..Нас обвенчали в самый главный собачий праздник: день отъезда старых хозяев. Счастье наше имело свой срок: десять дней - и возлюбленный мой вернется в дом своих двуногих родителей. Но тогда - он был предоставлен мне весь - от носа до кончика хвоста. Я не я, если я его не украду.
- Ты счастлив? - спросил я пса, но имело ли смысл спрашивать?
- Я ждал этого дня всю свою собачью жизнь,- таков был ответ,- Ты можешь лишать меня прогулки, не кормить меня, наказывать и запирать в шкаф, только люби меня. Люби хотя бы в эти десять дней.
..Он был прекрасен, но бесформенен. Определить ему породу было в моей власти.
- Хочешь быть легавой?
..Он лишь брезгливо поморщился.
- Скотч-терьером? У них - смешные усы и борода.
..Он неопределенно вздохнул.
- Пуделем? Но учти, я не люблю пуделей.
..Покачал головой.
- Да, но тогда кто же ты?
- Я - твой возлюбленный.
Собачий вальс спустил нас волною с порога церкви под радостные возгласы его соплеменников.
- Хочешь - докажу свою любовь? Брось палку.
Не его ли я искал всю свою жизнь?
- Отправимся в свадебное путешествие? Я познакомлю тебя со своей родней.
Седой полуплешивый пес пожимает мне руку:
- Я - отец. Раньше мы жили все вместе, пока сына не забрали в город. Берегите его.
Мать его, тут же - выныривает из-под кучи мусора, приветливо помахивая хвостом:
- Вы смотрели "Бетховена"? Это - чудесно! Он - мой кумир! Будете в столице - может, передадите ему письмо?,- в зубах она протягивает мне конверт.
- Мама..,- мой любимый готов провалиться сквозь землю.
- Милые у тебя родители.,- замечаю на обратном пути.
- Помесь из помесей,- возражает он,- Ничего особенного. Когда-то я тоже мечтал стать кинозвездой. Пока не родился собакой.
Наказывать его - занятие бессмысленное. Он делает гадости и извиняется.
- Вот видишь - я же собака. Твоя подружка конечно не станет гадить в углу, но разве она умеет бегать за палкой?
Я злюсь на него и на себя:
- Разве только это от тебя мне нужно?
- А разве нет?
..Вскоре я понимаю, что ревную его - ревную к каждому столбу, к которому он подходит, каждой кошке - за которой гонится. К тому времени, которое он забирает - больше всего.
- Ты можешь понять, что у меня есть другая жизнь кроме тебя?
- Могу.,- он покорен и беззащитен.
..Его покорности отводится два дня, на протяжение которых он заперт в квартире без еды и моего присутствия.
- Ты несчастен? - спрашиваю я по возвращении.
- Но ты же вернулся.
Я не могу нести эту ношу и не могу бросить ее.
- Согласен ли ты остаться со мной навсегда?
- У тебя ничего не выйдет. Меня заберут через несколько дней.
- Я знаю способ. Согласен ли ты?
- Да.
..Мы бродим по городу в поисках самых отвратительных помоек, его облезлые сородичи косо смотрят на нас: день, другой - и мы находим, то что искали. Огромный, сипящий, исходящий зловонной слюной пес нюхает моего единственного нос в нос. Собачья чума столь же скоротечна, как и людская: уже через три дня я укладываю тело его в заготовленный мешок и уношу в лес.
***
Вот составляющие: яма - метр на метр и полметра глубиной; немного хвороста, желательно ельник, не знаю, почему они всегда разбрасывают еловые ветви, могли бы - березовые или, скажем, семена пшеницы, как на свадьбе, вообще - это и свадьба - вещи сами по себе похожие, как то- поцелуй, почему-то обязательно в лоб, куда естественней было бы целовать в губы и кричать при этом, и считать..- одним словом - все что полагается..; после этого - прочная палка, кол, флаг - чтобы можно было воткнуть и написать потом - такой-то и такой-то открыл это, место тогда-то, хотя ими придумано довольно глупое- " .... - .... " . И если " - " здесь, это минус, тогда выходит, что из меньшей величины мы вычитаем большую, т.е.- нечто с отрицательным результатом. Так как " ...." и ".... " не имеют ни малейшего значения, а значение имеет только " - ", может замечали, ни на одном кладбище не ставят между годами " + " или " ? " или того хуже " = ", стало быть "минус" - лучшее отображение произошедшего; поэтому именно его я вырисовываю сейчас.
