Аальская Валерия : другие произведения.

Пыль Звездных Дорог. (1) Север

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:



Красные листья падают, кружатся осенью.
Желтые листья тонут и умирают.
Белые листья на тропы ложатся проседью.
Зеленые листья - а разве такие бывают?..



ПРОЛОГ

...Есть в Городе такое место - Фонтанная площадь. Правда, многие утверждают, что такой площади в Городе нет: ведь все интеллигентные люди называют ее "улицей с круговым движением имени Основателей". Но это, конечно, слишком длинно.
Мы для простоты будем называть ее Фонтанной площадью.
Место это тихое и пугающее своей заурядностью: таких дорог в Городе тысячи, все они имеют напыщенные и незапоминающиеся названия и отличаются друг от друга только формой клумбы в центре и сортами посаженных там цветов. По мостовым шуршат легкие авы, развозя немногочисленных и невнимательных пассажиров; сиреневое небо испещрено серебристыми нитями воздушных проспектов; на стенах окружающих площадь домов зазывно мерцают яркие рекламные плакаты, советующие то купить "суперсовременное антибактериальное мыло", то посетить "салон модной и современной одежды для деловой женщины", то нанять "недорогое такси с улыбчивым молчаливым водителем", то съесть несколько "необыкновенно вкусных блинчиков с малиновой начинкой, приготовленных нашим шеф-поваром специально для Вас". Комм-коды у всех этих компаний длинные и незапоминающиеся; адреса непонятные и порой несуществующие; и все живущие неподалеку или просто проезжающие здесь каждый день горожане давно привыкли не обращать внимания на кричащие вывески.
За буйством красок реклам и аргоновых подсветок люди кажутся мелкими, серыми и незначительными; все они бегут куда-то так быстро, будто за ними гонится скаллак, и кажутся смешно суетливыми, как жители огромного муравейника. Если постоять на каком-нибудь повороте несколько минут, сразу почувствуешь свою собственную ничтожность: мимо тебя прошла уже почти сотня людей, но никто из них тебе не знаком, никто из них тебя не окликнул и никто не поинтересовался даже, как пройти до ближайшего отделения инет-библиотеки. Еще минут через десять прелестные девушки на высоких каблуках становятся неотличимы от бородатых улыбчивых старичков, зажимающих подмышкой доски для игры в нарды; а еще через пятнадцать человек начинает терять в этой толпе самую свою сущность.
Должно быть, поэтому здесь никто никогда и не задерживается надолго.
Впрочем, есть одна девушка... но обо всем по порядку.
Итак, "улица с круговым движением", начинающаяся у "мыльной" вывески, там, где в нее вливается Проспект Просветителей и заканчивающаяся, разумеется, здесь же, огибает огромный круг с чахлым и сероватым парком, испуская из себя частые дорожки, уходящие вправо. Бежит вдоль несчастных деревцев и кустов - мимо нарисованной улыбающейся девушки в фиолетовом плаще, рекламирующей линию одежды мадам Дратмимо серой и незапоминающейся вывески магазина спецодежды и экзоскелетов; мимо длинного ряда желтых авов с заметной шахматкой, выстроившихся прямо под рекламой такси и под знаком, запрещающим парковку; мимо магазина бытовых киберов и, наконец, мимо толстячка в поварском колпаке, демонстрирующего свои удивительные блинчики. Так заведено чуть ли не с начала веков; и все это долгое время злополучный парк сереет и чахнет. Его рассекают шесть дорожек и маленькая круговая аллея; здесь давно уже нет ни одной скамейки, бетонные бордюры сплошь раскрашены граффитчиками, а единственная действительно примечательная вещь выглядит жалкой и потрепанной неумолимым временем.
Она - раньше фонтан, а теперь, после засорения труб, просто бассейн с мутной водой, в которой плавают листья и веточки. Окружающая его площадь не так давно стала излюбленным местом собраний молодежи; здесь уличные барды поют свои нехитрые песенки, здесь любители экстремальных развлечений разъезжают на самых разномастных колесах, здесь же парни просто стоят у парапета и курят какую-то дрянь, обсуждая свое, мальчишеское. В особо жаркие летние дни кто-то обязательно запрыгнет в бассейн и будет плескаться там, довольно крича и брызгаясь; тогда какая-нибудь строгая девушка в очках, читающая у парапета Шопенгауэра, обязательно сделает шутнику замечание, - что нередко становится поводом для несерьезных конфликтов или даже философских разговоров о погоде и способах спасения от жары.
Потом шутник наплещется и исчезнет; девушке надоест Шопенгауэр и она уйдет покупать английские булочки в маленькой пекарне неподалеку; сонная, невнимательная няня погонит двух непоседливых детей домой; затем в парке появится какой-нибудь умелец с гитарой, который так и простоит у бассейна в одиночестве - люди быстро расходятся из-за отсутствия слуха у музыканта; а к самому вечеру, когда площадка опустеет, именно здесь, в тихом, безветренном месте под парапетом уснет пропитой мужчина без определенного места жительства.
Впрочем, есть одна девушка - да, мы наконец добрались до темы нашего разговора, - так вот, есть одна девушка, которая проводит на этой унылой площади дни и ночи и провела здесь, наверное, не одну сотню лет, - мы говорим, конечно, о мраморной девушке, застывшей с вскинутыми руками на постаменте.
На голове девушки сидят голуби, а на постаменте нарисован какой-то очень кривой человечек - ведь памятники не дают сдачи, потому что, увы, не умеют ходить. Застывшая фигурка в платье, открывающем плечи (так было модно в веке, быть может, двадцать первом или даже двадцатом), которое ей необыкновенно идет; босая, с длинными растрепанными волосами до пояса и воздетыми к небу руками, - она была бы красива, если бы какой-то некультурный мальчик не написал на длинной тонкой ножке очень нехорошее слово, а самый кончик ее изящного вздернутого носика не был бы сколот. В ее глазах, а взор ее всегда направлен ввысь, читаются стремление, понимание и печаль, свойственные, наверное, всем мечтательным каменным девушкам. Она не видит ничего вокруг - ни синего летнего неба, ни грозовых туч, ни даже прекрасных огненных закатов, ни, уж конечно, кричащих вывесок с аргоновой подсветкой - что, быть может, даже неплохо.
Единственное, что иногда отражается в ее глазах - это луна; яркая и участливая, она ласково обнимает каменную девушку за плечи и освещает ее прелестное мраморное личико со сколом на носу.
Парк тих и спокоен; под постаментом посапывает какой-то пьянчужка, не способный не то что здраво мыслить или говорить, но и даже открыть хотя бы один - без разницы какой, - глаз.
Девушка удивленно смаргивает, опускает наконец руки, сгоняет с головы надоевшего голубя и аккуратно спускается с постамента.
Девушку зовут Паулина - по крайней мере, так ей самой кажется, потому что, разумеется, никто, кроме нее самой, не может знать ее имя. Она по-прежнему выглядит мраморной; но теперь волосы, светлые, почти платиновые, развевает настоящий ветер, белое платье кружится и обтягивает приятную фигурку, а светлая кожа загадочно и мягко мерцает в лунных лучах.
У девушки мелко дрожат плечи на холодном ночном ветру, но ее это, кажется, вовсе не беспокоит. Она переступает босыми ногами по асфальту, косится на неприличное слово на ножке, кривится и обходит свой постамент.
Она спускается с него почти каждую ночь, когда никого нет рядом, а на площадь падает лунный свет. Конечно, так было не всегда; это началось всего неделю назад, и теперь Паулина нервно ходит вокруг бывшего фонтана, изредка произнося какие-то странные слова.
Все это обязательно закончится. Совсем скоро она вновь будет свободна!
- Конечно, Паулина, твой памятник - это не центр миров, - говорит Паулина глубоким грудным голосом, какой, по ее представлению, мог бы быть у серьезного учителя математики, ругающего ее за невыполненное домашнее задание. - Но, поверь, это отнюдь не худшее, что могло с тобой случиться.
- Но мне надоело, надоело, надоело!.. - капризным голосом говорит другая Паулина, топая тонкой ножкой, на которой написано очень нехорошее слово.
- Все к лучшему, в этом лучшем из миров, - загадочным шелестящим голосом произносит третья Паулина, мечтательная и одухотворенная. - Ведь когда над твоей головой взойдет серебряная полная луна...
- Мне надоело, надоело, надоело!.. - снова кричит капризный голос.
- Ну, не хочешь - не слушай, - обижается шелестящий и, бурча себе под нос что-то о логарифмах и точках бифуркации, уходит прочь.
- Твой долг, Паулина - жить вечность в этой каменной статуе, сходя с постамента, чтобы помочь и направить, - говорит учитель математики не терпящим возражений тоном, каким иные официальные лица порой одухотворенно читают какую-нибудь служебную инструкцию.
Тогда Паулина зажимает уши руками и, приплясывая, визжит:
- Надоело, надоело, надоело!..
Иногда кажется, что наша знакомая - немного сумасшедшая или, по крайней мере, не вполне нормальна; а может быть, она просто пытается заполнить этими странными разговорами пустоту, образовавшуюся вокруг нее за эти долгие мраморные годы.
Паулина не помнит, кто она такая и как она стала статуей; она лишь точно знает, что сейчас она кому-то нужна, а значит, эти ужасные каменные мгновения вскоре должны закончиться.
Паулина ненавидит этот грязный и затхлый мир, этот дурацкий каменный постамент, этот скучный и тесный Город, этих наглых пернатых голубей, и - особенно - этих ужасных, надоедливых, одинаковых, повседневных людей, каких так много в парке на Фонтанной площади.
О, эти мальчишки, прыгающие в бассейн!.. Неужели им вовсе нечего больше делать, кроме как плескаться в грязной воде, взбаламучивая ее еще больше, глупо при этом повизгивая и брызгая на обнаженные ноги Паулины?.. Не то чтобы ей было холодно, разумеется, ей никогда не бывает холодно, но все же - как это оскорбительно: чувствовать, как какой-то недостойный даже твоего драгоценного взгляда шалопай поливает тебя водой и даже не извиняется!..
О, эти нудные девушки, читающие Шопенгауэра!.. На самом деле их вовсе не интересует Шопенгауэр; они думают в этот момент о чем угодно, но только не о нем: о новой юбке, которая крайне необходима в их гардеробе, о разленившихся киберах, опять забывших убраться на кухне, о родителях, которые не разрешают сделать пирсинг и о каком-нибудь мальчике Васе, купившем всего один билет в кино (что было необыкновенно обидно).
О, эти парни с гитарами, воображающие себя великими музыкантами!.. Звуки, извлекаемые ими из инструментов, могли бы привлечь разве что полицейских; а ведь Паулина вынуждена была слушать эту какофонию, потому что, к сожалению, не могла двинуть руками, чтобы зажать ими уши.
О, эти пьянчуги, засыпающие у постамента!.. Они надоели ей больше всего - своим невразумительным лепетом, своими попытками облобызать ее ноги, своим немузыкальным храпом и особенно тем, что именно один из таких нетрезвых соседей однажды ночью обломал Паулине самый кончик носа.
Она вовсе не хотела помогать никому из них - напротив, будь ее воля, она запретила бы этим гнусным людишкам появляться на Дорогах.
Если бы Паулина не была мраморной, она давно бы уже и научила уму-разуму глупых мокрых мальчишек, и разорвала томик Шопенгауэра, и утопила бы расстроенные гитары, и выгнала бы всех лиц без определенного места жительства из Города. А на Фонтанной площади привела бы в порядок парк, снесла этот ужасный постамент с омерзительно круглым бассейном, а по воскресеньям наемный оркестр играл бы Паулине Моцарта, как единственного действительно удовлетворяющего ее эстетические потребности.
Как давно, как давно Паулина мечтала стать свободной!.. Но, увы, она оставалась всего лишь статуей - обыкновенной статуей, у которой можно отколоть нос и на которую может сесть любой наглый голубь. При свете солнца Паулина оставалась мраморной - даже теперь, когда перед ее ногами, казалось, лежал весь мир.
- Потерпи еще немножечко, Паулина, - звенящим шепотом произнесла она, - уже совсем скоро мы вновь будем разгонять темноту и мрак над Звездными Дорогами... как раньше... как тогда...
О, это смертельная скука - быть статуей; даже для Паулины, которая не помнит никакого иного времяпровождения. Одни и те же люди, одни и те же лица; но самое обидное, ты сама - всегда одна и та же, а для девушки, как известно, жизненно необходимо хотя бы раз в три года менять имидж.
Сколько статуя простояла на этом постаменте?.. Года? Века? Тысячелетия?.. Она и сама не знала.
- Не скучай, Паулина, - строгим голосом сказала себе Паулина, - не скучай, это должно уже очень скоро закончиться...
Мягкий лунный свет обнимал за плечи, серебрился в светлых волосах. Было полнолуние, а Паулина обожала полнолуние. В такой замечательный день, - вернее, в такую замечательную ночь, - даже этот необыкновенно скучный Город кажется поразительным и прекрасным.
Паулина прикоснулась к столбу лунного света, пробивающегося сквозь деревья... и неожиданно почувствовала, что в ее волосах играет не только ветер.
Она подбежала к серебристой глади воды... и замерла.
Волосы больше не были белыми - а то ли темно-рыжими, то ли светло-каштановыми, в сумраке было не разобрать. Паулина не помнила, какого цвета у нее должны были быть волосы, но ей отчего-то казалось, что так правильнее. Глаза светились янтарем - какого цвета у нее были глаза, Паулина тоже не помнила.
Она беспомощно глянула на белоснежное платье; на нем распускались алые цветы с бордовыми и желтоватыми прожилками.
Паулина довольно расхохоталась и ненавидяще покосилась на постамент. Оглядела серый, затхлый парк - и снова нервно, страшно засмеялась.
Кажется, она знала, чем заняться сейчас...
...Утром местные блюстители порядка нашли на Фонтанной площади расколотый постамент. Молодеющий на глазах парк радостно шелестел свежими листочками, деревья перешептывались, кусты за одну ночь вымахали на добрых полметра, а цветы распустились сотнями ярких пятен на густо-зеленом полотне. Круг больше не рассекали дорожки; лишь в самом центре осталась забетонированная площадка с многочисленными обломками камня, хаотично разбросанными по парку. Статуя исчезла.
Журналисты раздули из этой истории громкий скандал об украденном Городском имуществе; следователь в интервью инет-медиа заявил, что по основной версии статуя были перепродана скупщикам мрамора и заверил, что вандалов разыскивают.




СЕВЕР

Всякий человек, превосходящий других по интеллекту и нравственным качествам, помимо своей воли и желания отвечает за других
Ж.Верн



Глава 1.
Контора "Белый Слон"


Маленькая, незаметная конторка квартировала в самом дешевом после люмпенских окраин районе Города - в Твидовом секторе, примыкающем к большому текстильному комбинату. На узких - едва ли здесь разминутся два ава - и довольно грязных улочках стояли невысокие серые дома с облупившейся краской и неработающими домофонными звонками. Жили здесь в основном небогатые работницы комбината - женщины и девушки, приехавшие в Город на заработки и не нашедшие себе лучшего места; здесь же они изредка венчались, здесь же рожали детей, здесь же их растили и здесь же рано или поздно умирали, освобождая жилплощадь следующим поколениям. В небольшом Твидовом секторе кипела своя собственная, практически изолированная жизнь; приезжали сюда редко, а уезжали отсюда едва ли не реже.
В одной из типовых девятиэтажек в два подъезда в сухом и довольно чистом подвале за широкой металлической дверью и находился офис маленькой конторки. Чем здесь занимались немногочисленные работники, никто толком не знал; впрочем, местных жителей это и не интересовало - у них находились свои, более важные, хоть и более повседневные, дела. Словом, "Белый Слон" вполне оправдывал свое название: предприятие это было вполне бесполезным.
Сотрудников "Слона" в секторе видели редко; лишь глазастые бабульки, перемывающие соседям косточки у подъезда, замечали иногда, как высокий парень выскакивает из здания, добегает до магазина с яркой вывеской "24 часа" и бежит обратно с большим красным пакетом, в котором что-то гремит. Как этот же парень уходит домой, или приходит на работу, или, в конце концов, просто гуляет по парку, никто и никогда не видел. Кто-то даже заподозрил, что он - привидение и живет в пустом подвале, питаясь воздухом. Но вряд ли привидение стало бы здороваться со своими соседями; молодой человек же был исключительно вежлив.
Никаких других работников на улицах не замечали; несмотря на это, все точно знали, что их пятеро, трое парней и две девушки, одна из которых - практикантка, что у них всех довольно неплохая зарплата и занимаются они чем-то, связанным с ликвидацией последствий каких-то аварий. Аварии в Твидовом секторе случались нечасто; должно быть, именно поэтому их никогда и никто не видел за работой.
Пару раз несколько женщин и один бритоголовый качок подавали свои резюме, пытаясь устроиться в контору на работу; всем им после просмотра рекомендаций было отказано. На основании каких загадочных принципов в "Слона" отбирали сотрудников, оставалось неясным.
Ближе к трем часам дня из подъезда выскользнул высокий смуглый парень в белой футболке, мастерке и джинсах; он вежливо поздоровался с бабушками, пожелал им доброго здоровья и быстрый шагом занятого и уверенного в себе человека двинулся к магазину.
В магазине он купил три литра вишневого сока, пиццу размером с колесо для ава, маленькую жестяную банку пива и корм для рыбок. Заплатил за все с помощью кредитной карты странной радужной расцветки, улыбнулся симпатичной продавщице, перешел дорогу, снова пожелал бабушкам доброго здоровья, набрал на двери код и исчез в темном подъезде. В руке он держал яркий красный пакет с огромным белым слоном - раньше этот пакет прятался у него в заднем кармане брюк, там же, где и кредитная карта. На левой руке у парня болтается гладкий металлический браслет с выбитыми на нём странными словами: "3-эпсилон".
Что значат эти слова, знает только сам этот парень.
В подъезде он быстро сбежал по лестнице вниз, замер на несколько секунд у таблички, повозился с замками, плюнул на все и хотел уже позвонить, когда дверь открылась сама. Парень быстро исчез в светлом пространстве.
На табличке написано: "Контора "Белый Слон". Часы работы: с 8-00 до 20-00, без выходных. ЗВОНИТЕ".
Внутри чисто и довольно пусто; словом, именно так, как это бывает в мелких конторках - светло-бежевые стены с обоями под покраску, белый потолок, протертый линолеум; покосившийся одежный шкаф с большим желтоватым зеркалом на дверце, одинокий компьютерный стол с огромной разверткой вирт-экрана; единственное, что плохо вписывается в обстановку - здоровенная карта Города и окрестностей на стене, куда более подробная, чем это требуется в маленькой конторе. В углу карты написаны все те же странные слова: "3-эпсилон". За столом сидит скучающая блондинка с длинными красными ногтями и хорошим макияжем; она гоняет по экрану черный шарик для пинбола.
Второго стола, равно как и второго стула, в маленькой комнатке нет.
- Привет, Макс, - безразличным и сонным голосом поприветствовала девушка, легким движением пальцев закрывая надоевшую игру.
Макс выгрузил на стол пиццу, кивнул девушке, после чего сделал что-то очень странное - открыл дверь шкафа и зашел внутрь.
Девушка снова открыла пинбол. Деловой документации на ее столе нет и, похоже, никогда не было.
За дверью шкафа - маленький простенок, в котором висит легкая летняя курточка и теплая вязаная шаль; в углу стоят зеленые резиновые сапоги. Задняя стенка шкафа тоже открывается; эта дверь - с той стороны белая и красивая, с золотой табличкой - выводит в огромный зал с натяжными потолками, мраморными плитами на полу и деревянной отделкой стен. В зале стоят всего четыре рабочих стола, на двух из которых вирт-экраны сложены; остальное пространство занимает огромный - на всю стену - стеллаж с какими-то папками и непонятное и сложное даже на вид оборудование.
На золотой табличке написано: "Отделение Министерства по Чрезвычайным Звездным Происшествиям в Перекрестке 3-эпсилон. Ответственный: Александро Вьех".
Обстановка в этом месте довольно странная: посреди зала стоит огромный аквариум, в котором плавают две "маленькие" рыбки, подозрительно похожие на акул; в углу под дверью, на коврике с надписью "Добро пожаловать", перед миской с золотистой жидкостью лежит здоровенный угольно-черный пес с рудиментами серых кожистых крылышек; а под окном стоит клетка от стены до стены, за которой вьется стая симпатичных огненно-красных птичек, переливающихся золотом.
Макс вытащил из пакета корм для рыбок и высыпал всю пачку "акулам"; банку пива вылил в миску "собаки", а все три литра вишневого сока - в широкое плоское блюдо в клетке птичек.
Только после этого он, сложив пакет в задний карман брюк, сел за пустой стол и обернулся к людям.
За двумя соседними столами, оживленно переговариваясь, сидело два существа столь разных, что их даже сложно было объединить под каким-то одним словом.
Первый был высок, худ и лыс; его кожа была болезненно белой, почти прозрачной, а левый висок рассекал страшный розоватый шрам. Его глаза, светло-серые, блеклые, оживленно обшаривали Макса на предмет произошедших с ним изменений. В длинных узких пальцах он крутил стило для вирт-экрана; на левой руке красовался такой же, как и у Макса, браслет. Мужчина был одет в черный экзоскелет; на груди висела блестящая бляха: "Александро Вьех, ответственный по отделению".
Второй был, напротив, приземист и волосат - у него была густая копна темно-рыжих волос, такого же цвета короткая борода и шикарные усы; даже волосок, выглядывающий из толстого, будто бы сломанного, носа был крепким и жестким. За такой обильной растительностью черты лица скрадывались; на пухлом, розовом лице выделялись лишь яркие, темно-зеленые глаза. На нем был простой зеленый комбинезон с обилием карманов и кармашков; из одного торчал изгрызенный карандаш, из другого - красный маркер для дисков, из третьего - женская пудреница.
Они сидели напротив друг друга и увлеченно беседовали.
- И все же мне кажется, - ломким баритоном произнес высокий и худой, - что вы поступили неправильно, передав это дело непосредственно в Управление. В конце концов, не произошло ничего катастрофического, мы могли бы справиться сами... Это всего лишь необученный Проводник...
- Всего лишь?.. Всего лишь?!! - гулким басом возмутился широкий и волосатый. - Скаллак побери, Александро, у тебя все и всегда подпадает под "ничего катастрофического"! Конечно, пока малек просто прыгает по Перекресткам, это ничего страшного, но когда он притащит с собой какое-нибудь яйцо доисторического ящера, а он тут вылупится и разнесет полгорода...
- Брось, это был уникальный случай, ты же знаешь, мы строго следим за переходами, ничего не произойдет...
- То же самое ты говорил и в тот раз, тогда ты утверждал, что та пещерная девица, "случайно" взорвавшая в квартире синтезатор, это тоже уникальный случай!
- Но мы могли бы...
- А как какой-то паренек с йоты вывел здесь новый вид существ - летающие розовые чайники с полосатыми хвостами - это тоже уникальный случай?.. Или как фальшивомонетчик с каппы едва не обрушил всю экономику Города?.. Или как метаморфиня с омикрон довела до психбольницы шестерых страдальцев?..
- Но все же Управление - это ты переборщил, - строгим голосом произнес худой. - Надо было вызвать его на беседу, ознакомить с инструкциями, предупредить о возможных последствиях... Между прочим, согласно статье сто сорок четвертой, пункт пятый...
- Плевать я хотел на твои статьи!.. - взревел широкий. - Скаллак побери, мне надоело разбирать всю ту кучу проблем, которые неизменно появляются вместе с необученными Проводниками!.. К тому же представь, что будет, когда мальчишка узнает о том, что только на этой Дороге двадцать четыре Перекрестка, а сколько всего дорог, толком никто и не знает?.. Рванет исследовать затерянные миры, а мы потом ищи испуганного заблудившегося ребенка по Дорогам... Хватит, надоело! Пусть уж его отучат, а потом делают с ним, что хотят.
- Но Управление не занимается обучением Проводников, им принято находить собственных преподавателей, в индивидуальном порядке...
- Вот пусть и ищут. Я не понял - ты что, против прогресса и расширения влияния Звездных?..
- Я против того, что некоторое понимают под этим прогрессом. Не дело Звездных лезть в политику и принимать решения для Перекрестков!.. Редкие представители Звездных обязаны лишь заботиться о благополучии Дорог и не допускать разрушения автономности и гармонии Перекрестков!.. Мы...
- Хватит, хватит, мы тоже читали Инструкцию, - отмахнулся широкий. - Привет, Макс.
Макс приветливо кивнул, радуясь про себя, что Александро и Валентино наконец свернули со своей любимой темы, прогресса Звездных, которая порядком его раздражала.
- Максимильяно, - убийственно официальным тоном произнес высокий, - вы напоили почтовых фениксов?..
- Три литра вишневого сока, как полагается, - голосом, который был гораздо спокойнее, чем он сам, ответил Макс.
- И накормили речных кракенов, я так полагаю?..
В разговор вклинилось громкое чавканье: это проснувшийся черный пес с тоскливыми глазами заметил свое пиво.
- И даже напоил вервольфа, - согласился Макс. - Кстати, когда его наконец заберут?.. Мне надоело мыть за ним полы, а выгуливать его можно только глубокой ночью... Да и кракенам, наверное, лучше было бы в естественной среде...
- Да, мы отправили известие на тету, что их исчезнувшие перемещением звери обнаружились в Городском парке, - нахмурившись, признал Александро. - Если бы это был наш реликтовый зверь, мы давно бы уже его забрали... Очень жаль, что далеко не все работники Отделений столь пунктуальны... На месте сотрудников Управления я давно бы уже заинтересовался тетой - кажется они даже квартальный отчет за весну еще не сдали. Впрочем, кажется, в этом нет ничего удивительного - с ними это частенько случалось и раньше.
Александро любил обсуждать то, как непрофессионально работают сотрудники иных Отделений; впрочем, работу его собственного тоже сложно было назвать безукоризненной.
Макс привычно не слушал, любуясь вервольфом, лакающим свое пиво.
Дверь распахнулась, и в комнату влетело юное создание в развевающемся желтом платье в синий цветочек; бегала девушка весьма шустро, несмотря на высокие каблуки - она успела обнять поникшего вервольфа, поставить на стол две банки светлого пива, чмокнуть Макса в щечку, вежливо поприветствовать Александро, включить вирт-экран и даже вытащить какую-то папочку с документами, - и все это до того, как ответственный по Отделению успел поинтересоваться причинами опоздания на работу.
- А?.. Ну да ведь все равно ничего страшного не случилось, - легкомысленно фыркнула девушка. - Макс, ты ведь напоил Вифика?..
Довольный Вифик снова громко хлебнул пива.
- Саюри, а ты не слышишь?.. - усмехнулся Макс. - Кстати, я бы тоже чего-нибудь съел...
- Ты же только что из магазина! Купил бы себе чего-нибудь... - недовольно поморщился Александро. На девушку он смотрел недовольно, но ничего не предпринимал: видимо, привык за долгие годы совместной работы. К счастью, когда Саюри на самом деле была нужна на рабочем месте, она становилась поразительно пунктуальной.
- Там?.. В местном магазине?! Да там одни гамбургеры и хотдоги!.. Ума не приложу, как Ася это ест... Впрочем, она местная... Я смотаюсь в кафушку на дельту, вы не против?..
Судя по ненавидящему взгляду Александро, он был против, но сдавался под натиском коллектива. Валентино попросил купить ему бутылочку имбирного эля и пару хорошо прожаренных стейков; Саюри заказала лосося под майонезом с салатом по рецепту мудрецов тау (но ни в коем случае не солить, и никакого перца!); и даже Ася из приемной прокричала что-то о бутылочке сока с плантаций ро.
- Только забеги сначала к нашему необученному Проводнику, - мстительно буркнул Александро. - Посмотри там, что к чему, если что, выловишь из очередного перемещения... Навряд ли он прыгнет дальше трех Перекрестков... А потом можешь бежать за своей едой.
Макс застонал; вылавливать Проводников из очередного путешествия было занятием нудным и малоперспективным, а вероятность того, что мальчишка сидит дома, была, откровенно говоря, мала.
- Хорошо, забегу... И почему именно я у вас гончая лошадка?!
- А разве такие бывают?.. - удивилась Саюри, увлеченно красящая ноготь на безымянном пальце левой руки.
- Бывают, - вздохнул Макс, срывая свою куртку со спинки стула и обреченно шагая к двери. - Это я...

