная несправедливость.
   "Вот снова. Мария изнывает от страсти, а я лежу терпеливо, распятая на простыне, и думаю о нас в будущем, анализирую, предвижу, как неловко мне будет смотреть на Марию утром".
   Полина погладила Марию по головке. Вытерла ей простыней потную спину. И опять отдалась своему пороку. Она думала на фоне постепенно остывающего чувства радости. Сначала думала, что такой вот, она никогда не понравится мужчине. Ну и пусть. Тут уж ничего не поделаешь. Такая уродилась. Ни себе, ни людям.
  
   ГЛАВА 41
  
   "А вот душа не пользуется сомнительными мирскими радостями. Душа разборчива. Она все-таки, "словила кайф". Душа пьет нектар чистой радости из просторов виденческого мира. Моего мира, а мой мир есть продолжение Вселенной. Через радость я соединяюсь со Вселенной. Радость открывает мне, что я со Вселенной - одно, неделимое целое. А единение со Вселенной через радость остается высшим достоинством земной жизни, пока остается чувством неизреченным. Я впервые решилась черпнуть еще неизреченной "женской" радости полной мерой".
   Вдруг Мария застонала и легонько укусила шею Полины. Полина заметила, что Мария стиснула бедра и рука ее, Там Внизу пришла в торопливое движение. Мария ананировала.
   Господи, и за что мы презираем ананистов. Ну, что тут такого. Ну, если никто не хочет взять на себя труд сделать это за бедную женщину.
   Полина внимательно наблюдала как мучительно приходит Это к Марии. Она то вытягивалась струной, но свивалась змеей в кольцо. Лицо ее от затянувшегося напряжения стало страшным. Зубы скрипят, вены на шее пульсируют как бешеные. Какое же это блаженство.
   Жалко было смотреть на корчи подруги. Полина прижалась грудью к спине Марии и стала повторять то, что она проделывала с нею. Понемногу Мария расслабилась и замерла, словно прислушивалась к чему-то внутри себя. Каравайникова почувствовала, что ее ласки на пользу подруги и стала осыпать ее поцелуями. Вот те на, ее волнуют собственные поцелуи.
   И вот Мария коротко вздрогнула...
   Через минуту все кончилось. Так быстро? - разочарованно подумала Полина. Мария отодвинулась, она собралась отдыхать. Полину охватила паника. Она в своих ласках зашла слишком далеко. Она не могла остановиться. Легла на Марию и сильно поцеловала ее в уста. Мария все поняла.
   - Ты прелесть, не обращай на меня внимания. Думай только о себе. Я по твоим глазам вижу Это приближается. Не бойся, не сдерживай себя. Если хочется - ори, только не сдерживайся. - Ласково шептала Мария, прижимая к себе замирающую подругу...
   Под пупком, в самой глубине, вдруг ослабла и с легкой болью облегчения начала расправилась старая заржавевшая пружина, освобождая чрево от оков невостребованности...
   Но тут же что-то лопнуло внизу живота, не выдержав перенапряжения... Желание стало перегорать. Возникло болезненное ощущение неспособности завершить акт счастья облегчением.
   Эта боль неопытной, ссохшейся от невостребованности вагины могла бы напрочь похоронить стремления к новой жизни, с нормальным сексом, если бы не ободряющий шепот Марии. Она ввела язык в ушную раковину Полины и оргазм состоялся. Произошло все что положено женщине! Прорвалось и состоялось!
   Полина громко, протяжно охнула и, обессилев, обмякла. Тело ее окатил обильный пот, хотя зимой она вообще не потела.
   Мелкие судорожные подергивания вульвы исторгли из себя остатки оцепенения. Вульва очнулась, стала сильно и ритмично сокращаться, словно там, в чреве, забилось от упоительной радости много лет молчавшее второе сердце.
   Следом за первой волной блаженства пришла вторая волна, еще, еще. Это происходило короткими импульсами, но часто, так продолжительно что Полина успела прочувствовать что это такое, женское блаженство. То что произошло в подвале, по воле маньяка, в какой-то момент было похоже на сегодняшнее блаженство, но оно прорвалось сквозь ужас лишь на мгновение и было даже противным. Без мужчины Это получается куда приятнее.
  
  
   "После того" они пошли, обнявшись, в ванную, долго отдыхали в теплой воде валетом, плескались, обменивались затяжными поцелуями. Как ни резвилась Мария, Полина сердцем чувствовала, что ей не по себе. Все-таки, ее метод не дает ей самой настоящих ощущений. Может быть, она слишком часто балует себя и ощущения притупились. А по мне, так я, пожалуй, не прочь и повторить. Только вот получится ли.
   Попили холодного молока из холодильника и снова заключили друг друга в объятья.
  
   Полина не ожидала, что это возможно и во второй раз. Возможно, возможно! И быстрее чем в первый раз. Блаженство накатывало на этот раз обвалом. Но этот обвал можно было сдерживать и длить предчувствие блаженства. И это тоже приносило новые ощущения. Наслаждалось не только тело, сама душа наслаждалась притоком чудодейственных сил в не отдохнувшее еще тело. И тело обещало, что второй прилив блаженства не будет менее прекрасным из-за усталости. Напрасно Мария советовала не сдерживать прилив.
   Вот оно, искусство счастья. Теперь она была обречена на знаменитое женское счастье полноценного затяжного оргазма, даже не впадая в забытье. Она могла наслаждаться его приближением, сравнивая ощущения разных частей тела. Внутренней и внешней его поверхности. Как быстро она наверстывает упущенное, как быстро она стала гурманом секса. Ну и задатки у вас, девушка, а корчили из себя какаю-то святошу. И опять все это богатство ощущений - без участия мужчины.
   Это было открытие выше понимания Каравайниковой... Она обречена была принять это открытие как должное, пусть оно будет хоть сто раз противоестественным.
   Полина удивлялась на себя, до тех пор пока могла сдерживать обвал блаженства. Лишь через полчаса она отпустила тормоза и позволила своему телу вновь испытать приступ блаженства...
   Оказывается, это может длиться вечно... Бедные мужчины, как обкрадывает их природа, отпуская на блаженство оргазма какие-то жалкие мгновения.
   Когда дыхание Полины успокоилось, когда подмышки ее взмокли и стали источать благовония насыщения, Мария снова возложила одну руку Полины себе на живот, другую на грудь. Полина повиновалась и бережными поцелуями окружила впадинку пупка подруги.
   Полина заснула раньше, чем "сделала" блаженство для Марии. Бедняжке снова пришлось прибегнуть к ананизму. Почему-то ей блаженство давалось с большим трудом.
   Мария не упрекнула и на этот раз. Но на рассвете предприняла третью попытку обучить Полину делать блаженство партнерше более ответственно.
   Она перевернула Полину на живот и начала разогревать ее ласканием ягодиц своими грудями. Сначала внутри утомленной Полины все судорожно сжалась, но тут же признало ласку и снова расслабилось, доверчиво готовясь к очередному приходу блаженства... Опять Полина думала только о себе.
   А между тем, Истома пролилась по рукам, скатилась в ноги и только потом стала обволакивать спину, грудь и живот. Смутные ожидания начала свидания, пройдя через два испытания Этим, воплотились, наконец, в уверенность - все что происходит - не случайный каприз тела, Это желанно навечно.
   Казалось, Мария целует чрево изнутри. Ее, благодатные губы чудесным образом проникают внутрь и заставляют вибрировать каждую жилку. Каждый нерв. Это была сладчайшая вибрация, она порождала в сердце какой-то нечеловеческий, дикий восторг. Она устала, она пуста, как выжатая тряпка, но через "не могу" снова началось блаженство оргазма.
   Оно было даже резче, грубее. Но в этой грубости было уже сверхъестественное удовольствие. Это удовольствие не затормаживало рассудок, он работал четко, заранее отыскивая еще какие-нибудь способы продлить нечеловеческое блаженство. Вот так начинается бешенство матки, обреченно подумала Полина. Она была наслышана об этом мучительном состоянии влагалища, но не испугалась. В конце концов, женщина должна знать предел своих возможностей, чтобы не впасть в крайность.
   Нечто подобное испытала Полина, когда во второй раз, решила опробовать мастурбатор. Это ворвалось в ее тело на первой же минуте после погружения в себя стимулятора. Но быстро угасло. Жалкое подобие. Касание живых, Чудных губ и языка влюбленной женщины ни с чем сравнить нельзя...
   - Что с тобой? Полиночка, милая, что случилось? - Охнула Мария. - Разве у тебя не кончилось?
   Поцелуи прекратились. Влажные их следы стали холодить кожу. Полина медленно открыла ресницы. Взор ее был бессмысленным... Она блудливо улыбнулась...
   - Маша, умоляю, не останавливайся, мне хорошо, - вздохнула Полина.
   - Ты меня испугала! Радость моя, мне показалось - сердце твое остановилось!
   Полина попыталась сфокусировать взор на тёмных глазах Марии, но у нее ничего не получилось.
   - Я зверею. Еще хочу-у-у-у...
   Полина впервые перевоплощалась в животное, в котором запрограммировано все, что должно случиться в завершающий момент, запрограммировано так точно, что оргазм произойдет неизбежно, даже если бы это несло смертельную опасность ей самой и всему живому на земле.
   - Мария, миленькая, ради всего святого, не прерывай блаженство. Иначе я умру...
   "И хватит слов!.. Довольно того, что мы уже извратили более очевидный, более поверхностный смысл любви, - проскакивали параллельно с безумием яркие обрывки мыслей. - Мы не уберегли свои более простые чувства, превращая их в звучные слова признания в "любви". Хватит женщине любить ушами... Я буду любить весь мир только сердцем... И тем, что безумствует сейчас внутри меня... Только в зверском состоянии женщина понимает, что предела ее блаженству - нет быть не может. Поэтому мы себя боимся"...
   Так можно было бы перевести на слова последнюю мысль Полины, отплывшей в прижизненное небытие нирваны.
   Мария успокоилась. Она коснулась лобка своей любовницы одной щекой, другой щекой. Легонько, но требовательно стиснула руками сразу обе груди. Полина, не открывая затуманенные счастьем очи, одобрительно высунула для поцелуя язык.
   У Марии от умиления увлажнились глаза. Она смирилась с прекрасным, искренним эгоизмом подруги и отложила свои ожидания счастья до следующей встречи. Мария была влюблена, по-настоящему влюблена. Она была больше не в силах только обожать сухощавое тело Полины, как средство для блаженства своего. Мария жаждала обладать прекрасно сохранившимся телом подруги целиком, как своим собственным.
   Это не по-женски упругое тело было воплощением целомудрия. Мария через прикосновения чувствовала нерастраченность этого тела. Чуткая отзывчивость Тела Полины показывало, что оно не избаловано, плохо знает свои достоинства. Несомненно, мужчины не успели еще своими грубыми ласками притупить его восприимчивость к нежности истинно влюбленных прикосновений. И "там" у Полины было как у девочки. А это такая редкость, что за нее любимой подруге можно простить не только ее наивный эгоизм
   Полина застонала громко и протяжно. Очнулась на мгновение от своего стона и снова опрокинулась в блаженный обморок.
   - Я люблю тебя... - Прошептала Мария грустно. - Отдохни, солнышко мое.
  
   ГЛАВА 42
  
   ...
  