Но за минусом, или за "чертой", как кому удобнее, ничего нет, точнее- ничего существенного. Бетон, гранит или мрамор, немного воздуха, ограда, ещё немного воздуха, снова ограда, опять бетон, гранит или мрамор... или дерево, или бумага под плёнкой, или вообще ничего. Стало быть, я должен придумать историю. И нарисовать вместо минуса вензель или рожицу, или просверлить дырку и вставить в неё окуляр. Чтобы люди, приходящие сюда в поисках хлебных крошек и сигарет, несъеденных и невыкуренных птицами, смотрели в него и удивлялись.
Вам бы стоило посетить это место. Увидеть тропинки, прямые, как_____________________, деревья, стройные, как______________________________________, только поставьте вертикально, у меня не хватает площади листа.
***
..На самой окраине моего города разбит парк. Парк плавно переходит в лес, настолько плавно, что порою, мамаши с колясками, увлекшись прогулкой, щебетаньем птиц и игрой солнечных зайцев в свежевыпаренной росе, углубляются в дебри и исчезают там навсегда, оставляя после себя выпотрошенные ридикюли и железные остовы в дермантиновых лохмотьях.
Лес, едва заметно превращается в тайгу, лиственные породы сменяются хвойными, тропы зарастают мхом и колючим кустарником, свет меркнет и звери дичают - там, посреди этого мрачного великолепия, там я поселю своего Бога. У него не будет имени, не будет возраста, не будет пола и не будет лица. Зато он будет знать о том - сколько деревьев в лесу, птиц и гадов ползучих, жаждущих молока и жаждущих крови, подземных и заоблачных, ядовитых и съедобных, благоухающих и дурно пахнущих - он будет знать их всех. Он будет разводить костры, подавая сигналы пролетающим мимо коллегам по божественному промыслу, а они в ответ даруют ему тепло и пищу. Он будет рыть великие ямы и в ямах этих, словно в гигантских котлах - денно и нощно будут вариться новые жизни. Он станет ловить струи дождя, сплетая из них необъятное покрывало и укроет им свои владения, уберегая каждую травинку от солнца и стужи. И не умолкая, будет звучать его божественный голос: слитые воедино пернатые хоры и шум ветра, рев диких зверей и треск вековых елей, шипенье змей и плесканье рыб, шорох листьев и дыхание земли - и не будет на свете прекрасней песни. И лишь раз мне будет дано право побывать у него в гостях.
***
..Бархатно-тягучий кисель ночи, разливаясь вокруг меня, рождает чудовищные манящие образы: вот - раненый полководец призывает в бой своих деревянных солдат, припав на одно колено и выбросив руку над головой в победном кличе, а солдаты его - единой каменной массой, черные от пороховой гари, шаг за шагом близят свои тела к неминуемой смерти. Вот - неведомые мне лесные птицы тысячью крыл, лап и когтей, вьют из клочьев грязной небесной ваты свои гнезда. Вот - города, еще вчера кипевшие жизнью, ныне - разорены и трещат кронами своих обветшалых строений, и устилают дерном тел вчерашних жителей - землю для стремительно рвущейся к небу зелени..
..Но поезд движется и шум сражения стихает за моей спиной. Войска - так и не начав битвы, полегли во рвах на подступах к цитадели. Тысячелапая стая срывается с гнезд, чтобы устроить безумное пиршество. Мой город близится к концу; главная башня его, сердце и всевидящее око вот-вот предстанут перед моими глазами..
Я не могу помнить дорогу даже на кусочках плёнки с оборванными краями. Я могу только додумать её. Зато я хорошо помню пункт назначения. Полуразрушенное кирпичное здание венозно-бурого цвета. Единственный его обитатель - маленький, серый человечек в телогреечных лохмотьях спал на щебневой простыне, положив под голову камень, возле больного одышкой костерка.
Нет, конечно же, здесь жили и другие существа.