***


Когда Макс добрался до кафе, была середина ночи, а сам Макс был голодный, задумчивый и злой. Все дело в том, что... но мы ведь договорились, что будем рассказывать обо всем по порядку?..
Итак, в четыре часа дня Макс, простояв минут двадцать в довольно длинной пробке на Проспекте Мирового Соглашения, добрался до тихого и зеленого Мостового сектора.
В этой части Города Макс никогда не был; и, несмотря на то, что эпсилон ему нравился и обычно он находил здесь все совершенно charmant, сегодня его не восхищали ни прелестные разводные мосты, ни великолепные громады местного Университета, ни потрясающая аллея музыкальных фонтанов, ни ошеломляющие панорамы старинных городов, плакатами развешанные по стенам, ни даже фееричный парк развлечений с разнообразными кибер-удовольствиями (комната с самыми настоящими гелиевыми привидениями, Дом Игры Света, синтезатор случайной мелодии; необыкновенно грациозные тконы, дальние родственники бронтозавров, танцующие польку; современные шагающие и летающие роботы, выставка-продажа металлических котят, музей робоохранников; "живой" мармелад, извивающийся и ускользающий от недостаточно ловких пальцев - нужно сначала поймать, и только потом можно есть; и даже Зеркало Правды, новейшая разработка - экран в красивом обрамлении, показывающий любое место в Городе, но при этом строго соблюдающее закон о частной и публичной жизни). К слову сказать, мысли Макса были черны - должно быть, это было прямым следствием натужного бурчания в желудке.
Поплутав немного с непривычки по историческому центру Города с его непредсказуемо кривыми улочками, Макс вышел в залитый солнцем спальный микрорайон номер девятнадцать. Где-то здесь, в четвертом подъезде, живет мелкий нарушитель спокойствия Отделения по имени Филиппо Аньярго, четырнадцати лет отроду.
На всякий случай Макс поднялся на шестой этаж, позвонил в дверь - без особой надежды на успех, - постучал кулаком, подглядел в глазок, немного постоял и вернулся к грязной, давно не крашеной лестнице.
После сумрака подвала день казался приветливым, солнечным и радостным; солнце слепило глаза, и на прозрачном сиреневом небе не было заметно ни одного облачка, - что, впрочем, отнюдь не улучшало настроение Макса, разглядывающего оживленную площадку перед домом с одухотворенно-мрачным видом золотаря, ищущего в известной субстанции утерянную хозяйскую сережку (которую, может быть, потеряли вовсе и не здесь или даже давно уже нашли).
На местных дорогах редко встречались авы; у жителей сектора в основном не было личного транспорта, а весь общественный был воздушным, поэтому дети безо всякой опаски бегали по мостовым и гоняли на велосипедах по тротуарам. Немногочисленные в такое время взрослые довольно спокойно относились к подобному безобразию - лишь один дородный усатый мужчина в поношенном костюме накричал на какого-то мальчишку, и то лишь после того, как ему самым бессовестным образом наехали на ногу.
- Скаллак побери, - пробормотал Макс (от Валентино он нахватался многих слов, какие его мать наверняка не хотела бы слышать в его речи), оглядывая буйство живых красок и перетекающую толпу, средний возраст которой составлял двенадцать лет. - И как я его буду здесь искать?..
В родном мире Проводник не отличим от всех остальных жителей мира; это в иных Перекрестках прибор их опознает легко и в любом конце Города.
Макс привалился спиной к стене, спрятавшись в тень от назойливого, очень яркого солнца, и задумался. Денек сегодня хороший и солнечный, суббота; мальчишке четырнадцать лет, а в такие дни их всех поражает жажда приключений. Скорее всего, он снова сбежал со своего Перекрестка по Дороге. Вниз или вверх?.. Сейчас не столь важно, важнее другое: заметив злое и напряженное лицо Макса, выискивающего нелегального беглеца, мальчонка тут же переместится обратно. К тому же Макс понятия не имел, что ему говорить: с Проводниками он имел дело редко, а с детьми - еще реже.
По природе своей Макс отнюдь не был дипломатом - ему больше подходило стукнуть кого-нибудь по голове тяжелым тупым предметом. Впрочем, толстошкурым существом, чей мозг давно превратился в просто мышцу, он тоже не являлся. И все же в Контролирующие его определили совсем не случайно.
- Ладно, будем экспериментировать, - проворчал Макс, выискивая местечко потише - для перемещения ему нужен был максимум спокойствия и минимум раздражающих элементов.
Для начала он решил уйти на один Перекресток вниз, на солнечную летнюю дзету с изобилующими морскими пляжами и прохладной чуть соленой водой - милое дело для такого изнуряющего зноем дня, как сегодняшний. Подростку там наверняка понравится - на курортном Перекрестке вполне умеренные цены, великолепные пляжи и очень привлекательные горожанки...
Короткий шаг назад, - закрыть глаза, сосредоточиться, - поворот, и...
Его короткие волосы раздул соленый прохладный ветер, напитанный солнцем и морем; за спиной тихонько перешептывались высоченные пальмы, на одной из которых сидел, почесываясь, смешной мохнатый зверек; над головой пересвистывались невесомые, яркие калки, чем-то напоминающие разноцветных тропических бабочек; а впереди, всего в нескольких шагах, загадочно и мягко шелестели волны, захлестывая белоснежный песчаный берег, обкатывая камни, обещая прохладу и легкость, маня к себе...
Макс помотал головой, развернулся и пошел прочь от воды. Плотные, но странно посветлевшие джинсы быстро нагревались, легкая бело-зеленая рубашка взмокла, макушку ощутимо пекло. Он поморщился и стянул рубашку - неожиданно под ней обнаружились довольно выдающаяся мускулатура и бронзовый загар. На левом боку у него был странный символ - буква "эпсилон", оставшаяся незагоревшей и сильно выделявшаяся на темной фигуре.
Длинный жилистый парень неожиданно стал накачанным и очень загорелым мужчиной - как это говорится, "в самом расцвете сил и возможностей".
Макс не любил дзету - но признавал, что окунаться в ее тепло и беззаботность, валяться на пустынных пляжах с любимой девушкой, завтракать сочными и сладкими тропическими фруктами, ими же обедать, а на ужин жарить толстую песчаную крысу, похожую на вкус на хорошо откормленную индюшку, было неимоверно привлекательно. Дзета была, кажется, просто создана для приятного отдыха от тесного и пыльного эпсилона; да, он вряд ли смог бы найти место лучше для отпуска, но работать здесь не любил. Жариться на солнце, таращиться в приборы, затирать и изменять, когда совсем рядом шелестит ласковое море - это было бы просто невыносимо.
Видимо, он прибыл на какую-то базу отдыха: от пляжа между пальм вились дорожки, засыпанные золотистым песком и обкатанной щебенкой, кое-где стояли большие деревянные кадки с яркими цветами. Вокруг вились говорливые нахальные калки - то ли выискивая кусочек повкуснее, то ли выпрашивая его у человека.
Наконец, он зашел в тень пустующего бунгало - все как положено, мангалы, угли, летняя веранда со скамеечкой, укрытая тентом. Здесь Макс вытащил из кармана рубашки маленький круглый диск с бегающей по экрану длинной стрелкой - Пеленгатор, тот замерцал зеленым и вскоре выдал неутешительный результат: на дзете было все два Проводника с других Перекрестков, и они оба находились в Отделении Министерства. Макс считал весьма сомнительным, что мальчонка заявится туда - разве что его поймали на нелегальном перемещении; но тогда его доставят обратно без помощи Макса.
На месте работников местного Отделения он перенес бы офис на пляж.
Жара удушала; легкий ветерок приносил прохладу и забирал с собой усталость. Многочисленным путешественникам это очень нравилось; Максу тоже, но он, к своему немалому сожалению, был очень при исполнении.
Поэтому, наверное, совсем не странно, что Макс был рад уйти с приветливой дзеты; на этот раз он двинулся на два Перекрестка вверх, к дельтогамме, рассчитывая, что необученный Проводник не сможет уйти далеко от родного мира.
Шаг вперед, поворот...
Дельтогамма, или просто дельта, или просто гамма - огромный, очень благоустроенный Перекресток, так разросшийся с течением времени, что границы между двумя разными Городами практически стерлись. Сколько здесь жило людей - и иных разумных существ, разумеется, - Макс не смог с ходу вспомнить, но он хорошо представлял, что очень много. Дельтогамма и еще большая по площади и населению альфабета жили за счет нижних Перекрестков: фи, хи и пси активно торговали с обеими столицами, столь быстрыми темпами развивая свою экономику и цивилизацию, что, как предвидели Звездные, очень скоро на обоих концах Дороги станет нечего есть.
Макс удовлетворенно вдыхал родной, пахнущий озоном воздух, и несколько мгновений любовался розовым небом с близкими звездами.
Он родился на далеком омикрон, у Проводника-каботажника, годами путешествующего по Дороге. Его мать, вполне обычная женщина из "нижних пяти процентов", никогда не занималась нежеланным ребенком, повесив его на престарелую тетушку; когда та неожиданно скончалась, органы опеки отправили шестилетнего мальчика к отцу на дельтогамму - его мать лишили родительских прав годом раньше. Макс считал родным миром именно дельту; Перекресток отвечал ему взаимностью - на Пеленгаторе он здесь не проявлялся.
Пару раз по работе его заносило и на омикрон; этот мир считал его совершенно чужим и не давал перемещаться в своих пределах. После одного весьма плачевного эксперимента Александро перестал отправлять его туда.
Макс зашел в какой-то парк - кажется, по весне здесь цвели великолепные сакуры: он смутно помнил эти дорожки и скамеечки, стоящие на львиных лапах; должно быть, именно здесь во время учебы он списывал у однокурсниц конспекты по социальной ксенофилософии (Макс до сих пор ненавидел этот предмет). Лесок оказался не очень густым и был совершенно не похож на естественный; но он был чистый и зеленый. Макс вежливо поздоровался с контролирующим кибером, уселся на лавочку и вытащил Пеленгатор.
Здесь чужих Проводников было не в пример больше; остаток дня он провел в перемещениях к ним и попытках пройти на недрогнувших ногах мимо очередного вкусно пахнущего кафе.
Только тогда, когда Макс влился в очередную гомонящую толпу, стала заметна основная его странность: он из нее совершенно не выделялся.
Здесь, на дельте, он не был таким загорелым, как на дзете; у него были волосы до плеч темно-багрового цвета, похожего на цвет переспелой вишни или запекшейся крови; его легкомысленная бело-зеленая рубашка стала красной с черными швами, джинсы сильно потемнели. Янтарные глаза хищно выглядывали из-под очень густых бровей.
Но сморгнешь - и перед тобой все тот же высокий жилистый парень со смеющимися светло-голубыми глазами, купивший в магазине "24 часа" три литра вишневого сока, пиццу, банку пива и корм для рыбок.
В "вежливых визитах" прошел день; розовое небо медленно темнело, когда Макс, наконец, сделал шаг назад и резко повернулся вокруг своей оси.
Огромный поднебесный Город с кружащей голову архитектурой мгновенно исчез в неясном, но родном и нежном сумраке перемещения - тихая, средневековая эта встретила его ласковой, доверчивой тьмой, едва разгоняемой тусклыми масляными фонарями. Где-то вдали голосил вечерний петух; за ближайшим забором брехала собака; посреди грунтовой дороги сидела тощая трехцветная кошка. Макс вежливо ей улыбнулся, забыв, что это не кибер; кошка испуганно шарахнулась во тьму.
Макс вновь вытащил Пеленгатор; на эте и вовсе не было ни одного чужого Проводника.
Макс тяжело вдохнул и убрал прибор. Становилось зябко; впрочем, уже совсем скоро он согреется в пламени вулканической лямбды - если не найдет беглеца раньше. На альфабету он решил даже не соваться: там Отделение не дремлет, все перемещения отслеживаются.
Может быть, мальчишка уже вернулся домой?.. Тогда Александро бы наверняка сообщил Максу, он обещал следить за приборами после его ухода...
Жутко хотелось есть и спать. Надо закончить с этим делом побыстрее.
Шаг назад, поворот...
Неожиданно Макс ощутил, что его ноги оторвались от земли, на грудь надавил мрак, и все вокруг привычно исчезло, но ничего не появилось вновь - вокруг была лишь черная пустота, в которую он несся и падал все ниже... ниже... ниже...
Темнота было огромной, всевластной.
...Здесь ничего нет... уходи...
Здесь только я, пустота...
Все вон... это только мое...
Не отдам, нет...
А кто не уйдет на пятый счет - тот сам станет пустотой...
РАЗ!..
ДВА!..
ТР...
Он рванулся вперед, разрывая канаты паутинок, охвативших свою добычу и не желавших отпускать...
Шаг вперед - не важно, куда, - поворот... - это отработано годами тренировок; в первый раз он понял, что все это было не зря.
Спустя несколько мгновений - а может, вечность - Макс с удивлением обнаружил, что распластался на скамейке с львиными ногами в парке сакуры, совсем рядом с кафе "Три котенка". Это была не тета; это была его дельта.
В задумчивости он зашел внутрь и заказал имбирного эля, стейк, лосося, салат тау и сок ро; эль выхлебал сам, дожидаясь своей котлеты с капустой. Он ел, не обращая внимания на то, что ест - сейчас он смог бы сжевать ту пиццу размером с колесо для ава, которую днем съела Ася.
Если на тете, одном из верхних Перекрестков Дороги, что-то началось - это было очень, очень плохо.

***


- Так, говоришь, просто перешел - и в темноту?..
Макс устало кивнул. Он уже жалел о том, что не дал своей новости подождать до утра - сейчас ему хотелось только спать, но он слишком хорошо знал дотошность Ответственного по Отделению Александро.
За стенами дома уже гасли ночные фонари и огни аргоновых вывесок, но в конторе "Белый Слон" никто не спал - даже вечно опаздывающая Саюри была здесь, заспанная и недовольная; ее волосы, обычно шикарно уложенные завивающимися локонами, сейчас висели сероватой соломой. Так девушка больше не походила на сказочную златовласую принцессу, живущую в самой высокой башне под грозным надзором злой ведьмы, держащей ее под заточением.
- А ты не мог, ну... ошибиться в перемещении?.. И вынесло тебя на Дорогу, или и вовсе в Хмарь, а нам говоришь про проблемы на тете...
Это было сказано таким жалобным голосом и с такой противоестественной надеждой, что Макс невольно усмехнулся.
- Нет, не может быть. Я бывал и на Дороге, и в Хмари - это не то. Дорога принимает Проводников, оставляет им почву под ногами, дарит им небо и позволяет спокойно оттуда уйти. В Хмари просто ничего нет, там всегда кажется, что задыхаешься в пустоте... А здесь... это не ошибка в перемещении.
"К тому же я уже лет восемь не ошибался", - добавил Макс про себя.
Он действительно был одним из лучших Звездных - с таким даром ориентирования на Дорогах странно было быть всего лишь Контролирующим, воином-защитником; впрочем, Макс всегда предпочитал быть котом, который гуляет сам по себе - в связке с ним Проводника не было.
- И - там был голос... он говорил, что...
Макс нахмурил лоб, пытаясь припомнить хоть несколько фраз - тогда ему было не до записи.
В ушах звенело.
Голос был очень высокий, противоестественный...
- И что же он говорил?.. - вкрадчиво-мягко спросил Александро.
Макс поднял голову. На него смотрели со странной смесью опаски, жалости и насмешки - так люди смотрят на ничего не соображающих пьяных, сумасшедших или лишенцев. Александро вертел в руках коробочку со стейком, не замечая, что, надев экзоскелет, забыл сменить домашние тапочки на что-нибудь более подходящее; Ася - в легком шелковом халатике и бигуди - подкидывала на ладони банку с соком с плантаций ро, заинтересованно разглядывая уставшего и невыспавшегося Макса; Саюри снова красила ногти, со странной нежностью и любовью поглядывая на лосося и салат тау - все эти суетные мелочи ее явно не интересовали.
Валентино ушел перемещением в Управление - узнавать подробности о тете. Вообще-то туда хотели отправить Александро, но тот так страстно зевал, что его немного (самую малость) пожалели.
И что же такое он тогда услышал?..
- Не помню, - стушевался Макс.
Александро же, напротив, повеселел и посерьезнел.
- Понятно, - протянул он с неприятной интонацией. - Дыхни-ка...
Макс оскорбился - пьяным он себя не чувствовал, хоть и выдул в "Трех котятах" добрых пол-литра имбирного эля. Впрочем, эль слабоалкогольный, там всего-то процента два с половиной; к тому же перейти на тету он пытался до того, как пошел есть.
От освидетельствования и высмеивания Макса спас вернувшийся Валентино - низкий бородатый чудак в зеленом с зонтиком вместо привычной трости, он выглядел мрачнее грозовой тучи.
- Плохие новости, - с порога заявил он, хотя это и было понятно по выражению его лица. - Никто из Отделения теты не выходил на связь с мая, они даже не присылали квартальный отчет - но они частенько сдают его двумя месяцами позже, никто не беспокоился. Тета - тихое местечко, это вот если бы с лямбды так долго не приходили известия... Неделю назад из Управления отправили какого-то ученика, самого выходца с теты, разобраться, что к чему. Мальчишки до сих пор нет - на это смотрят сквозь пальцы, мол, может, к родне заскочил или его там по инстанциям гоняют...Когда я приехал, какого-то старичка только отрядили искать заблудшую душу... - все это он говорил медленно, уставшим голосом. Потом собрался с духом и так резко и жестко выпалил, что становилось понятно, что эта новость глодала его еще с альфабеты: - Скаллак побери!.. Спустя шесть секунд он вывалился обратно, чуть живой, и бормотал какой-то бред про голоса и пустоту. Насколько я знаю, откачать его не удалось.
Только теперь Макс сообразил, почему от Валентино так разит ипсилонской водкой.
- Покой Звездной душе, - поддакнул Александро. После чего с ложным чувством собственного достоинства добавил: - Я перемещаюсь немедленно. Я буду нужен в Управлении, вы же знаете, раньше...
- Тапочки сними, - без тени иронии буркнула Саюри, закрывая баночку с лаком, но Александро ее уже не слышал - он повествовал о своих давних подвигах пустоте перемещения.
Валентино фыркнул и вгрызся в стейк.
- Знаю я, что он "раньше", - с гадостной улыбочкой сообщил Валик. - Штаны он раньше на стуле просиживал. Старый хрыч, паук кабинетный... Макс!.. Почему стейк с кровью?! Я же просил хорошо прожаренный!
- И селедка без майонеза, - возмущенно добавила Саюри, - а салат перченый! Совести у тебя нет! Я же предупреждала тебя, говорила, чтобы...
Похоже, у одной лишь Аси к еде не возникало никаких претензий: она, сделав один глоток сока с плантаций ро, скривилась и слитным слаженным движением вылила остатки в миску вервольфа.
Вифик посмотрел на нее большими, все понимающими тоскливыми желтыми глазами, размял рудименты кожистых крылышек, вильнул пару раз черным, шипастым, голым хвостом и подполз поближе к вкусно пахнущей миске с золотистой жидкостью.
Конечно, это не его любимый коньяк шестилетней выдержки, но тоже ничего!.. Что с этих людей взять - никакого почтения...
В клетке солидарно кричали почтовые фениксы.
Речной кракен хлопнул хвостом по воде - и ушел на дно.