   Окинув распростершуюся на постели Подругу печальным взглядом, Мария встала с постели, прошла на кухню и закурила у раскрытой форточки. Она была обижена до глубины души.
   В одиночестве остыла Полина быстро. Уже через пару минут мокрая, неопрятная постель стала ее раздражать. Она набрала в ванну горячей воды, добавила для аромата хвойный концентрат и погрузилась в воду по самые уши.
   Вот открылась дверь ванной. Покой и довольство как ветром сдуло. Полина не хотела видеть Марию. Лучше бы ее вообще не было в доме. Полина притворилась спящей.
   Мария стала гладить под водой груди Полины. Полина вымученно улыбнулась и открыла глаза. Лицо Марии было заплакано. Она припудрилась и подрисовала губы яркой помадой, но это не спасало распухшего от слез лица. Мария подурнела невероятно. И еще от нее разило табаком и водкой. Мария не успокоится пока не получит свое в полной мере.
   - Сейчас я помою тебя, моя милая горлица. Грудки у тебя такие трепетные...
   " А что если предложить Марии воспользоваться мастурбатором? Вдруг прибор ее удовлетворит и она отстанет до завтра, а завтра что-нибудь придумаем"?
   Полина позволила себя помыть. Мария мыла подругу и всхлипывала. Она раздражала утомленную хозяйку. Секс это чудо! Но присутствие художницы напоминало, что прекрасные ощущения, эти чудные признаки полноты жизни, признаки возможности перестроить свою жизнь были получены ущербным способом.
   - Так нечестно, - пролепетала Мария.
   "Начинается выяснение отношений. Как и положено бабам. Господи, не думала я, что моя пассия такая зануда, - подумала Каравайникова.
   Она отстранила руки Марии и стала ополаскиваться холодной водой. В теле вспыхнул пожар.
   Было ясно, долго она Марию не вытерпит. Дальше постельных утех отношения их не продвинулись.
   "Все что я хотела испытать, я испытала. - Но это не та новизна, что может стать смыслом новой жизни. - Подумала Полина. Это была наша последняя лесбическая встреча". - Без сожаления решила Полина.
   Каравайникова гордилась своей способностью принимать жесткие решения. Раздражение улеглось. Она вздохнула с облегчением. Шлепнула Марию по заднице, поцеловала в щеку.
   - За что ты меня обидела, - захныкала Мария. - Ты обманула меня. Тебе лучше завести себе для здоровья нормального мужика"...
   "Даже мастурбатор - и то лучше, чем эта мокрица. - Твердила Полина себе.
   - Я не современная девушка, мне поздно заниматься экспериментированием в постели. - Сухо ответила Полина на упреки подруги. - Пойми меня, радость моя. Как и большинству русских баб, мне трудно понять лесбиянок. Так зачем мне ломать себя? Нет уж, лучше оставаться старой девой, чем чувствовать спиной косые взгляды институтских баб. Вот Валентина Мешкова какая сильная, "конь с яйцами", а и ту достали сплетницы... И на этом точка!
   - Боже, я не думала, что ты такая жестокая. - Сказала Мария.
   - Это не жестокость. Это самозащита. Да, я еще хочу попробовать мужика. Попробую "этого" в нормальной обстановке и если не понравится, - уйду в монастырь.
   - Я тоже хочу в монастырь. Я ездила в Толский монастырь. Меня не поняли, стали отговаривать.
   - Ты не выдержишь монастырского заточения. Ты ласковая, ты хорошая, но хрупкая. А что будет со мной, если я привыкну к тебе? У тебя было все, что положено женщине. Муж был, ребенок, любовники. А я этого не имела. Так что не я жестокая. Это ты должна меня пожалеть. У меня других ненормальностей полно, а если еще и секс с мужиком будет ненормальным... Тогда зачем он вообще нужен ".
   Мария, почувствовав, что мольбами эгоистку не пробьешь, сменила тактику.
   Каравайникова хотела выйти из ванной, но Мария удержала ее.
   - Лапочка моя, можно я хотя бы сегодня посплю рядом с тобой? - Униженно попросила художница. - Просто полежу. Мне так плохо, у меня все болит. Мне так одиноко. Не гони меня, пожалуйста.
   " Бедная Машенька. Как она пристрастилась к извращению. Да это же как наркотик. Нет, нет, нужно бежать от нее. Что если и я такой стану? Неужели и я так буду унижаться, вымаливая жалость? Нет, я не смогу так. Я никогда не буду выпрашивать ласки, тем более у женщины". - Подумала Каравайникова и сказала решительно, что спать будет одна.
   - Не будь эгоисткой. - Скандально заговорила Мария на повышенных тонах. - Я сделала для тебя все, что требуется женщине. Я не деревянная, я живая, я тоже хотела, но терпела ради тебя. Мне так тяжело сдерживать себя. Моя подруга Валя уехала в Австралию, я три месяца не имею "этого". Не будь эгоисткой. Мне очень нужно "это". Один последний разок. Пожалей свою Машу...
   - Ну, хорошо, полежи со мной немного. Но без рук. - Суховато сказала Полина.
  
   Маша юркнула в постель к Полине и прижалась к ее груди. Ее била мелкая дрожь.
   - Полиночка, мне так хорошо, поласкай, родная моя. Как я тебя ласкала. Мне так сладко заниматься любовью именно с тобой. Особенно в воде. Мы с Валькой ходили зимой в бассейн, а летом ездили в Адлер. Там такой чудный дикий пляж. Никого, валяйся себе голышом.
   - Господи, я так и знала, - вздохнула Каравайникова. Она засыпала и потеряла "бдительность". Она не без отвращения следовала указаниям Марии.
   - Ах, ах, ах! - Курочкой заквохтала Мария, сдавила груди Полины в своих объятьях и вонзила в спину ей острые ногти.
   - Я лечу, лечу! Какое счастье, у меня началось... - Закричала Мария в полный голос и забилась в припадке истерики.
   Полина испуганно зажала гостье рот ладонью.
   - Перестань, соседей разбудишь! - Взмолилась Полина.
  
   Мария проснулась часов в пять утра. Хотела покинуть квартиру Каравайниковой по-английски, не прощаясь, но Полина спала чутко и перехватила ее в прихожей. Из-под двери сильно дуло холодом, она выскочила из постели в одной ночной сорочке, но холода не замечала.
   - Зачем ты так. - С укором сказала Полина. - Я мигом сварю кофе. Позавтракаешь и поедешь.
   - За что ты меня не любишь, - дрожащим голосом произнесла Мария. - Я всю ночь не спала, плакала и молилась богу. Разве я виновата, что такая уродилась. У меня от мужа пошла такая страшная аллергия, все тело покрылось язвами. Хватит с меня, что я родила ему сына. Пойми, жестокая моя, я не выношу мужчин!
   - Я тоже, - прошептала Полина.
   - Нельзя же все время только получать, я тоже живая! Когда ты будешь ласкать, удовольствие будет еще сильнее. Пожалей свою Машу. Не выгоняй меня.
   Мария рыдала во весь голос. И у Полины слезы подступили к горлу.
   - Прости меня, я не могу иначе. Я не должна привыкнуть к тебе. - Захлюпала носом Полина, обнимая плачущую лесбиянку. - Я тебе позвоню и все у нас будет хорошо, честное слово!
   - Ты не обманешь?
   Через полчала подружки выплакались на груди друг у друга и пошли на кухню варить кофе.
   - Не забывай, я тебе позвоню, - Сказала Маша на прощанье. Расцеловала вялые груди Полины и уехала.
  
   Ненасытные Ласки Марии сильно повлияли на Полину. Она стала еще мягче, еще терпимее в отношениях с коллегами по работе. Но это мало что изменило. Коллеги не спешили в свою очередь сделать шаг навстречу, коллеги оказались еще более консервативными в своих привычках, чем она, и по-прежнему злоупотребляли ее холостяцкой свободой.
   Это Полине надоело. Надоело, что директор именно ее посылал сидельцем на разные рутинные протокольные мероприятия и в командировки. Как будто если баба без семьи, без детей, то у нее нет личной жизни. Полина целенаправленно стала разрушать сложившийся в институте ее залежалый образ старой, покладистой фурии-трудоголички. Она должна была доказать, что умеет как следует поскандалить, когда нужно постоять за себя.
  