Раньше, по-крайней мере, это следовало из их слов, а тогда они ещё умели их произносить, так вот когда-то здесь стояла электростанция. Или завод. Или паром курсировал от одного побережья к другому через каждые полчаса. Розовощёкие парни разбрасывали с вертолётов листовки, а властители мира, проезжая мимо, непременно поворачивали головы и смотрели сквозь тонированные стёкла на причудливое сплетение улиц и площадей.
Увы, но есть лишь один источник, хотя бы отчасти подтверждающий факт существования того, что было "раньше". Это книга о вкусной и здоровой пище.
***
Первое утро в чужом доме почти всегда отвратительно.
Тяжелые, едкие капли забираются в рот, кусают губы; изнутри разбавляют веки болезненно-красными пятнами, выпускают стайки истеричных полупрозрачных мух: до тех пор пока ресницы с усталым всхлипом не отлипнут от кожи.
Ах, мои новые друзья, разве не заметили Вы, что и я открыт великому и всепоглощающему, и я хотел бы научить свою собаку говорить и простить ей её прошлое и плевать на её будущее и любить её одномоментно, глупея и радуясь...
Вот и тогда- Иисус был в трех метрах от меня; голова втянута в плечи, лицо подставлено небу; жестяная кружка, зажатая в правой руке, вбирала в себя дождевую воду, а над кружкой вились маленькие облачки пара...
- Хочешь - покажу тебе свое хозяйство? - и он поднял все свои двенадцать божественных задниц, взял мою ладонь в свою и, сломав пару пальцев, против моей воли потащил меня в Эдем.
Путешествуя по лабиринтам его жилища,я с удивлением отмечал для себя, что для Бога - мой новый знакомый был на редкость обстоятелен: абсолютно непригодное для жилья место имело все возможные удобства. В комнатах поменьше - бетонный пол был аккуратно застелен еловыми ветками, в двух больших залах - всё было убрано все с маниакальной чистоплотностью; до последней соринки, а малейшие выщербины засыпаны песком, там - где отсутствовала крыша - ее заменял настил из вручную освобожденных от коры и ветвей молодых деревьев, сверху прикрытых все теми же еловыми ветками. Почти в каждой комнате был заготовлен хворост для будущих кострищ; на сплетенном из лозы и стеблей растений подобии веревки несколько хозяйских вещей подставляли ветру свои тряпичные тела; а на другом таком же сооружении, но несколько тоньше - сушились грибы и всевозможные пучки пахучих трав. В довершение картины - крохотная комнатка в самой глубине здания вместила в себя ржавую панцирную сетку и возлежащий на ней матрац, наполовину набитый травой и наполовину - ватой. Я был обманут. С детства учили нас, что Бог - бесхозяйственный аскет, ограничивает себя самым малым, спит на земле, справляет нужду в штаны и питается духовным светом... Так зачем же ты снял бороду и тулуп и почему только пыль и песок я нахожу теперь в своих носках?
- Будем завтракать.,- он щелкал пальцами, извлекая из пригоршни язычок пламени...
***
Дешевые фокусы - вот чего не ожидал я от Бога. Ещё менее я ожидал, что куплюсь на это.
Он скатывал из дерна маленький травянистый комочек и хлопал в ладоши. Из комочка выстреливал длинный облезлый хвост, две точки птичьего помета, разбухая, обращались в глаза, ядовито-зеленые листья бузины, теряя цвет, становились ушами существа, выцветший на солнце камень - носом и ртом с мелкими игольчатыми зубками. Я слышал рев и аплодисменты публики. А крыса в его руках скалилась в довольной улыбке. Мы делали пару шагов и останавливались возле выкорчеванного пня. Дерево, фундаментом которого он некогда служил - давно изгнило, растворившись в земляных кислотах. Сам он - спасся, став прибежищем лесных муравьев, обточивших и выхоливших каждый его сантиметр. Маэстро замирал, публика таила дыхание в ожидании грядущего восторга. И снова - я слышал барабанную дробь, и снова - банальный хлопок. Пень кряхтел, силясь сбросить с себя земляные комья, муравьи с воплями ужаса спасали от смерти свою царицу. Пень давил их корнями; умерщвленные - они растекались рыже - коричневыми пятнами по всей его поверхности. Венценосный слизняк поглощался жадной древесной утробой, получая взамен - твердость и остроту кабаньих клыков. Обломки корней врезались в землю копытами, стайки былья колосились бурой щетинистой шерстью; звонкий поцелуй блестящих медных тарелок возвещал окончание номера. Маэстро благосклонно принимал овации, ловя охапки цветов и сладострастные взгляды поклонниц...