***


Утром все долго не могли сообразить, где Александро, почему у Макса синяк под левым глазом, каким образом они все умудрились заснуть в рабочем офисе и почему их до сих пор не разбудил рассерженный как вепрь начальник. А когда сообразили, принялись по похмельной широте души долго и многословно извиняться и уверять во взаимной вечной дружбе.
Ударил Макса Валик; Макс тогда покачнулся и рухнул на пол, а сам Валик, натыкаясь на слишком часто расставленные столы (он насчитал их чуть больше двадцати штук), ушел на подстилку несчастного, обиженного таким обращением до глубины своей бесхитростной души вервольфа - спать. Асю едва не уронили в поилку для фениксов. Одна только Саюри совершенно не пострадала, ибо отказалась пить, даже за упокой: все утро она просидела на столе в обнимку с Вификом и жаловалась последнему на глубокий надлом на ногте. Вифику тоже было на что пожаловаться, но он был, по вервольфской традиции, крайне немногословен.
С чего началась пьянка, вспомнили не сразу; потом, когда вспомнили, забегали по офису в попытках привести все в порядок и одновременно придумать что-нибудь умное.
Только Саюри сидела на своем, убранном за утро, столом и изучала ядовито-красные, вишневого цвета, ногти.
- А мальчишка тот, который Проводник необученный, наверное, на тету рванул, - неожиданно произнесла Саюри, подбирая под себя ноги - Валик самоотверженно мыл полы с одной стороны, Ася с другой, Макс с третьей; лидировала Ася, с большим отрывом. - Да так в пустоте и сгинул. Это Макс у нас профессионал, делает по двадцать три перемещения в минуту, а пацаненок...
- Двадцать три - это если на один Перекресток и в хорошей форме, - уточнил Макс, но видно было, что слово "профессионал" очень ему польстило. - Если на два, то уже всего семнадцать...
- Да ладно тебе скромничать, - отмахнулась Саюри от чуточку порозовевшего парня. - Мы ж не о тебе разговариваем. Так вот, мальчишка неопытный, мог не успеть уйти, или не сообразить, или вообще слишком поторопиться и вывалиться в Хмарь да там и застрять. Хмарь - она бездельников не любит... а говорили ведь ему о технике безопасности!..
Саюри были заметно огорчена и озабочена "сгинувшим" Проводником - она вообще любила весь мир, и из-за этой великой любви ей весь мир было очень жалко.
- А он что - сгинул?.. - удивился Валик. - Макс же вчера дальше теты не уходил, к тому же он мог домой вернуться... А паренек хоть необученный, да Проводник - мог и до йоты, и до каппы допрыгнуть, а может, его и за лямбду унесло... Хорошо все-таки, что на саму лямбду его никак не могли пустить...
- Здесь его нет, я бы почувствовала, - отмахнулась Саюри. Дар у нее действительно был редкий - она всегда точно знала, где находятся и чем занимаются Проводники в подведомственном Перекрестке, и даже могла различать, кто из них кто. - А по Перекресткам я с утра попрыгала, но на тету не совалась... Нет его, как в воду канул. Мог, правда, на другую Дорогу улететь...
Макс присвистнул - в последнее он не верил. С эпсилона даже до соседней Дороги перемещались только профессионалы, к тому же надзор за такими прыжками был достаточно строгим - без разрешения не проскользнешь...
- Кстати, за тету он тоже не смог бы уйти - он-то не знал, что ее огибать надо...
- А разве надо?.. Я позавчера на сигму мотался, и ничего, без заминок, - заметил Валик, бросая гнусное дело помывки пола на одной сотой дороги - он едва успел помыть под одним столом.
- И почему бы тебе, Саюри, всяких беглецов не разыскивать?.. Вон у тебя как хорошо получается, за одно утро управилась, а я вчера весь день мотался, - коварно предложил Макс.
- Потому что я - девушка, если ты, бессовестный тип, до сих пор не заметил, - горделиво вскинув голову, заявила Саюри. - А девушкам по Декларации не полагается совершать больше пятнадцати перемещений в день, и те в пределах одной Дороги. А Перекрестков у нас - не поверишь! - двадцать четыре...
- Двадцать два, объединили же, - пробурчал Макс, недовольный тем, что сомнительную честь искать всех перебежчиков сваливают на него. Ася вообще была чистым Контролирующим, и сама уходила не дальше трех Перекрестков, а Валик... Валик, увы, не обладал максовым чувством равновесия. - К тому же на альфабету и омегу можно не соваться.
- Все равно слишком много, - еще выше задрала нос Саюри, а потом неожиданно рассмеялась: - Брось, Макс, это ведь не мы решаем.
- Да, но вы могли бы не пользоваться этим так нагло, - обиженно проговорил Макс и тоже рассмеялся.
До самого обеда они обсуждали тету и странную пустоту, в которую падал Макс; версии были самые разнообразные - начиная от предположения, что начинается поглощение (его, самое реальное, высказал рассудительный и экспрессивный Валик) и заканчивая гипотезой о грядущей смерти звезды (это сказала неопытная Ася), добродушно осмеянной всеми остальными.
Почему, собственно, осмеянной?.. Все дело было в том - да, сейчас, наконец, можно в этом сознаться, - что звезда этого мира давно уже умерла.
Ни на одной из этих Дорог нет солнца - быть может, именно поэтому небо здесь такое разноцветное, а звезды - такие иллюзорные: ничего этого нет на самом деле. Дороги и Перекрестки построены обреченными на смерть после гибели Солнца людьми; климат, освещение и температура поддерживаются огромными Куполами, нависшими над гигантскими Перекрестками. Из чего они сделаны, как они держатся - никто не знает; секретная технология канула в века, а изобрести ее заново никак не получается - вероятно, за отсутствием должного стимула.
Никто и не помнит уже сейчас, как выглядит на самом деле этот странный диск, неуклонно расчерчивающий небеса; здесь нет созвездий, а на темном бархате ночного неба можно писать поздравления с днем рождения - если у вас достаточно средств и связей. Никто не удивляется тому, что на лямбде алое небо, а снег тает, не долетая до дорожек; никто не улыбается нелепости того, что мир плоский - этот мир и в самом деле плоский, ведь всего в тысяче километров от границы Города он заканчивается. Говорят, если долго-долго идти в ласковую тьму на окраине Перекрестка, можно уткнуться в стекло Купола; впрочем, никто не знает того наверняка, ведь из тумана еще никто никогда не возвращался.
После смерти звезды, больше тысячи лет назад, Хмарь - первозданное ничто - поглотила весь мир, кроме отчаянно сражающихся Перекрестков. Через несколько лет борьбы были утеряны общие карты и дороги между Городами; а еще через какое-то время появились первые Звездные - люди, способные перемещаться между Перекрестками по Дорогам. Тогда их стали делить на две большие касты: Проводники - люди, путешествующие между мирами и проводящие с собой других людей и Контролирующие - те, кто отвечал за жизнь и безопасность Проводников. Это была крепкая и нерушимая связка, вступившая в отчаянную борьбу с космосом.
И Хмарь смирилась - а может быть, это людям так только казалось.
Странные Купола казались вечными, почти нерушимыми - но что если один из них вдруг... лопнет?..
Тогда исчезнет связующее звено в Дороге. Без медикаментов и технологий верхних Перекрестков погибнут нижние; без торговли с нижними Перекрестками погибнут верхние, потому что, увы, получать еду из воздуха люди еще не научились.
Умрет тета - умрет и вся Дорога.
А люди - такие странные, нелогичные существа... они совершенно не хотят умирать!..
В этом и заключался долг Звездных - беречь хрупкий мир, удерживать странное равновесие, не вмешиваясь ни во что иное. Когда-то каждый из них клялся, что будет защищать жизнь Дороги до последнего своего вздоха.
Может быть, наступает пора это продемонстрировать.
Может быть, пришло время снова всему миру бороться за свое существование. Ведь эта задачка велика не то что для конторы "Белый Слон", но и для всего Министерства по чрезвычайным происшествиям.
- Не дай Пресветлая жить в эпоху смерти, - тихо скаламбурила Саюри, но никто даже и не улыбнулся.
Раньше Максу отчего-то всегда казалось, что его работа скучна и предсказуема; его молодая душа, как необъезженная лошадь, стремилась к приключениям и требовала великих подвигов во имя спасения мира.
Сейчас он отдал бы все на свете, чтобы жить на обыкновенной маленькой планетке, в обыкновенной системе с молодым солнцем и не совершать никаких подвигов - за них подразумевалась большая награда, но они сами подразумевали куда больших жертв и чудовищной ответственности.
Награждать за подвиги бессмысленно; все эти бирюльки - всего лишь игрушки; управляющие, впрочем, людьми.
Кто здесь жаловался на скуку?.. Подать его сюда для образцово-показательной порки неприятностями.
В офисе царило мрачное, похоронное молчание.
А может... может, все еще и обойдется?..
Они почему-то точно знали: не обойдется.

***


Александро вернулся вечером, когда еще только разгорался по-августовски поздний иллюзорный закат; был он расстроен и оскорблен.
Он ходил кругами по офису, то кладя руки в карманы экзоскелета, то вытаскивая их, громыхая по полу своими дурацкими домашними тапочками, бормоча себе под нос какие-то неясные проклятия и иногда требуя, чтобы кто-нибудь подтвердил его абсолютную незаменимость.
- Да я... да я каждого из них с пеленок... да я их всех в колыбели... да как они посмели!.. Я - Звездный с сорокалетним стажем!.. Профессиональный Проводник!.. Уже тридцать шесть лет ни единого промаха!.. Кавалер Ордена Основателей второй степени, между прочим, первую тогда студентом не вручали!.. Да я закончил Звездный Колледж Общих Дисциплин с высшими баллами!.. У меня же такой рейтинг!.. Они просто ничего не понимают в науке... отмахиваются от меня, будто я ничего не стою... постарел, видишь ли... Да я еще молод как никогда! Ну я им еще покажу!!
Тут он грозно демонстрировал всем худой и неубедительный кулак.
- Выгнали его, - шепотом пояснил для недоумевающих девушек Валик.
Макс только хмыкнул - он бы на месте начальников Управления тоже поспешил бы избавиться от заносчивого и совершенно бесполезного в работе старикашки, пытающегося, тем не менее, поучать всех одновременно и кичащегося своим "жизненным опытом" и "приобретенной мудростью" (или, попросту, набитыми шишками).
Уважать таких следовало издалека, с достаточно почтительного расстояния.
- А вы чего тут расселись?! Работы у вас нет?! - брызжа слюной, кричал Александро. - Мальчишку хоть нашли?
Его укоряющий, огненный взор впился в Макса.
- Его нигде нет. Он на другой Дороге или на тете, - заявила Саюри.
- Не произносить при мне это слово! - раненым буйволом взревел Александро. - Работать!!! Всем!!! ЖИВО! - потом он плюхнулся в свое кресло и продолжил свое бурчание. - Выгнали... выставили... выдворили... вышвырнули... выкинули... турнули... они считают, что я совершенно никчемен?! ХА!!
Ася вернулась в приемную "работать с квартальным отчетом", который был дописан неделю назад; Валик улизнул в бытовые помещения "искать исторический справочник по Перекресткам", Саюри сбежала "за кормом для рыбок", и в комнате остались лишь Макс, который не смог с ходу придумать себе важное и неотложное дело (хотелось-то только спать), и бушующий Александро.
- Максимильяно... - подозрительно ласковым голосом начал Ответственный по Отделению 3-эпсилон.
Макс тоскливо посмотрел на Вифика. Был бы он обычной собакой, можно было бы слинять под предлогом выгула.
- Максимильяно, вчера в полночь приборы зафиксировали мощный всплеск Звездного излучения в парке на улице с круговым движением имени Основателей.
Макс сделал непонимающее лицо - якобы он плохо ориентируется в Городе.
- Ну, на Фонтанной площади, - раздраженно и с неохотой пояснил Александро для неучей.
"Неуч" кивнул.
- Утром служители порядка обнаружили значительные изменения в состоянии деревьев, исчезновение дорожек, ну и еще там по мелочи.
Макс снова кивнул.
- Съезди туда... ну или переместись, как хочешь... осмотри все хорошенько, поищи свидетелей...
Макс картинно закатил глаза, но решил, что скандалить с таким злым Александро себе дороже и смолчал. В конце концов, ну позанимается он пару дней какой-то ерундой с помпезным названием " расследование" - зато выслушивать поднадоевшие крики о "благе цивилизации" и "забытом герое" не придется...
- Нужно установить причины всплеска, выявить его источник, найти, привести сюда и пропесочить мозги на предмет отвлечения серьезных людей по всякой ерунде... соблюдения инструкций... Декларации... Конвенции... короче, весь пакет документов и длинная нотация.
Макс опять кивнул и почувствовал себя кибером.
Александро испытующе на него посмотрел.
- Еще и штраф с нарушителя сдери, и восстанавливать все заставь. Ну, как положено - сам не маленький. Потом отчет ко мне на стол. Понял?!
- Да, Александро.
И Макс, схватив висящую на стуле куртку, поспешил скрыться за дверью.
Что могло понадобиться кому-то из Звездных на Фонтанной площади, да еще и поздней ночью?.. Вчера был обыкновенный день, никакой не праздник и вроде ничей не день рождения - да и для дня рождения есть места поинтереснее 3-эпсилона.
"Странные люди," - решил Макс, шагая в вихрь перемещения.
Он упустил из виду один на первый взгляд незначительный момент: вчерашняя ночь была полнолунной.




Глава 2.
Девочки и капли


Тысяча двести четырнадцать часовых механизмов со всего света - именно таким количеством достопримечательностей, согласно Атласу Путешественника Третьей Дороги, располагал Таймс-Сквер эпсилона; в книге уникальность коллекции расписывалась красиво и интересно, а площадь называлась едва ли главной туристичеческой Меккой Дороги. На самом же деле, если не знать, где находишься, догадаться попросту невозможно: Таймс-сквер больше всего напоминает сильно расширившуюся дорогу, через которую перекинут ступенчатый мост, выгнутый, как спина рассерженной кошки. Указателей здесь нет; остановка общественного транспорта имеет нелогичное название "Университет", хотя никакого университета здесь никогда не было, а в самой заметном здании находится специализированный лицей для детей с ограниченными возможностями. Коллекция часовых механизмов пылится в музейных коробках, потому что до них никому нет никакого дела.
В маленькой будочке на остановке растянута огромная светящаяся карта Города - но даже там Таймс-Сквер никак не подписан, а на месте лицея нарисован Музей имени Основателей. Действительно, зачем людям знать о его существовании?.. Люди вообще частенько предпочитают не думать...
Движение на Таймс-Сквер довольно оживленное: снуют туда-сюда озабоченные, нахмурившиеся авы, стремительно просвистывают мимо легкие личные лайны, помигивая яркими габаритными огнями.
Паулина сидит в будочке под козырьком на единственной уцелевшей скамейке и разглядывает карту, иногда тыкая в нее тонким пальчиком. Подсветка отзывается на эти тычки тихим чпоком и недовольным мерцанием. Подсветке вовсе не нравится, должно быть, что ее тыкают.
Но Паулине все равно.
Ей хочется сделать что-нибудь такое, эдакое. Пожалуй, она с удовольствием взорвала бы здание Унитарного Городского Собрания - но она, увы (или к счастью?..), не знает, где оно находится.
(По правде сказать, такого здания в Городе нет вовсе: оно вот уже шестой год как закрыто на капитальный ремонт, после той памятной осадки фундамента, когда вместо положенного одного градуса высотное здание накренилось на пятнадцать; поэтому все Заседания проводятся в Городском Центре Детского и Юношеского Творчества, к вящему неудовольствию как Заседателей, так и Творческой Молодежи).
Ремонтируемое здание на туристической карте, разумеется, не отмечено; поэтому Паулина и изучает ее так долго, тщетно пытаясь определить, где она сама находится и чем бы таким сейчас заняться.
Можно было, конечно, просто погулять по Городу, пытаясь найти какое-нибудь теплое местечко (осень выдалась довольно холодная, и Паулина начинала замерзать), чтобы поужинать и остановится на ночь; более того, этот план был довольно разумен или, по крайней мере, логичен. Но у Паулины совершенно не было денег - она даже не представляла, как они сейчас выглядят; к тому же босые девушки в коротких платьях в октябре вряд ли являются частыми и желанными постоялицами в гостиницах.
Поэтому Паулина просто сидела и злилась.
Злило ее все: и эти дурацкие яркие растяжки, и слепящие глаза аргоновые вывески, и холодный ветер, заславший на ее спину целую армию мурашек, и - в особенности - все проходящие мимо люди, у которых, конечно, были теплые плащи и шарфики, и которые, конечно, вовсе не были раньше статуями.
Но больше всего ее раздражало то, что в этом мире она была совершенно чужой: у нее не было никакой возможности ни купить антибактериальное мыло, ни посетить салон мадам Драт, ни нанять такси с молчаливым водителем.
Паулина подумала о том, что в такси, наверное, очень тепло - и ей неожиданно захотелось блинчика с малиновой начинкой.
Темнело.
На Город медленно опускались сумрак и гулкий непрозрачный туман; зажигались фонари, кажущиеся размытыми слепящими пятнами; вывески стали ярче - аргоновые лампы пробивали туман и тьму - но слова на них совершенно терялись, оставляя лишь неясное впечатление цветного пятна.
Авы несли своих пассажиров к домам, ужинам и мягким постелям; наверху носились лайны эйррайдеров - служители правопорядка не спешили их ловить: им, верно, тоже не хотелось работать в ночь, поэтому они тихо курили в служебной малогабаритке, чуть слышно обсуждая какие-то мелкие личные проблемы.
Но ночью жизнь отнюдь не заканчивается.
В одиннадцать мимо Паулины проехал последний, совершенно пустой ав-бус: он услужливо распахнул перед ней хлипкие ржавеющие двери, но Паулина лишь покачала головой: платить за проезд ей тоже было нечем, да и ехать некуда. Водитель пожал плечами, двери захлопнулись с легким ленивым щелчком, и автобус укатил по дорогам дальше; Паулина успела заметить, как мужчина с презрением на нее покосился и пробормотал себе под нос что-то явно нелицеприятное.
Это ее разозлило, но ав-бус был уже слишком далеко.
Теперь авы проезжали мимо гораздо реже; наверху, на серебряных воздушных путях, наоборот, свистело и бахало: то ли служители порядка все-таки испортили райдерам соревнование, то ли там уже чествовали победителей.
Около полуночи к остановке подошла довольно потасканная на вид девица в вызывающе короткой мини-юбке и сапогах на высоченном каблуке.
Несколько мгновений девушки буравили друг друга презрительными взглядами.
- Сама же здесь ночуешь, - буркнула девица, надувая огромный пузырь из жевательной резинки.
- Но я-то только ночую, - фыркнула Паулина, брезгливо глядя на довольно символический топ профессионалки.
"Цыпа" смерила ее странным взглядом, выплюнула жвачку на асфальт совсем рядом с ногами Паулины и отошла к ближайшему углу, где картинно закурила длинную, тонкую и на удивление вонючую сигарету.
Очень скоро рядом с ней остановился какой-то одинокий несчастный; она устроилась в аве, и оба уехали.
Паулина совсем поскучнела.
Мимо нее дважды проехали медлительные "бегемотики" уборочных мобилей; первый выбросил к ее ногам упаковку из-под сока (Паулина брезгливо пнула ее в угол), а второй едва не облил мыльной водой.
Потом рядом с ней остановился ав с развязным молодым человеком, уже не вполне трезвым и не иначе как исключительно в связи с этим пытавшимся обратить на себя ее внимание; Паулина так на него посмотрела, что он сам все понял и тактично удалился.
Девушка вздохнула и свернулась клубочком на лавочке. Ну и за что, спрашивается, любить и спасать этих ужасных, грязных, вонючих людей, склонных к пьянству и беспорядочным половым связям?..
Иногда Паулину бесила странная ограниченность ее Дара: она умела летать, у нее изредка получалось без серьезных ошибок перейти на другой Перекресток (хотя в одиночку она все равно старалась не рисковать), она могла создать любую стихию и управлять ею - но в том, что касалось людей, она была совершенно беспомощна.
Ее Дар отказывался вредить людям; а если она все же заставляла сделать это какую-нибудь созданную ею стихию, обижался и отказывался помогать до следующего утра.
Ей начинало казаться, что он ей за что-то мстит и жаждет ее смерти.
Становилось все холоднее. Морозный осенний ветер гонял по улицам облетевшие и еще не убранные листья. К утру дороги, верно, покроются белесым туманом изморози... а ведь днем еще тепло, будто летом...
Паулина решила, что, наверное, этой октябрьской ночью замерзнет на грязной уличной лавочке окончательно, - когда вдруг заметила, что у музея через дорогу огромный, на вид пустующий, но, должно быть, теплый чердак.

***


Когда Макс вернулся на работу, была середина ночи, а сам Макс был голодный, задумчивый и злой. И не нужно вспоминать, что вы уже встречали где-то эту фразу; Макс частенько бывает задумчивым, злым и в особенности голодным; можно даже сказать, что его перманентное состояние.
Впрочем, мы отвлеклись.
Изучать всплеск не получилось: с самого утра в Конторе началась такая суматоха, что про него никто не вспомнил, даже Александро.
Макс едва успел "прибыть на место происшествия" и подробно зафиксировать произошедшие с парком "значительные изменения" (это было весьма затруднительно, потому что Макс довольно смутно помнил, как площадь выглядела раньше), когда тревожно запищал коммуникатор и Александро срывающимся от ярости голосом приказал подчиненному немедленно прибыть в Отделение.
Макс прибыл немедленно, едва не налетев перемещением на самого Александро, что несказанно того огорчило.
Кракены нервно били хвостами, норовя выцепить у кормившей их Аси всю пачку корма для рыбок, вместе с упаковкой (на самом деле кракенам, скорее всего, хотелось ноормального мяса, но в Отделении, как на зло, не было ни одного диетолога редких животных); в углу пронзительно верещали почтовые фениксы, плавающие в вишневом соке и изредка самовозгорающиеся; Макс лежал на холодном мраморном полу, тщетно пытаясь подняться, а нависающий над ним начальник брызгал слюной и кричал, что все здесь дармоеды и ничего не понимают в Звездной Науке.
Из длинного и малоинформативного потока слов выяснилось, что Вифик погрыз любимые Александровы домашние туфли, а когда на него начали ругаться, тяпнул ответственного по Отделению за пятку и исчез через дверь в неизвестном направлении; что Ася отказывается идти искать собаку, потому что прогулка по Городу с вервольфом повредит ее репутации, и вообще она заполняет таблицу для рейтингов; что Саюри до сих пор не появилась, хотя ушла "буквально на пять минут"; что Валик прямым текстом сообщил Александро, что тот дурак, а на дураков субординация не распространяется, и пошел играть в трехмерные шахматы; что в Контору заявилась какая-то сумасшедшая бабулька, которой сообщили, что здесь обитают сектанты и потребовала, чтобы ее поскорее принесли в жертву; что...
- Подождите, а от меня-то вы что хотите услышать?.. - Макс невежливо перебил Александро, когда тот остановился, чтобы набрать в грудь побольше воздуху и окончательно задавить собеседника своими интеллектом и осведомленностью.
- Чтобы ты нашел Вифика и Саюри, позвал сюда Валика и выпроводил эту чертову бабульку! - гаркнул Александро прямо в лицо Максу.
- Контролирующий в задницу, - тоскливо произнес Макс, косясь на осиротевший коврик с надписью "Добро пожаловать".
- И в Управление потом переместись, инструкции забери.
- А может, я сначала зайду за инструкциями, а потом буду искать собаку?.. - с надеждой спросил Макс (в Управлении он проведет никак не меньше шести часов, а за это время искать Вифика явно отправят кого-нибудь другого).
- А вервольф все это время будет бродить по эпсилону?! Нет уж, не ленись... И лужу в углу вытри, - добавил Александро и с чувством выполненного долга двинулся к жилым помещениям.
Макс посмотрел на сиротливо стоящие в углу мокрые, ощутимо воняющие собачатиной и погрызенные тапочки и понял, что сопротивляться бесполезно. Не сейчас, когда Александро стремится доказать всем свою чрезвычайную важность... но потом он всенепременно напишет в Управление рапорт... а если так будет продолжаться, и вовсе переведется на лямбду!..
...Вифик нашелся быстро: он как раз с чувством метил ближайший куст сирени, лениво гавкая на пробегающих мимо кошек (кошки шарахались в ужасе). К Максу он подошел спокойно и безропотно: вервольф вообще мог быть очень послушной милой домашней собакой - конечно, только тогда, когда у него не было других, более интересных планов на жизнь.
Вифика отвели обратно и усадили на коврик "Добро пожаловать" со строгим наказом изгрызть еще что-нибудь, принадлежащее Александро (не то чтобы Максу понравилось это убирать, просто очень уж хотелось сделать начальнику какую-нибудь гадость).
Искать Саюри было абсолютно бесполезно: во время рабочего дня она могла быть как у подруги на свадьбе, так и в магазине на распродаже; поэтому Макс просто отправил ей голосовое сообщение, пригрозив секирбашкой и скаллаком.
Валик сидел в приемной, но идти к Александро отказался; Максу он заявил, что младшие по званию ему вовсе не указ. Зато он выпроводил сумасшедшую старушку: суицидальные наклонности в ней угасли, и она почла за благо скрыться самостоятельно, и сделала это с весьма немалой скоростью.
Потом Макс переместился в Управление, где получил нагоняй за то, что не сделал этого раньше. Там ему торжественно вручили толстенную папку с какими-то загадочными бумагами и отправили в информационный отдел за получением еще каких-то, но тут у него взревел коммуникатор и Макс по тревоге умчался в Отделение вместе с высланным тут же подкреплением в виде парня-Контролирующего с двумя лучеметами.
В Отделении выяснилось, что на кнопку Александро нажал случайно, а Макс дурак и паникер.
Подкрепление ничуть не расстроилось и отправилось гулять по Городу; Макс хотел улизнуть тоже, но тут на тревожную панель поступил сигнал от Саюри: на Площади Освободителей около тысячи человек видело дракона.
Валик, Макс и даже лично Александро похватали мемоделитное оборудование и ловчую сеть для иномирных элементов. Дракона они так и не поймали, но зато могли с чистой совестью сказать, что старались.
Огромная зеленая ящерица с крылышками нагло сделала два круга над Площадью и растворилась в воздухе; поскольку неразумные существа даром перемещения не обладали, а висящих в небе дыр на эпсилоне не было, Макс рассудил, что это балуется очередной двоедушный Проводник.
- Отследите всплеск, вышлем официальную ноту протеста, - голосом безмерно уставшего человека произнес Александро и удалился прежде, чем Валик успел уточнить, каким образом он должен это сделать, если пароль знает только ответственный по Отделению (когда-то давно всех остальных признали недостойными хранения такой важной информации).
Вместо Александро появилась Саюри в новой блузочке со светящимся от радости лицом. Остальные ее восторга не разделяли; Саюри обозвала Макса "букой" и отправилась наконец-то на работу, хотя на ее месте Макс двигался бы в обратном направлении.
Потом Макс снова переместился в Управление, где наконец получил все необходимые бумаги, а после даже умудрился пообедать, что было величайшим свершением этого дня (обычно Макс жил на одноразовом питании - молодой желудок даже не очень страдал по этому поводу).
И лишь после всего этого он вместе с Саюри попал наконец на Фонтанную площадь - она сама вызвалась помочь ему с всплеском: у нее действительно очень хорошо получалось определять источники и характер.
- Никогда раньше такого не видела, - растерянно сообщила Саюри. - Это не Проводник, не Контролирующий и вообще не Звездный!..
"Час от часу не легче", - мрачно подумал Макс и пихнул ей инфоблокнот:
- Оформляй...
...А поздним вечером, почти ночью, они сидели за одним столом на работе профессиональным коллективом (исключив из него Александро, разумеется) и делились впечатлениями от той ужасной суматохи, что воцарилась на Дорогах.
- Иногда мне кажется, - медленно произнесла Ася, - что наш мир просто сошел с ума...
Ей было невдомек, что мир просто... веселится.

***


На чердаке действительно было сухо и довольно тепло - по крайней мере, ветер не задувает. Оказывается, если забраться по водосточной трубе до второго этажа, потом подняться по пожарной лестнице и пролезть в узкое чердачное окошко, можно добраться до тепла. Паулине было еще проще: она сразу... взлетела.
А потом свернулась калачиком на старом продавленном диване и мгновенно уснула.
...Проснулась Паулина резко, рывком, как будто бы на нее кто-то наступил или и вовсе уронил ее на пол.
Ночью она блаженно зарылась в грязное драное одеяло, колючее, но теплое, и подкатилась поближе к едва греющей батарее. Сейчас на нее уже падали первые лучики молодого утреннего солнца; в потоке света в причудливом вальсе кружились блестящие, уверенные и безразличные пылинки.
Несколько мгновений она любовалась этим странным, повседневным, но возвышенным танцем, потом решительно встала, брезгливо отбросив колючее одеяло. Платье было мятым и непрезентабельным.
За облупленными окнами возвращался к своей дневной жизни Город, но Паулине не было до него особого дела.
Чердак оказался огромной, не разделенной на комнаты мансардой около десяти метров шириной и весьма выдающейся длины. Была эта мансарда светлая, пыльная и захламленная: складывалось странное ощущение, что когда-то давно здесь кто-то жил, но потом покинул комнату в совершенном беспорядке.
Совсем рядом с ней стоял покосившийся одежный шкаф с дверцей, висящей на одной петле; Паулина неуверенно его приоткрыла - на нее дохнуло затхлостью и сыростью. Из шкафа вылетела одинокая, очень упитанная и наглая моль. На полочках безо всякой видимой логики валялся разнообразный хлам, вроде старых вязаных тапочек, истертых до такой степени, что чинить и даже распускать их было уже поздно. В самом низу в коробке из-под обуви лежала старая, почти лысая кукла, бережно завернутая в лоскут темно-сиреневой ткани очень красивого цвета.
Кукла смотрела на Паулину, как живая: в ее глазах ничего не отражалось, но сами они, неуклюже подкрашенные фломастером, обладали странным, совершенно человеческим выражением.
Паулина поскорее закрыла дверцу: ее охватила непонятная дрожь.
За шкафом обнаружился диван противного песочного цвета с наброшенным на него ватным одеялом. Напротив дивана стоял длинный, покореженный стеллаж, на котором стояли инет-книги в очень драных, подклеенных пергаментом обложках с библиотечной пометкой.
Между стеллажом и диваном в полу обнаружился люк со здоровым кольцом-ручкой, но Паулина пока никуда не торопилась.
Дальше стены пустовали, лишь между окон сиротливо висела единственная аргоновая лампа, и та, по виду, сломанная.
Сложно сказать, какое впечатление оказала эта обстановка на Паулину: лицо ее оставалось совершенно бесстрастным; лишь в глубине глаз поселилась какая-то странная тоскливая искорка, будто Паулина сама была поломанной вещью, забытой на пыльном чердаке.
В дальнем углу, в скрипящем кресле-качалке сидела сгорбленная рыжая фигурка. Паулина подошла поближе - это была низенькая девочка с простецким круглым лицом и волосами того самого цвета, обладательниц которого в иное время сжигали на кострах за ведьмовство; в ее фигуре, однако, было что-то восточное.
Девочка отталкивалась левой ногой от пола, заставляя кресло качаться сильнее, и задумчиво записывала что-то в поцарапанном инет-блокноте. Почерк у нее был тонкий и по-своему красивый, но совершенно нечитаемый: буквы сливались в единую полосу-заборчик.
- Привет, - весело сказала девочка, поднимая на Паулину темные карие глаза, излучавшие сумрачный, какой-то лунный свет.
- Привет, - осторожно согласилась Паулина.
Светлая мансарда с девочкой меньше всего напоминала чердак музея.
- А что ты здесь делаешь?..
- Пишу стихотворение, - легко сказала девочка, и хорошо поставленным голосом продекламировала: - На берегу пустынных волн, стоял Он, дум великих полн...
- Это не ты, это Пушкин, - засмеялась Паулина, пытаясь разглядеть в блокноте хоть строчку. Девочка вызывала в ней какое-то непонятное щемящее чувство - как будто бы встретила на улице чужого города старую знакомую.
- А кто такой Пушкин?.. - жизнерадостно заинтересовалась девочка, взмахнув рыжими косичками.
- Поэт такой. Неважно. На этом Перекрестке его в школах не изучают.
- Он тоже великий, как Цубасо?.. уважаю Цубасо. Знаю наизусть тысячу двести строк!.. Его "Городские Стансы" очень гениальны... у нас в инет-библиотеке есть томик... Подумать только, двести сорок лет после смерти, а строки все же очень своевременны. Люблю Цубасо. Если бы он жил в наше время, я бы вышла за него замуж.
Девочка снова смешно тряхнула рыжими косичками, переплетенными дурацкими, совершенно не подходящими синими лентами.
- А ты знаешь Цубасо?..
Паулина молчала. Она не знала, кто такой Цубасо, хотя в его имени было что-то очень знакомое и... родное.
- А как тебя зовут?.. - неожиданно спросила Паулина, стремясь перевести разговор на тему, не касающуюся поэзии - она не больно-то любила стихи.
- Марина, - рассеянно сказала девочка и, неожиданно оживившись, затараторила: - Марина - это значит: Морская. Но, кажется, я совершенно не морская. Не люблю воду... она мокрая... и вообще я цветом волос не вышла, - девочка дернула себя за косичку и самокритично посмотрела на самый ее кончик. - Хочешь пирожок?..
Паулина растерянно кивнула; Марина торжественно вручила ей очень мятый пирожок с вытекающим повидлом.
- А что это за место такое?..
- Лицей, - безо всякого выражения произнесла Марина, расплетая левую косичку.
- А разве здесь не Музей имени Основателей?..
- Нет, нет, - как-то грустно, только губами, засмеялась Марина. - Это - Лицей. Музей здесь только для туристов.
Она помолчала и добавила:
- Детский ограниченный лицей.
Паулине показалось, что она начинает что-то понимать.
- А... ты здесь почему?..
- Мать пила. Они, - она кивнула на пол, снова безо всякого выражения, - думают теперь, что я тоже... ограниченная.
Девочка раздраженно тряхнула косичками, сделавшись похожей на рассерженную глупыми людьми рыжую кошку.
Паулина неловко молчала. Она уже не была уверена, что ей хочется разговаривать с этой девочкой - как, увы, и большинство людей в такой ситуации; и Марина это прекрасно поняла.
От полного оледенения их спас скрипнувший люк. В дырку в полу высунулась льняная шевелюра мальчишки, ненамного старше Марины на вид. Его светлые, белесые глаза смотрели прямо на Паулину, но ничего не выражали. Его глаза казались даже менее живыми, чем глаза той старой куклы.
Девочка, однако, быстро встала и, забывшись, помахала ему рукой.
- Марин, - неуверенно крикнул он, хотя не заметить ее было довольно сложно, - ты здесь?..
- Да, Поль, я сейчас!.. А Карандаш уже ушел?..
- Да, он же сегодня ведет группу к фонтанам, минут пятнадцать назад ушли, вылезай!..
Марина двинулась к люку, помахав на прощание Паулине рукой. За ее спиной колыхались рыжие косички.
Девочка потрепала Поля по голове; в этом было что-то настолько свое и личное, что Паулина невольно смутилась - хотя ей казалось, что она совершенно разучилась смущаться.
- Не можешь же ты прятаться от него здесь вечно, - с укоризной произнес мальчик, пропуская ее вниз. - Все равно же потом заметит, что мы на чердак лазаем...
- И опять драться будет, да?.. - жалобно прошептала Марина и с ожесточением добавила: - И куда только администрация смотрит!.. Ой, прости, Поль...
- Ничего, я привык... Идем, Карандаша еще с час не будет, я захватил из столовой бутерброды...
Люк захлопнулся; Паулина успела заметить обшарпанный коридор, скрывающий бедность за поразительной чистотой.
Она опустилась на подоконник в разом потемневшем и осиротевшем чердаке, уперлась лбом в стекло, рассеянно откусила от пирожка кусочек.
За окном была обыкновенная Городская жизнь; и даже огненные осенние листья терялись на фоне безразличной яркости.
На выгнутом мосту остановилась экскурсионная группа, видимо, школьная; толстая тетка с флажком гида показывала на Лицей и широко размахивала при этом руками.
Паулина сползла лбом по стеклу и неожиданно прошептала:
- Ненавижу людей.

***


...Паулине было хорошо.
Людям - не очень.
Ночной, горящий тысячей огней Таймс-сквер пылал, толпился и бурлил; под высоченной Ройэл Тауэр растянулись полосатые светящиеся ленты; служители порядка спешно надували "птичье гнездышко".
На шпиле Тауэра, опасно раскачиваемая ветром, уцепившись за тонкий и ненадежный даже на вид декоративный шпиль, стояла босая девушка в белом платье в красный цветок. Ее золотисто-каштановые волосы развевал холодный осенний ветер, юбки игриво надувались воланами, а она сама с одухотворенным лицом обнимала шпиль, стараясь не скатиться по скользким крышам.
Выли авы "Скорой помощи", заунывно гудел идущий с перегрузкой реанимобиль, усатый дядя в форме вещал что-то о смысле жизни, люди внизу нервно гомонили, Таймс-сквер сияла мириадами разноцветных огней - а Паулина стояла и улыбалась.
Паулине очень нравилось стоять на крыше. И ей было абсолютно все равно, как на нее смотрят все эти мелкие людишки, с такой высоты кажущиеся червячками, и кто там собирается спасать ее жизнь, которой, собственно, ничего не угрожало.
Она ухмыльнулась - ветер ласково, нежно развевал ее волосы, щекотал шею, подталкивал в спину, обнимал тонкую талию, - широко развела руки и ласточкой нырнула в бурлящую, мерцающую огнями тьму.
В толпе кто-то взвизгнул, дружный вздох сменился паническими воплями, реанимобиль взревел особенно протяжно.
Она летела.
Бескрылым червякам никогда не постигнуть этого чувства - они думают, что покорили ветер, запустив в него свои огромные гудящие машины... но букашка, трясущаяся до дрожи в коленях от страха и тошноты в реактивной железяке вряд ли может считать себя вольной птицей.
Паулина не покоряла ветер - она сама была этим ветром.
Она летела над длинным, острым шпилем с причудливым бесполезным флюгером; над огромным горизонтальным экраном, на котором призывно светились буквы рекламных слоганов; над стеклянными стенами с непрозрачными окнами; над серебряными нитями воздушных дорог; над расширяющейся кверху башней Центра Управления Движением; над призмой офисных зданий в центре города...
В ее волосах играли вихри, рассыпая причудливую прическу на отдельные локоны; платье взбивалось огромным воланом; по коже бежали хорошо знакомые, холодные, но теплые мурашки, неизменно сопровождавшие каждый ее полет.
Паулина вовсе не собиралась доставлять людям множество хлопот, кого-то злить и вызывать на себя праведный народный гнев - просто упивалась этими мгновениями в воздухе; ей казалось, что это крылья вступили в неравный бой с враждебными ветрами; на самом деле она просто не могла здесь упасть: мир все еще слишком любил ее и все еще слишком в ней нуждался, чтобы допустить ее смерть.
Поэтому она легко, беспечно и совершенно искренне улыбалась, пока...
- Идиотка!..

- Ты вообще понимаешь, что ты творишь?! Нет, ты вообще ничего не понимаешь!.. Звездные не используют свой Дар для подобных глупостей! Он дан нам во имя великих целей и великих свершений!.. А не ради каких-то... полетов!
Паулина молчала - но не понуро повесив голову, а с интересом разглядывая обстановку. Кракены приняли ее весьма благосклонно: один глазел на нее сквозь толстую стенку аквариума, второй нервно нарезал круги у самой поверхности, изредка плеская водой на высокие стенки и хлопая широким хвостом. Фениксов недавно напоили, и теперь они были готовы любить кого угодно. Вервольфу, как всегда, было все равно. Плошка давно была пустой, и нового темного ему почему-то никто не подливал.
Одни лишь только люди были недовольны.
Лысый и длинный, как трость, махал руками, отчаянно жестикулировал и кричал что-то о долге и предназначении, пытаясь, видимо, вызвать в Паулине таким образом чувство ответственности (давно отсутствующее). Широкий и волосатый, подозрительно напоминающий гнома из старых сказок, только посмеивался в густую бороду. Высокий и темноволосый, тот самый, что привез ее сюда, на Паулину вообще не смотрел: он вдумчиво уничтожал странного вида салат, весь из каких-то сиреневых листьев под темным, почти черным соусом.
Двух девушек в углу все это совершенно не волновало: они обсуждали последние модели блузок какой-то марки с абсолютно ничего не значащим для Паулины названием.
- Между прочим, по статье двадцать четвертой, часть вторая, подобное поведение карается лишением Дара или тюремным сроком!
Паулина нахмурилась. Не хотелось бы ей смотреть на того, кто осмелится попробовать лишить ее Дара. Насчет человеческой живучести Паулина не особенно обольщалась - а она все же была не обычным Проводником.
Наконец, лысый замолчал - устал так много кричать, должно быть, - и гордо прошествовал к дверям.
- Слушайте, - тоскливо произнес широкий, - кажется, у нашего обожаемого начальника синдром рассеянного нарциссизма. Может, мы его в психушку сдадим?.. Сейчас это, говорят, лечится...
Парень фыркнул и засунул в рот последнюю ложку салата.
- А вы, девушка, не обольщайтесь: двадцать четыре дробь два - это серьезно, за халатность в отношении Дара всякое могут присудить, а Александро докладную накатает, можно даже не сомневаться. Подумать только!.. В самом центре Города!.. Совсем с ума все посходили... Макс, под твою ответственность.
- А почему под мою-то?!
- Ася не имеет права как стажер, Саюри непременно забудет, а мне лень, - непререкаемым тоном заявил широкий.
- А премия мне за это будет?.. - с сомнением спросил Макс.
- Премия?.. - "гном" потянулся в кресле, как довольный кот. - Ну, если ты будешь стараться, могу попробовать выбить из Александро...
Макс вздохнул, скривился, но встал.
...Выделенная Паулине комната была маленькой и скромно обставленной; впрочем, Паулине было не привыкать ночевать и не в таких условиях.
В целом, это была вполне обыкновенная комната - если не считать, конечно, странного окна, за которым расстилался черно-белый Париж, совсем такой, как на старинной, еще доцифровой даже, фотографии. Паулина никогда не была в Париже и не знала о нем даже того, что это такой город Перекрестка 9-альфа; но ей хватило одного взгляда на возвышающуюся металлическую конструкцию, подметающую облачное небо, что понять: да, это Париж.
Из другого окна были видны цветные крыши Праги. Говорят, что по этим крышам можно убежать на добрый километр, перепрыгивая через узкие городские улочки Старого Города; Паулина этого не знала - она никогда не видела Праги, - но уже жаждала попробовать.
Между двумя глубокими окнами, спрятанными за прозрачными, как застрявшие в рамах призраки, занавесками, висела длинная панорама Города дельтогаммы.
Несмотря на явную нереалистичность - узкие стрельчатые окна, выходящие на одну сторону, показывали совершенно разные картины, - Паулина охотно верила в их правдивость: окна легко распахивались, и тогда в комнату врывался щедрый ветер, пахнущий дорогими французскими духами и знаменитым пражским пирогом.
Но, если плотно задернуть занавески, комната становилась совершенно обычной. У стены под окном стояла очень узкая койка, заправленная по-матросски: тонкий полосатый матрас был укрыт разглаженной белой простынею, хрустящей от крахмала; подушка приветственно задрала вверх хвостик с кисточкой; в ногах были аккуратно уложены одеяло, комплект постельного белья и полотенца; еще одно полотенце, ярко-красное, было уложено "ракушкой" на кровати. У противоположной стены, справа от входа, умостился маленький столик-бюро; над ним серел экран. За откатывающейся стеклянной панелью в длинной стене прятался маленький санузел - длинный узкий бассейн, унитаз, раковина и два лючка - перерабатыватель отходов и очистительная машина. Больше в комнате не было ничего, кроме круглого колченогого табурета.
Но Паулине и такая обстановка казалась диковинной: она потерянно остановилась посреди комнаты, растерянно глядя, как Макс небрежными движениями приводит в порядок киберов-уборщиков, немедленно зашуршавших по полу щетками и губками, как он распахивает окна и зажигает настенные аргоновые лампы, как включает воду в бассейне - бассейн наполнялся как-то странно, снизу, и вода текла сразу светло-желтого цвета, с нежным запахом лаванды и огромными мыльными пузырями.
Паулина стояла и не двигалась.
- Думаю, тебе стоит привести себя в порядок, - ухмыльнулся Макс. - Шампуни и крема в шкафчике - Саюри объяснила бы яснее, но я в этом ничего не понимаю. Одежду можешь засунуть в машину - она довольно старая, но минут за двадцать справится. Вопросы есть?..
Вопросы у Паулины были; они вились в ее голове подобно деловитыми рассерженными осами - что за машина, в каком шкафчике, как наливать воду и как ее потом спускать, что это за странные серые штуки бегают по полу и что она здесь делает, в конце концов.
Даже улицы огромного Города так ее не пугали: это было знакомое зло; эту уличную жизнь она так или иначе наблюдала еще когда была обыкновенной статуей и нос ее был сколотым, а не неуклюже сломанным, как сейчас.
- И много здесь таких комнат?.. - против воли вырвалось у нее - она хотела спросить совсем другое.
- Хватает, - Макс улыбнулся совсем как крокодил. - У нас часто бывают гости.... Не обижайся, но дверь я запру - это все же не гостиница, а комната предварительного заключения - так это, кажется, здесь называется. Располагайся, и чувствуй себя, хе, как дома. - Он развернулся, вежливо кивнул и притворил дверь.
Вокруг девушки кружились киберы, причудливо мигая разноцветными огнями - Паулина не могла взять в толк, что ее просят немного отступить и дать протереть полы.
Она стояла и потерянно молчала, одна в совершенно незнакомом мире, запертая в нем этими странными существами, называющими себя "людьми".

***


- Ну и что ты о ней думаешь?.. - мягко спросила Саюри, с какой-то стати задержавшаяся в Отделении после окончания рабочего дня, чего за ней никогда не водилось.
Макс потянулся в кресле и отключил экран - последние два часа он занимался только тем, что отчаянно сражался в онлайне. До следующего уровня оставалось всего лишь восемь процентов - ну почему эти девушки всегда приходят так не вовремя!..
На часах было почти одиннадцать; Валик еще в восемь часов переместился на координационный сбор и пропадал так до сих пор. Ася, дежурная по Отделению, рассеянно крошила кракенам свой бутерброд, поглядывая на приборы в лучшем случае раз в полчаса (хотя полагалось сидеть над ними неусыпно, но от этого, говорят, легко сойти с ума). Александро уехал на дзету - он снимал там бунгало у самого моря и любил плавать в заливе по ночам. Сам Макс предпочитал ночевать в Отделении, в жилом секторе, как и многие другие сотрудники - зачем платить за съем, если есть бесплатное удобное жилье у самой работы?.. Основным минусом этого жилья в основном был начальник; но раз уж он все равно каждый вечер уходит на дзету...
Но почему Саюри до сих пор еще здесь - она-то живет в Городе, а особое трудолюбие никогда не было основным ее качеством, - Макс не понимал.
- Она... странная, - наконец произнес Макс. - Она не похожа ни на одного моего знакомого. И я не уверен, что мне это нравится.
- Она и не может быть похожа ни на одного из них. Знаешь, мне кажется... она уж очень... нездешняя.
- Думаешь, она с другой Дороги?.. - вздрогнул Макс, не любивший, признаться честно, представителей иных Дорог, особенно тех, кто связал потом свою жизнь с третьей. Да и что хорошего можно найти, например, в том же Александро?.. Жители второй Дороги - те еще ученые сморчки, нудные до безобразия. Валик презрительно называет таких "тархарами", но Макс не понимал, что это значит, а в исполнении Валика это звучало примерно так же, как "дерьмо". Люди с других Дорог редко отличались легким характером или невосприимчивостью к трудностям: достойным находилось неплохое место и на родной Дороге.
К тому же настоящий Человек не бежит из своего мира.
- Как бы вовсе не из Хмари.
Макс приподнял брови.
- Понимаешь, - медленно произнесла Саюри, наморщив лоб, - между людьми Дорог - любых Дорог, а, поверь, я повидала их достаточно, - все равно есть что-то невозможно общее; человека ни за что не спутаешь ни с кем другим. Если я вижу роского метаморфа, я понимаю, что это - не человек, но понимаю, что он принадлежит Дорогам. То же будет и с скардоном, если меня каким-нибудь ветром занесет на лямбду. Но она...
- Она что - не человек?..
Саюри посмотрела на Макса так, словно успела совершенно забыть о его существовании.
- В том-то и дело. Она, несомненно, человек, относительно обыкновенный. Другое дело, что Дорогам она не принадлежит. Но в то же время с этим миром у нее есть что-то общее; он воспринимает ее как свое творение и свою часть, а она называет его родиной... но считает себя чем-то более высоким.
- Более высоким - чем мир?..
- Это меня и пугает, - мрачно сказала Саюри, безо всякого смущения устраиваясь на максовом столе - правда, не забыв одернуть короткую юбочку.
Их лица оказались совсем близко - Макса, вставшего и прислонившегося к стене, и Саюри, безмятежно болтающей ногами в высоких ажурных босоножках. Он усмехнулся, дернул ее за выбившуюся прядь.
Саюри всегда казалась Максу немного странной - она много читала, много училась, но ненавидела делать это как все. Презирала систему общего образования, хамила Наставнику, за что нередко получала от него по мягкому месту. Любила бегать на дискотеки, меняла парней, как перчатки (которые она никогда не носила, но которые традиционно лежали в ее сумочке), опаздывала на занятия, могла часами балаболить с подругой о своей великой и чистой любви, - но когда она становилась такой, как сейчас, вся ее напускная веселость куда-то исчезала, и она становилась необычно серьезной, настоящей Саюри, куда более близкой и родной.
Саюри была старше Макса на два года и была его троюродной сестрой по отцу; познакомились они только на дельте, на вступительном (для Макса) экзамене. Тогда он ужасно нервничал и опасался, что необразованный мальчуган из бедных переулков ни за что не попадет в число пятидесяти счастливчиков. Но Дар не скроешь под слоем грязи; его Наставником стал чудаковатый старик, любитель европейских суши и цейлонского чая, дедушка Саюри по матери.
Было ли тому причиной родство - Макс не знал.
Иногда Максу казалось, что Саюри ненавидит Звездных, Дар и все что с ними связано. Правду знала лишь Саюри, а она свято хранила свои тайны.
- И знаешь, что самое странное? - медленно спросила девушка, продолжая разговор, нить которого Макс уже почти потерял. Парень вежливо склонил голову; девушка резко вскочила со стола, скрылась за дверью жилых помещений, чего за ней тоже никогда не водилось, и уже оттуда едва слышно произнесла - так, чтобы слышал только Макс: - Мне кажется, что в этом она как раз таки права...