   ГЛАВА 43
  
   Теперь художница навещала Каравайникову каждую неделю. Полина не подпускала ее к своей кровати. Надеялась, что Маше надоест унижаться и визиты прекратятся. Подруги сковано попивали каберне или кофе и обменивались редкими фразами о сплетнях из мира искусств, на удивление пустыми, на фоне их короткого романа. Эти сплетни так раздувались газетами и телевидением, что стали важнее самого искусства. Мария старалась быть заботливой подругой. Полина заставляла быть себя подругой благодарной и терпеливой.
   Каравайникова старалась не замечать, как влажные карие очи Марии страдальчески тлели, блуждая по ее губам, шее и грудям. Мария изнемогала от потребности излить застоявшиеся ласки, а сердце Полины ожесточенно съеживалось, едва она вспоминала прикосновения трепетных пальцев Марии к интимным местам ее тела. Они были упоительными, эти демонические пальчики, и в этом была их опасность. Встречи скорее напоминали состязания демона сладострастия в образе Марии и падшего ангела, искупающего свои грехи.
   А опасность нового грехопадения была все еще велика.
   Увы, Каравайникова тоже нуждалась, очень нуждалась в ласках. Всегда нуждалась. И в детстве, и в юности, и позже. Она не была бесчувственным выродком. Сколько бы ее ни упрекали в черствости, в жажде ласки она всегда оставалась нормальной женщиной. Она берегла эту опасную для женщины нормальность. Может быть, слишком поняла рано Каравайникова, что это самая опасная для женщины слабость, - жажда ласки. Настолько опасная, что требуется от женщины невероятное мужество, чтобы доверить свое желание постороннему человеку, тем более приятному тебе мужчине. Все женщины знают об этой опасности, все боятся своих слабостей. Все видят в этой слабости главную угрозу своей девственной чистоте. Никто не сомневается, что это не выдумка ханжей - первозданная чистота женщины. Всех волнует проблема сохранения своей девственной чистоты, данной свыше. В этом смысле все женщины фригидны. Но не все понимают свою девственную чистоту как свое высшее предназначение женщин на земле.
   Не даром величают Невестами Бога тех избранных, что именно так понимают свое предназначение. Не даром. Другое дело, до конца ли понимают они сами священный смысл этих обязывающих слов. Не всем хватает силы воли противостоять окружающему миру, где царит насилие и произвол похоти. Вот и вся притча о так называемой фригидности женщины. И не нужно навешивать этот ярлык женщинам, слишком чистыми душой и телом. Нет никакой фригидности, есть грубость мужчин, с которой не все тонкие женские натуры могут ужиться.
   Полина Каравайникова отлично понимала свое предназначение. Но сохранение целомудрия не было самоцелью. Не собиралась она стать монахиней, чтобы культ Невесты Бога сделать содержанием своей жизни. Полина не стыдилась того противоречия, что, сохраняя девственность, она нуждается в той ласке, которую не могут дать даже самые ласковые родители. Она так желала этой ласки, что рано почувствовала, насколько она беспомощна перед этим желанием. Бог мой, насколько уязвимым делает это желание ее душу, ее личность, ее женскую независимость от мужчин, нынешних повелителей цивилизации Мужчины делают свое мужское дело не наилучшим образом. Иначе бы не пришлось женщине бояться своих слабостей. Это же несправедливо. А как только сталкивалась с несправедливостью, Каравайникова превращалась в воительницу.
   "Но зачем, зачем мне, женщине, дан характер такой силы. Зачем мне дано свыше обостренное, довольно мучительное, чувство Справедливости и Несправедливости. Если уж Господу понадобилось сделать из меня свою Невесту, то зачем такой воинственной? Не болезнь же это? Или все-таки болезнь?"
   " Но кого я защищаю, бросаясь в сражение с несправедливостью. Зачем мне это. Я могу обойтись и без лавров защитницы обиженных женщин. У меня достаточно юмора, чтобы видеть всю бесплодность, вернее всю мизерность результатов моей возни с мелкими негодяями, отравляющими жизнь таким же незначительным теткам, как и они сами?"
   Да уж, залетела Полина Георгиевна, так залетела. Как ни береглась, она-таки стала жертвой магии сладострастия, жертвой Демона Искусителя в образе лесбиянки Марии. Демон укоренился. Демон на удивление быстро подчинил себе слабости Каравайниковой. А телу важно было только само наслаждение и не важно было морально или аморально наслаждение достигается. Демон имел какие-то реликтовые связи с телом и взрывал моральную оборону бедной Каравайниковой изнутри. Тело и Демон явно состояли в заговоре. Они бросили вызов нравственности старой девы. Заговорщики стали играть на ее женском любопытстве, на робком желании попробовать "нормальной" жизни "полноценной женщины. Это была их роковая ошибка. Не на ту нарвались. Наслаждение, которым сманивали заговорщики, было телесного, низшего порядка. А Каравайникова знала и другое наслаждение.
   Вызов задел самое больное место Каравайниковой. Любое насилие, любая попытка сыграть на ее обычных женских слабостях ожесточали ее до крайности. Каравайникова приняла вызов.
   Привычка побеждать свои слабости, в ментальном смысле ни в чем не уступать "коллегам в портках", приносило Каравайниковой наслаждение Высшего Порядка. Высшего, черт побери!! Победа над своими слабостями была для самолюбивой женщины, важнее всех других побед, даже научных. С победы над своими слабостями начиналась поистине Настоящая женщина и все второстепенные ее победы: научные, криминальные, победы над соперницами в сексе, над сердцем мужчин и прочие.
   По женскому вопросу Каравайникова особенно часто наскакивала на Кадилова, бабника из бабников. Эти дуры его обожали, а Кадилов в их присутствии убежденно заявлял:
   "Все бабы проститутки, а не проститутки только уродки, но и они мечтают стать проститутками. И кто смолоду придерживал свою слабость к распутству - на закате "бабского века" станут проститутками. Эти ханжи особенно любят совращать мальчиков. А если выходят еще раз замуж, то за молодого альфонса".
   И всем было смешно, настолько точно Кадилов выражал общее мнение сильного пола.
   Одной Каравайниковой было не смешно. Она и в этом ничтожном случае подходила к эпатажному заявлению Кадилова с научной точки зрения. Видела, что он красуется своим хамством, но все равно хотела докопаться до сути вопроса о знаменитых женских "слабостях".
   " Согласна, - говорила Каравайникова. - Можно, ну, как же, можно назвать тайную борьбу женщины со своими слабостями мазохизмом. Никуда не денешься, это самоедство делает дам особенно взыскательными, неуступчивыми, даже нетерпимыми. Ничего не поделаешь, дамы что-то теряют в привлекательности. Но что важнее? Уметь не мытьем так катаньем, потеряв стыд и самоуважение, выморщить у мужиков свою маленькую пользу? Или в честном, открытом бою, красиво победить мужика в его собственной вотчине, на интеллектуальном ристалище? Не вечно будет продолжаться мужское засилие. Вот-вот придет пора и бразды правления жизнью возьмут дамы-интеллектуалки".
   Вот за эти наскоки Кадилов обожал Каравайникову. Она своим примером нарушала стройность его хамского умопостроения, впрыскивала допинг в его мозг, далекий от серьезной науки, мозг околонаучного карьериста. Оба они знали истинную цену друг другу, но врагами никогда не были. Это многих удивляло. Ведь эти двое спорщиков были совершенно разными людьми и в научном плане ив житейском. И враги у них были совершенно разные. Но вот не только терпели, но и, при случае, защищали друг друга.
   А секрет был прост, между прочим. И открыла его Каравайниковой мышка Надежда Валерьяновна. Кадилов, действительно, презирал женщин. Но карьеру Кадилову делали любовницы. У него было просто песье чутье на дур, заевшихся жен больших чиновников. Он их притягивал, гипнотизировал и "употреблял" как троянцы "употребили" троянского коня. Дуры готовили почву, Кадилов приходил и пожинал урожай. А Полина Георгиевна Каравайникова была для него в институте той подводной скалой, о которую только и мог расшибиться корабль его карьеры. Естественно, он употребил все свое знание женщин, чтобы не напороться на подводную скалу.
   Полина выслушала Надежду Валерьяновну и долго смеялась. Но не призналась своей наушнице, что Кадилов мог и не стараться. Он для нее имел гораздо большее значение, чем она для него. Кадилов был для Каравайниковой самым типичным образчиком, квинтэссенцией современного мужчины. И прекрасным рассказчиком. Он не боялся прихвастнуть своим любовным опытом. Он не сюсюкал, не боготворил дам, был даже честен в своей откровенности, когда приходил к Полине "потрепаться". На самом деле - за справкой или консультацией. По Кадилову Каравайникова изучала мужскую психологию и логику. Что избавляло ее от необходимости заводить лишние знакомства с мужчинами.
   "Само собой, - печалилась Каравайникова, - куда как проще завоевывать свое место под солнцем, мужчинам беспринципно используя слабость дам, выражаясь современным вульгарным сленгом, слабость "на передок". А женщинам - используя такую же беспринципную Женскую Мудрость, женщинские "слабости" и пробивную силу мужиков, охмуренных собственной похотью. Невзыскательность, податливость, видимость признания женщинами превосходства мужиков очень привлекает сильный пол. Кавалеры очень любят утверждаться за счет слабостей Дам.
   Каравайникова презирала любителей жить на халяву.
   Ещё Каравайникова говаривала: похвальба баб о том, что они сумели превратить свои Слабости в неотразимую Силу - блеф, блеф и блеф. Это же чистой воды лукавство. Для баб это мелкое лукавство, - палка о двух концах. Мужики на него не реагируют. Они толстокожие, их на мякине не проведешь. Играя на жалости к своим "слабостям", дамы получают в ответ такой пожизненный стресс неволи, что польза от бабского лукавства становится просто смехотворной. Женщины переигрывают сами себя. Отказавшись от независимости за мелкие поблажки, уступки, одолжения женщины превратились в по-би-ру-шек. Именно так! Подневольная жизнь в зависимости от мужчин озлобляет бедняжек и стресс свой они вымещают на своих поработителях. А все вместе мы горим ясным пламенем в аду взаимной ненависти.
   А Мария, между тем, продолжала по-тихому строить какие-то планы.
   Порох ее страстей слишком близко находился от демонического огня Марии, но слишком безысходное будущее ждало в ее старом теле современные неестественные удовольствия. НЕ для того она ломала свою жизнь, чтобы сразу оказаться в капкане сладкого порока.
   Обе женщины ждали. Мария ждала, что неблагодарная наперсница "поумнеет".
   "Должна "поумнеть". - Уверяла себя Мария. - Я сделала для бабы то, что не смогли сделать "сильные" мужики. Теперь старушка не остановится. Деваться-то ей некуда... Замужество - не светит, распутничать с мужиками - не умеет, да и слишком чистоплотна. Я достаточно повидала и мужчин, и женщин, и мальчиков, и девочек, чтобы быть уверенной в своей правоте. Да и гонор этой чистоплюйке не позволит, чтобы какой-нибудь смазливый альфонс заканифолил мозги, а потом вытирал об нее ноги".
   "Одно плохо, - вздыхала Мария, когда становилось уж очень обидно, - все слишком случайно в нашем романе. Полину я застала врасплох и согласилась Полина на лесбический секс, скорее всего из жалости ко мне, а, может быть, из простого любопытства неискушенной старой девы. Вот если бы Полина полюбила! Но Полина еще не знает что это такое, полюбить больше себя".
   Что и говорить, Полиной так приятно было руководить. А обучать как приятно, приспосабливая под свои привычки! Испытываешь райское блаженство, когда пользуешься незалапанной целомудренностью наперсницы, необыкновенной искренностью чувств, этими поздними цветами ее оживающей, реликтовой женственности! А попочка! А грудь!
   Каравайникова, в свою очередь, ждала, когда же активной лесбиянке надоест унижаться ради своей извращенной похоти, когда она прекратит сексуальный террор. Полина уже опасалась, что разрыв не обойдется без шумного скандала.
  
   Первый раз они поссорились в день рождения Марии. Праздновали вдвоем у Марии в мастерской. Выпили не так уж и много, но опьянела Полина невероятно. Все-таки Мария что-то добавила в шампанское. Полина никогда не оставалась ночевать в чужой постели. Даже у своей сестры Варвары не оставалась ночевать. А тут случился с ней такой конфуз. Она не могла пошевелить ни ногой, ни рукой. Пришлось лечь в постель Марии. Она, правда, обещала что будет спать на раскладушке, и постелила себе на раскладушке. Но едва погас свет, Мария оказалась под бочком у своей несговорчивой подруги.
   Сначала Маша лежала тихо. Она была счастлива. Полина тоже не шевелилась. Она уставилась на крохотный зеленый огонек лампадки, теплившийся перед золотым образом Богородицы Одигитрии, и пыталась спросить себя, зачем она это делает. Вопрошение ответа не получало. Когда еще холодные губы Марии коснулись ее груди, Полина обреченно закрыла глаза и попросила:
   - Погаси лампадку.
   Все что должно было произойти, благодаря мастерству Маши произошло наилучшим образом.
   А утром Машенька решила научить Полину наслаждаться особым способом мастурбации. Стала показывать на практике как наслаждаться введением клитора в собственную вагину. Она жеманно назвала уродливое лесбическое действо птичьей любовью.
   И тут Каравайникова сорвалась с тормозов.
   - Напрасно ты, Машенька, ищешь любовь в половых органах своей непутевой партнерши. - Довольно сдержанно начала Полина свою нотацию.
   - Вообще больше, пожалуйста, не заводи разговор про любовь. Тебе не дано понять, что это такое.
   - Да я хотела как лучше, да я!.. - Заблажила оскорбленная Мария.
   Но Полина прервала ее оправдательный лепет. Со свистящим шипением она добавила:
   - Еще раз, моя золотая, назовешь наше грязное траханье любовью... Я не знаю, я не знаю, что я с тобой сделаю.
   Кулаки сжались сами собой. Маша проворно заслонила голову подушкой.
   - Прости, только не бей меня. - Зарыдала Мария, содрогаясь хрупким телом. - Меня уже били. Я больше этого не переживу. Я повешусь.
   "Все кончено. Мы должны расстаться. Навсегда". - Хотела сказать, наконец, Каравайникова. Но подумала: "Какая же я несчастная. До чего я докатилась", и стала утешать Марию.
   - Ты хочешь прогнать меня? - Заискивающе спросила Мария, целуя руки Полины.
   - Реши сама, голубушка. Без интимной близости дружить со старой, черствой девой - для тебя одно мучение.
   - Лучше бы ты меня ударила! - Вскрикнула Мария. - Ты была эгоисткой и такой останешься. Не надейся, мужчина на тебя не позарится.
   - Хочешь на прощанье сделать мне больно? - Печально спросила Полина. - Как это по-женски, милочка. Я обходилась без мужчин до сорока лет, большую часть своей жизни. Я жила спокойно, меня никто не унижал, я уважала себя, пока не узнала мужчину.
   - Что ты мелешь, несчастная! Откуда у тебя мог быть мужчина! Я-то знаю. Там у Тебя мужик еще не пасся. Кому ты лапшу вешаешь!
   - Вот ты какая, милая моя Машенька. Жаль, что я тебя не поколотила...
   - Завидуешь? Завидуешь, Полиночка!? Да, вот я - настоящая женщина. У меня было все и есть все! Я умею любить и быть благодарной. А ты мозглячка, ты - чудовище. Потому на тебя никто и не позарился.
   Полина побледнела. Закусила губы. Мимо виска прошелестела черная птица бешенства. Полина потерла виски... И улыбнулась истеричке кроткой, измученной улыбкой...
   - Не переживай, детка. Мы останемся просто друзьями. Если тебе это нужно.
   - Зря улыбаешься, моя дорогая! Не думай, что ты сильнее одиночества! Не такие ломались от тоски! Может быть, я твой последний шанс, чтобы наладить контакт с живыми людьми! Иди, иди, несчастная к своим книгам, иди трахайся со своей диссертацией. Тебе нечего делать среди нормальных людей. Ты лишняя среди нас. Ты всем приносишь одно несчастье Я догадалась о твоей фригидности, но не побоялась. А что получила взамен? Ты хотела меня избить за то, что я сказала правду. Ты - бесчувственное чудовище.
   - Взамен я предлагаю дружбу. - Обезоруживающе спокойно еще раз улыбнулась Каравайникова.
   - Я тебе не пацанка. Дружба, это когда в песочнице играют в куличики. - Съязвила Мария и тоже успокоилась. - Финита-ля-комедия. Вы свободны, мадам.
   - Звони, если что...
  
