Ночь на 02-е мая 1978, поезд Ленинград-Старая Русса.
Из школьников никто не спал. Девчонки обсели Соколова, он им что-то рассказывал - то ли делился планами по агитбригаде, то ли просто байки травил. При этом он заговорщицки косил глазом на Тому, сидевшую чуть поодаль. Та, делая вид, что не участвует, время от времени окидывала Андрея довольным взглядом, его уши от этого каждый раз краснели. Паштет разговорился с попутчиком - вернее, попутчик с ним.
Светловолосый парень, в цветастой рубахе и ветровке "made in", с деланным равнодушием цедил:
- Она давно кончилась. Куда ты лезешь, зачем? Живи сейчас, живи для себя. Крутись, не щёлкай клювом. А что там было, не было... Оно тебе надо?
В облике его промелькнуло что-то неуловимо кошачье.
- Расслабься. Война эта - не твоя.
Мгновением раньше негромкий разговор в "цветнике" смолк, и в наступившей тишине последняя фраза привлекла внимание.
- Не моя война ? - Андрей развернулся прямо на парня, упёрся руками в колени, глядя на него пристально и недобро.
- Помним, куда едем? - окинул он взглядом ребят. Сосредоточился и с побелевшим лицом стал зачитывать тоном Левитана:
- Рядовой Акчурин Гумер Имаевич, 1915 года рождения, погиб 2-го апреля 1942 года, - Яся замерла, и зрачки её сузились. - Рядовой Кузенков Леонид Васильевич, 1904 года рождения, погиб 3-го марта 1942 года. Фамилии Андреев и Афанасьев упомянуты по девять раз. И ещё там захоронены восемнадцать Соколовых... Не моя ?? - выдохнул весь воздух из лёгких Андрей.
Мелкая резко подалась вперёд, готовая встать. Кузя разметила фигуру противника на зоны поражения и с обманчиво-ленивым выражением лица примеривалась, куда будет бить. В добрых, почти детских глазах Томы зажёгся злой огонёк, а ямочки на щеках странным образом оттенили его. Паштет успокоился и уверенно взялся рукой за поручень.
Парень внезапно стушевался, пробормотал "пойду, покурю" и, вжав голову по самые уши в воротник "made in", боком, чуть ли не спиной вперёд, натыкаясь на стенки и поручни, исчез в тамбуре. Паштет проводил его взглядом, полным сожаления: "Упустил!" - и, повернувшись к девушкам, сказал:
- Ребята, а я песню выучил.
Из глаз обеих Том уходило напряжение. Яся продолжала смотреть туда, где сидел парень. Паштет начал, ни на кого не глядя:
- Горит в сердцах у нас любовь к земле родимой, Мы в смертный бой идем за честь родной страны.
Ритм ему отбивал перестук колёс.
- Пылают города, охваченные дымом, Гремит в седых лесах суровый бог войны.
Кузя шевельнула губами, дождалась припева и подхватила:
- Артиллеристы, Сталин дал приказ!
- Артиллеристы, зовет Отчизна нас! - присоединились остальные. - Из многих тысяч батарей За слезы наших матерей, За нашу Родину! Огонь! О-огонь!
Дальше пели уже все вместе, вполголоса, стараясь не шуметь. На третьем куплете Кузя строго взглянула на Паштета и понизила голос:
- ... В честь нашего вождя, в честь нашего народа Мы радостный салют в победный час да-адим!
Сдвинулись головами друг к другу и последний припев сделали совсем тихо, почти шёпотом. Андрей молча смотрел на это и, когда песня закончилась, собрался что-то сказать - и не смог, только выдохнул, слов не хватило. Глаза его влажно блеснули.
Сидевший напротив крепкий дед в поношенном, но аккуратном пиджаке внимательно оглядел подростков, задержал взгляд на Андрее и, наконец, спросил: