Всеволод внимательно разглядывал лиловую кляксу - чернильное пятно, сходное с маленьким солнцем, каким его изображают художники, стараясь сделать вид, что рисовал ребёнок. Парню, выросшему в эпоху фломастеров и шариковых ручек, раньше видеть такие кляксы приходилось лишь в сборнике психологических тестов: "что это вам напоминает?".
Сидящий о левую руку человек, скользнул взглядом по той же кляксе; не меняя выражения лица, одними уголками губ выразил недоумение: мол, что происходит? Сева торопливо перевернул лист бумаги "солнышком" вниз.
- Следующего...
Конвойный ввел в комнату, где заседала "тройка", мужчину лет пятидесяти, в хорошо сшитой, но сильно помятой, покрытой пятнами белой парусиновой "двойке". Ничего удивительного: обвиняемый не один день провел в камере предварительного заключения, пока с ним работал следователь. Всеволод, вернее заместитель прокурора ленинградской областной прокуратуры Виктор Петрович Нефедов, пододвинул к себе и раскрыл картонную папку с делом Я.И.Леонтовича, доцента кафедры структурной геологии Ленинградского Горного института.
"... был откомандирован в геологоразведочную партию, проводящую работы по изучению месторождения стратегически важного для оборонной промышленности СССР сырья...". Боже, какой ужасный, казенный стиль. "...Леонтович признал, что осуществлял вредительскую деятельность, направленную на подрыв обороноспособности страны...".
Зампрокурора листал прошитое дело, вникая в обстоятельства. Кандидат наук. Доцент. Курировал разведку месторождения вольфрама в Казахстане. Выдвинул идею, что изучаемое рудное тело является частью останца геологического покрова - шарьяжа; следовательно, коренной блок, с основными залежами шеелита (вольфрамовой руды), находится в стороне; а именно в сорока-пятидесяти километрах юго-восточнее. Там и надо было ставить основные работы, а не возле райцентра. Однако перенос оборудования дальше в горы требует существенных затрат... В общем, поступило анонимное письмо, в котором говорилось, что "вредитель Леонтович, увлекшись буржуазными теориями, предлагает разбазаривать народные деньги, намерен сорвать график выполнения важного задания партии и правительства". Колесо завертелось.
Следователь глубоко вник в суть проблемы - видать привлек знающих специалистов. Нефедов же сходу разобрался, что к чему. Он в свое время окончил геологический техникум, правда, по специальности почти не работал - вначале на срочную, а после службы в Красной армии партячейка дала рекомендацию и направление на юрфак.
Дело Леонтовича явилось отголоском борьбы двух направлений в науках о Земле: фиксизма и мобилизма. Фиксисты, адепты старой классической школы, в своих построениях основную роль отводили вертикальным движениям в земной коре, считая горизонтальные перемещения лишь частным их проявлением. Идеи о тектонических покровах они объявляли ересью, "буржуазными штучками". Мобилист Леонтович обвинялся в пристрастии к лженаучным теориям, что в свою очередь, якобы толкнуло его на путь вредительства и измены...
-... Вы пропагандировали вредные для рабочей науки идеи!
Это сидящий слева Голуб, невзрачный жидковолосый субъект, редкий болван: настроение председателя тройки понимал великолепно, а вот чем оно вызвано... Нефедов-Всеволод поморщился, скосил глаз направо: энкавэдэшник по-прежнему сидел с непроницаемым лицом. Этот - не дурак... Плохи твои дела, геолог.
-... в период с 1926 по 1935 годы четыре раза выезжал за границу: дважды в Германию, один раз в Австрию и один - во Францию, где был завербован иностранными разведками...
А за это уже полагается расстрел. И ничто не спасет. Но,.. обвинение в шпионаже шито белыми нитками: нет ни одного факта, лишь "косвенные улики", да предположения.
Только это ли смутило зампрокурора? Ещё десять минут назад в данной ситуации он бы не колеблясь, принял окончательное решение. Виктор Петрович увидел нечто, что не дало ему отодвинуть дело в сторону.
Конвоиры вывели Леонтовича из комнаты. "Тройке" предстояло согласовать уже подготовленный приговор.