   ГЛАВА 44
  
   Утро выдалось прохладным. Синее небо прозрачно как хрусталь. В окне троллейбуса висела полная луна, напоминающая выброшенную на синее стекло студенистую медузу. Уже неживая медуза будет лежать над городом весь день. Полнолуние. Красивое и тревожное космическое действо.
   Полина полистала отрывной календарь, купленный специально ради кулинарных рецептов. Полнолуние началось вчера. У сексуальных маньяков начался гон. Для охоты на маньяка в ее распоряжении имелась еще целая неделя. Теперь понятно, почему с утра так тревожно на душе. Пора! Труба зовет мстителя.
   Понятна и причина вчерашней ссоры с Машей. Обе они подвержены влиянию небесной медузы и обе были вчера слишком взвинчены. Пожалела бедняжку, хотела как лучше, а вышло как всегда.
   Оторвав от сердца несчастную подружку, Полина почувствовала облегчение. Времени для раскаяний не было. Ее охватывал охотничий азарт. НЕ даром ее предки были заядлыми любителями охоты с гончими. Ату! Ату его! О-го-го!
   Каравайникова стала готовиться к вечерней охоте на маньяка. Маша только отвлекала от главной цели на ближайшее время.
   Выпросив у директора кредит под залог золотых червонцев, Полина в обеденный перерыв смоталась в Лужники. Купила на ярмарке кожаную куртку на меху. Она не любила голой, гладкой и скользкой поверхности, предпочитала мех и замшу, но для охоты нужна именно такая скользкая вещь. Маньяк будет сопротивляться, может и погнаться, а гладкую кожу не ухватишь. Вот боевики даже стригутся под ноль, чтобы не схватили за волосы.
   Очень кстати вспомнила о бандитах: сбегала в универмаг, купить вязаную черную шапочку. Черных для женщин не было. Женская нарядная лыжная шапочка для охоты не годилось. Пришлось взять мужскую и спороть вышитый шелком лейбл на английском языке: Бык. Отличная вещь, но волосы лучше укоротить.
   Плюс кожаные перчатки, джинсы, кроссовки, свитер и громадный, вороненый, двадцати зарядный АПС - экипировочка клевая! Чем не терминатор!? Только бы хватило сил оттянуть затвор и заслать в ствол патрон. А там как бог даст.
   Оставалось составить оперативный план.
   Вечером больше часа Каравайникова чертила схемы, намечая по туристической карте маршрут обхода района поиска. Продумано было и два варианта пути отхода. Первый, при неудачном поиске, предусматривал возвращение на трамвайную остановку. Второй, в случае удачи, предназначался для бегства с места казни негодяя дворами, переулками, и выход на станцию метро Щелковская.
   Время начала операции назначалось в зависимости от погоды и настроения, без конкретики, - на вторую половину дня, пока светло. Вечерами тоже можно охотиться, но едва ли это целесообразно. Вечерами женщины чрезвычайно осторожны. Близко постороннего к себе не подпустят. Едва ли маньяк этого не учитывает.
   Если не ходить в день охоты на обед, да слинять на часок пораньше с работы, реально будет устраивать поисковую экспедицию пору раз в неделю на буднях, плюс выходные. Окончание поисков - по наступлении сумерек. Чем не прогулка? Есть повод, не нужно себя терроризировать, выталкивая себя на после работы.
   Но главное, - не забыть перед началом охоты выпить валерьянки, чтобы не дрожать от страха. Да, еще следить за походкой: не спешить, и не тащиться как дохлая кляча. Господи! Надо же и не озираться при этом, как озирают демонстративно окрестности шпики в фильмах. А ведь это, похоже, условный рефлекс филера, не стал бы он и моим рефлексом. Что это за дама, которая поминутно оглядывается, словно, слямзила что-то....
   Теоретически все было готово. Поужинав, Полина вспомнила, что оружие ее валялось в мусорном ящике, на нем были следы крови. На ее месте, профессионал наверняка, почистил бы пистолет перед охотой. Хорошая, своевременная мысль. Последуем примеру профессионала...
   Полина разложила перед собой купленные пособия по оружию, развернула пакет с оружием и почувствовала, что ее охватывает злорадное оживление. Негодяй был бессилен перед пистолетом. Сладостная минута превосходства над маньяком вполне компенсировала унизительные страхи, пережитые из-за этой мрази.
   Каравайникова подвязала фартук, постелила на кухонный стол газету. Первым делом она нюхнула дырку откуда вылетают пули. Дырка смердела едкой серной гарью. Так вот как пахнет в аду!
   Верно, в бороздках рубчиков на рукоятке пистолета запеклись бурые сгустки бандитской крови. Каравайникова принесла ножницы и стала выковыривать кровь из бороздок рукоятки. Это была самая мерзкая операция, но она приучала к виду крови и Каравайникова выполнила ее с особой тщательностью.
   Нашлись на корпусе пистолета и пятнышки ржавчины. Полина и ржавчину соскоблила ножницами. Скрежет металла по металлу еще немного взвинтил нервы, но и эта операция была на пользу. В мир оружия Полина входила с трепетом, как в холодную воду.
   Но чем мазать части пистолета? Не долго думая, принесла Каравайникова с туалетного столика душистый вазелин, и приступила к разборке АПС-а. В чертежах наставления Полина запуталась сразу.
   Мудер был этот товарищ Стечкин, не зря отхватил Сталинскую премию за свою стреляющую машинку. Деталей, деталей тут... Боже, только бы не перепутать.
   Полина вспотела, волосы лезли в глаза. Один волос уже успел забиться - в дуло пистолета. Пришлось повязать косынку. Господи, благослови.
   Но с чего начать? Затаив дыхание, Полина ножом отвернула на рукоятке единственный обнаруженный на всем пистолете болт. Ха! Получилось! А то! НЕ лыком шита Полина Георгиевна!
   Рукоятка была набита патронами! По инструкции их должно было быть ровно двадцать штук. Боже! Целых двадцать штук! Но как их вытащить? Патроны же тоже нужно намазать вазелином, чтобы лучше стреляли...
   И так, и сяк крутила Полина в руках пистолет. Что-то дергала, что-то нажимала. Ковыряла ногтем разные примочки на корпусе, пока не сломала ноготь, но то, что на чертеже было так просто и понятно, на деле не двигалось, не крутилось, не подчинялось слабой женской ручке.
   - Блин! Черт! Дьявол! - Выругалась Полина, закуривая в сердцах первую сигарету.
   Каравайникова еще не знала, что изведет полпачки Пьера Кардена Лайт, прежде чем случайно щелкнет предохранитель и затвор удастся немного сдвинуть.
   В отчаянии Полина дергала затвор, сначала одной рукой, потом, зажав пистолет в коленях, обоими руками. Тщетно. Только с третьего прочтения инструкций и рисунков наставления, она что-то начала узнавать на корпусе пистолета.
   Первым она освоила черную бубочку с рубчиками по верхней округлой части, оказавшуюся курком. Вот эта бубочка отскочила легко. Щелчок она узнала. В кино этот звук был, может быть, самым многозначительным звуком. С замиранием сердца Полина тихохонько спускала курок и шумно перевела дух... Дело налаживалось.
   Много еще совершала Каравайникова различных бесполезных конвульсивных движений. Она сделала массу разрозненных открытий, прежде чем ее суета сложилась в единственно правильное движение и затвор, дернутый двумя руками, - отскочил назад. Правда, он тут же вырвался из рук и, хищно клацнув зубами, закрылся. Отлетев к порогу, на ковер шлепнулась золотистая штучка. Господи, да это же патрон. Машинка, как ни странно, заработала...
   Под парами воодушевления Каравайниковой казалось, что с каждой новой оттяжкой затвор открывался все легче. Патроны выскакивали весело, гулко брякались на стол, но с такой быстротой, что было не понятно откуда они берутся. Полина увлеклась первой победой над оружием и пришла в себя только когда кончились патроны. Сердце колотилось, как после бега. Она тяжело дышала.
   На этом победы и закончились. Как собрать воедино теоретические знания и на практике правильно зарядить пистолет, правильно произвести выстрел, не попав при этом себе в ногу, а то и в грудь, понять Полина в этот вечер не могла.
  
   ГЛАВА 45
  
   Позвонила Мальвина.
   - Бабуля, я приеду к тебе на все выходные...
   Полина всполошилась. На выходные намечена охота. Оружие будет досконально изучено и смазано. Нет и нет! Отменить охоту невозможно.
   Мальвина пустила слезу, свою легкую, прелестную слезу будущей блестящей кокетки, но разжалобить непреклонную бабулю не смогла.
   Когда патроны перестали выскакивать, а набралось их четырнадцать штук, Полина еще раз осмотрела опустевшую рукоятку пистолета. Тут была такая маленькая пипочка...
   Ну-ка!? Нет, вверх не пошла... О, пипочка сдвинулась в бок! Из рукоятки, как угорелая, выскочила длинная штуковина, и больно трахнула острым краем по коленке... "Бог мой! За что мне такие муки"!?
   По картинке в наставлении Каравайникова определила, что из ручки пистолета выскочила обойма. Еще полчаса ушло, чтобы сообразить, как засунуть густо намазанные вазелином патроны обратно в обойму и задвинуть обойму в рукоять пистолета. Слава, тебе Боже.
   А дальше пошло как по маслу, т.е. по вазелину. Обойма, почти полная миленьких, красивеньких патрончиков, сама лихо стала вскакивать в рукоятку и выскакивать обратно. Стоило только указать ей направление.
   Осмелела Каравайникова настолько, что вынув обойму, лихо вскинула пистолет и прицелилась в нос Тошки, внимательно наблюдавшего за хозяйкой, разговаривавшей сама с собой. Уж этот ковбойский жест Полина помнила по вестернам на "ять"!
   Пора было перевести дух и выпить кофейку.
   "Все равно разобрать пистолет не удастся, если пользоваться одним картинками в наставлении и в энциклопедии. - Смирилась Полина, - На сегодня достаточно и того, что я знаю теперь как произвести выстрел".
   Натолкав обильно вазелина куда только можно, Полина успокоилась за судьбу своего оружия. Оно было чистым снаружи, ствол более не вонял жженым порохом. Правда, затвор оттягивался с большим трудом, но зато возвращался на место легко, не без изящества.
   Перемазав полкухни душистым вазелином, Полина чувствовала себя победителем черной стреляющей машинки, точнее - укротителем, только что, пожавшим овации цирковой публики. Она заснула сразу и по-богатырски, словно на даче у Варвары вскопала целую грядку.
   Следующий день принес еще одну удачу. Проходя мимо книжного развала, процеживая краем глаза названия, Полина случайно выхватила на черной обложке белое слово САМБО. Это слово теперь входило в круг ее охотничьих интересов. Самбо, это что-то вроде борьбы. Учиться махать кулаками и дрыгать ногами - поздно, да и смешно, но вот для самообороны парочку приемщиков знать бы не мешало.
   Полина пролистала книжонку. Оказалось САМБО - это и есть самооборона без оружия, русское слово. Картинки демонстрировали такие пируэты, что не оставалось ни малейшей надежды почерпнуть из этого пособия по мордобою для себя хоть что-нибудь простенькое. Не было в драке ничего простенького. Оставалось положить книжонку на прилавок и с позором удалиться.
   И все же на следующий день Полина купила книжку про САМБО.
  