Жест повелевал мне - не отставать.
Подсобные рабочие выносили на арену новый реквизит: засохшую корягу, покрытую мхом и струпьями. Газетные репортеры, предвкушая сенсацию, в спешке - взводя затворы фотоаппаратов, переругиваясь между собой в стремлении занять лучшее место, потея и слюноотделяя - застывали наизготове. Литавры - глухим, зловещим ударом призывали публику успокоиться, бьющихся в истерике экстаза женщин выводили из зала. Маэстро, закрыв глаза, рукой проводил по мшистому хребту, вызывая у коряги томительную дрожь: хлопок. Обрубленный сучок сблевывал на землю раздвоенный язык, остатки коры дробились на сегменты и чешуйки; толстый, переливчатый гад, шипя, кольцом сворачивался у ног хозяина. В припадке изумления кто-то из зрителей верхнего яруса пытался выбросить себя прямо на арену; заботливые руки служителей удерживали его..
- Дальше.,- командовал хозяин зверинца, и я - единственный зритель, допущенный на сцену во время представления в качестве участника, безропотно следовал за ним.
Серый валун, лежавший у ног кумира, словно не желая превращения, вдавливал себя в землю. Но было слишком поздно. Благодарный зал не позволит презренному реквизиту срывать гениальный спектакль; свистом и бранью они усмиряли его, предоставляя бесподобному маэстро полную свободу. И его величество Артист нe обманывал их ожиданий: каменистая плоть сжималась в грязно-серый визжащий ком, крошилась, царапая руки хозяина, но воля ее была надломлена - уши режущий визг сменялся тихим животным урчанием - и вот, вжатая в землю кошка, настороженная, готовая к прыжку - ненавидящим взглядом обводила гогочущую публику. И снова - браво! - король арены неутомим; непокорная - взмывала в воздух в крепкой руке его, другая рука - проникала ей в пасть, заглушая хрипы агонии, далее - в пищевод, желудок, кишечник, и как ненужную, рваную перчатку стряхивала с себя мешок из кожи и костей, извлекая на свет хохлатого воробья, мокрого и напуганного. Сотни рук тянулись к арене, вымаливая автограф; но маэстро - ещё не завершил свою работу. Снимая слизь и мокроту с руки своей, он собирал ее в кулак, сжимал содержимое и подбрасывал в воздух: зловонная, цвета хаки жаба, не сумев спланировать перепончатыми лапами- с шумом шлепалась на землю. И наконец - смертельный номер! Хозяин сгибался в поясе, складываясь пополам, затем - резко откидывался назад и снова сгибался. Слабую, прогнившую ткань телогрейки рвали, вырастая из его спины, коричневые, мохнатые руки, белопузое тельце взрывало его, как переспелый помидор, пародия ног человеческих - кривые, уродливые культи - стекали по его штанинам, маленькая, сморщенная голова яблоком выкатывалась из-под воротника. Обезьяна - спрыгивала на ноги, раскланиваясь обезумевшей от восхищения публике - вместе с хозяином. Представление было окончено. Огромный зал пустел в ту же минуту: умерших в оргазме, инсульте, разбивших голову в приступах экстатической эпилепсии - выносили рабочие цирка; остальные - умирали прямо на своих сиденьях, пепел, прах, пыль, песок; ветер разносил ирреальные образы кулис, декораций, купола и арены. На лесной поляне оставались я, встреченный мною бродяга и семь его прирученных зверей.
..Хозяин зверинца и я - на полотне железной дороги, взявшись за руки.
ХОЗЯИН ЗВЕРИНЦА (мне) - Согласен ли ты остаться со мной навсегда?
Я - У тебя ничего не выйдет. Завтра - я вскочу на подножку первого проходящего поезда и уеду отсюда.