- Не вижу оснований для расстрела,- веско сказал Нефедов.- Следствие сработало небрежно, шпионская деятельность обвиняемого не доказана...
Вот в чем загвоздка! Донос-анонимка напечатан слишком качественно. Опечаток нет, шрифт ровный по цвету: по клавишам стучали с одинаковой силой; а главное, имеется одна маленькая ошибка: тектонический покров назван "покрывалом". Геолог не мог, черт дери, написать такое!
И что это значит? Да, на самом деле то, что письмо настрочила какая-нибудь секретарша. Либо из ревности к Леонтовичу, либо в надежде, что место Леонтовича займет её начальник... Так что анонимке нет никакого доверия. Донос ложный.
"Ну и что? - сам себе удивился зампрокурора. - Мало ли ложных сигналов? Признания - вот они, подписанные, в деле". И сам себе возразил: "Разве новость для тебя, какими методами подчас выбиваются признания?! Да и, найдись хоть одна зацепка, следователь наверняка раскрыл бы всю "шпионскую сеть"".
Решение приняли единогласно.
Тяжелым грузом лег приговор на душу зампрокурора. А вместе с ним - и Всеволода. Он осудил невиновного. То, что Леонтович избежал расстрела, было слабым утешением. О жизни в сталинских лагерях Сева, читавший Шаламова и Солженицына, знал даже лучше работника прокуратуры...
* * *
- А ну раздайтесь!.. Дорогу князю!
Двое дюжих молодцов пинками и ударами нагаек расчистили дорогу сквозь толпу, плотно обступившую ворота перед "приказом". Всеволод,.. нет, теперь уже князь Владимир Одоевский скорым шагом прошествовал к приказной избе. "Черные" людишки, узнавши князя, торопливо срывали шапки, кланялись в пояс. В светлице приказчики повскакивали с лавок, били поклоны раболепно.
Посреди комнаты стояла, потупив голову, молодая женщина; простоволосая, босая, со связанными руками. При появлении князя она одна осталась неподвижна, ровно библейский столб соляной. Князь подошел к женщине вплотную, приподнял ей за подбородок голову.
"Какие глаза у неё! Чудо,- подумалось Одоевскому-Всеволоду.- Какой редкостный бирюзовый цвет".
- Как звать тебя?
- Дарья... Воронцова,- чуть слышно отвечала женщина.
- Мужняя жена?
- Вдовая.
- Какого звания?
- Дворянка, из захудалых...
Князь отступил, присел на лавку.
- Развязать...
Тотчас подлетел один из приказных:
- Княже, жонка сия - ведьма, уличена в чародействе...
- Увидим, - оборвал Одоевский.
Путы с женщины сняли. Вперед выступил старший приказчик, невысокий мужчина с очень бледным лицом, на фоне которого двумя черными угольями сверкали глаза. Их сразу признал Всеволод - невозможно забыть взгляд этих страшных очей.
- Говори,- устало велел князь.
- Княже, дозволь осмотреть жонку, нет ли на ней отметины Сатаны!
Одоевский кивнул: любой колдун, или ведьма непременно должны быть помечены дьявольским знаком. Приказные подступили к женщине, намериваясь сорвать с нее одежду. Та остановила их, выпростав вперед руки:
- Не троньте!.. Я сама.
"Гордая,- мелькнуло в голове Одоевского-Всеволода.- Не желает, чтобы лапали её похотливые руки судейских".
Князь любил иметь дела с благородными. Это мужик-лапотник хоть сто ударов плетью вытерпит: привычный. А изнеженному барчуку рукоятью трости в зубы ткни, он, как кровь из разбитых губ учует, так со страху всё и выложит.
Женщина через голову сняла и сарафан, и нижнюю рубашку, оставшись нагой. Стояла, прикрывшись, сколько возможно руками, но голову не опустила, глядела презрительно. К ней приблизился находящийся тут же дьякон и принялся внимательно осматривать - сверху донизу, вершок за вершком, тело женщины. Жиденькая его бороденка мелко дрожала, помаргивали маленькие подслеповатые глазки, узловатые скрюченные пальцы шарили по женскому стану.