   В первую свою настоящую, экспериментальную охоту на негодяя, в спецэкипировке, при большом скорострельном пистолете, Каравайникова все-таки, решила выйти точно в то же самое время, когда было совершено на нее нападение. Было уже темно, но зато были соблюдены все параметры подобия обстановке трагедии. Это означало, что на конечной остановке трамвая следовало появиться в половине седьмого. Нет, лучше пораньше, в шесть. Чтобы успеть дома облачиться в охотницкую форму, да еще укоротить прическу у знакомой парикмахерши, пришлось "слинять" со службы в три часа...
   Нет, Полина не волновалась. Азарт был, но вовсе не от кровожадности и руки не тряслись. Деловой азарт, легко объяснимый: все-таки, начало сезона. Немного смущало сразу же начавшееся отступление от разработанной заранее программы. Поиск начинался в сумерках, даже в темноте, а фонари неоновые очень изменяют внешность человека. Но тут уж ничего не поделаешь. Надо же когда-то начинать...
   Охота началась точно по графику. Вот только нервишки не выдерживали данной с вечера установке на спокойствие. По бедру дубасила сумка с тяжеленным пистолетом, глаза, как затравленные шныряют из стороны в сторону, в поисках мужчин. Не лучший видок для охотника за черепами...
   Для начала Каравайникова спряталась за железную коробочку трамвайной остановки и стала процеживать пассажиров, выходящих из вагонов.
   С первого трамвая сошло сразу восемь мужиков. Но все слишком молодые, как на подбор гвардейского роста. У таких красавцев проблем с бабами не бывают. А если уж им приспичит изнасиловать кого, - выберут с умом, помоложе себя и подходящего роста. Спокойно, девушка... Первый блин он и должен быть комом. Посмотрим что подкинет следующий вагон.
   Не стала Полина выходить из-за коробочки, закурила от нетерпения, сигарету спрятала в рукав. Как же, маскировка! Достала книжку про САМБО. Открыла первую страницу и мурашки побежали по спине.
   Введение в тактику самозащиты было написано без дураков. Тут сразу вещи были названы своими именами.
   " Забудьте о тренировках. Сражайтесь всегда так, словно вам угрожает не синяк, а смерть. Используйте любые, даже самые "грязные" приемы".
   Ничего себе заявочки.
   "Не защищайтесь от нападающего, нападайте сами. Бейте, рубите, колите, кусайтесь... Ногами, руками, локтями, коленями, - всем, чем можете воспользоваться: палкой, заколкой, ключом от квартиры, гвоздем, карандашом, авторучкой, зонтиком, осколком бутылки"...
   " Не надейтесь на газовое оружие. Нападающий всегда имеет преимущество: неожиданность. Успеете ли вы извлечь оружие из кармана? Скорее всего, ваше оружие окажется в руках нападающего и применено против вас".
   "Поражайте самые болезненные и доступные вам места. Пальцами ткните в глаза, в горло. Мама родная! Ногой бейте в пах, в колено, по щиколотке... Кусайте за нос, за ухо, за язык... Рвите пальцами рот и ноздри"...
   Полина оглянулась, словно боялась, что ее застигнут на месте преступления, захлопнула книжку и сдернула молнию куртки до конца. Ей стало душно... Советы правильные, честные, но до чего же противно...
  
   Четыре трамвая пришли и ушли, а вычислить среди выходящих из трамвая пассажиров подходящую по комплекции фигуру все не удавалось. Плотным, среднего роста был и тот, и этот, и третий и четвертый... Все похожие, но не то. Не то и все тут.
  
   ГЛАВА 46
  
   Полина почувствовала, что звереет. Когда опростался от пассажиров пятый вагон, уже не важно было ошиблась она или нет. Мужик долго копался в сумке на ремне через плечо, прежде чем вытащил бутылку пива. Металлическую пробку он сорвал зубами. Сделал несколько жадных глотков и, сыто отдуваясь, неспешно стал переходить трамвайные пути.
   Каравайникова оглянулась. Никого. Бывший киоск Союзпечати, приспособленный под торговли яркой импортной дребеденью, уже закрылся железными ставнями. Люди здесь, едва сойдя с трамвая, исчезали, как исчезают призраки при первом крике петуха. Полина уже ненавидела приближающегося мужика. За одно сходство комплекцией с маньяком. Она рванула навстречу подозрительному незнакомцу. Следовало заглянуть мужику в лицо, пока он находился в свете фонаря и не успел обогнуть трамвай... Достаточно пройти с ним рядом на встречных курсах. "Если шишку на лбу не замечу, то запах никуда не денется".
   Каравайникова так шустро подскочила к незнакомцу, что он вытаращился и шарахнулся от нее в сторону. Белая кроличья шапка надвинута на глаза. Маскируется паразит! Лицо круглое, глаза выпученные... Испугался! Ах, гад, - он! Точно он! Вот удача! С Первого захода попался, мразь!
  
   Пока Каравайникова вытаскивала пистолет из сумки, пока разворачивала белоснежную салфетку, мужик метнулся в тень за киоск... Прижимая пистолет к груди обеими руками, Полина бросилась в погоню. Мужик быстро удалялся по тропинке меж голых кустов... Он оглянулся, еще раз!... Он! Господи, он, уходит, мерзавец... Не догнать! Он уже это понял и остановился. Сдернул шапку и утирает вспотевшее бабье лицо... Он же издевается! Нужно стрелять! Оставался последний шанс, - достать негодяя пулей... Я пущу целую очередь!
   Затвор пистолета даже не пошевельнулся. Полина зажала АПС коленями, дергала затвор двумя руками. Где там! Стреляющая машинка превратилась в замороженный кусок бесполезного железа...
   - Иди сюда, подонок! - Заорала Каравайникова во весь голос.
   - Идиотка! - Донеслось в ответ.
   Несостоявшаяся добыча охотника помахала кроличьей шапкой и трусцой стала удаляться...
   Полина вернулась на конечную остановку трамвая в задумчивости. Уверенность ее таяла... Мужик-то оказался лысым... Разве что специально побрил башку, для маскировки?.. У маньяка усов не было. А у этого маленькая рыжая щеточка под носом... Но усы за четыре месяца отрастить вполне можно... Если я что-нибудь соображаю в усах... Да и нос... Ох, нашла на старуху проруха... Нос-то у рыжего кнопкой...
   Со следующего рейса тоже сошел подходящий по росту мужчина. Остановка мигом опустела, он один задержался... Стал копаться в карманах... Наконец, нашел зажигалку, закурил и пошел по той же тропинке, что и рыжий.
   А углубляться в кусты с замерзшим пистолетом Полина поостереглась.
   "Действительно идиотка, - Психовала Полина, прижимая к воспаленному лбу вороненый металл, - кто же мажет оружие вазелином. Он же твердеет на морозе.
   Охота потеряла всякий смысл. Каравайникова присела на скамеечку. Трамваи, грубо рыча, визжа колесами на повороте, подкатывали один за другим, предоставляя большой выбор разнокалиберный мужиков для сравнения с мысленным портретом маньяка, но охотничий зуд пропал.
   Чем больше вглядывалась Полина в спешащих пассажиров, тем все больше сомневалась не только в своем первом выборе жертвы для возмездия. Память слишком спешила угодить, слишком спешила стереть страшные воспоминания... Лицо насильника Полина, фактически, забыла. Больше помнилась комплекция фигуры, а лицо - как молочное пятно. Ничего не поделаешь, не вспомнив до мелочей лицо и фигуру маньяка, на охоту выходить было бесполезно. Но удастся ли это? Пора топать восвояси, не солоно хлебавши...
  
   Но был от неудачной охоты и положительный опыт. Появились первые признаки профессионализма. Прежде чем убивать человека, нужно обязательно подстраховаться, схожести лица совершенно недостаточно, чтобы совершить казнь. Нужно припомнить характерные движения рук, губ, головы, походку.
   Во-первых, следовало помнить, что время стирает из зрительной памяти, прежде всего мелкие детали облика негодяя. Но именно мелкие приметы наиболее характерны для человека. Облик складывается из этих мелких подробностей. По отдельности, например какая-нибудь морщина в уголке губ, отвечающая за характер улыбки или гримасы, каждая мелочишка во времени изменяется медленно. Другое дело, когда ты по прошествии какого-то времени обозреваешь человека целиком, стараясь за что-то зацепиться и узнать его. Понятно, при этом детали складываются вместе, суммируются, создавая новый, измененный облик человека. Вот тут даже незначительное изменение подробностей во времени вызывает значительное изменение общего облика человек. Словом, общий облик его меняется куда быстрее, чем отдельные черты. Поэтому, прежде всего, нужно сосредоточиться именно на подробностях. Их множество, поэтому сразу нужно выделить наиболее характерные подробности и "зарубить их себе на носу".
   Во-вторых. Молния сумки должна быть расстегнута до начала охоты. В тряпки заворачивать оружие не следует. Так же до начала охоты пистолет должен быть поставлен на боевой взвод. Патрон должен быть в стволе, чтобы в критическом положении не передергивать затвор, а только взвести курок. Это не рекомендуется, но профи всегда поступают именно так.
   В третьих, в охотничьем магазине нужно прикинуться женой охотника и купить нормальную смазку, и смыть этот дурацкий вазелин... Вот ведь могло же прийти такое в голову: мазать боевое оружие косметическим средством.
   И еще, - немедленно нужно купить гантели и потренировать обе руки, а то они дрожали сегодня как у паралитика. Нельзя относиться к возмездию по-любительски, убийство - это серьезное искусство.
  
   Остаток вечера Каравайникова посвятила составлению мысленного фоторобота маньяка методом тыка. Она взяла лист бумаги, разделила пополам и стала записывать на левой половинке листа вопросы, а на правой половинке - ответы.
   "Итак, начали. - Форма головы? Круглая? Тыковкой? Лошадиная?" - Вопрошала Каравайникова сама себя.
   "Круглая как арбуз", - был записан итоговый ответ на правой половине листа.
   "Глаза? Большие? Маленькие? Светлые? Карие?"
   Ответ был: глаза бурые, на выкате, близкопосаженные, слезящиеся.
   Постепенно память, нехотя, выдавала полустертую информацию. Прежде чем вздохнуть спокойно и принять перед сном ванну, Полина больше чем на половину была уверенна, что искать и казнить она должна коренастого, плотного мужика среднего роста. Несомненно, из простых, но не бедного.
   Плечи и таз почти одной ширины: шкаф на коротковатых для его туловища ногах, возможно кривоватых. Пальцы пухлые, но цепкие как клещи. Потные ладони. А лицо... А лицо этот тип имел плоское, общеупотребительное в многомиллионном мегаполисе.
   Одним словом, лицо негодяя было настолько стертое, что утрачивало реальные признаки определенного выражения, по которым его можно было бы опознать перепуганным жертвам. Собственно и не лицо это было, а белое пятно. Символ. Хотя нет, скорее маска, под которой мог скрываться и Дьявол, и Ангел жалельщик. Слишком много в этом лице было от призрака ночного кошмара, по которому при дневном свете взгляд скользит в полном равнодушии и помять остается в полном неведении, а было ли видение. И попадает в ловушку.
   И все-таки Полина осталась собой не довольна. Оставалась на душе смутная тревога, что-то очень важное, самое заметное в этом человеке вспомнить с первой попытки не удалось.
   Только перед тем как заснуть, преодолевая границу бодрствования и сна, Полина завершила составление робота. Когда сознание сдалось, расписавшись в бессилии, когда вахту вспоминания приняло подсознание, она схватила на лету у проплывающего мимо безымянного видения самую разительную примету маньяка.
   На левом виске круглого черепа возвышался небольшой желвак то ли доброкачественного жировика, то ли раковой опухоли. Это пыла божеская отметина. Это было предусмотрено свыше, чтобы зримо выделить из массы похожих людей, человекоподобного выродка.
   Но и это было не все. Только выйдя на охоту, в день, когда пистолет получил возможность, наконец, выстрелить и показать себя с лучшей стороны, Каравайникова смогла завершить составление робота маньяка.
   После первого часа патрулирования, Каравайникова зашла в магазин погреться. Это был занюханный овощной магазинишко, а не магазин. Выложенные на лотке громадные соленые огурцы заплесневели, капуста в лотке аж почернела.
   Запах перекисших солений ударил по мозгам Полины отрезвляюще. Нюх, как оказалось, был памятливее самой памяти. Самой характерной, принципиальной, приметой маньяка был запах его пота! Надежнее всего Полина помнила запах насильника! По запаху Полина узнало бы своего врага в тысячной толпе. Впрочем, это была и наиболее бесполезная подробность. Ну, разве негодяй подпустит к себе на такое близкое расстояние, чтобы его обнюхали.
   Господи, боже ты мой! От негодяя приглушенно попахивало уксусом! Едва Полина почуяла этот запах в воздухе овощного магазина, память сдалась, созналась в подлоге. Не смогла более память финтить. Мгновенно всплыли мельчайшие подробности нападения. Даже такие, какие Полина не могла припомнить уже на второй день после случившейся трагедии.
   Рот у этой мрази был маленький, губы тонкие, жилистые, искривленные непонятной ухмылкой и мокрые. Уши большие, лопухами, оттопыренные. Зубы ровные, желтые... Слюна красная. Много слюней, вообще много мокрого, слишком много мокрого, скользкого, отвратительного... И все же только кислый запах обильного пота гарантировал полную уверенность, что она не ошиблась.
   На поверку же, уже после первой удачной охоты выяснилось, что все подробности облика негодяя были чистой воды подтасовкой. Память тут была ни причем. Горько подшутило воображение Каравайниковой. Общего у настигнутого негодяя с "её" негодяем было лишь то, что выслеженная жертва тоже была насильником. Ошибочка вышла. И не одна ошибочка. Не велика разница... Если память и подвела, то из самых благих намерений.
   Сцены жесткого насилия превратили жизнь Полины в медленную пытку. Жить с таким документальным материалом в голове было не возможно. Память постаралась уничтожить все следы присутствия в своем архиве столь ужасающих сцен. А когда через четыре месяца пришло время предъявить архив для спокойного опознания, память оказалась беспомощной, чтобы достоверно нарисовать картину трагедии. Зато воображение было слишком угодливым, и, пользуясь параличом памяти, состряпало воображение свою версию портрета маньяка.
  
