Из всех аттракционов мюзик-холла,
опасных как для публики, так и для исполнителей, ни один не внушает мне
такого сверхъестественного ужаса, как этот старый номер с "тигром-джентльменом".
Для тех, кто его не видел - ведь молодое поколение не знает, что такое
большие мюзик-холлы, процветавшие после первой мировой войны, - я напомню,
в чем состоит этот аттракцион. Но я не смогу и даже не буду пытаться передать
то состояние панического ужаса и отвращения, в которое меня приводит это
зрелище, словно я погружаюсь в подозрительно грязную и страшно холодную
воду. Лучше бы мне не ходить на представления, когда в программу включают
этот номер; впрочем, его дают все реже и реже. Но... легко сказать. По
причинам, которые я никак не мог выяснить, "тигра-джентльмена" никогда
не объявляют заранее, и я не жду его появления. Однако это не совсем так:
тайная, едва ощутимая тревога омрачает удовольствие, испытываемое мною
в мюзик-холле. Правда, после заключительного аттракциона на сердце у меня
становится спокойнее и я вздыхаю с облегчением, но мне слишком хорошо знакомы
звуки фанфар и весь церемониал, возвещающий об этом номере, который, повторяю,
всегда показывают как бы неожиданно. Как только оркестр начинает играть
знакомый вальс, сопровождаемый громом литавр, я уже знаю, что сейчас произойдет;
тяжелый груз страха наваливается мне на грудь, и я ощущаю кислый привкус
во рту, словно дотронулся языком до электрической батарейки. Мне следовало
бы уйти, но я не решаюсь. К тому же никто не двигается с места, никто не
разделяет моей тревоги, а я знаю, что зверь уже приближается.
Сначала зал погружен в кромешную тьму. Потом авансцена
освещается прожектором, и его жалкий луч падает на пустую ложу, чаще всего
совсем рядом со мной. Совсем рядом. Затем пучок света нащупывает в конце
прохода дверь, ведущую за кулисы, раздаются драматические звуки валторн,
оркестр начинает "Приглашение к вальсу" - и наконец выходят они.
Укротительница - женщина редкостной красоты,
рыжеволосая, слегка усталая. Она безоружна: в руке у нее лишь веер из черных
страусовых перьев, которым она вначале закрывает нижнюю часть лица; только
ее огромные зеленые глаза сияют над темными волнами перьев. Сильно декольтированная,
с обнаженными руками, на которых блики света переливаются, словно туман
в зимние сумерки, укротительница затянута в романтическое вечернее платье,
необыкновенное платье, глубокого черного цвета, с мягким блеском. Оно сделано
из невероятно тонкого эластичного меха. А на плечи и платье ниспадают каскады
огненных волос, в которых сверкают золотые звезды. Все вместе ошеломляет
и в то же время производит слегка комическое впечатление. Но тут не до
смеха. Укротительница, играя веером и порой открывая лицо, так что
виден красный рот, застывший в неподвижной улыбке, сопровождаемая лучом
прожектора, приближается к пустой ложе, если можно так выразиться, под
руку с тигром.
Тигр, почти как человек, шагает на задних лапах;
он одет, словно денди, с утонченной элегантностью, и костюм его так прекрасно
скроен, что под серыми брюками со штрипками, под жилетом, затканным цветами,
под ослепительно белым жабо в безупречную складку и под мастерски сшитым
сюртуком в талию трудно различить тело зверя. Но видна морда с наводящей
ужас усмешкой, безумные, налитые кровью глаза, свирепо ощетинившиеся усы,
а из-под приподнятых губ порой сверкают клыки. Тигр выступает неестественно
прямо, держа под левой лапой светло-серую шляпу. Укротительница идет танцующей
походкой, и, если порой она делает резкое движение бедрами, если ее обнаженная
рука напрягается и под бархатом ее смугло-розовой кожи неожиданно проступают
мускулы, это значит, что она незаметным и резким движением выпрямила своего
"кавалера", который едва не упал на передние лапы.
Вот они возле ложи, у двери, которую тигр-джентльмен
толкает когтями, а затем чуть отступает в сторону, чтобы пропустить свою
даму. И когда она садится, небрежно облокотившись о потертый плюш, тигр
падает возле нее на стул. Тут зал обычно разражается восторженными рукоплесканиями.