"Ах, ты сморчок, прыщ мерзкий!". Гневно сжал зубы князь. Зрелище красивого обнаженного тела вызвало стеснение в груди, хаос в мыслях. Он едва сдержался, чтобы не топнуть ногой, заорать, выгнать прочь свору судейских, чтобы остаться вдвоем со вдовицей...
Дьякон повернул женщину спиной, продолжал осмотр.
- Вот!- вскричал он, указав на родимое пятнышко между лопаток.- Печать Диавола!
В пятне, обладая известной долей фантазии,- подумалось Севе,- на самом деле можно было увидеть изображение рогатой головы. И этого довольно, чтобы осудить человека на мучительную смерть?!
- Какая вина на ней?- вопросил он грозно.
Старший приказчик развернул свиток.
-... сия Воронцова Дарья в нынешний год из под Рязани переехала на село Покровское... Жила уединенно, с соседями дружбы не водила...
Дальше шли обыкновенные обвинения: случился большой падеж скота, да пожар на селе (сгорели четыре избы) и, главное, сосед Воронцовой сельский староста Иннокентий приметил, как сия жонка, выходила ночью за село, на перекресток дорог, где волшбу творила... При обыске на дому Воронцовой нашлась книга немецкая, не иначе - бесовская. Предъявили книгу: сочинение римского поэта Овидия. Князь подивился:
Одоевский-Всеволод задумался. Оговорили ведь женщину. Змеиное отродье!
- Не усматриваю за ней худого. Потребно новое дознанье провести, а покуда, отпустить домой.
- Никак не можно, княже! - возразил приказчик.
- Что!! Перечить князю... Пёс! Кат!
Тот продолжал гнуть своё:
- В грамоте Патриарха Иоакима сказано: "Чародеи без всякого милосердия да сожгутся"... Жонка с бесами дружбу водит! Сатанинское семя! Наводит порчу, волховством да чародейством промышляет.
Князь не нашелся, что изречь. Судейские явственно алкали крови. Вот, перед ними - ведьма, чернокнижница, слуга Антихриста. Ату её! На костер!!
Дарья не пыталась защищаться, что сочли признанием вины и основанием для вынесения смертного приговора.
Воронцова молча выслушала вердикт, стоя с отрешенным лицом, не проронив и единой слезинки.
- В здравом ли ты рассудке? - спросил князь, вновь подступив вплотную к женщине.- Ведаешь ли, что тебя ожидает?
- Да,- отвечала Воронцова, устало.- Знать тому и быть.
- Как же так!?
Всеволод не мог смириться с ужасной участью, ожидающей женщину.
- Не печалься князь,- прошептала Дарья. - Я хочу умереть,.. сама. Хворь у меня смертельная. Нет спасения от сего недуга. А что касаемо мучений предсмертных, то их не будет. Я в любой миг могу сделать так, что душа моя оставит бренное тело...
Слушал Одоевский-Всеволод, потрясенный. Горело его сердце от вспыхнувшей любви к женщине.
- Всё знаю князь. Ведаю о страсти твоей... Только не помысли, будто я навела чары колдовские. Прощай, князь. Пусть будет светла печаль твоя...
* * *
Всеволод открыл глаза.
- Говорить можешь? Что-то помнишь?
Это руководитель Проекта. Старший лаборант тем временем отключал аппаратуру. Он-то своё дело сделал...
- Так точно товарищ генерал-лейтенант. Могу. Помню всё очень хорошо, Илья Григорьевич.
- Подробности изложишь письменно, Сева, а пока - где был?
- В июле тысяча девятьсот тридцать девятого и в сто семидесятом году.
- Каком? - изумился генерал.
- Это при царе Алексее Михайловиче. Тогда счет вели от тысяча четыреста девяносто второго года, по-нашему.
- Странно. Ну, да ничего. Полковник! - Генерал повернулся к начальнику лаборатории. - Ты чего мне исторические экскурсии тут устраиваешь! Мне наши девяностые года надо: всех, кто народные средства расхитил, выследим. Всё украденное вернём! Никто от нас не уйдёт!..
Всеволод откинул голову на подушку. Ему предстояло прожить много жизней.