***


Паулина стояла в центре комнаты, пока максовы шаги окончательно не стихли. Потом она медленно закрыла окна - от французских духов ей хотелось чихать, а от запаха пирогов - есть.
Она неуверенно зашла в ванную - бассейн уже совсем наполнился, и вода больше не прибывала. Она распахнула шкафчик - на двух полках толпились разнообразные флаконы. Ароматическая пена... гель для душа... снова ароматическая пена... жидкое мыло, четыре бутыли подряд... шампунь для секущихся волос...
Паулина с сомнением посмотрела на свои давно нечесанные волосы, соображая, секутся они или нет. Решила, что если и секутся, она не хочет это усугублять, и двинулась дальше.
Наконец, она достала четыре наиболее приглянувшихся бутылки и одну пузатую банку с бальзамом, обернулась к бассейну - и вздрогнула от неожиданности.
В дальнем углу на кафеле была нарисована сидящая на корточках девочка.
У девочки были короткие темные волосы, постриженные под мальчишку, субтильное телосложение, очень тонкие запястья и пальцы. Из правого уха свисала длинная сережка, похожая на хрустальную капельку или слезу.
Но самым примечательным в ней были глаза - очень глубокие, огромные, светло-карие. Пугающие. Они имели то самое выражение живости, страдания и пустоты, что у девочки на чердаке и старой куклы; Паулина не осознавала, что сейчас такое же выражение растерянности и понимания имеют ее собственные глаза.
Раздеваться и нырять в теплую, манящую воду под таким взглядом было как-то неприятно.
"Если ты хочешь, - тихо прошелестело в голове, - я могу не смотреть"
Паулина вздрогнула.
Взгляд девочки на кафеле был таким же живым и извиняющимся.
Ресницы чуть вздрогнули; нарисованная фигурка провела ладонью по лицу и закрыла глаза. Пушистые ресницы бросали разлапистые, корявые тени на ее лицо.
Паулине сразу расхотелось мыться. Она только присела на бортик бассейна.
- Кто ты?..
- Картина, - улыбнулась девочка, не открывая глаз. - Мне уже можно смотреть?..
- М-можно, - выдохнула Паулина.
В бассейне кружились огромные пенистые пузыри, легко плывущие по золотистой мягкой воде.
- Обыкновенная картина?..
- Нет. Я, конечно, необыкновенная.
- Но ты - только картина?..
- Нет. Я, конечно, не только картина.
- А... чем ты занимаешься?..
- Сижу, - спокойным шепотом сказала девочка, усаживаясь поудобнее. - Больше я ничего не умею.
- Ты умеешь разговаривать.
- Это сложно назвать умением. С тобой умеют разговаривать все.
- Но разве картины разговаривают?..
- Я - не просто картина.
- А чем ты отличаешься от обыкновенных картин?..
- Я умею разговаривать.
- Ты же говоришь, что это не умение.
- Верно. Но, чтобы разговаривать, надо уметь думать.
- Значит, ты думаешь?..
- Нет. Я, конечно, не умею думать. Я ведь картина.
- Как так?.. - совсем растерялась Паулина.
Девочка добродушно рассмеялась. Зубы у нее были белые, как миражный снег, и немного заостренные.
- Я не умею думать, потому что я - картина. Но думать умеешь ты.
- Кто - ты?..
- Ты - это я. Я - это ты. Здесь все - это всего лишь - ты.
- Так не бывает. Я - не все.
- Конечно. Но все - это ты.
Паулина помолчала. Девочка совсем ее запутала.
- Не бойся. Я - всего лишь разум.
- Кто?..
- Разум. Всего лишь разум. Мысль, образ, - как нравится.
- Я так и не поняла.
- Это был неправильный вопрос, - прошелестела девочка.
Паулина снова немного помолчала.
Темнота было огромной, всевластной, пугающей - она захватывала комнату и пробиралась в душу.
Аргоновые лампы светили ярко и холодно.
...Здесь ничего нет... уходи...
Здесь только я, пустота...
Все вон... это только мое...
Не отдам, нет...
Где-то вдалеке гулко капала вода.
- А кто - я?..
- Ты - та, кем ты себя считаешь. Ты считаешь себя жертвой - мы сделаем тебя такой.
- Кто это - вы?..
- Мы - это ты. Ты - это все.
- Значит, вы - это... все?..
Девочка молча кивнула.
- Так не бывает. Все не может быть тобой!..
- Все - не мы. Но мы - все, - прошелестел тот же тихий голос.
Глаза девочки разгорались адским пламенем.
"Я сошла с ума, - отстраненно подумала Паулина. - Я разговариваю с кафелем".
Она плотно зажмурилась и снова открыла глаза.
Девочка с кафеля исчезла.
- Где ты?.. - тихо спросила Паулина, опуская руку в теплую воду.
- Мы - везде...




Глава 3.
Белые дыры...


Звездные были замкнутым, классическим и довольно консервативным обществом; до сих пор традиции здесь имели порой даже больший вес, чем писаные законы. Власть над Звездными имела одна лишь Всевышняя Риэль, душа Дорог; Высокое Собрание же выступало исключительно "совещательным органом", направляющим Звездных в нужную Риэль сторону. Глашатаи, Слышащие Ее Волю, были двадцатью наиболее признанными и сильными Проводниками; так сложилось, что последнее время в Собрание не входило ни одного Контролирующего - что, впрочем, и понятно.
Возвышенность намерений и смирение, однако, были не достаточной защитой от политических игр, дебатов и споров, порой заканчивающихся столкновениями между ведущими Семьями; тогда Перекрестки изрядно встряхивало, но миры быстро возвращались в привычные колеи.
Порой Проводников, развязавших такую усобицу, даже судили - за убийство и халатность в отношении Дара. Но если за первое приговор выносили редко - считалось, что Звездные бессмертны, и Всевышняя Риэль забирает их лишь тогда, когда сама считает нужным, - то за второе могли лишить Дара или и вовсе выслать с Дороги - что обычно с одинаковым успехом вело к смерти.
То, что в среде Звездных называлось Слушанием, на самом деле - для обычных Проводников, разумеется - было всего лишь недолгим собеседованием с членом Собрания, а в особенно исключительных случаях - с его председателем. Никаких долгих заседаний в душном зале, судий в ужасных мантиях и дурацких париках - правда, тоже ничего хорошего.
Все это Паулине рассказал Макс, добродушный, как большой плюшевый медведь - хотя внешне он был больше похож на жилистого пса. Паулина угрюмо отмалчивалась. Всего-то один полет!.. и тут же запихивают в лайн, отвозят в Отделение и держат там, как пленницу...
- Не пленницу, а Преступившую, - поправил Макс, обходя Паулину кругом и придирчиво ее оглядывая - "Совсем как корову на торгах в Средневековье", - мрачно подумала девушка. - Сама виновата.
- Я не знала, что у вас летать нельзя, - не удержавшись, огрызнулась она.
- Над нежилыми районами можно - но где ты найдешь такой на эпсилоне?.. Разве что в южных горах... но там ворраски, точно не до полетов будет... На дельтогамме и альфабете летать разрешено, но только на четыреста метров выше аварийных путей. А на эпсилоне - нельзя, это звезднонезависимая территория, мы соблюдаем видимость приличий... Идиоты, - непонятно к чему добавил Макс.
- А кто такие ворраски?..
- Мифические - ну, для местных - птицы, все из потоков воздуха. В такой влетишь - об скалы размажет так, что мозги на двадцать метров разлетятся... Увидишь такое серебристенькое завихрение - приземляйся немедленно, если не самоубийца, конечно.
- Говоришь же - летать нельзя?..
Макс поскреб подбородок, влез пальцем в свежую царапину и очень этому удивился.
- Ну... нельзя-то, конечно, нельзя... но вообще-то, главное - чтобы не поймали, - доверительно сообщил Макс.
Сам он летать любил, и статью двадцать четвертую дробь два нарушал достаточно регулярно - другое дело, что доставалось ему за это редко, потому что в перемещение он нырял прежде, чем его ловили - а угнаться за перемещающимся Максом редко у кого получалось.
- Слушай, а у тебя нет чего-нибудь кроме этого платья?.. - вдруг спросил он, с сомнением глядя на огромные красные цветы. - А то в таком виде идти на слушание как-то не очень...
- А оно скоро?..
- Послезавтра, я же уже говорил. Утром уведомление пришло. Не волнуйся, чего бы там Александро не написал - за полеты не сажают. Бернард - мировой старикан.
Он подумал о том, как на самом деле должен разговаривать с преступившей, и сам на себя разозлился - но разговаривать официально и холодно ему надоело при Александро, да и личные симпатии тут вовсе не причем. Может, у него просто настроение хорошее...
Настроение действительно было хорошим - несмотря даже на то, что до Отделения дошли слухи об очередном таинственном исчезновении в темноте Дорог, снова над тетой. Поговаривали даже о том, что одиночные перемещения запретят вовсе, обязуют ходить не меньше чем тройками, отменят заказные переходы и вернутся к практике "фонарей" - чего вовсе никому не хотелось.
Мутное время.
Мир, однако, вовсе об этом не знал - или, по крайней мере, его это вовсе не волновало. Такого яркого, ясного, золотого солнца Макс никогда раньше не видел на эпсилоне; сиреневое небо, казалось, светилось изнутри тем самым мягким светом, который некоторые считают стихией; осенние листы кружились и переговаривались. Уже не оставалось ничего зеленого, по ночам подмораживало; но в воздухе по-прежнему пахло только осенью - с ее прощальным теплом, неумолимым ветром и отчаянной, противоестественной жаждой жизни.
- Так у тебя только это платье?.. - продолжил Макс, махнув рукой на Инструкции.
Паулина молча кивнула.
- Мда... Так, Саюри с тобой ничем не поделится, у нее все еще более легкомысленное, Ася тебя значительно полнее... Придется просить Валика отпустить нас на прогулку, - весело сказал Макс - духота помещений ему порядком надоела. - Какой у тебя размер ноги?.. Ума не приложу, как ты ходила босиком!..
В конце концов Ася пожертвовала Паулине босоножки - под клятву Макса непременно вернуть; Валик запер за ними дверь.
Но пошли они не в магазин, как опасалась Паулина (денег-то нет, а она весьма сомневалась, что доброта Макса распространяется на кровные), а в ближайший пыльный парк, где Макс, пыхтя, как стая довольных ежиков, торжественно вручил ей... тонкую, прозрачную паутинку, размером с ладонь.
А потом случилось что-то очень странное - паутинка сама собой поползла в длину и в ширь, уплотнилась, потемнела; и вот уже в ладони Паулины лежит тонкое темно-серое платье в официальную вертикальную полоску. Рядом на скамейке уже стояла пара босоножек - откуда они взялись, Паулина не поняла.
Макс стоял напротив и сиял, как начищенный пятак.
- Одевайся!
- Здесь?!
- А что?.. Я отвернусь.
Он действительно отвернулся, но Паулину не оставляло ощущение, что на спине у него глаза тоже есть. Тем не менее деваться было некуда: парк был пуст, как в первый день творения, и она быстро натянула новое платье, а, подумав, и переобулась. Так действительно было гораздо удобнее. Босиком... раньше Паулина отчего-то не задумывалась о том, что она боса; может быть, за бытность свою каменной статуей она вовсе забыла о том, что ходить в обуви немного удобнее. Раньше бетонные дороги не кололи ее ноги; но стоило Максу напомнить - и она неожиданно ощутила, что нежная кожа сбивается о холодное и местами острое покрытие.
Она покосилась на неприличное слово и поморщилась. Вчера она долго терла его жесткой мочалкой, размышляя о том, что, если понадобится, она сдерет его вместе с кожей; содрала, но уже утром снова обнаружила его на ноге. Еще она долго разглядывала свой сломанный нос, но экспериментировать с пластическими операциями у нее не было никакой возможности.
Все люди вокруг, конечно, ходили обутые. Но она все же не настолько ненавидела людей, чтобы не иметь с ними ничего общего даже в таких мелочах - тогда ей пришлось бы ходить голой и перекрашивать кожу в фиолетовый цвет, а на это Паулина была пока еще не готова.
Макс обернулся, как только она поставила чужие босоножки на землю, и, прищурившись, уставился в едва одернутое платье.
- Мне кажется, - с сомнением произнес он, - что оно было немного темнее...
Немного - это было слабо сказано: ткань светлела на глазах, укорачивалась, ворот растягивался, рукава опускались - пока на белом платье странного покроя не распустились алые цветы.
Это были огромные алые цветы с золотыми прожилками, горящие яркими кострами на белоснежной ткани. Макс никогда не видел таких цветов - только на ее платье; они представляли собой нечто среднее между маками и сильно увеличенными цветками вишни.
- Ну и зачем ты это сделала?.. - усталым голосом спросил парень, придирчиво разглядывая платье. Как она его одевает, оставалось загадкой: оно было совершенно сплошным, безо всяких молний и пуговиц.
- Это не я, - пискнула Паулина.
Почему-то при Проводниках быть спокойной и неумолимой у нее получалось куда хуже, чем при обычных горожанах - наверное, для этого они были все же не совсем людьми.
- Ну хоть босоножки не исчезли, - вздохнул Макс и с безразличным видом пошел прочь, не выпуская, впрочем, Паулину из поля зрения.
Паулина, в смятении, двинулась следом.
"Срочно собраться, - ругала она себя, хотя было понятно, что это совершенно бесполезно. - Ты - высшее воплощение, Хранитель, а не тряпка! Твой долг..."
Она остановилась.
Она не собиралась выполнять свой долг - напротив, она собиралась исполнить обратное. Глупые люди - они надоели ей еще тогда, когда она была обыкновенной статуей. Говорят, шрамы способствуют злопамятности - так вот, нехорошие слова, написанные маркером на тонкой ножке, способствуют ей не меньше.
Зачем спасать их всех?.. Этот мир устал, он ищет покоя и свободы - но они заставляют его жить, бесконечно. Они отчаянно борются за свое существование - Паулина их не понимала.
Зачем?..
Этот мир - он умирает, и не вполне ясно, почему он не умер до сих пор. Что ж, это свойственно всему живому - мы немного всплакнем и забудем. Это можно назвать эвтаназией, избавлением. Существование гнетет - и убивает...
Паулина готова была стать той рукой, что вонзит в него прощальный кинжал.
И умрет вместе с ним.
Эти люди - они отняли у нее все, что у нее было - ее мечты, ее надежды, ее веру в счастье. Они разрушили ее будущее. Они убили ее любовь. Они разбили ее душу, а ее саму сделали вечной странницей промозглых дорог.
А она умерла ради их жизни - но даже смерть не стала ее избавлением.
Любовь к родине, самопожертвование, героизм - все это вещи чересчур громкие и личные, чтобы говорить о них вслух.
Тогда она была готова уйти в Хмарь ради них.
А сейчас рассчитывала увести их за собой.
Она отдала им все - а они объявили ее проклятой, посланницей Хмари, идущей, чтобы уничтожить мир и людей... и сожгли ее на костре.
И это он отдавал им приказы.
Да, люди ошибаются. Но разве стоит их жизнь таких ошибок?..
Почему им можно ненавидеть ее, а ей их - нельзя?..
- Ты не понимаешь. Мир - это жизнь...
- Я не хочу такой жизни.
- Глупая, тебя никто не спрашивает. Это твой Дар, куда более великий, чем дар Проводника или Контролирующего... Ты можешь, конечно, отобрать его у себя. Но не у мира...
- Это одно и то же.
Нарисованная девочка грустно улыбалась, и в ее огромных глазах отражались тайна и понимание. Она шептала что-то о долге, о жизни и о душе.
Но Паулина не собиралась ее слушать.
Ей не было до этого никакого дела. В ее сердце уже не оставалось места на иные чувства: там поселилась необъятная ненависть, сжигающая душу... не только ее душу.
Ей казалось, что она поселилась там навеки - огромная, пламенная, непреодолимая, неоспоримая.
Ее власть, власть ненависти, проста и объяснима: она была права.
Мы - это ты. Ты - это все.
Ты не знаешь. Мы знаем.
Остановись!.. Подожди!..
Мы в тебе... Мы хотим еще...
Ты не можешь с нами так...
Наша новая весна... весна должна прийти за зимой...
Дурачье.
Весны не существует. Все время - это лишь одна долгая осень. Зима, лето - все это придумали глупые люди.
- Отстаньте все, - мотнула головой Паулина и прибавила шагу.
Сегодня она вовсе никого не желала слушать: ни девочку, ни голоса, ни добродушного Макса, ни даже себя.

***


- Здравствуйте, девушка, здравствуйте.
Сидящий за столом мужчина был седым, как лунь; даже гладко выбритый подбородок, легкомысленного желто-зеленого цвета рубашка с узором из бамбуковых стеблей с проходящим между ними оскалившимся тигром (огромным, рыжим, ярким - он смотрел на Паулину, и его взгляд был даже более пронизывающим, чем взгляд самого Бернарда) и живые глаза не делали его моложе. Чисто-белые, без желтизны, волосы были заплетены в узкую жесткую косу с вплетенной в нее черной лентой. Он был не особенно морщинист, не шамкал - напротив, густой бас радовал множеством переливов и громовых раскатов, будто бы сам он был больше барабаном, чем человеком, - чуткие руки не дрожали ни на волос, только вдумчиво переплетались. Между пальцами дрожали синеватые искорки. На левом запястье драконом свернулся серебряный браслет с выгравированными буквами - от альфы до омеги.
Его возраст выдавали только глаза - чересчур мудрые, совершенно белые, будто выцветшие за годы.
"Бернард Дракон", - так за глаза его называли и многочисленные ученики, и коллеги, и просто совершенно незнакомые люди. Они все определяли это с самого первого мимолетного взгляда.
Он был, конечно, человеком. Он не выдыхал пламя и не обрастал чешуей, его тотемом была липа, Хранителем - чайка, а его Контролирующий, оборотень, превращался в барса.
Но это отнюдь не мешало ему быть Драконом.
"Драконья душа", - говорили про него иные Глашатаи. Он только усмехался и отвечал: "Моя душа - потемки. Какие уж там драконы..."
"Темные", - справедливо отвечали ему.
Но это была неправда. В нем не было ничего темного.
Еще его называли Вещим, но он сам сердито говорил, что все это ересь - вся та дрянь, которую он пророчил, действительно частенько не сбывалась. А ту, что сбывалась, он называл всего лишь логикой.
Но ложь он определял безошибочно - впрочем, обычно ему никто и не рисковал лгать.
Макс предупреждал об этом Паулину четырежды.
- Здравствуйте.
Кабинет был просторный, сумрачный. Единственное окно - очень широкое, не чета стрельчатым в ее комнате - было занавешено тяжелыми густо-зелеными шторами; оставалась лишь узкая полоска, через которую пробивается свет. Видно только стену противоположного дома, кирпичного, крашеного в противный желтый цвет, и сиреневое безоблачное небо. Мимо окна просвистывают лайны; где-то далеко внизу шуршат авы.
Три стены в этой комнате занимают стеллажи с инет-книгами - Паулина не может взять в толк, зачем здесь столько; в углу огромный цветок ростом под потолок, чем-то напоминающий пальму с ярко-красными листьями. Под пальмой сидит обыкновенная полосатая кошка, интеллигентно умывающаяся лапкой.
Центр комнаты занимает стол, на котором стоит странный полупрозрачный прибор. За столом сидит Бернард.
- Рассказывайте, девушка.
Голос мягкий, убаюкивающий. Паулине хочется рассказать ему абсолютно все - и то, что она совсем недавно была каменной статуей, и то, что она ненавидит людей, и то, что она помнит из своих прошлых жизней, и про Марину, и про странную девочку на кафеле, и про заброшенный чердак, и про Макса, добродушного пуделя, и про Саюри, с которой они вчера болтали весь вечер, и она поила ее чаем с плюшками и разглагольствовала о жизни и Звездных... но она все же взяла себя в руки.
- Что вам рассказать?..
- Как ты сюда попала, девочка?..
- Привезли, - пожала плечами Паулина.
Старик улыбается. Очень по-драконьи.
- Раз тебя привезли сюда - значит, кто-то считает, что ты в чем-то виновата. Скажи, девочка, это так?..
- Ну, я... летала над Городом. В эпсилоне.
- Летала?.. А разве ты не знаешь, что нельзя?..
- Теперь знаю.
Рядом с этим стариком Паулина почему-то чувствовала себя маленькой девочкой, хотя на самом деле была его, наверное, даже старше.
Она ждала, что он будет выяснять, где она летала, когда, как долго и кто ее видел; кто ее потом забрал в Отделение; знала ли она тогда, что над Городом запрещены полеты; считает ли себя виноватой...
Вместо этого он спросил:
- Ты одаренная, девочка?..
Паулина кивнула. Конечно, одаренная - как бы еще она летала, на вертолете?..
- И Дар твой велик?..
- Н-не знаю. Мне не с чем сравнивать.
- Ты умеешь перемещаться между Перекрестками?..
- Немного. Часто ошибаюсь.
- А что стихии?.. Они повинуются тебе?..
Паулина снова кивнула.
- Покажи, - усталым шепотом попросил старик.
Таким фокусам Паулина научилась давно - она не помнила, когда, ей казалось, что это знание всегда было с ней.
Она развернула руку ладонью к себе, зрачки на мгновение расширились... над указательным пальцем взвился хищный, трепетный язычок пламени, над средним повисла капля воды в своем бесконечном стремлении разбиться о пол, над безымянным закружился серебристый вихрь, а над мизинцем появился небольшом камушек, спокойно висящий в воздухе.
- Все четыре?.. - полуутвердительно спросил старик. Это все больше напоминало экзамен. - Хорошо... А можешь расположить их в другом порядке?..
Паулина молча свела пальцы в щепоть - стихии поменялись местами.
Потом он попросил ее сделать все то же самое левой рукой, потом создать огненный шар, потом растворить лист бумаги, потом поджечь его самого.
Паулина подожгла - аккуратненько, самый кончик косы, но он все равно изменился в лице и сказал погасить побыстрее.
В комнате запахло паленой шерстью.
А потом он спросил неожиданное:
- Скажи, девочка, ты всегда ходишь в этом платье?..
И Паулина, сама того от себя не ожидая, кивнула.
- Очень хорошо... хорошо... иди, девочка...
- А... как же слушание?..
- Иди, на первый раз мы ограничимся предупреждением. И позови Макса, пожалуйста, а сама подожди в коридоре. Он отвезет тебя в Отделение, там все оформят...
И Паулина поскорее вышла. Ей показалось, что дракон на браслете провожает ее своими рубиновыми глазками.
Он сидел за столом одиноко и потерянно.