   ГЛАВА 47
  
   Еще через пару дней Каравайникова не только отмыла АПС от вазелина и смазала его настоящей ружейной смазкой. Полина совершила лыжный марш-бросок километров на десять от железнодорожной платформы Абрамцево.
   В лесу она опробовала свое оружие. Она сделала четыре прицельных выстрела по банке из-под кока-колы. Шагов пять было до банки, но ни одной дырки на ней не появилось. Это был такой грохот, что с ёлок посыпался снег. Всполошились молчавшие до сих пор сороки. Она видела как черно-белые птицы мечутся над головой, но не слышала их скандального стрёкота. Она оглохла.
   Час, не меньше, Каравайникова брела наугад, пока в ушах отлегло и она услышала далёкий перестук колес электрички. Совсем не в той стороне куда она направлялась.
   Радости стрельба не принесла. Конечно, надо бы предпринять еще несколько пристрелочных экспедиций. Но это, возможно, будет лишь когда кончится полнолуние. А пока оставалось надеяться, что она сможет приблизиться к маньяку и выстрелить в упор.
  
   ...
  
   - Полина Георгиевна! Что стряслось? Кто это вас отделал!?
   - Упала вот, поскользнулась, разбилась насмерть, старая кляча!
   - Ну, девушка, блин, полный прикол! Только не надо ля-ля и му-му! Никак вы поддамши сегодня, Полина Георгиевна? Из гостей, никак, идете? Ну, хахаль пошел, не может проводить даму до подъезда.
   - Какой там хахель, Коля. Тошка пропал.
   Шерстобитов подхватил Полину на руки и поднес к подъезду. Полина и не трепыхнулась. Первый раз мужчина взял ее на руки. И приятно это было - слов нет описать. А девушка Каравайникова была вельми костиста и ростом - под 180 сантиметров.
   - Вот, душечка, говорил я тебе, выходи за меня замуж. Не пришлось бы по ночам шарахаться, так сказать, по гостям! Защитник тебе нужен, дорогуша!
   - Плохо ухаживал, дружочек.
   - Не может этого быть, суседка. Я насщет женского пола - честный. Не лепила какой-нибудь.
   - Коля, миленький, так то было пятнадцать лет назад! Ты не помнишь, что был хорошо поддамши. - Промурлыкала Полина.
   - Зачем я тебе такая старая. Вон сколько молодых девушек в нашем доме мечтают выскочить замуж. Только не теряйся.
   - Э, обижаешь, душечка! Сватала меня ваша Варвара не 15, а 13 лет назад. Это ты забыла, забыла, душечка, как я приходил с тебе с розами, с шампунем, весь из себя при параде, а ты носом крутила. - С укоризной, отдуваясь, проговорил Коля.
   Полина не ответила. Под щекой гремел там-там разгоряченного сердца мощного мужика. Это была чудная музыка. Куда понятнее, чем ироничные комплименты пьяного стихотворца. Пора было и честь знать, но Полина не торопилась покинуть объятья запыхавшегося кавалера...
   - Как же ты усохла, девушка. Легкая как былинка. - Прерывисто задышал Коля в ухо Полины.
   Влажные губы, исторгавшие тошнотворный перегар, уже коснулись щеки. Поцелуй был неизбежен... Полина рванулась, соскользнула на пол.
   - Кто не рискует, тот шампанского не пьет. - Многозначительно напомнил Шерстобитов, черным шарфом утирая со лба пот.
   Лифт шел рывками. Того и гляди остановится. Рука поэта беспокойно лежала на талии Полины. Полина не возражала. Коля был удивлен такой покладистостью старой недотроги. Он растерялся.
   На третьем этаже лифт остановился.
   - Ну, спокойного утра, что ли, девушка? Или проводить до дверей квартиры? Или как? Я бы не отказался от чашечки горячего кофе.
   Шерстобитов придержал ногой створки лифта, стиснул локоть Полины.
   Полина заглянула Коле в глаза. Опухшие глазки утратили обычную лукавую смешинку. Из мрачноватого дупла широко распахнутых зрачков, не таясь, не юродствуя по обыкновению, на Полину смотрело бесприютное одиночество. Глаза неунывающего балагура теперь умоляли о сочувствии.
   Полина почувствовала, что теперь ей есть чем ответить на одиночество мужчины. Теперь ей ничто не мешало ответить на прозрачный намек мужчины - женское благословенное - "Да". Сейчас бы Полина с удовольствием выпила горячего кофе... Да, - не одна... С кем-нибудь на пару... Да с тем же пьяницей Колей...
   Лишь по нудной привычке она терпела сейчас свои заскорузлые мысли, мол, знаем мы, приятель, вашу чашечку горячего кофе. Нас не проведешь, дорогой. Переступишь через порог - без стакана водки не уйдешь. А то еще лапать начнешь.
   Коля побледнел. Губы его мелко подрагивали. Он предчувствовал отказ и, кажется, способен был в отчаянии на грубость. Но и грубость не испугала бы теперь Полину. Она снисходительно улыбнулась. Она ждала. Требовалось еще два-три слова, самых важных слова... Хотя бы избитых пара слова покорности воле женщины, чтобы от сердца отпали последние оковы и доверилось оно обычному среди нормальных женщин риску остаться с мужчиной наедине
   А жаль, что Коля не вспомнил подходящих слов. Он надулся горделиво. Закусил нижнюю губу. Коля обиделся, перепутав обычную осторожность женщины с жестокостью.
   - Нет, дружок, извини, пожалуйста. Не сегодня. Ладно? Я не в том состоянии, чтобы принимать гостей. Но обещаю, на неделе обязательно приглашу тебя на кофе с коньяком.
   Глаза Шерстобитова качнулись в одну сторону, в другую. Он с облегчением вздохнул и по губам его потекла блудливая улыбочка самолюбивого насмешника, раненого глупой женщиной в самое сердце.
   - Тогда займи чирик. На неделю. Мне в Московском Комсомольце гонорар причитается, да все некогда заскочить в бухгалтерию.
   - Это запросто, - расщедрилась против обыкновения Полина.
   Ей было грустно. Жаль было и себя и поэта.
   А Тотька ждал Полину на коврике под дверью. Он так радовался, он так радовался. Ну, разве это не счастье?
  