А я смотрю на тигра, и мне так хотелось бы быть сейчас далеко отсюда, что
я готов заплакать. Укротительница с достоинством отвечает на аплодисменты
публики, наклоняя локоны, словно охваченные пламенем. А тигр приступает
к работе, пользуясь реквизитом, приготовленным в ложе. Он делает вид, что
рассматривает публику в лорнет, он снимает крышку с коробки, наполненной
конфетами, и предлагает их своей даме. Он достает из верхнего кармана шелковый
платочек и вдыхает запах духов, вызывая в публике громкий смех; он делает
вид, что читает программу. Затем он, кажется, шепчет укротительнице на
ухо какие-то признания. Она как будто оскорблена и кокетливо воздвигает
между своей атласной белоснежной щекой и зловонной пастью зверя, усаженной
клинками кинжалов, хрупкую преграду - веер из перьев. Тут тигр словно приходит
в отчаяние и вытирает глаза тыльной стороной покрытой шерстью лапы.
Во время всей этой мрачной пантомимы сердце мое
бьется так сильно, как будто готово разорваться: ведь один я вижу, один
я знаю, что вся эта пошлая сцена держится только на невероятно сильной
воле, что все мы находимся в состоянии чрезвычайно непрочного равновесия,
которое может нарушить любой пустяк. Что произошло бы, если бы в соседней
с тигром ложе маленький человек, с виду скромный служащий, этот маленький
человек с мертвенно бледным лицом и усталыми глазами, на мгновение ослабил
свою волю? Потому что ведь это он - настоящий укротитель, а рыжеволосая
женщина - только статистка; все зависит от него, это он делает из тигра
марионетку, механическую игрушку, связывая его своей волей крепче, чем
стальными тросами.
А если этот маленький человек вдруг начнет думать
о другом? Если он вдруг умрет? Никто и не подозревает об опасности, о том,
что может произойти в любую секунду. Но я, которому все известно, я представляю
себе, представляю... но нет, не стоит представлять себе, на что будет похожа
дама, затянутая в эластичный мех, если... Лучше посмотреть конец номера,
который всегда восхищает и успокаивает публику. Укротительница спрашивает,
не согласится ли кто-нибудь из зрителей доверить ей своего бэби. Кто может
в чем-либо отказать такой чарующей особе? Всегда находится доверчивая зрительница,
которая протягивает к дьявольской ложе восхищенного малыша. Тигр берет
его в лапы и нежно баюкает, глядя на него с вожделением, как пьяница на
вино. Под гром аплодисментов в зале зажигается свет, ребенка возвращают
законной владелице, и оба партнера раскланиваются, прежде чем удалиться
тем же путем, каким они пришли в зал.
Как только за ними закрывается полог, - а они никогда
не возвращаются, чтобы еще раз поклониться публике, - громкоголосые фанфары
сотрясают воздух. Немного погодя маленький человек сгибается в поклоне,
вытирая пот со лба. А оркестр играет все громче и громче, чтобы заглушить
рев тигра, который, оказавшись за прутьями клетки, освобождается от оков
чужой воли. Он издает адский вой, катается, рвет в клочья изящный костюм,
который приходится возобновлять для каждого представления. Он рычит в отчаянии,
в бешенстве, словно изрыгает трагические проклятия, свирепыми прыжками
в ярости бросается на стенки клетки. А по другую сторону решетки мнимая
укротительница торопливо переодевается, чтобы не опоздать на последний
поезд метро. Маленький человек ждет ее возле станции, в кабачке, том самом,
что называется "За порогом вечности".
Буйный рев, которым разражается тигр, запутавшийся
в лохмотьях своего изодранного костюма, даже издали мог бы произвести неприятное
впечатление на публику. Вот почему оркестр изо всех сил играет увертюру
к "Фиделио", вот почему конферансье за кулисами торопит велосипедистов-комиков
поскорее выехать на сцену.
Я ненавижу этот номер с "тигром-джентльменом" и
никогда не пойму, как публика может находить в нем удовольствие.