***


"...И поняли тогда Звездные, что миру грозит погибель; и вышли моря из берегов, и затянуло небо тучами, стала Пыль заметать Дороги, спеша уничтожить весь мир и весь род человеческий...
Вступили тогда люди в свою первую схватку с захватчицей...
И была она прекрасна и страшна: в яростных глазах горело адское пламя, и одна лишь пресветлая Риэль знала, к каким бедам могла привести ее победа...Но не ведали того люди, ибо очаровывала она одним лишь взглядом чародейских глаз, одним лишь взмахом ресниц, одним лишь движением... и падали к ее ногам короли и принцы, студенты и ученые мужи, мудрецы и философы, и никакая мудрость не могла защитить от ее волшебства... Одни лишь Звездные Знали, и сумели противостоять страшной силе неведомой магии...
И умерла тогда звезда, и лишь в оплотах людских, огромных Куполах, сохранилась жизнь.
С тех самых пор Пыль снисходит на Дороги, и с тех самых пор ведут люди ожесточенную борьбу со своей смертью..."
Макс нахмурил брови, взъерошил волосы на голове и хлебнул еще эля. Эль был неплох, и Макс никак не могу взять в толк, от чего же болит его голова: от напитка или от этого "Сборника исторических легенд".
Забегаловка на дельте была не лучшим местом изучения мифологии Звездных; но у Александро вновь было плохое настроение, самое омерзительное из всех возможных: его тянуло на философствования и нравоучения. Поэтому в Конторе остался только привычный, устойчивый к подобным излияниями Валик: Макс взял выходной за отработанные сверхурочно, Саюри, как всегда, сбежала, не отпросившись, а Ася уехала на день рождения любимой тетушки.
Кто там занимается Паулиной, Макса абсолютно не волновало: у него была иная пища для размышлений. После разговора с Бернардом, породившего множество вопросов, но не давшего ни одного ответа, этой самой пищи осталось, пожалуй, даже многовато.
Он вновь открыл инет-книгу, покосился на ровные рядки косеньких неразборчивых букв и вздохнул. Шрифт 'Symmona Pride', девятый кегль, полужирное начертание, видоизменение "с тенью". Тысяча сто двадцать четыре листа.
Издание было подарочным, очень красивым: единственный файл в книге, бархатная обложка, богатый иллюстративный ряд, анимированные подложки... Такие вещи не для чтения делаются, а для выставления на полочке и смахивания пыли. Книгу Макс стащил с личной полки Александро (все равно ведь не скоро заметит, самое видное место у него там служебные инструкции занимают) - в библиотеках такую литературу выдают с большой неохотой, да и с серверов не скачаешь.
Макс насупился и перелистнул страницу. Книга светилась благородным серебристо-серым, несуществующие странички даже на ощупь как бумажные. На простых моделях до сих пор просто кнопочки со стрелочками, как у старинных букридеров...
Уставшие глаза все никак не хотели сосредотачиваться на буковках. Макс в который раз пожалел, что родной для Александро язык - говор 2-альфа, и именно на нем, соответственно, общается с владельцем интерфейс. Из-за этого шрифт ну никак не делался побольше; Макс нашел только, как сделать его фиолетовым, но от этого голова заболела еще сильнее.
- Что будете заказывать?.. - вежливым приятным голосочком спросил низенький кибер с подносом на спине - в шестой раз за день. Макс хотел, как всегда, отказаться, но потом передумал и попросил лепешки по рецепту тау - не то чтобы они так уж ему нравились, но зажевать эль сгодится.
Кибер понятливо мигнул и укатил, - чтобы через несколько минут привезти Максу какой-то розовый салат с целым апельсином. Выглядело это блюдо довольно оригинально, но совершенно неаппетитно.
- Это не мой заказ.
Кибер продолжал протягивать Максу поднос - видимо, в его кремниевых мозгах совсем уже что-то помутилось. Пришлось вызывать менеджера; кибера забрали, но лепешки так и не принесли; Макс решил смириться и заставил себя вернуться к сборнику исторических легенд.
"...В том и состоит назначение Звездных: Хранить, Оберегать и Направлять, удерживая мир в привычной колее и не давая ему пуститься под откос; в том наша первейшая задача, в том наш важнейший долг: уничтожить Пыль и спасти Дороги.
Она - это Хмарь. Она - это смерть. Она - Пустота..."
Макс снова потер подбородок, вздохнул, глотнул эля - и буковки стали немножко плыть перед глазами. Наверное, литр... ээээ... ну, максимум полтора без закуски - это все же чересчур, особенно на голодный желудок. Впрочем, Валик может выпить этого эля целую бочку и пройтись после этого на руках; но он сам все же, увы, не Валик.
Лепешки наконец принесли - все тот же кибер, вежливо протягивающий поднос пустому столику. Макс расплатился кредиткой, с грустью заметив, что месяц заканчивается, а зарплату еще не выдали; снял тарелки самостоятельно. Автомат еще немного покружил, попытался выяснить у стула, что он желает заказать и лишь через три с половиной минуты молчания укатил к администратору зала - жаловаться. Администратор была весьма миловидная девушка, блондинка с пронзительными голубыми глазами и фигурой, которая и не снилась девушкам настоящим - на ее щеке красовалась эмблема "Kiber Service Technology, Ink.", а длинная витая сережка в левом ухе мерцала синим огоньком онлайновой связи.
Кафе было почти совсем пустым - после завтрака все уже разошлись, а до обеда было еще далеко. За угловым столиком беседовала парочка: блондинка попеременно разражалась вспышками неуместного смеха и краснела, парень сыпал комплиментами и двусмысленными шуточками; оба пили кофе со сливками. У окна одиноко соблюдала диету девушка с протертым супом; в руках она вертела стило для голоэкрана. Самого голоэкрана не было, стильная комм-подвеска была небрежно брошена рядом с тарелкой. Около бара хихикали две девчонки неопределенного возраста и довольно расхристанной наружности.
В центре зала сидел Макс и тщетно пытался сконцентрироваться на тексте.
"Нетрадиционная версия легенды.
Примечания: культурная ценность не доказана. Публикуется на особых условиях как текст, предназначенный исключительно для научного исследования.
Подтвердите права доступа."
Несколько минут Макс тупо пялился в надпись на восемьсот тридцать седьмой странице книги, тщетно пытаясь определить, чего от него хотят; потом сообразил и бодро отстучал "один-два-три-четыре-пять", потому что именно таков был пароль Александро Вьех, ответственного по отделению 3-эпсилон, на абсолютно всех документах и папках. "Расшифровал" комбинацию Валик - просто однажды наткнулся на файл с интригующим названием "Логины, пароли, права доступа", который Александро защитить почему-то не удосужился. В целом, в некоторых вопросах Ответственный был потрясающе безответственным.
"Через сто лет, и через тысячу, и через сто тысяч - Она все та же, и ни с кем не суждено Ее спутать.
Эти пронзительные глубокие глаза, эти длинные пальцы, трущие мочку уха, эти темно-рыжие, уходящие в каштан волосы, ниспадающие грациозным водопадом... Ей подчиняются все четыре стихии, Она умеет летать и влюблена в небо - и, увы, лишь в него...
Философии чужда лирика, но перед вами, заметьте, всего лишь необъективные ремарки очарованного Ее силой и Ее величием человека.
Может быть, она - зло; но я в это не верю и мне не суждено когда-нибудь в это поверить.
...
...Она приходит лишь тогда, когда в том возникает нужда, ибо Она сама есть и великое горе, и счастливое избавление, ибо Она сама ставит Вселенные на грань и сама же их спасает, ибо именно Пыль заметает пути и Перекрестки - но разве же не из Пыли состоят Дороги?..
Так же, как не бывает добра и зла, так же, как не бывает тьмы и света, так же, как не существует совершенной истины и бесспорной лжи - так нет и того, что иные люди называют Пылью.
Как смешиваются в человеке Стихии, так соединяются в Пыли миры...
Она умирает, хоть бессмертна, и эта ее жертва - залог существования самого Мира...
Пока Она верит в Мир и Покой - до тех пор существуем мы, и до тех пор мы можем гадать о ее сущности - но лишь гадать, потому что, я верю, мы никогда не узнаем всей правды.
Так быть может, мы сами - всего лишь ее фантазия?
Человеческие судьбы наполнены... - далее читай трактат Бернарда Ралфа о-Вински (авторство не подтверждено) 'Личные судьбы на фоне общечеловеческих бифуркаций', *
*Примечание - трактат ныне публикуется в отредактированном варианте"
Макс перевернул страницу, но продолжения не последовало - на следующей странице начиналась помпезная статья "О создании Дорог и единстве Перекрестков", избранные параграфы которой в институте заставляли заучивать наизусть - потому что без этого якобы совершенно невозможно считаться культурным и интеллигентным человеком. Впрочем, надо отметить, что чересчур образные, метафоричные и напыщенные строки забывались сразу же после квалификационных экзаменов.
Трактат о-Вински Макс тоже, конечно, читал, но из него помнил только название, автора и разгромные отзывы критиков - на которые Бернарду Дракону было плевать со скоростного воздушного пути (он всегда был сам себе велосипед). На все вопросы автор говорил, что отредактированные трактаты не имеют никакого смысла, и эта извращенная версия публикуется вовсе без его согласия. А оценивать философские работы смеет всякая собака, но разве же кто говорил, что отзывы собак являются совершенно непогрешимыми?
После этой реплики книгу сняли с продаж и нацепили ей ярлык "Авторство не подтверждено". Фамилия Бернарда Ралфа о-Вински с титульных листов исчезла, но зато стала еще чаще мелькать в критических статьях, обзорах, отзывах и многочисленных комментариях.
Бернарду предлагали подать иск об использовании интеллектуальной собственности, но Дракон философски, хоть и довольно едко, отшучивался - что добавило ему немало голосов на последующих выборах.
- Я отказываюсь быть фантазией, - пробормотал Макс себе под нос и глотнул еще эля, чтобы скомпенсировать это философское оскорбление. - "Но разве не из Пыли состоят Дороги"? Быть Дорогами, миром, горем и спасителем - не многовато ли на одного человека?
Она не вполне человек.
- А кто? - машинально спросил Макс, бездумно перелистывая страницы инет-книги и любуясь на вензеля.
Она - Пыль.
Воистину, это было исчерпывающее объяснение.

***


- Вы не понимаете, зачем я вас вызвал, верно?..
Серебряный дракон загадочно мерцал рубиновыми глазами, хищными, как у огромного волка, примеривающегося к беспечному и прекрасному в этой беспечности оленю: его мордочка высовывалась из края рукава. Казалось, что дракончик облизывается, хотя язык его видно не было.
- Совершенно не понимаю, - подтвердил гость, вальяжно рассаживаясь в глубоком кресле с роскошной обивкой (владелец кабинета интеллигентно сцедил улыбку в кулак, скрыв ее за кашлем: пружины в этом кресле были уже очень старыми и дурно сбалансированными, а оттого больно впивались чуть пониже поясницы - а вежливость, разумеется, не позволит гостю пересесть в разгар разговора).
Выглядел этот гость довольно ухоженно или, по крайней мере, очень аристократично: дорогой костюм, благородного темно-серого оттенка в более светлую полоску, галстук цвета сумрачного ночного неба, изящные запонки в виде змеиных голов. Глаза у змей были из темных, очень чистых изумрудов.
- Итак, это все-таки случилось.
- Вы о прорыве на тете?.. - незаинтересованным голосом произнес гость, но глаза у него хищно заблестели. Условия этой встречи диктовал старый Дракон; но он, конечно, не мог не понимать, что его время прошло и ему на смену приходят более молодые, деятельные и амбициозные люди - может быть, пока уступающие по силе Дара или влиянию, но это навряд ли затянется надолго.
И на месте Дракона гость не стал бы задирать полных сил и энергии хищников, привыкших ни с чем не считаться на своем пути к креслу Старшего Глашатая.
Слышать Ее Волю... он предпочел бы выдавать за Ее волю свою, куда более приземленную и реальную. Но это уже детали.
- Хм, о нем тоже... Скорее, о его первопричине.
В изумрудных запонках что-то мелькнуло, но это что-то было таким быстрым и мимолетным, что Дракон не успел подобрать этому подходящего названия, хотя успел прекрасно это понять.
Владелец змеи нервничал - чуть заметно для непосвященного, но очень явно для человека, хорошо с ним знакомого; а себя Дракон относил к таковым.
Гость был одним из тех немногих "темных" Звездных, что предпочитали совмещать политическую игру со своей основной деятельностью. Конечно, "темный" - понятие довольно размытое и неявное; и занимаются эти люди огромным спектром вопросов, рождающих еще больший спектр проблем (пожалуй, здесь было совершенно все, не находящее места под светом: от поставки эйфоринов с ро - единственного Перекрестка, где они были относительно легальны - и до странных экспериментов с Даром и человеческим геномом, запрещенных на всех известных Дракону Дорогах, доросших до подобного уровня развития).
Конечно, он не был совсем уж "темным" - скорее, эдаким жильцом полусвета: его эксперименты не были запрещены (вероятно, за отсутствием фантазии), но были негласно осуждаемы абсолютно всеми Глашатаями - поэтому приглашение к одному из них было событием неоднозначным, особенно с учетом природы этих экспериментов. Гость пробивал Врата - своеобразные статичные переходы между Перекрестками, воспользоваться которыми в одиночку может любой человек, даже не одаренный. Работа была долгая, нудная и довольно бесперспективная. Но в конце прошлой недели, пять дней назад, у него получилось.
Он пробил Врата на тету.
И в зеленых глазах змеи мелькал... не страх, но что-то очень к этому близкое - максимально возможно близкое для этого человека, давно разучившегося бояться. Тревога, бесконечная усталость, нежелание бороться с очередными неприятностями - несмотря на уверенность в своих силах.
За эти Врата его и прозвали в узких кругах Дворецким; ему не нравилось это имя, но он ничего не мог с ним поделать.
А настоящее его имя давно уже вымылось из памяти людей, вытесненное более ярким прозвищем.
Но нет, это были глупости. Прорыв на тете никак не мог быть связан с Вратами - они были открыты раньше, все было проверено, место было под строжайшим наблюдением... и ничего странного не происходило...
- И что же вы считаете его первопричиной?..
- Скажите, вы слышали о... Пыли?..
- Разумеется, - фыркнул гость, разваливаясь в кресле еще вальяжнее, хотя треклятая пружина уже впивалась ему не только в поясницу, но и в не привыкшую к подобному обращению ягодицу.
Дракон молча ждал продолжения, как очень терпеливый экзаменатор, допрашивающий очевидного двоечника - но все еще верящий в чудо и озарение.
- Мы регулярно выметаем ее из углов и боремся за чистоту воздуха. Мои киберы пользуются для этого вакуумными отсосниками, - язвительно заметил Дворецкий. Змея полыхнула зелеными глазищами. Ее хозяина раздражало подобное поведение - но он привык не обращать внимания и на более оскорбительные замечания, в том числе произнесенные вслух.
- Значит, не слышали, - вздохнул Дракон. В его белых глазах светилась печаль и насмешка. Он отнюдь не упивался своим положением и не стремился унизить или оскорбить - но его понимание и его отношение к гостям как к неготовым к занятию студентам, коих он повидал за свою жизнь великое множество, было более унизительно и более оскорбительно, чем прямые выпады. - Нас заставляли учить эту легенду наизусть... а она отнюдь не балует лаконичностью.
Он улыбнулся - совсем как дракон, или даже как крокодил.
Дворецкий молчал. Он не любил чего-то не знать и обычно старался наверстать упущенное в максимально короткие сроки; его наручный компьютер уже начал поиск и вскоре начнет выдавать результаты прямо в динамик и-фона.
- Есть такая старинная история, уходящая корнями еще в те времена, когда на свете не существовало Перекрестков, а мир был един и молод. Но потом пришла Пыль, и замела Дороги... Пыль - это то, из чего состоит Хмарь, то, что прорывается в мир и то, что угрожает его существованию. Вы меня понимаете?..
Дворецкий молча кивнул. И-фон нашептывал ему на ухо строки какого-то традиционного трактата, довольно нудного и очень метафоричного: так, наверное, писали те самые пресловутые древние скальды (Дворецкий был совершенно не знаком с их творчеством, да и не желал знакомиться - у него были более современные взгляды на литературу): "путь угрей", "луг кабана Вмблинди", "земное призрачное небо". Пока расшифруешь первые две строки, мерный компьютерный голос закончит всю легенду, и и-фон, посчитав свой долг выполненным, благополучно отключится.
- Очень хорошо, - вздохнул Дракон с видом очень уставшего от тупости студентов преподавателя, безмерно радующегося тому, что нашел более адекватного ученика - вот только Дворецкий не обольщался насчет своих знаний. - Так вот, о Пыли... В той легенде упомянуто, что бороться с ней - наша первейшая и основная обязанность. Это сложная, но выполнимая задача - да, она послана нам самой природой, но мы еще не проигрывали сражение с ней с катастрофическим результатом - и только поэтому мы существуем до сих пор...
Дворецкий снова кивнул.
- Но знаете, что самое ужасное?.. Пыль - не призрак, не мутная туманная сущность, не нечто нематериальное и невидимое... Пыль - это девушка. Она приходит из ниоткуда и уходит в никуда. На ней всегда одно и то же белое платье в огромный красный цветок, у нее янтарные глаза и тонкий острый нос. И она - человек, понимаете?.. Но если она выживет - погибнет весь мир.
- Вы предлагаете мне ее убить?.. - усмехнулся Дворецкий. Когда-то давно он занимался и такими делами - не лично, разумеется, сам он не резал даже кроликов, да и мух предпочитал оставлять живыми, - но давно уже забросил этот бизнес, посчитав его чересчур противозаконным.
- Нет, - улыбнулся Дракон - одними губами. - Вам - не предлагаю. Мы не можем убить ее просто так, без оснований. Я предлагаю вам организовать такие условия, в которых мы найдем способ сделать это спокойно и легально, можно даже сказать, совершенно открыто... Я понимаю, это сложно...
- Но какова цена?..
Дракон ухмыльнулся - совершенно по-крокодильи.
- Вы уверены, что вас интересует цена, и вы не ограничитесь просто словом "спасибо"?.. Мне кажется, в вашем положении и с вашей профессией последнее было бы более разумным.
- Вы смеете мне угрожать?..
В глазах Дракона сквозило "Вы удивительно догадливы", но вслух он произнес другое, более дипломатичное:
- Что вы! Мы просто договариваемся, ко взаимному удовольствию.
- Это называется шантаж, - проговорил Дворецкий, резко вставая.
Снежно-белый барс, ранее тихо лежавший за шторами, выставил всю переднюю часть тела и вздыбил загривок.
- Тихо, Стефани, тихо... Не надо рычать, тебе это не идет.
В его глазах, уставленных в гостя, сквозила неприкрытая издевка.
- Вы можете быть свободны, Илэн.
Дворецкий скрипнул зубами, развернулся на каблуках и вышел из комнаты, едва удержавшись, чтобы не хрястнуть дверью так, чтобы осыпалась с потолков штукатурка, а лепнина рухнула Дракону на голову.
Бернард улыбался ясной и чистой улыбкой победителя. "Да, я был уверен в своей победе - но, черт побери, все равно же приятно!"
- Тихо, Стефани, тихо... Не волнуйся, он не представляет для нас особой опасности. Он не волк даже, так...
Барс, наконец, выполз из шторы и, приволакивая задние лапы, подошел к Дракону и лизнул его в открытую ладонь. Это было совсем не по-человечески и совсем не так, как должен был вести себя порядочный Контролирующий; но для оборотня это было, видимо, совершенно естественно.
Дракон рассеянно погладил барса, неожиданно скривился и выплюнул:
- Шакал.

***


В этом было что-то странное и невероятное, непостижимое, волшебное, потрясающее. Паулина никак не могла объяснить, почему так получается, никак не могла понять, как это происходит, и поэтому пребывала в совершенно детском восторге, как маленькая девочка, дождавшаяся прихода Деда Мороза. В переменчивом, но такой обыденном и обыкновенном мире, полном дурацких электронных "чудес", иногда бывает совершенно необходимо верить в настоящее чудо; и Паулина захлебывалась от счастья, а на ее лицо выползала широкая и искренняя улыбка, свойственная разве что блаженным и младенцам - старше четырех месяцев, когда мускулы лица уже достаточно развиты, но младше полугода, когда в маленькие головки уже проникают первые мысли о бренности бытия.
Она закрыла глаза и немного покружилась на месте.
Вид из окна послушно изменился - бескрайний океан с захлестывающими стекла розоватыми волнами, зеленое небо и фиолетовые облака, словно бы обведенные черным фломастером, как на неуклюжем детском рисунке, сменился зелеными лугами с размытыми пятнами прозрачной воды. Над зеркальной гладью кружились белоснежные фламинго, похожие на свадебных голубей пушистым оперением и на цапель - привычкой поднимать одну ногу. Одна из птиц повернула голову и уставилась на девушку огромным ярким глазом, словно бы раздумывая - вкусная ли это пища и не следует ли подкрепиться?
Паулина вновь остро пожалела, что в ее комнатке не было ни крошки хлеба. По правде сказать, здесь вовсе не было еды - последние дни она обедала вместе со всеми, в Зале Общей Работы; разумеется, лишь потому, что Александро на рабочем месте отсутствовал.
Этих фламинго она видела вот уже в третий раз - почему-то имена эта картина особенно приглянулась левому окну, возле которого она и крутилась. В прошлый раз ей показали их между ужасающим зрелищем технократического города, полного огромных небоскребов, похожих на застывших соляными столбами чудовищ - и тихой деревенькой с небольшой церквушкой. Возле того окна Паулина простояла довольно долго, слушая колокольный звон и вдыхая терпкий запах свежескошенной травы. Над деревней было совершенно прозрачное, до белизны, небо - нигде больше она такого не видела, и это поразило ее много больше достижений инженерной мысли, которые ей демонстрировали ранее.
Примерно после тридцатого поворота Паулина поняла три вещи, которые в тот момент показались ей очень важными. Первое - что окно терпеть не может людей: оно показывало ей машины, лайны, авы, светящиеся окна, манекенов - но ни одного лица или даже силуэта ей так и не довелось разглядеть. Второе - окно совершенно не делало разницы между настоящими видами (однажды Паулине довелось увидеть тот самый парк, в котором Макс когда-то превращал паутину в платье) и фантастическими рисунками, выполненными зачастую маленькими детьми. Увы, Паулину совершенно не интересовали ни чересчур яркие радуги, ни огромные зубастые солнца, ни шестиногие кенгуру с глазами разного размера. Она вообще любила детей едва ли не меньше, чем все остальное человечество.
Третье - окно питало необъяснимую предрасположенность к озеру с белыми фламинго. Сами птицы не обращали обычно на Паулину никакого внимания, только косились иногда чуть презрительно, а вот Паулина разглядывала их пристально, пытаясь понять, почему раз за разом ей показывают именно это место - словно это помогло бы ей перестать его видеть.
Нет, Паулине нравился вид - не больше, чем многие другие, показанные волшебным окном, но все же нравился. Но в том, что она видела его уже в четырнадцатый раз, было что-то загадочное и восхитительное - она никак не могла этим не заинтересоваться.
Паулина перегнулась через подоконник, в очередной раз ощутив совершенно детский восторг из-за того, что это возможно - а ведь Макс объяснял ей, что никакое это не окно, а обыкновенная стена, да и сама она смутно помнила, что Отделение находится на цокольном этаже. Фламинго по-прежнему не проявляли к ней никакого интереса. Паулина попробовала подозвать одного из них - вполне безрезультатно; птицы только гаркнули что-то, сделавшись похожими еще и на воронов.
В следующий миг раздался оглушительный шелест тысяч разворачиваемых крыльев, и огромная стая, оттолкнувшись от зеркальной глади озера, поднялась в небо - высокое и прозрачное, какого-то непостижимого светло-лилового цвета, словно спелая слива, упрятанная за толстое мутное стекло. Паулина невольно залюбовалась их полетом - уверенным и вольным; фламинго поднимались все выше, и ей приходилось высовываться из окна сильнее и выгибать шею, а крылья хлопали все вдалеке, словно бы птицы вознамерились долететь до луны, и они были все дальше и дальше, все дальше и дальше, и это продолжалось до тех пор, пока Паулина не кувыркнулась через подоконник и не плюхнулась в озеро.
Наверное, ей полагалось бы испугаться - в конце концов, она ведь вовсе не умела плавать; или, может быть, ей стоило по крайней мере удивиться, ведь этого озера никак не могло быть, и окна этого тоже вовсе не было. Наверное, ей и раньше стоило бы вести себя много разумнее. В конце концов, в ее жизни происходило что-то необъяснимое и жутковатое; ее держали в странной комнате без объяснения причин, хотя давно должны были бы отпустить, а сотрудники Отделения вели себя с ней отчужденно и настороженно.
Но она не испугалась, не удивилась и не вспомнила о своих проблемах. Она вновь испытала совершенно детский и неразумный восторг.
Паулина сидела в озере, которое оказалось совсем неглубоким, от силы по колено, болтала рукой, рождая рябь на зеркальной глади, смотрела в светлое небо непостижимого цвета и счастливо улыбалась. Ее не заботило даже то, как она будет возвращаться обратно и сможет ли она вообще вернуться - почему-то ей казалось, что ничего плохого здесь просто не может произойти.
Она обернулась - и увидела висящее в воздухе окно. Подоконник был примерно на уровне пояса. Не было ни стен, ни рам, ни камней, ни перекрытий; окно просто висело в воздухе - и Паулину это почему-то совсем не удивляло.
Она восторженно огляделась. Вода была идеальной зеркальной гладью, точно бы там, под водой, существовал такой же реальный и прекрасный мир. Паулина невольно залюбовалась игрой светотени на водной глади, как вдруг заметила, что сама она в воде тоже отражается.
В самом этом факте не было ничего удивительного; вот только Паулина отражалась в воде целых пять раз, и непременно лицом - даже со спины.
- Не бойся. Мы - это ты.
Это произнесла центральная Паулина-отражение, глубоким и красивым голосом со странными интонациями.
Паулина долго вглядывалась в отражения, пока не поняла, что они все же не совсем одинаковые: у центральной фигуры были глаза побитой собаки, а у той, что стояла правее, они сияли странной и почти противоестественной любовью ко всему живому.
- Ты ведь поняла, правда? Все правильно. Мы живем внутри тебя.
Это сказала вторая фигура, та, что стояла правее восторженной девушки - Паулина решила дать каждой из них по номеру. У этой тоже были влюбленные глаза, только сияли они чуть менее ярко.
- И что мне теперь... делать?
Ни одно из отражений не повторило за ней эти слова, словно и не были они отражениями вовсе.
- Ну... мы можем поиграть в слова, если хочешь.
Глаза третьей фигуры были мудрыми и спокойными, а голос - флегматичным и вселяющим уверенность.
- Ну... ээээ... голос.
- Смерть! - хором произнесли все пять фигур - так, что у Паулины мурашки побежали по коже.
И какие бы слова не называла Паулина, фигуры неизменно отвечали: "Смерть!" - словно бы они вовсе не знали других слов. Они обступали ее все плотнее, а голоса звучали все глуше и страшнее. И тогда Паулина отчего-то ляпнула:
- Долг!
Фигуры остановились.
- Смерть! - уверенно ответила пятая Паулина, та, что с глазами побитой собаки.
Остальные Паулины молчали, а в глазах их было что-то глухое и ужасное, пахнущее той самой смертью, которой они не назвали в этой раз, и они обступали ее плотным кольцом, не давая освободиться, а спасительное окно было далеко и высоко, а ноги точно приклеились к болотистой почве, и даже фламинго не возвращались, точно не слышали никогда присказку Карлсона...
Паулина вскрикнула и... проснулась.
Из левого окна на нее смотрел Париж, прекрасный далекий город Перекрестка 9-альфа; из правого выглядывали крыши Праги. И сколько бы она ни оборачивалась вокруг своей оси, Париж оставался Парижем, а Прага оставалась Прагой, а в воздухе пахло только знаменитым пражским пирогом и французскими духами.