   ГЛАВА 49
  
   Фаза полнолуния заканчивалась, а с нею заканчивалось и наиболее благоприятное время для охоты на маньяка. Неудачи продолжали преследовать Каравайникову. Кому-то надо было спутать все планы охотницы. "Уж не появился ли на небесах у негодяя заступник". - Подумала Каравайникова.
   Наутро у Полины поднялась температура. Разболелась ушибленная ночью грудь. Пришлось вызвать на дом врача. Окончательно испортил настроение директор института. Он рвал и метал. Каравайникова должна была немедленно подготовить докладную записку по своему вчерашнему предложению. Шеф и слышать не хотел о бюллетене.
   - Не можешь в институт придти, пиши Докладную дома. Рука болит, писать не можешь?! Это не отговорка. Пришлю Надежду Валерьяновну с машинкой. Продиктуй текст. К обеду чтобы была записка готова.
   Ну, что ж, поделом тебе, Полина Георгиевна. Не будешь высовываться.
   Надежда Валерьяновна по дороге к своей наперснице заехала домой, взяла барсучьего сала и баночку свойского меда. Еще прихватила бутылку черной как смоль настойки на семи травах, от семи болезней и от семи заговоров. В том числе и от сглаза. Рецепт этого волшебного зелья сама Надежда Валерьяновна так и не узнала. Снабжала наушницу этой чудодейственной настойкой на водочке дряхлая знахарка, Фаина Филаретовна, бывшая монахиня Троицко - Сергиевой Лавры. Ей же секрет живительной настойки достался от ее монастырской наставницы, матери Параскевы. Фаина Филаретовна для лечебных целей и пасеку держала. Восемь ульев.
   Кстати, эта удивительная эксманахиня, Фаина Филаретовна, тоже была до тридцати лет Невестой Бога. Больше не выдержала. На воле Фаина вела бурную жизнь. Имела двух ребят от разных отцов. Была любовницей отца Надежды Валерьяновны. Они познакомились на похоронах отца и подружились. Надежда Валерьяновна высказала предположение, что подкузьмила молодую монахиню Фаину Филаретовну - все та же настоечка. Слишком живительной для ее фригидного организма оказалась монастырская настоечка. Травку для настойки собирала мать Параскева в Крыму, на Большой Яйле.
   Первым делом Надежда Валерьяновна выключила телефон. Сделала Полине на грудь компресс с барсучьим салом. Настойку Полина принимала каждый час по столовой ложке, плюс столовая ложка меда. Сначала ей стало хуже, даже вырвало. Настойка была преотвратная, слишком горькая, мед и тот почти не отбивал ее жгучий вкус. Но этот казус не избавил Полину от настойки. Надежда Валерьяновна была неумолима, и сама наливала черного зелья полную ложку.
   К обеду не было написано ни строчки. Зато Полина повеселела. Температура стала спадать, ломота в груди заметно утихала. И аппетит появился. Они плотно пообедали тушеной горбушей с овощами, чуток вздремнули. Потом попили кофейку, и в течение часа Докладная записка была продиктована на машинку и отредактирована.
   Надежда Валерьяновна уехала в три часа пополудни, а в четыре Каравайникова смыла с себя в душе барсучье сало и стала собираться на охоту. Температуру она не померила. Чтобы не расстраиваться. Да если даже и есть температура, на охоту сегодня Каравайникова все равно пошла бы. Грудь еще побаливало, но духом она была бодра необыкновенно. Вот тебе и монашеская настоечка на семи травах от семи хворей.
   На свежем воздухе Каравайникову слегка покачивало. Но она не поехала трамваем до конечной остановки. С предпоследней остановки она углубилась в свои охотничьи угодья. Смеркалось. Народ, кто сумел слинять с работы пораньше, нагружался в магазинах покупками и поспешал по домам.
   У пивного павильона кучковались любители после трудового дня "побазарить за жизнь" под пару кружечек пивка с подсоленными сушками. Здесь же вертелись четыре пожеваные женщины с печеночным цветом лица. Одна, насупленная, угрюмо предлагала мужчинам костлявые, вяленые дома плотвички, размером с гулькин нос.
   Другая, разбитная, живчик-живчиком сдавала в наем пол-литровые банки мужикам, не прихватившим тару с собой из дома. Она же собирала пустые бутылки из-под водки. А водочку эту продавала из-под полы порядком захорошевшая третья дама с застуженным голосом.
   Четвертая молодка, скуластая как утюг, ярко наштукатуренная, в распахнутой дубленке, с красными от мороза коленками, строила глазки и подбирала подходящего клиента для сеанса свободной любви в ближайшем подъезде. Здесь все знали всех. Дела у всех шли бойко, все были довольны, под навесом павильона царил дух благодушного взаимопонимания на почве мелкой коммерции.
   Полина понаблюдала за местными нравами, и ей понравилось, как незатейливо простые люди проводят свой досуг. Отдых только начинался, и откровенно пьяных еще не было видно. Пожалуй, страсти разгорятся попозже. Полина решила еще раз заглянуть сюда, полюбоваться на этот островок благодушия.
   Пока молодка выбирала с кого начать свой бизнес, ее выбрали саму. Невысокий, крепкий мужик в огромной бело-рыжей шапке, породистая была собачка, уверенно взял путану за локоть и что-то прошептал ей на ухо.
   - Да пошел ты, дядя, знаешь куда! - Рявкнула молодка с красными коленками, словно ее укусили.
   К молодке подскочил молодой франтоватый парень в зеленом долгополом пальто. Возможно, это был ее сутенер.
   - Этот пидорас предлагает сделать минет за полтинник! - Возмущенно, громко пожаловалась молодка франту.
   Незадачливый клиент попятился и постарался затеряться в толпе.
   Каравайникова половину жаргона девицы не поняла, потому опасности не почувствовала. Но вот парень достал из огромного накладного кармана какую-то штуковину в виде колец с надел на руку. Что это за штучка Полина не знала, но мужики шарахнулись от парня. Вот теперь и Полина смекнула, что начинается заварушка.
   Мужчина в собачьей шапке пружиной выскочил из толпы и бросился наутек. Франт неторопливо затрусил следом. Обидчик путаны бежал прямо на Полину. Легко и умело бежал. Шапка была ему великовата, и все съезжала на глаза. Вот он на бегу обернулся на преследователя, и шапка покатилась по снегу.
   Франт устремился к шапке. Он уже считал красивую собачью шапку своей законной добычей. Обидчик его уже не интересовал. Но хозяин шапки оказался проворнее, выхватил шапку из рук франта.
   Мимо Полины пронеслось белое пятно. Разглядеть лицо убегавшего она не успела. Белое пятно на месте человеческого лица родило лишь смутное предчувствие чего-то знакомого. Страшная догадка ударила ее в сердце. Сердце екнуло. Он! Это был ОН! Маньяк! Или его двойник, точная копия. Но такое совпадение случается крайне редко. Это не совпадение. Чувство не могло ее обмануть.
   Полина была хладнокровна как никогда. Бежать за сорвавшейся с крючка добычей было бесполезно. Маньяк напуган и врасплох его не застигнешь. А в лоб атаковать этого борова - себе дороже выйдет. Если он тут пьет пиво, значит, он тут не новичок и никого не опасается. Остается продумать, пьет маньяк пиво "до того", как начать охоту или "после того". И все-таки скорее "до того". Ему приспичило, весьма приспичило... Так приспичило, что он не стал рисковать... Ведь даровую женщину он мог и не добыть сегодня, потому и решил раскошелиться на путану. Тут они куда дешевле, чем в центре города. А что если он потому и облюбовал эту окраину города, что здесь продажный секс дешевый. Тогда, вероятно, он не всегда нападает на женщин в темном местечке, а только тогда, когда не достает денег на проститутку?!
   Если это предположение верно, то маньяка не трудно будет сегодня заполучить. Проститутка его отшила, теперь он будет рыскать меж домов в поисках бесплатной жертвы. Выходит, не такой уж он и больной, если решается на волчий промысел лишь при безденежье. Трезво рассуждает, как безопаснее утолить приступ похоти в полнолуние.
   Каравайникова медленно подошла к парню, шептавшемуся с путаной.
   - Молодой человек, позвольте спросить. Вы знаете того человека, что убежал от вас.
   Парень не успел ответить. За него ответила путана.
   - А вы кто? Вы жена этого козла вонючего? А вы знаете, что раз в месяц он ошивается здесь и норовит трахнуть кого-нибудь на халяву? Вы что сами его обслужить не можете?
   Путана с парнем дружно заржали.
   - Нет, девушка, я не жена ему.
   Каравайникова была так близка к осуществлению задуманного Возмездия, что никакое хамство не могло смутить ее сейчас. Она даже понимающе улыбнулась. К счастью, у нее было с собой рублей шестьдесят. Полина молча протянула путане все, что наскребла в кошельке. Парень все понял правильно. Он не стал мешать коммерции путане. Это был побочный приработок ночной бабочки, и сутенер решил не накладывать на него свою лапу.
   - что вызнаете об этом человеке?
   - Скот это, а не человек. Ну, да ладно. Если бы вы были из ментовки, я бы вам ничего не стала рассказывать. А так мне плевать, зачем вам эта мразь. Вот только шестьдесят деревянных - маловато. Добавить нужно бабок, женщина. Я вижу, вы очень заинтересовались. Разве нет?
   - Поверьте, девушка, я бы заплатила вам и больше, но у меня нет с собой.
   - Да? - Путана пристально изучила выражение лица Каравайникова, и бесшабашно улыбнулась.
   - Я тащусь! Такая дама, а клюнула на... Ну ладно, не обижайтесь. Я шутю. Сорок рубчиков занесете другой раз. Я вам поверю.
   - Он давно здесь появился? - Начала интервью Полина
   - Да нет. Летом он объявился. Вы мне поверьте, я здешних козлов всех знаю наперечет. Раньше я его не видела. Он объявился летом. Первый раз его обслужила моя подруга Вика. Он заплатил ей ситцем. Дал кусок метров пятнадцать. А сказал, что в куске двадцать метров. Жлоб тот еще. Воще 15 метров тоже не хило. Ну, только Вика больше ему не дала. Говорит этот таракан извращенец. Вика пуганая, она уже поимела неприятности по женской части от одного такого идиота. Ну а я ничего не боюсь. Я, если что не по мне, бью прямо по яйцам и будь здоров, лечись и не кашляй.
   - Значит он, все-таки, больной человек?
   - Да кто его знает. Мне он один раз заплатил двадцать метров штапеля. Второй раз дал двести рублей. Потом его долго не было, а сегодня просил в долг дать. Получку им задержали. А я тут при чем. Я в кредит не даю.
   Девица икнула. Закрыла глаза и стала тереть виски.
   - Болт! Что-то меня сегодня рано развезло. Мужчина он сильный на это дело, но какой-то грязный он, противный, мокрый, лезет, куда не надо, когда его не просят. Нет, от него не пахнет, как от бомжа, он моется, но противно. Воще все мужики грязные в сексе, но этот особенно противно. Я уж повидала разное, но эта мразь меня достал... Ну я пошла...
   Она пошла, пошатываясь, но вернулась.
   - А все-таки, женщина, скажите, зачем вам этот паразит?
   Каравайникова хитро сощурилась. И вдруг ее осенило.
   - Это тайна, милочка. И потом, я вам за свое любопытство заплатила, теперь ваша очередь платить?
   - Чо, тетка? С баобаба упала?
   Путана так рассвирепела, что у нее посыпалась со скул штукатурка.
   - Шутка, моя золотая. Пошутила я. Видишь ли, у меня был пес, сенбернар, кличка Сенатор. Пегий такой, точно такого окраса как у твоего клиента шапка.
   - Ну, так чо!? Сенбернар у ней! Ты чо мне фуфло гонишь!? - Не поняла путана юмор Каравайниковой.
   - Вот я и подумала, а не моего ли сенбернара пустили на шапку.
   - Ё-моё! А я никак не врублюсь. Так твоего кобеля схавали что ли? Ну, блин, ты даешь! - Загоготала путана, придерживая груди.
   - Вот именно, мой сенбернар пропал месяц назад. Я и подумала...
   - Прикол! Нет, я не могу! Я тебе, тетка так скажу. У нас я всех бомжей знаю. Если бы это наши надыбали такую шкуру, они бы мне первой ее притащили. Клянусь! Моя старуха шапки шьёт, усекла, ё-мое!
   - Очень хорошо, спросите у бомжей, может быть, они видели моего Сенатора.
   - А то! Гони бабки, и я тебе найду твоего Сенатора. Я знаю и собашников, кто придерживает собак, а потом дает объявление в "Из рук в руки" и делает крутые бабки. Тарань сотню баксов и я поспрошаю. О! Давай подваливай к пивной завтра, попозже, я как работать кончу, так и пойдем смотреть твоего Сенатора. Ну, придешь?
   - А то! - В тон путане воскликнула Каравайникова.
  
   ГЛАВА 50
  
   Прежде всего, Полина поспешила к дому, где сама пережила нападение. Пистолет на боевом взводе она согревала на груди под курткой в специально пришитом кармане. Карман был сконструирован в виде муфты для рук, и вытаскивать пистолет было очень удобно.
   Дважды она различала в сумерках подходящие по комплекции силуэты. Дважды занимала боевые позиции за углом дома. Поджидала предполагаемую жертву и неожиданно возникала перед невинным мужиком, пугая беднягу насмерть. Боже! До чего же пугливый пошел мужик! Один схватился за сердце, и его пришлось поддержать под локоток, чтобы слабак не рухнул на тротуар.
   Где-то в половине девятого вечера улицы внезапно опустели. Загнали домой своих животных хозяева кошек и собак, и наступил мертвый сезон. Ни души! Продолжать охоту было бессмысленно. Настроение обрушилось, и хворь вернулась. А так хорошо все начиналось сегодня.
   Гонка за маньяком по морозу даром не прошла. Каравайникова едва дотащилась до своей постели и снова расхворалась. Снова поползла вверх температура. Полина даже не ужинала. А прекращать охоту было никак невозможно. Едва ли за этот вечер маньяк нашел себе женщину. Полина тщательно прочесала все подходящие для преступления закоулки на территории своих охотничьих угодий. Шанс встретиться с маньяком оставался. Да и где он за ночь найдет стопятьдесят рублей, чтобы купить ласки путаны. Завтра, завтра эта мразь будет добывать деньги, а не достанет денег - будет гоняться за бабами. Завтра, именно завтра или никогда все должно закончиться.
   Полина попарила ноги в горчице, повторила компресс с барсучьим салом, и удвоила дозу допинга. Теперь она пила ежечасно по две ложки горькой монастырской настойки. Господи, какие это были муки! Но надо! Надо! Надо! Хоть кровь из носа, - завтра нужно вновь устроить погоню за маньяком. Удача сама просится в руки! Нет, не появилось на небесах у негодяя заступника. Наоборот! Небеса пошли на крайность. Более нелепой подставы негодяя невозможно было придумать. Так вляпаться прожженный насильник мог только по воле Проведения!
  