ХОЗЯИН ЗВЕРИНЦА - Я знаю способ. Согласен ли ты?
Я - Да.
..Мы входим в самые злачные кабаки этого города и из семи самых жутких, увязших в смрадном дыму, прожженных желчью запахов, засаленных несмываемой грязью, утопленных в смертельно пьянящем мраке кабаков - мы уводим по одному самому отвратительному ничтожеству.
ХОЗЯИН ЗВЕРИНЦА (мне) - Все они - превосходные танцоры. Выбери того, кто тебе понравится. (пьяницам) - Ну, друзья, рассказывайте свои истории..
ПЕРВЫЙ (черты лица заострены, вваленные глава, потная и обвислая кожа синюшного оттенка) - Я был матросом на корабле. Мы стали тонуть, но я спасся первым. У капитана были кой-какие деньжата, я прихватил их с собой. Сундук был слишком тяжел; моя шлюпка пошла на дно. Я долго плыл и наглотался этой гадости.
ВТОРОЙ (абсолютно лыс, кожа головы покрыта тонкой коркой, пахнущей плесенью) Я жил в студенческой коммуне. Было весело. Мы устраивали праздники почти каждый день. Все у нас было общее. Общая посуда, общая одежда, общие кровати. Когда все узнали - все отвернулись от меня.
ТРЕТИЙ (кожа воспаленная и сухая, сильный запах изо рта; сам - почти ребенок)- У нас - это семейная традиция. Мой дедушка болел этим. У него было много детей и все они болели этим. Мама с папой болели этим. Все мои братья и сестры болеют этим. И я болею этим.
ЧЕТВЁРТЫЙ (ссадины на губах, нос провален, голова - без волос, ресниц, бровей)-Я не родился красавцем. Все мои друзья были красивей, чем я. И женщины любили их и отдавались им. Мне не отдавался никто. Я был зол на них. Я завидовал им. Я накопил денег и снял проститутку. И она - заразила меня этим.
ПЯТЫЙ (губы - в кроваво-пенистой мокроте, язвы и лопнувшие бубоны покрывают всё тело ) - Я был гурманом. Я знал толк в еде. Я мог приготовить ядовитую змею так, что пальчики оближешь. Я ошибся лишь раз. На тушканчиках.
ШЕСТОЙ (отекшие руки и ноги, кожа в рубцах и гнилостных провалах, пальцы рук - отсутствуют)- Я был начальником. Я любил кричать на своих подчиненных. Я любил бить их. Они подсунули мне больного этим. Я избил его и накричал на него. И заболел сам.
СЕДЬМАЯ (единственная из всех - женщина; сильно бледна, лицо перекошено судорогой) - Я - всего боюсь. Страх подавляет меня. Я была красива. Ангельски красива. Завистливая подруга укусила меня. Вот здесь. Теперь - я умираю.
ХОЗЯИН ЗВЕРИНЦА (оборачиваясь ко мне) - Выбрал - с кем будешь танце-вать?
Я - С ним(указываю на пятого).
..Партнер бережно обнимает меня за талию. Его губы растягиваются в улыбке. Мы делаем шаг. Шаг. Поворот. Еще шаг. Снова шаг. Поворот. Он нежно сжимает мою руку. Кружимся быстрее и быстрее. Мелькают лица оставшейся шестерки и хозяина., шестерки и хозяина.. Губы его тянутся к моим в поцелуе.. Сливаются воедино зубы, десны, языки..
..Хозяин аккуратно укладывает тело мое в просторный полиэтиленовый мешок. Жаль, что руки его в резиновых перчатках. Я хотел бы в последний раз взглянуть на них. Прикоснуться к ним. Мы идем по сумрачно-зловещему лесу. Посреди его - хозяин роет огромную яму. Мы слышим приближающийся шум; армия безвестного полководца , восстав из своих могил, возвращается с войны; и деревянные солдаты поют заздравные песни,и тысячекрылая, каркающая стая предваряет их ход, они покидают разрушенный и опустошенный город, прокладывая дорогу к новым победам...
... Я ли не твой верный пес; я ли не побегу за твоей палкой, но палка - тоже " - "; я исчез из твоей жизни, я потерял тебя.