Глава 4.
...черные пятна


Перекресток эпсилон третьей Дороги славился тремя вещами: текстильным производством, культурой очень быстрого питания и закатами; и если текстильное производство вот уже несколько лет с трудом сводило дебет с кредитом, а быстрое питание приводило к ожирению и проблемам с печенью, то закаты были выше всяческих похвал.
Любить переходное время суток - удел истинных романтиков; и не нужно говорить, что подобные хронотопы места и времени - один из признаков течения романтизма, наряду с "двоемирием", многообразием образов и некоторыми другими филологическими штучками, которым вовсе нет места в этом повествовании. Мы говорим, конечно, о совсем другом романтизме, нашедшем отражение в характере, но не в литературе.
Макс себя романтиком не считал, но закаты любил - даже такие, призрачные, ускользающие от прямого взгляда. Пока смотришь вниз - под ноги ли, на приборы, на документы или просто - никуда, все кажется, что над тобой горит, заходится великолепным заревом небо; воспламеняется, оплавляясь, стекло небоскребов; заливаются багрянцем смущения и стыда легкие перистые облачка; а огромное огненное око возвращает весь мир в первозданное, страшное небытие... Но поднимешь глаза - и небоскребы окажутся совершенно целыми, безмятежные облака плывут по голубому небу, а солнце - всего лишь желтый диск, клонящийся к западу.
Красивый обман...
Жестокий обман...
Впрочем, Макс любил обманываться - особенно в мелочах; ведь гораздо интереснее верить во все эти впечатляющие иллюзии чудных небоскребов великолепного стекла - вместо того, чтобы смотреть на настоящие бетонные коробки; видеть зеленые парки с яркими цветами на месте жалких и мятых кустов, украшенных пылью; любоваться тонкими ножками и огромными глазами проходящих мимо девушек, всегда улыбающихся улыбками профессиональных манекенщиц - и не знать, сколько на этом фарфоровом личике килограммов тонального крема, румян, теней, туши, наложенных ради достижения естественности.
Но сейчас у него не было времени ни любоваться, ни мечтать, ни даже обманываться. Макса занимало совсем другое дело. Это дело называло себя Паулиной.
В миниатюрной комнате все было совершенно белым - снежный кафель, меловый потолок, алебастровые обои с изящным узором, молочные занавески, лилейная обивка дивана - но сейчас все это заливали ало-золотые лучи заходящего солнца, отчего лицо сидящей перед ним девушки приобретало странное, фантастичное выражение.
- Так кто ты... такая?
- Меня зовут Паулина, - произнесла она сдавленным голосом. Тонкие пальцы теребили бахрому диванного чехла.
- Я знаю, как тебя зовут. Но кто ты такая?
Пальцы плетут тонкую косичку; Паулина смотрит только на них, вниз, и алые лучи кажутся ей темными, зловещими.
- Я... не знаю.
- Как это?
- Я не знаю, кто я такая, - тихо, но твердо повторила Паулина.
Руки дрогнули, и косичка вновь распалась на тонкие белоснежные нити, похожие на пыльную, а оттого еще более притягательную паутину.
- И... кажется, этого никто не знает.
- Меня не интересует философские вопросы смысла человеческого бытия. Когда ты родилась, кто твои родители, где выросла, где воспитывалась, как училась, замужем ли, есть ли дети...
- Я... не знаю.
- Как это?
- Я ничего этого не знаю.
Макс возвел глаза к бело-алому потолку и постарался успокоиться.
- Хорошо. А что ты знаешь?
Паулина только пожала плечами, не поднимая головы.
- Как ты оказалась на Таймс-сквер? Просто расскажи, что ты... помнишь.
- Помню... - кажется, впервые за этот разговор она серьезно задумалась. - Я была... статуей. Я стояла на постаменте... на Фонтанной площади... вокруг меня всегда блестела вода... она была такая грязная... еще там были люди... разные люди... И они... они...
Ее глаза лихорадочно блестят - но, может быть, это Максу так кажется, или это играют блики закатного солнца?
- Что... они? - подсказывает Макс.
- Они все были такие... плохие...
- То есть?..
- Один из них сломал мне нос... сколол самый кончик... а один написал... вот, смотри...
Она суматошно поворачивается, вытягивает ногу, и Макс с немалым удивлением замечает на мраморной коже очень неприличное слово, будто бы написанное маркером. Или и вправду - маркером?
- А я... стояла... они носились вокруг... яркие блики... бесконечные люди... веселые, грустные, странные, страшные, но такие живые...
Она закрыла глаза, уперлась лбом в подставленные руки.
- А я была статуя... И так долго, много-много лет... Много-много лет...

...Звездной весной она любила стоять так - над ней горело солнце, ей улыбались проплывающие над головой облака, а шаловливый Восточный Ветер рассказывал ей подслушанные под чужими окнами истории... и пусть говорят, что подслушивать нехорошо; она знала, что это плохо, но поневоле маялась в тихие дни и ждала его - Ветра, и его пустых, ничего не значащих историй, которые расцвечивали ее жизнь в хоть чуточку другие, веселые тона.
И против своего желания она улыбалась; да, даже эти мраморные губы могла растянуть улыбка. И она тоже подслушивала; ее интересовало тогда совершенно все: разговоры нянечек о детском питании; серьезные, басовитые рассуждения о новом программном обеспечении; веселая болтовня двух подружек, выгуливающих собаку; едва слышное бормотание молодого, горячо влюбленного поэта, кропающего на полях блокнота свои вирши. Даже улыбчивое молчание старика на скамейке казалось ей тогда исполненным великого смысла.
Поэт нравился ей больше всего - он был молод и романтичен. Полюбился он и веселому Восточному Ветру, развевающему короткие каштановые волосы.
А ей нравилось думать, что именно для нее старается молодой Поэт, размахивающий руками с зажатым блокнотом, как старинная мельница... тот блокнот он ценил высшей драгоценностью в мире...
Конечно, она понимала: все не так. Однажды майским вечером она увидела, как он ведет свою девушку по темным аллеям. Он обнимал ее за талию и читал ей стихи.
Девушка была красива, но в ней было что-то мерзкое и неправильное, спрятавшееся в глубине сияющих от счастья глаз.
Той ночью статуе очень хотелось заплакать. Но она была статуя, а статуи не плачут.
Ей тоже хотелось, чтобы ее обнимали; ей тоже хотелось засмеяться и взъерошить короткие каштановые волосы Поэта; ей тоже хотелось слушать предназначенные одной ей стихи.
Но Поэт провожал Девушку до дома и больше не приходил.
И один лишь Восточный Ветер пытался ее развеселить или утешить. Он обнимал мраморную талию, дергал мраморные волосы, целовал мраморные пальцы. Но он был всего лишь ветер.
А она была всего лишь статуя...

...Зеленым летом солнце становилось ярче.
Вокруг цвело и благоухало; она стояла среди этого великолепия, и ей очень хотелось улыбнуться. Но мраморные губы были недвижимы, лишь в глазах плескалось что-то светлое и чистое, чему сложно было подобрать название.
Южный Ветер был спокойный и мирный; он не обнимал ее так безбашенно и не рассказывал бородатые анекдоты. Он читал ей философскую лирику и разыгрывал в лицах одноактные пьесы. А еще он любил старинные легенды и саги о рыцарях. И хотя те легенды и саги она слышала уже не в первый раз, ей все же было приятно, что он разговаривал с ней и пересказывал изредка последние новости.
В полдень в парк приходил повзрослевший Поэт. Он уже не писал свои стихи. Он кормил голубей и зарисовывал их в свой блокнот.
Голуби были прекрасны, волшебны; они замирали на страницах белыми живыми фигурками, и ей казалось, что неподвижные перья перебирает Южный Ветер.
Однажды он нарисовал и ее, тонкую хрупкую девушку с воздетыми к небу руками. Но в рисунке Поэта у нее было совсем иное лицо.
Поэт подарил тот рисунок Девушке.
...В начале июля по парку прошла тихая свадьба. Счастливый Поэт прижимал к себе прекрасную Девушку, на которой тонкое колечко из серебра низкой пробы казалось самым изысканным украшением...
На ее руках сидели голуби. По ее щекам стихали капли. Нет, то были не слезы, ведь статуи не умеют плакать; то начиналась короткая летняя гроза, и больно было смотреть, как Поэт укрывает Девушку под зонтом...
Южный Ветер рассказывал ей саги и легенды, но она уже не слушала. В конце концов, она ведь была статуя. А разве статуи умеют слушать?..

...Сумрачной осенью ветер менялся.
Западный Ветер приносил с собой дожди и туманы. Он подлетал к ней лишь изредка, и тогда нашептывал на ухо элегии. Он все больше гонял по аллеям золотые листья. Ей нравилось смотреть на эту игру, ведь осенью парки пустели, и ей нечего стало подслушивать...
Лишь ранним вечером в парк приходил Поэт. За ним, подпрыгивая, бежала златовласая девочка с очаровательной ангельской улыбкой; они бегали по листьям, весело смеясь; маленькие ручки подкидывали вверх золотой дождь погибших летних красок...
И Поэт вырывал листы из блокнота, чтобы сделать бумажный кораблик. Они смеялись и пускали по воде ненаписанные стихи и ненарисованных голубей, и огорчались вместе, когда подкинутый волной кораблик зачерпывал носом воду и печально оседал на мутное дно...
Они быстро уходили, и ей оставалось лишь смотреть в холодное безучастное небо, с которого спускались вечерние сумерки.
Лишь ночью возвращался Западный Ветер со своими трогательными элегиями, которые были уже необозримо далеки ее сердцу...

...Морозной зимой на белый снег падали алые, как кровь, гвоздики. И прекрасный влюбленный Поэт проходил мимо нее в последний раз - холодный, посеревший, уставший и странно, умиротворенно улыбающийся. Он по-прежнему, как раньше, прижимал к себе потертый блокнот.
А Северный Ветер завывал где-то в вышине или гнал поземку, и ему не было никакого дела до ее горя... Ведь она была статуя, а разве у статуи может болеть сердце?
Мимо нее проходили люди - черные, похожие на нахохлившихся воронов; солнце светило ярко и безучастно, а лучи совсем не грели. Снег мерцал и переливался. На нем кострами горели одинокие растоптанные гвоздики...

...А весной Восточный Ветер знакомил ее с новым Поэтом...

- ... много-много лет... они просто проходили мимо... грязные, мелочные, бессовестные, жестокие... я их ненавидела... и любила... но больше ненавидела.
- За что?
Она подняла на него огромные глаза, полные слез; в них застыли растерянность и непонимание.
- Я... я не помню...
Слезы градом покатились по ее лицу; они гулко капали на белоснежный пол, отдаваясь причудливым эхом; влажная кожа мерцала в ярком свете мрамором. Он сидел рядом с ней, неуклюже гладя по голове и ничего не говоря, потому что сказать было нечего.
- Я люблю этот мир, понимаешь, люблю, но люди...
Он рассеянно накручивал мягкие пряди на указательный палец...
Может быть, она должна уничтожить этот мир. Но он в это не верит. С таким лицом невозможно лгать, да и лгала бы она совсем по-другому.
Может быть, она должна его спасти. Но вот станет ли?
А может быть, она ничего не должна, но может сделать и то, и другое...
"...Она приходит лишь тогда, когда в том возникает нужда, ибо Она сама есть и великое горе, и счастливое избавление, ибо Она сама ставит Вселенные на грань и сама же их спасает, ибо именно Пыль заметает пути и Перекрестки - но разве же не из Пыли состоят Дороги?.."
- Иногда я так хочу умереть, - прошептала она сквозь слезы.
Он дернулся и отпустил ее волосы, а она резко потерла глаза и зло добавила:
- Навсегда.

***


Общие собрания по давней традиции, возраста которой уже никто не помнит, проходили в огромном Зале над планетарием, под стеклянной прозрачной крышей. Место это было выбрано Глашатаями, конечно, не случайно, но причины этого выбора называются совершенно разные: начиная от идеи верховенства Глашатаев ("Воля Звездных выше звезд") и заканчивая тривиальной "чистотой помыслов перед небом"; поговаривали и о том, что во времена первых собраний просто не нашлось другого здания, но эта версия не получила большой огласки и не пользовалась особой популярностью.
В редкие дни, когда двери этого Зала распахивались, а тяжелые шторы расходились в стороны, все здесь дышало невероятной торжественностью страшного и почти вечного мига, созданного для принятия решений. Тихие переговоры на ступенях, спускающихся амфитеатром, краткое мгновение тишины, словно бы затишье перед бурей - и Глашатаи появляются в Зале, одновременно, слитным движением перемещаясь сквозь пространства. За столько лет они привыкли и к этим перемещениям, и к совершенно одинаковым встречам, когда весь Зал почтительно замирает, а секретарь собрания Мерилин отсчитывает положенные четырнадцать секунд (ровно четырнадцать, ни секундой меньше, ни секундой больше); впрочем, говорят, первый раз подобная процедура весьма волнительна - но нам с вами навряд ли удастся проверить это на собственном опыте. Затем - шорохи тканей; захлопываются двери; и на Зал опускается рабочая атмосфера спокойной деятельности.
Здесь есть лишь одна дверь, которая почти всегда остается закрытой - маленькая и довольно обшарпанная дверка без ручки, почти полностью слившаяся со стеной - мало кто пройдет в нее, не склонив головы. Да и зачем в нее входить? Навряд ли там найдется что-нибудь более увлекательное, чем пульт управления уборочными киберами.
На деле же именно за ней, за этой незаметной обшарпанной дверкой, и решаются судьбы Дорог и Перекрестков - в довольно большом темном помещении без окон, за дубовым столом на сорок два кресла; впрочем, в редкий день все эти кресла оказываются занятыми - чаще всего здесь бывали несколько Глашатаев и пара Ответственных по Отделениям, которых в большей степени касался обсуждаемый вопрос. Узкое общество избранных.
Сегодня же Бернард и вовсе скучал в одиночестве. Строгий костюм придал ему излишней суровости; однако, нельзя не отметить, что полумрак пустой комнаты, привычное кресло и трубка заметно его расслабили. Казалось, что он зашел сюда едва ли на полчаса, посидеть, покурить и отдохнуть от тяжелой повседневности; но шло время, а он все сидел, лишь изредка отвлекаясь на трубку. Мысли его были черны - как и лента, вплетенная в волосы.
Часы на стене прогремели полпятого. Бернард заметно оживился и погасил трубку - в комнате и так было излишне накурено, вплоть до того, что противоположный конец стола едва можно было увидеть.
Первой в комнате появилась ухоженная блондинка с длиннющими ногтями - она всегда и везде появлялась первой, потому что в этом и состояла ее работа.
- Добрый вечер, Бернард, - мелодичным тоном произнесла секретарь собрания Мерилин, с которой слово "секретарша" отчего-то совсем не сочеталось - несмотря на модный маникюр и яркую блузку, всегда расстегнутую до третьей пуговицы - что обычно привлекало к ее столу чересчур много внимания. Должно быть, все дело было в выражении светлых глаз - в небесно-голубой глубине звенели льдинки. - Мне не кажется, что это сфера моей деятельности, однако я все же отмечу, что врачи рекомендуют Вам меньше курить.
Это было произнесено таким тоном, что стыдно стало бы и самому настоящему дракону - но Бернард только усмехнулся:
- Ничего, Мерилин, надо просто лучше проветрить помещение. И я просил бы Вас после собрания воспользоваться для выхода дверью. Во-первых, это отвечает современным правилам приличия... К тому же меня будет ждать в Зале некий юноша по имени Максимильяно, которого я хотел бы здесь видеть.
- К этому моменту ты так задымишь комнату, что сработает сигнализация, - хмыкнула Мерилин, включая лампу над небольшим отдельным столиком раскладывая бумаги. - И, Берн, откуда этот официальный тон? В конце концов, здесь пока никого нет.
- Это я тебя должен был спросить, - пожал плечами мужчина, делая вид, что тема разговора вовсе ему не интересна; некоторое время он смотрел на трубку, но все же удержался, отодвинул ее дальше.
Дверь то и дело отворялась. Народу в комнате прибывало; Мерилин вновь преобразилась в неприступную официальность. Бернард казался холодной статуей, и эта холодность была ему к лицу, потому что была самой привычной маской, намертво приклеившейся за эти годы. Трубка куда-то исчезла.
- Еще две минуты, господа, и мы начнем, - громко произнесла Мерилин. Шепот в кабинете оборвался - лишних людей здесь не было. - Солио, как всегда, задерживается, переходы с омеги сейчас весьма затруднительны. Риньон, вы уже подготовили проектор?
Темнокожий и совершенно лысый мужчина отрицательно покачал головой и начал настройку узкого канала связи для передачи информации на главный компьютер Зала заседаний. Глаза его были льдисто-голубыми, очень светлыми, и совсем ничего не выражали. Про него говорили, что он - лучший провидец среди Звездных, а для умеющего видеть глаза уже не имеют большого значения.
- До начала заседания я хотел бы ходатайствовать...
- Александро, я не принимаю ходатайств, поскольку не наделена соответствующими полномочиями, - холодно произнесла Мерилин. - Займите, пожалуйста, место.
- Но я...
- Будьте любезны, Александро, займите свое место. Собрание начнется с минуты на минуту.
Тихий хлопок - и в пустом кресле рядом с Бернардом появилась немолодая женщина довольно неопрятной наружности. В кабинете по-прежнему было не слишком многолюдно: кроме Александро здесь было всего двое Ответственных по Отделениям, а из Глашатаев собрание почтили своим присутствием только Бернард и Солио, - но Мерилин явно считала, что этого достаточно. По правде говоря, посещать эти встречи могли все Глашатаи, Ответственные и их заместители, но мало кто за исключением Александро пользовался этим правом без приглашения.
- Риньон, Вы можете начинать.
Легкий кивок; яркий экран зажегся неслышно.
- Итак, господа, я хотел бы вам представить недавно полученную мной - и не только мной - информацию... - уверенно произнес Риньон, запуская программу и увеличивая изображения до максимума.
За столом Солио шептала что-то Бернарду; вид у нее был озабоченный и чуть встрепанный. Риньон метнул в их сторону многозначительный взгляд, и Бернард тактично придвинул лист для записей ближе - хотя на заседаниях он никогда и ничего не записывал вручную, для этих целей у него был кибер-помощник. Солио, высокая и надменная, совершенно седая женщина неодобрительно покачала головой, но тоже изобразила вежливую заинтересованность. Ее короткий хвостик, словно ножом отхваченный, сегодня был еще кривее обычного; длинные черные стрелки из уголков глаз - единственный приемлемый для нее макияж - чуть поплыли.
- Вы знаете, господа, наши Дороги сотканы из Тьмы, - неожиданно тихим и задумчивый тоном произнес Риньон. По кабинету разнесся чуть слышный ропот. - Потому что света так мало, что его хватает на одни лишь Перекрестки. А в Тьме, как известно, очень сложно найти верный путь... оттого существуем мы - Звездные, Идущие во Тьме... но даже нам Пыль мешает найти свою Дорогу и свой Перекресток.
Клубы дыма, кружились под потолком, свиваясь в странные фигуры мутного будущего; в кабинете было сумрачно и холодно, один лишь белый экран разливал по комнате мертвенный белый свет, и казалось, что тихий и мерный голос докладчика проникает во все уголки Перекрестков и Дорог.
- Вы все понимаете, о чем я говорю - о Пыли, разумеется. Увы, нам известно о ней совсем немногое - и главным является то, что совсем недавно она вновь появилась на Дорогах. Да, это именно Пыль, в этом не может быть никаких сомнений. Та самая Пыль, во время приходов которой наши миры балансируют на остром лезвии ножа, по обе стороны которого - бездонная пропасть... в ее прошлый исход она была казнена по приговору Единого Суда Звездных. Вы помните это, возможно. Я видел это - как своими глазами, так и своим умом... И вот теперь - теперь она снова здесь, господа. Но дело не в том, что мы не знаем, как с ней бороться или как ее уничтожить. Вся проблема... что ж, мы на самом деле не знаем, нужно ли с ней бороться. Никто из нас не знает точно, что она такое; а если кто-то знает, попрошу вас поделиться с нами этой, несомненно, важной информацией в кратчайшие сроки.
- Я хотел бы ходатайствовать, - немедленно вылез Александро, - ходатайствовать о предоставлении нам самой полной информации об этой... Паулине. Мы, как Звездные, должны это знать, чтобы лучше подготовиться к встрече с опасным врагом. Тем более что сейчас по указанию Бернарда о-Вински она находится в моем Отделении, что меня беспокоит. - Александро недовольно поджал губы. - Думаю, Ответственные по Отделениям и представители различных организаций не сочтут за труд оповестить всех своих сотрудниках о возможной опасности и действиях...
- Александро, на Совете не принято перебивать докладчика, - ничего не выражающим тоном произнес Риньон.
- Прошу прощения, Риньон... - вдруг вмешался Бернард, вставая и жестом приказывая Александро сесть, - я тоже вас перебью, извините старого Дракона, но я совершенно забыл о важнейшем деле, с которого собирался начать наше сегодняшнее заседание. Вчера на каппе в неустановленном месте произошел выброс огромного количества энергии! Вы сами понимаете - каппа, атомная энергия, пробои... это необыкновенно серьезная ситуация! Я отправил туда двух учеников, конечно, но, сами понимаете... - Бернард покачал головой, будто бы сетуя на нехватку кадров; глаза у него озорно блестели. - Я надеялся, что кто-то из вас возьмет на себя труд проверить этот случай и позаботиться о наилучшем разрешении проблемы... Лирон и его сотрудники, конечно, помогут вам в этом благом начинании... Александро, может быть, вы?
- Я?..
- Конечно, вы. Ваши мудрость и опыт позволят вам решить поставленную задачу в кратчайшие сроки и не допустить повторения подобной ситуации! В сложившихся условиях вы будете работать практически самостоятельно, это огромная ответственность... Кому еще я могу доверить столь важное дело?
- Да, я...
- Александро, я думаю, вам стоит отправиться как можно быстрее. Ситуация может оказаться критической, там срочно требуется ваше присутствие! Может быть, прямо сейчас?
- А... да...
- Не беспокойтесь о заседании, мы, надеюсь, справимся без вас, - произнес Бернард тоном, выражающим его глубокое сомнение и заботу о благе дела. - Отправляйтесь! По окончании операции подайте, пожалуйста, наиподробнейший отчет.
- Да, конечно. Желаю успехов в обсуждениях, - с важным видом произнес Александро, мгновенно исчезая в перемещении.
Кто-то хихикнул.
- Бернард, - укоризненно произнесла Мерилин, - вам учеников не жалко?
- Да нет на каппе никаких учеников, - сухо рассмеялся Лирон. - А неклассифицированных выбросов у меня уже месяца два не было...
Бернард чуть заметно нахмурился, но ничего не произнес, а потом и вовсе подмигнул Мерилин по-мальчишески - в узком коллективе хорошо знакомых людей он иногда позволял себе некоторые вольности.
- Продолжайте, Риньон.
- Да, так, конечно, значительно удобнее говорить... Что ж, господа...
Он обвел кабинет своими бледными глазами, которые совершенно ничего не выражали, мягко постучал пальцами по столу, и на экране появилась бледная голография девушки в бело-красном платье.
- Это она - Пыль; себя она называет Паулиной. Как видите, она вполне человекоподобна и вовсе не похожа на тех чудовищ, что рисуют на иллюстрациях к старинным легендам. Но зло приходит под разными максами - как и добро, впрочем. В прошлый раз мы видели ее совсем такой же. А это было все-таки двести сорок семь лет назад... за это время у юнцов отрасли солидные бороды, зрячие ослепли, бедняки разбогатели, а дураки поглупели еще сильнее; сменилось девять поколений, а она - все та же. Неправда ли, Бернард?
- Все так, Риньон, продолжайте.
- Мне казалось, тогда вы знали ее лучше меня, Дракон. Не поведаете?
- Там не о чем рассказывать, Риньон. Продолжайте.
Риньон долго смотрел на Дракона, будто бы пытаясь найти на угольно-черном костюме какую-нибудь пылинку и чуть покачиваясь на каблуках вперед и назад; потом кивнул и вернулся к проектору.
- Что ж, тогда обратимся к легендам и историям, которые мы отчего-то почитаем за правду и не подвергаем сомнениям... Тексты вы, должно быть, знаете не хуже меня, но для неуверенных в своей памяти я привел избранные места, можете ознакомиться.
Он отошел чуть в сторону; кто-то, щурясь, силился прочесть достаточно мелкие буквы. Бернард даже не повернул головы.
- Итак, она владеет четырьмя стихиями и перемещается на любые расстояния - по сути, для нее вовсе не существует времени и пространства; и во всех мирах она "своя", любимое дитя природа. Кто-то мнит, что она - сама Риэль. А кто-то говорит, что она - рождение самой Хмари. Мы едины в одном: без сомнения, она - не только человек... Не так ли, Бернард?
- Неужели вы, Риньон, до сих пор верите в то, что я знаю всю правду? Мне казалось, вы научились находить свои собственные решения.
- Вы знали ее лучше меня, Дракон.
Они смотрели друг другу в глаза - серые, почти белесые, мудрые, а оттого чуть печальные встречались со светло-голубыми, бесчувственными и отстраненными. Они оба понимали, что имеют в виду; это была их игра, невидимая для окружающих.
- Риньон, я не знал ее вовсе.
Натянутая нить связи дрогнула - и порвалась; Риньон сморгнул и вернулся к проектору. Между пальцами старого Дракона плясали синие искры.
- Как пожелаете. Я думал, Вы...
- Вы ошибались, Риньон, - в голосе Бернарда звенел металл; чуть слышный вздох - и мягкое: - Продолжайте.
Риньон пожал плечами.
- Да и человек ли она - вопрос открытый; мы можем лишь сказать, что ей не чуждо человеческое... нет, она не каменная статуя и не бессмысленное изваяние. Но все, что мы можем думать о ней - всего лишь мысли, господа. На самом деле мы не знаем о ней - я не побоюсь этого слова - НИЧЕГО. Все это - всего лишь наши догадки... Порой весьма правдоподобные, иногда совершенно фантастические...
Он немного помолчал, обшаривая глазами кабинет. Бернард сидел совершенно неподвижно, как визуальная модель человека с низким показателем адекватности.
- Я могу рассказать вам лишь то, что видел я... В прошлый раз... Да... И то, что я тогда видел...
...- За нарушение Кодекса и презрение к ценностям Звездных...
- Ралф... пожалуйста...
- ...как объект, представляющий потенциальную опасность для общества и сохранности Перекрестков...
- Ралф... я...
- ...советом Звездных на заседании от шестнадцатого числа сего месяца приговаривается...
- Ралф... ты не можешь так...
- ...к ритуалу Очищения, который будет проведен немедленно!
Его серые глаза сталкиваются с ее светло-карими.
- Ты же знаешь...
- Я больше не верю твоим сказкам, Пау.
Над ней сверкает иллюзорное небо. Она стоит в круге, кусая губы от отчаяния. Они смотрят друг другу в глаза.
Она - с отчаянной, невероятной надеждой.
Он - с триумфом и безразличием, которые не могут заглушить вырывающуюся тоску...
- Ралф...
- Прощай.
...Жадные языки пламени лижут обнаженные ноги, грея и обжигая, а ее карие, наполненные слезами глаза смотрят в далекое, холодное, вышнее небо...
- И она... умерла?
В звенящей тишине шепот показался неуместно громким; он пронесся по кабинету неуловимым эхом, заполняя каждую щелочку, проникая в каждый угол.
- Насколько можно верить свидетельствам - да.
Лицо Бернарда в неярком свете экрана казалось почти черным.
- Раньше ее почитали почти святой... теперь ее мнят вселенским злом. Но она...
- Кто?
Риньон долго и внимательно смотрел на Лирона, так, как никому и никогда еще не удавалось на него посмотреть.
- Я не знаю.
- Ты же видишь...
- Господа, я провидец, но не всевидящий. Риэль не отвечает на вопросы о Пыли - по правде сказать, она сейчас на все вопросы отвечает весьма неохотно... Собственно, для этого мы вас и собрали - наша артель больше не сможет подсказывать вам решения. На этот вопрос ответ вы будете искать самостоятельно.
За все заседание Риньон больше не проронил ни слова. Его спрашивали, дергали, просили выйти за кафедру - но он лишь улыбался - одними губами.
Лишь в дверях обернулся, нашел взглядом Дракона и тихо, жалостливо произнес:
- Вы мните себя бесконечным, Бернард. За это она Вас и не любит.
- Я...
Но за дверью больше никого не было. Под потолком кружился дым, к которому трубка прибавляла новые легкие клубы, все никак не желающие рассеиваться. В кабинете медленно гасли светильники; и в наступившей мягкой тьме черная лента в косе о-Вински стала особенно заметной.