   Назавтра Полина смогла привести себя в более менее боевое состояние лишь к шести часам. Луна пошла на убыль, ее магнетизм ослабевал, но остановиться Каравайникова уже не могла. Слишком близко она подошла к осуществлению своего желания.
   Три последующих часа она честно утюжила район возможного появления маньяка. Ни одной маломальской похожей фигуры не встретила. Вчера ей было жарко на морозе, сегодня она продрогла. А мороз к ночи стал усиливаться. Днем синоптики обещали до двадцати градусов ниже нуля. А завтра луна пойдет на спад и ее магическое влияние на маньяка начнет уменьшаться. Охоту следует продолжать и продолжать. Потребность в женщине у маньяка достигла высшей точки накала. Похоть разрывала его на части. Он должен был как-то разрешить свою сексуальную проблему именно сегодня! Завал.
   Чтобы погреться перед очередным обходом квартала и собраться с мыслями, панически разбегающимися в разные стороны, Полина направилась к "своему" подвалу. К тому же, этот подвал продолжал оставаться одной из наиболее вероятных ловушек. Так что времени она не теряла.
   Бог мой! Что это? Около подвала валялись толстые трубы. Рядом стоял экскаватор. Под ним еще таял снег. Его только что пригнали сюда. Здесь собирались что-то копать. Но самое неприятное, - на столбе над экскаватором горела золотая неоновая лампа.
   Полина совсем пала духом. Но рядом с громадной машиной никого не было и Полина все-таки решилась зайти в подвал погреться. Когда она открыла дверь, ее обдало горячим вонючим паром. В глубине подвала что-то шипело.
   Каравайникова присела на корточки, прислонилась к стене. Пистолет держала на коленях со взведенным курком. В тепле грудь оттаяла мгновенно, и боль стала усиливаться. Кружилась голова. Настойки, кажется, Полина перебрала. По лицу поползли капельки конденсата водяных паров. В подвале можно было не только согреться, но и попариться.
   Полина вышла на мороз. Соблюдая осторожность, выглянула из-за угла. В трех шагах от нее стояла парочка и мирно беседовала. Рядом стояла коляска и большая сумка. Сосед и соседка встретились, и что-то оживленно обсуждают.
   - Ну, мужчина, мне пора. Рада была с вами познакомиться. С мужем я фактически уже не живу, но не нужно, чтобы он видел нас вместе. Вы понимаете. Мужчины они такие дурные. Спасибо что поднесли сумки, одна я бы не дошла до дому. До свидания. Звоните.
   Женщина, такая малорослая, худенькая, наклонилась к сумке. Мужчина тоже резко наклонился и женщина, ойкнув, резко выпрямилась.
   - Что вы такое говорите! Я буду кричать. Я не хочу в подвал...
   С каждым словом голос женщина угасал, теряя уверенность.
   - Через не хочу, - тихо внушал мужчина. - Я не причиню тебе вреда. Мы быстро.
   Голос мужчины продолжал оставаться вкрадчивым, но в нем уже нарастала едва сдерживаемая ярость.
   - Я сказала, нет! - Упрямилась бедняжка.
   Женщина попыталась бежать. Но мужчина в два прыжка настиг ее и стал наотмашь хлестать по щекам. Вот он зажал ей рот и чем-то ткнул в горло.
   - Зарежу, сука! - Прошипел нападавший.
   Полина давно все поняла. Она узнала. Она была на все сто процентов уверена, что перед нею тот, кого она искала. И нашла. Белую с подпалинами собачью шапку негодяй сменил на серую кроличью, но это его не спасет. Осторожный гад.
   Каравайникова подняла пистолет и стала целиться в коренастую фигуру среднего роста. Мушки пистолета она не видела. Ствол ходил ходуном. Хладнокровия как не бывало.
   Для упора Полина прислонилась к стене, и даже ствол пистолета прижала к стене, чтобы он не вибрировал. Как ни спешила она покончить с негодяем, прежде чем выстелить она успела подумать, что шансы попасть в маньяка и в женщину - одинаковы. Они стояли к Полине боком.
   - Хорошо. Пошли. - Женщина взвесила риск погибнуть от ножа негодяя и взяла себя в руки. - Но если что, - я заору, так и знай. - Она говорила почти спокойно. Даже насмешливо.
   - Негодяй! Какой же ты негодяй! Не мог подождать пару дней. Мы же обо всем договорились. Муж будет работать в ночь, пришел бы ко мне как порядочный. Господи, какая же ты сволочь, Эдик.
   Женщина подняла сумку, покатила перед собой коляску. Насильник, упираясь ножом ей в спину, осторожно двинулся следом.
   Каравайникова отодвинулась за угол. Глубоко вздохнула и перекрестилась пистолетом, сжимая его обеими руками.
   Женщина вышла из-за угла и сразу увидела Каравайникову. Она вскрикнула. Ноги ее подкосились.
   - Молчать, лярва!
   Насильник схватил женщину за шиворот и поставил на ноги.
   - Раиса, ты меня достала!
   Собственный сдавленный шепот показался Полине громовыми раскатами.
   - На колени, мразь!
   Насильник оглянулся через плечо. Сгоряча он не сразу понял, что произошло...
   Как хорошо, что АПС был большим пистолетом. В женских руках он казался огромным. Негодяй увидел пистолет и поник. Он отпустил женщину, но на колени не стал.
   Раиса быстро пришла в себя. Она влепила Эдику звонкую оплеуху. Он покачнулся, но продолжал стоять на ногах. Он смотрел мимо Полины и не моргал. ОН отключился. Он так глубоко ушел в себя, что связь его с внешним миром прекратилась. Он ждал этой минуты. Он давно ждал этой минуты. Так или в другом раскладе, но она должна была наступить, минута расплаты.
   - На колени, - тонко взвизгнула Каравайникова. Ей стало дурно.
   Каравайникова с разгона ударила, как тараном, стволом пистолета в белое пятно, где, по идее, должно было находиться лицо этого человека, парализованного страхом расплаты. Эдик стал на колени. Голова покорно опущена, руки висят плетями.
   Ясно скрипели колесики удалявшейся коляски Раисы. Даст ли она совершить Справедливое Возмездие. Достаточно ли она возненавидела Эдика, чтобы, отбежав на безопасное расстояние, не завопить во всю глотку: Убивают! Неужели она так быстро забыла пережитое унижение и уже простила негодяя, готова простить всех, всех, только бы не трогали ее.
   Скрип колес все глуше. Вот он затих. Дребезжит трамвай, да звенит в ушах от наступившей тишины.
   Полина добилась своего, но что дальше делать не знала. Она забыла про пистолет. Она думала о себе, какая она несчастная, сколько она настрадалась из-за этого Эдика.
   "Как же он измучился. Как же его истерзала пагубная страсть к женщинам. Какие мы все несчастные. - Безвольно подумала Полина.
   Она бы бросила пистолет и ушла домой, если бы не случилось то, что могло случиться только по воле провидения. Силы небесные, как она вспоминала потом, - снова вмешались и призвали ее довести казнь до конца.
   А все дело в том, что Полина почувствовала слабо различимый запах уксуса. Мороз четко отделял этот слабый запах от сильного смрада, исходившего от остывающего экскаватора. Полина очнулась. Пелена жалости к себе, ко всем несчастным на земле спала с глаз, и она увидела перед собой Насильника, Подонка до дна перетряхнувшего ее тихую, благополучную жизнь.
   Рассмотреть шишку на опущенной голове рассмотреть было невозможно. А так хотелось взглянуть в глаза смертника, так хотелось увидеть, как к него умирает душа, как все в нем умирает, умирает, как умирает он, телесно еще невредимый, от страха.
   Полина набрала побольше воздуха, и подняла пистолет на уровень затылка негодяя. Он был таким беззащитным, этот чернявый давно не стриженый затылок. Так казнить, пожалуй, будет спокойнее. Бог с ним, пусть умрет быстро, пусть не мучается. Вот только никакой шишки на голове нет... Есть другая примета. Мочка правого уха оторвана. Или откушена... А шишки нет... Какая разница... Если я буду медлить, он придет в себя и прикончит меня... Бежать? Догонит...
   Полина закрыла глаза, чтобы не видеть солнечной вспышки выстрела, не видеть, как разлетается на куски арбуз головы негодяя. В ожидании грохота втянула голову в плечи как черепаха. Мысленно она сосредоточилась на мушке пистолета. Палец стал искать спусковую скобу. Полина стиснула зубы. Сейчас грохнет оглушительный выстрел... Сейчас... Сейчас... Если бы не этот грохот... Скоба под давлением пальца утопилась до упора. Выстрела не последовало.
   Полина вздохнула с облегчением. Замешательство, казалось, длилось мгновение. Когда Полина открыла глаза и рывком отключила у пистолета предохранитель, негодяй уже уползал на четвереньках за экскаватор. Полина вскинула пистолет и, не целясь, выстрелила. Маньяк вскочил на ноги и кинулся в кусты. Затрещала молодая поросль кленов.
   Полина поймала силуэт негодяя на мушку и выстрелила снова. Он упал, прополз несколько метров на брюхе. Полина выстрелила в третий раз. Насильник снова вскочил и побежал зигзагами. Он был без шапки... Вернулся за шапкой... Побежал, не надевая шапку... Полина нажимала, нажимала на гашетку, пистолет посылал, посылал пули... Негодяй что-то крикнул и завернул за угол дома.
   Каравайникова повернулась и, выставив перед собой пистолет, стала быстро уходить дворами в другую сторону. Никто не закричал, никто не всполошился. Лишь погасло несколько окон. Не раздался и вой си
  
   рен милицейских машин. Тихо. Оглушительно тихо... Это не кино. Это жизнь... Ученый, наш обыватель. Высовываться не будет, чтобы не попасть в свидетели...
   Каравайникова дошла до метро Щелковская, ни разу не оглянувшись. Она уже доехала до Измайловской... Вышла и села на скамейку. Она была в сомнении. Заставляла себя еще и еще раз вспомнить лицо негодяя... Сомнения множились... Что-то ей не нравилось. Что-то было не так. Все шло по плану. Удачно. И отступила она после неудавшегося покушения быстро и скрытно, тоже по плану... И предчувствия, что ей что-то сейчас угрожает - тоже не было... Тогда в чем дело"...
   Её тянуло вернуться на место неудавшейся расправы так сильно, что чувство опасности заглохло напрочь. Только там, возле экскаватора она найдет ответ на свои сомнения.
   Но вот он, этот противный мастодонт, такой запашистый. Чем только от него не пахнет. И резиной, и гарью, и краской, и керосином. Не удивительно, что и уксус тут мог присниться ошалевшей от ненависти дуре.
   Каравайникова обогнула экскаватор, нашла следы убегавшего негодяя и пошла по этим следам через ломкую поросль. Она дошла до того угла, за которым скрылся беглец. Осторожно выглянула. Перед нею открылись неосвещенные задворки. Трансформаторная будка. Вокруг нее металлические ракушки гаражей. За гаражами бетонный забор в шашечку, исписанный футбольными фанатами.
   Что это!? Точно! В двух шагах от нее валялась шапка. Значит, не все пули разминулись с негодяем. Удача снова вернулась к ней. Она заспешила.
   Не задумываясь, Полина на ходу достала карманный фонарик и двинулась к гаражам. Полина не задумывалась о последствиях возможного столкновения с раненым негодяем нос к носу. Она полна была решимости добить ублюдка. Какая тут сыскная дедукция. Ничего подобного. Дедукция молчала. Она хотела довести до конца задуманное Возмездие и все тут!
   Каравайникова отключила предохранитель пистолета. Передернула затвор и загнала патрон в ствол. Крадучись, чуть дыша, обходила гараж за гаражом. Она обшаривала фонариком каждый закоулок. Если ублюдок ранен, должна быть на снегу кровь. Но крови нигде не было.
   Внезапно взревел двигатель. Вспыхнули красные огни. Из ракушки задом вывалился маленький автомобиль. Полина присела за ракушкой и стала наблюдать.
   Автомобильчик развернулся, скользнул светом фар по гаражам. Дымя и рыдая мотором, остановился возле шапки. Водитель осмотрел трофей и взял шапку негодяя себе.
   Каравайникова уже не верила, что шапка принадлежала маньяку. Теперь, когда оставалось осмотреть каких-то три гаража, шансы найти раненого маньяка были почти нулевыми...
   Он лежал навзничь у самого забора и мычал. От него несло нестерпимо, перегаром и еще чем-то более оскорбительным... Полина понимала, что если не осмотрит незнакомца, если не убедится, жив он или мертв, - то всю оставшуюся жизнь будет казниться. Она присела, с трудом перевернула грузное тело. Глаза закрыты. Лицо плоское. Губы тонкие, уши большие... Приметы сходятся... Но мочки ушей обе целы... Шишки на виске нет...
   Полина вздохнула с облегчением. Промазала. Боже мой, промазала! Промазала! С меня довольно! Я свободна от власти возмездия!
   Пьяница открыл глаза, потянулся скрюченными пальцами к горлу. Полина отскочила и засмеялась.
   - Стоять! - прорычал пьянчуга.- У!Женщина!
   Она осторожно спустила курок, поставила пистолет на предохранитель, спрятала на груди и быстро пошла к метро. Душа мурлыкала что-то о большой чашке горячего кофе...
  
   КОНЕЦ РОМАНА
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"