***


На эпсилон опускались вечерние сумерки, когда Александро Вьех, Ответственный по Отделению, кулем ввалился в помпезный зал с тихо жужжащими приборами.
Он был расстроен, помят и зол, как тысячная армия скаллаков. Серебристый экзоскелет был поцарапан на локтях и порван на груди; на шлеме красовались белые с черным пятна, какие бывают, если неосторожно проходить под гнездом своенравной пташки; драные перчатки соскальзывали с ладоней, а сапоги подметало противной рыжей грязью, которая всегда так дурно отмывалась с полов и почти не отстирывалась со светлой, да и темной тоже, одежды.
Ася охнула и поплотнее закуталась в легкую белую шаль, незаметно возводя тонкий слабо мерцающий щит. Макс поморщился - тратит казенную энергию на подобную чушь, да и Контролирующий из Аси аховый, - и с тяжелым вздохом спустил ноги со стола. Саюри побыстрее спрыгнула с сейфа, на котором она до этого восседала, и оттолкнула от себя вездесущего Вифика. И только Валик даже не двинулся с места - он все так же с глубокомысленным видом стоял на низенькой стремянке, задумчиво поглаживая кракена по спинному плавнику.
- Потрясающая безграмотность... непрофессионализм... некомпетентность... - бормотал себе под нос Александро, топчась по когда-то серебристо-серым половикам. Саюри с нескрываемым отвращением наблюдала за тем, как длинный ворс пропитывается грязью, но ничего не говорила. Трогать Александро в таком состоянии было не самым разумным решением. - Как их таких вообще в Отделение направили? Должность младшего менеджера по ним плачет... там им самое место... Простейший случай... эти капписты... А вы чего расселись?
Валик молча пожал плечами и наконец-то спустился со стремянки; Саюри украдкой перевела дух - однажды Валентино уже упал с этой лестницы, сломать ничего не сломал, но ругался знатно.
- Вы представляете? Меня отправили на каппу с "важнейшим поручением", что там якобы неклассифицированный выброс пятого порядка вблизи атомной электростанции, а там... - Александро задохнулся от возмущения, - там не было никакого выброса! Абсолютно спокойный фон, никаких отклонений ни от среднегодичных показателей, ни от средних для данного месяца! На всю каппу единственное подозрительное место - ущелье Горна, отклонение от нормы на полпроцента, когда до десяти все специалисты предпочитают только водить носом и размышлять об энергетических перепадах! Да там бесконечное отклонение, гнездовье апанов, что с них взять!..
Максу стало понятно, кто так разукрасил Ответственного по Отделению - у апанов, маленьких хищных птичек с зеленоватым оперением, внешне напоминающих летучих мышей, осенью начинался брачный период, а к середине октября наступал и волнующий момент начала кладки, когда птички сходили с ума и кидались на всех посторонних с дикими воплями. Оставалось только удивляться, как Александро вышел из ущелья живым.
Многие исследователи наделяли апанов "коллективным разумом" - зачатки интеллекта у них и вправду имелись, а Королева обладала даже способностью к ментальному общению. Другое дело, что мало кто из Звездных пытался вступить с ними в контакт, потому что представления об этике у апанов были весьма своеобразны. Полуразумные создания, населявшие абсолютно все Перекрестки, почти не сталкивались с людьми - в подавляющем большинстве случаев проблемы людей не волновали апанов, а проблемы апанов не волновали людей. К тому же, пожалуй, единственной бедой для пташек были резкие энергетические перепады, на которые простые люди почти не обращали внимание. Да и случались они крайне редко.
- Александро, вам надо промыть царапины, слюна апанов ядовита, - жалостливо произнесла Саюри, снимая со стены аптечку и вынимая маленьких коричневый пузырек. - Переоденьтесь во что-нибудь приличное, я вас обработаю.
Александро снова задрал нос и выдвинул подбородок, сделавшись похожим на Щелкунчика. Да так и ушел, с гордым видом непобежденного героя.
Саюри прыснула в кулачок.
- Ты просто ангел, - фыркнул Макс. - Я бы не стал ему напоминать, он все равно бы к вечеру вспомнил... когда порезы начали бы зеленеть и вздуваться.
- Дурак, представляешь, как бы он ругался?
Макс представил и не смог не согласиться с "ангелом", улыбающимся самой демонической улыбкой.
- А знаете, - задумчиво произнес Валик, подпирая широкой ладонью подбородок, - с эты и йоты с весны приходили вести о взбесившихся апанах, носящихся по улицам Города средь бела дня и впиливающихся в прохожих, здания и машины. На это, надо сказать, никто не обращал особого внимания, потому что апаны частенько ведут себя странно. На дзете и каппе странное поведение апанов тоже отмечали, но гораздо реже...
- Подождите-ка, - медленно сказала Ася, как будто бы только что вспомнила нечто важное. - Апаны гнездятся на скалах и прочих каменных поверхностях, расположенных высоко в горах и около которых существует постоянный приток свежего воздуха и дуют сильные ветра. Как Александро мог попасть в гнездовье, если спустился в ущелье Горна? Она же самое глубокое на каппе, больше трех сотен метров под уровнем моря!
- О том и речь. Скорее всего, это было никакое не гнездовье, а просто сумасшедшая стая.
- У них брачный период, какие стаи?
- А то, что весной апаны носятся по Городам - это нормально? Кажется, апаны реагируют на всплески энергетического фона и изменения в устройстве Дороги...
- Эта и йота... теперь каппа... и наверняка дзета... а они все вокруг... - Саюри прикрыла рот ладошкой. - Вы думаете это из-за... ?
Она не произнесла слово "тета", но ее и так поняли.
- Если это не связано с тем, что там происходит, то я твоя бабушка, - едва слышно пробормотал Валентино и уже громче добавил: - Скаллак побери!
- Что?..
- У меня же еще есть эль в холодильнике!
Ася прыснула, а Валик скрылся в жилом отсеке.
- А знаете что странно? - тихо проговорила Саюри, закусив тонкую губу. - С теты никаких известий о странном поведении апанов не поступало.
- Сомневаюсь, что там остался хотя бы один живой апан, - мрачно сказал Макс. - При изменении фона больше чем на тридцать процентов милые создания погибают от кровоизлияния в мозг... или чего-то подобного... Кажется, эти вопросы толком никто не изучал - да и зачем оно нам надо, и так понятно, что на тете что-то неладно... Еще и Пыль...
- Она что-нибудь сказала?
- Сказала, но мне от этого не легче. Как всегда, ничего определенного.
- Ты какой-то мрачный, - мягко заметила Саюри, шутливо взъерошив его волосы. - Что-то случилось?
- Разумеется, ничего, милая, всего-то навсего прорыв на тете, сумасшедшие апаны, ударенная на голову Пыль и пожизненно больной начальник с манией величия... В моей жизни все чудесно, не правда ли?
- Хочешь историю расскажу?
Макс посмотрел на расшалившуюся Саюри, снова удобно устроившуюся на сейфе, и кивнул.

Сидит мужик на берегу, смотрит в небо и размышляет вслух:
- Один... это один... два... это два... три... это три...
К нему подходит другой мужик, слушает несколько минут этот бред, и замечает:
- Тонкое наблюдение.
- Держи бутылку, друг.
- Ааа, теперь все понятно...
Сидят мужики на берегу вдвоем, первый все так же считает, второй молчит. Мимо проходит третий.
- Сорок... это сорок... сорок один... это сорок один...
- Тонкое наблюдение.
Второй делает глоток из бутылки:
- Отстань, мужик, он Звездный...

- Не смешно, - мрачно ответил Макс. - И вообще, ты это к чему?
Саюри усмехнулась и отбросила волосы за спину.
- К тому, что если бы обычный человек узнал, какая у тебя зарплата, им было бы уже что скаллаку дробина, каков у тебя список служебных обязанностей.
Кажется, за все время знакомства Макса с Саюри он впервые услышал от нее слово "скаллак" не в значении биологического вида.
- Обыкновенная у меня зарплата, - обиделся Макс, - так же кончается раньше, чем выдают следующую... Все как у нормальных людей!
Саюри фыркнула и промолчала.
- А что... с Паулиной?
- С Паулиной... - он немного помолчал, подбирая слова. - Возможно, я обманываюсь, но я не верю, что это она разрушает Дороги. По крайней мере, если это и она, то она этого не осознает.
- Сомневаюсь, что Дорогам от этого легче...
- Я тоже. Но что, если на самом деле она не убийца, а... что, если это она защищает миры от Хмари?
- И об этом никто не знает?
- Так говорится в старой легенде... по крайней мере, я ее так понял. В прошлый приход ее убили, когда миру уже ничто не угрожало. А сейчас... что, если ее уничтожат сейчас, а она на самом деле... ты уверена, что нам удастся выжить после этого?
- Угадай, как к этому отнесется Александро, - мрачно произнесла Саюри, подбрасывая на ладони коричневую бутылочку.
- К "свершению правосудия"? С большим энтузиазмом, - фыркнул Макс, хотя ему было совсем не весело. - Он всегда был малость на голову ударенный, а уж после апанов...
- К твоей идее.
- Пошлет меня дальние районы инспектировать. Слушать не станет, это точно.
- Вот я о том и говорю... а пока ты будешь инспектировать...
- Еще ты... и Валик... ладно, Ася ничего делать не станет...
- Меня он слушать тем более не будет. А Валик... когда они в последний раз вообще разговаривали? Кстати, а что сказали в Управлении?
Они переглянулись. Между бровей у Макса пролегла глубокая складка, которая всегда появлялась, когда он хмурился; Саюри вновь прикусила губу.
- Ты знаешь... много чего они говорили, но ничего полезного, это точно. Они сами не знают, чего хотят и уж тем более понятия не имеют, что происходит. А Бернард... - Макс немного помолчал, собираясь с силами. Дракон требовал даже не заикаться о том разговоре в дымном кабинете, и Макс был бы склонен прислушаться - но если не верить Саюри, то верить совсем никому нельзя. - Бернард взял с меня страшную клятву, что с ней ничего не случится, а сама она не останется без надзора, пока это будет возможно - и еще чуть-чуть после того, как это станет невозможным...
Саюри молчала. Тишина в комнате была нехорошей, гнетущей, и Макс, наконец решившись, сказал то, что который час не мог произнести:
- Валить отсюда надо, если по хорошему. Александро нас в гроб заведет и не заметит... Но тета...
Саюри задумчиво подковырнула крышечку бутылки. Из горлышка после тихого чпока повалил зеленоватый пар с приятным мятным запахом, быстро распространившимся по всей комнате. Краски немного поблекли, запах мяты все усиливался. Наверное, побочный эффект, так и не устраненный разработчиками - галлюцинации - пришли бы совсем скоро, но Саюри вовремя закрыла бутылочку.
Так у Макса просто начала немного кружиться голова.
- Знаешь, что я тебе скажу про тету? Сидя здесь, мы уж точно ничего не сделаем. А если мы позволим Александро рубить с плеча - нам очень скоро будет уже не до нее вовсе.
- А не много ли ты на себя берешь, дорогая?
Ее глаза сверкали; радужку осветило странное серебро, которое он никогда еще не видел. Сейчас, нервная, издерганная, судорожно прячущая глаза с расширившимся зрачком, она не была похожа на себя обычную... но была чем-то похожа на Риньона, чьи глаза иногда блестели так же пусто.
- Звездный - это не профессия и не дар, Макс. Это состояние души и предназначение. Александро не Звездный и никогда им не был. А вот Ася - Звездная, потому что она уйдет туда, не задумываясь.
Макс молча разглядывал столешницу. В комнате было как-то холодно и сумрачно, несмотря на ярко горящие светильники.
- Звездные - последний щит между Хмарью и Перекрестками, и каждый из этих щитов будет стоять до самой смерти. Получится у нас или нет, за Дороги мы готовы уйти к звездам, потому что изначально принадлежим лишь им... но даже там мы останемся частью щита, потому что он выше нас, потому что лишь для него мы существуем.
- Да ты поэт, Саюри.
- А я сказала неправду? Звездный остается Звездным в любом конце Дороги, на любом Перекрестке, и чтобы быть им, необязательно сидеть в Отделении. Помнишь, в чем ты клялся, Макс, той странной лунной ночью на альфабете? Ты клялся оберегать даже за порогом смерти. Той ночью ты отдал Дорогам свою жизнь и свою душу. А Дороги приняли тебя.
- То, о чем ты говоришь сейчас, - нарушение контракта и трудового законодательства, - медленно произнес Макс. - Тем более что мы все равно не знаем, что делать.
- Первым делом - узнать, что случилось двести сорок лет назад. Как ты думаешь, Настоятель будет рад видеть свою внучку и заблудшего ученика?..
Он неуверенно улыбнулся; Саюри спрыгнула с сейфа, оправила юбку.
- Ты волшебница, солнышко.
- Я всего лишь обыкновенный Проводник, Макс, - она покачала головой и, неожиданно рассмеявшись, взъерошила его волосы.
- А я - всего лишь обыкновенный Контролирующий. Но разве наша обыкновенность имеет какое-то значение?
Она улыбнулась немного грустно и снова покачала головой.
Иногда ему казалось, что она знает что-то такое, чего никогда не доведется узнать ему, и что это знание отнюдь не делает ее счастливее; но в следующий момент Саюри неизменно весело смеялась, а ему не оставалось ничего кроме как улыбнуться ей в ответ.
- Опять грустишь? Улыбайся, ты настоящая красавица, когда улыбаешься.
Он попытался пальцами приподнять уголки губ, но она уклонилась, схватила его правую руку своими тонкими ладошками.
- Макс... а когда я умру, ты очень расстроишься? - тихо спросила она, поднимая на него огромные глаза.
- А ты собираешься на тот свет, милая?
- Всякое может случиться, - уклончиво ответила она.
- Саюри...
Должно быть, он хотел сказать что-то очень важное; может быть, это что-то изменило бы их будущее, но тем словам не суждено было быть произнесенными.
Визг сотряс стены - и почти сразу же оборвался; но Макс был не Александро, чтобы ждать повторного сигнала.

...Когда Макс и Валик выломали дверь, Александро еще пытался бороться с намертво склеившимися застежками кобуры. Паулина смотрела на упрямую кожу, не мигая вовсе; в глубине зрачков плескалось багряное золото.
- Ответственный по Отделению, что вы делаете?!
Пальцы дрогнули и опустились. Глаза Александро были совершенно сумасшедшими.
- Уничтожаю тварь, пришедшую в наш мир!..
Его голос был голосом экзальтированного фанатика, голосом совершенно больного человека. Казалось, что с каплями крови, пролитыми апанами, он утратил весь свой разум и здравый смысл.
- Александро...
- Она пробралась в Отделение, оплот Звездной силы, чтобы начать поглощение нашего мира Хмарью! И сейчас она умрет!
В его глазах клубилась тьма, и казалось, что это его поглотила Хмарь.
- Александро, вы с ума сошли?!
В этот миг Паулина все же моргнула, и чуткие пальцы бывалого Проводника выхватили из кобуры бластер.
До этого Макс и подумать не мог, что Ася умеет так быстро колдовать; да Ася и сама этого не знала - вероятно, потому, что раньше она никогда не попадала в подобные ситуации.
В комнате стало сухо-сухо - это вся вода, что нашлась поблизости, встала единой стеной, чтобы принять в себя хотя бы первый выстрел.
- Она - Пыль! И она должна умереть!
- Александро, с чего вы вообще взяли...
- Я знаю!
- ...что Пыль - это зло?
- Я так сказал!..
Хруст и треск оборвали его слова. Валик не любил оттягивать неизбежное.

***


За окнами громыхало; Александро, помятый и со связанными руками, сидел в глубоком кресле, едва заметно морщась, когда Саюри неосторожно касалась ссадин.
В его голове стоял странный туман. Весь мир плыл.
Сверкнула молния; он дернулся и сдавленно вскрикнул, зрачки сузились; в широко раскрытых глазах стоял животный ужас, ощутимый, почти осязаемый.
Он вздрогнул в последний раз и обмяк в кресле нелепой, изломанной куклой.
Пустота покидала свою истерзанную оболочку.
Все не так... да...
Ничего... мы еще успеем все исправить...
Оставайся, чужак... нам здесь не место...
...Прибывший медик лишь разведет руками и констатирует: инсульт.
А Пустота усмехнется где-то в глубине пространства.

...Тем же вечером Макс подал заявление по собственному желанию, а почтовый феникс, отчаянно кувыркаясь в воздушных потоках, понес рапорт на далекую альфу.
Дверь за его спиной захлопнулась с грохотом, отрезав одну часть его жизни от другой и твердо запечатав дорогу обратно.
Он не был уверен, что сможет когда-нибудь сюда вернуться. Да и захочет ли?


КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
...здесь пролегает граница Севера...

























 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"